Боевая попаданка, или Как отомстить бывшему в другом мире

Глава 36. В объятиях отчаяния

На нём было лишь одно тонкое трико, сквозь нежную ткань которого я чувствовала крепость напряженных мышц и твёрдость его «характера». Щеки молниеносно налились краской, а ладони в слабом протесте упёрлись в горящую пламенем грудь.

— Мне… Нам нужно поговорить, — попыталась выдохнуть я, но ловкие пальцы Николаса вдруг заскользили по обнаженной на плечах коже, очерчивая узором проступающие ключицы, затем ласково коснулись шеи и нырнули в копну густых, спутавшихся в спешке волос.

— Т-с-с… — подушечка указательного пальца коснулась моих губ, мягко приказывая умолкнуть.

Одним движением принц подхватил меня на руки, отчего я сразу же почувствовала себя крохотной беспомощной ланью, пленённой властью будущего короля. Касанием плеча он захлопнул дверь, а после, не отрывая от моих глаз дурманящего взгляда, медленно опустился на кресло, стоящее у камина.

Маленькие рыжие угольки едва-едва потрескивали, отдавая комнате последнее тепло.

Я поддалась чарам. Позволила себе насладиться запретным плодом, несмотря на подступающие слёзы, что всё время норовили вырваться наружу и разрушить приятное мгновение. Ладонь Ника непринужденно скользнула вдоль бедра, повторяя каждый изгиб и заставляя меня трепетать, сродни мотыльку, попавшему в липкую паутину наслаждения.

Он не целовал меня, лишь продолжал молчаливо наблюдать, как податливо я растекаюсь от каждого его прикосновения, как вздрагиваю от изучающего взгляда.

Он выжидал. Держался в стороне, не позволяя себе лишнего и надеясь, что я вот-вот поддамся, взмолюсь о той желанной близости, которой, как огня, опасаюсь.

В какой-то момент бретель платья всё же соскользнула, бесстыдно обнажая перед принцем вздымающуюся грудь. Казалось, что в этот момент в глазах напротив вспыхнули два ярких огонька, выпуская на волю дикого зверя.

Но я первой поддалась соблазну, не в силах больше совладать с отчаянием, охватившим разум и тело. Позволила себе позабыть о приличиях, о истинной цели моего ночного визита.

Терпкий пряный поцелуй был жадным и настойчивым. Николас по-хозяйски подчинял меня каждым точным движением, нарушая личные границы и стирая условности. Его руки притягивали меня всё ближе, лаская и одаривая приятной дрожью по всему телу. Объятия становились всё чувственнее и раскрепощённее, а поцелуи — горячее и глубже.

Я должна была остановиться. Сдержать порыв и избежать неминуемый беды, но не могла. В его руках я сумела забыться и почувствовать себя желанной. Нужной. Любимой.

Тёплое зарево, пробивающееся в королевские покои сквозь занавески, окрасило наши обнажённые тела, раскинувшиеся на постели вперемешку с простынями и мягкими подушками. Николас лежал на спине, закинув руку за голову, а я, словно покорная кошка, вытянулась на его груди и прислушивалась к размеренному сердцебиению.

Это было редкое мгновение спокойствия и маленького женского счастья… Всё же, не каждый день вытягиваешь счасливый билетик и оказываешься в вязком и терпком плену искусного любовника и самого настоящего принца в одном лице!

Я пыталась заставить себя насладиться безмятежностью момента ещё одну минутку, но тяжкий груз в виде долга перед принцем давил на меня всё больше и больше, отчего я начинала снова часто моргать, в надежде прогнать с глаз слёзы обиды и боли за самого Ника и за всех невинно пострадавших.

— Николас, я должна сообщить тебе ужасную весть, — сказала, пересиливая себя и вырываясь из теплых и крепких объятий.

Принц осторожно подхватил пальцем непослушный локон и заботливо заправил мне за ухо. Сердце защемило от того, что мне придётся нарушить сложившуюся на мгновение идиллию.

— Ни одна новость не сможет расстроить меня сейчас, Даяна, — улыбнулся он.

Ох, как же я сомневаюсь в этом…

— В день нападения, в тот день, когда я помогла тебе бежать из кареты, — голос предательски дрогнул, и Николас слегка нахмурился, садясь в постели и с беспокойством заглядывая мне прямо в глаза.

— Тогда ты спасла мне жизнь, за что я обязан тебе своей!

— Нет, но… То есть, возможно, однако сейчас не об этом, — сбивчиво лепетала я. — В тот день я сражалась с умелым воином и сумела ранить его. Полоснуть ножом по лицу. Всё это время я пыталась разгадать тайну: кто мог быть причастен к смерти невинных, к нашему заточению в Ривленде, к неудачам во время отборов? Но, когда мы вернулись домой, загадка решилась сама собой.

— Ты нашла преступников? — искренне удивился принц, в радостном порыве сжимая мою ладонь.

— Не совсем так. Но я догадываюсь, кто всё это устроил.

— Даяна, не томи! Утром же я велю казнить негодяев публично… Прикажу капитану Тимберли лично арестовать и проследить за исполнением наказания!

— Вряд ли капитан согласится собственноручно накинуть петлю себе на шею… — выдохнула я со злобой, начиная терять самообладание.

— О чём ты говоришь?

— Сам капитан гвардии приложил руку к покушению на твою жизнь! Но не по собственному желанию, а по указу короля Виктора. Твоего отца…

Вот и всё. Спасательная шлюпка была спущена мною на воду. Оставалось лишь усадить на неё принца и отправить к берегу. Но схватится ли он за вёсла?

Лицо Ника вытянулось, а черты лица заострились, словно надеясь тем самым защититься от невидимого врага. Ещё никогда я не видела его таким ошеломлённым и потерянным одновременно.

Неожиданно его рука с холодом отбросила мою ладонь, а безжизненный взгляд устремился в сторону.

— Ты вообще слышишь себя, Даяна?! Причем тут мой отец? — тихо произнёс Ник, но слова его недобро зазвенели в утренней тишине.

Ледяной тон заставил меня отпрянуть и укутаться в шёлковую простынь.

— Двадцать лет тому назад Виктор занял трон, устроив покушение на собственного брата. Сейчас же он намерен избавиться и от тебя, — голос сорвался вверх, отчего моя речь напоминала скорее жалкий мышиный писк, нежели твёрдую и уверенную позицию.

— Николас, послушай! — я приблизилась к принцу, пытаясь окутать посмурневшее лицо ладонями, но мужчина проигнорировал мой порыв и резко, в одно движение, покинул нагретое ложе.

— Не думал я, что ты одна из «этих», — процедил он, раздражённо хватаясь руками за голову и ероша волосы.

— Что?

— Признайся, — Ник обернулся, и я заметила, как в гневе белок его глаз темнеет и наливается кровью, — Это был твой план? Втереться ко мне в доверие, а после настроить против собственного отца?!

— Как ты можешь… — испуганно прошептала я, не веря собственным ушам.

— Надавила на жалость, отвергала, заставила поверить в то, что тебе не важны все эти титулы и роскошь… Что ж, умно, Даяна! Ты здо́рово похозяйничала у меня в голове, после чего оставила грязный отпечаток и на сердце. Решила оклеветать верного слугу и… моего отца?! Бесстыдница!

— Да я ночами не спала — пыталась разобраться в происходящем! Кому неугоден наш принц и кто же посмел приложить руку к убийству и моего отца тоже!!!

— Лучше уходи. Уходи сейчас же, Даяна.

Слёзы горечи обожгли щёки, но я не хотела так быстро сдаваться. Николас должен меня услышать!

— Ты ошибаешься. Враг очень близко, и когда ты это поймешь, то будет слишком поздно! Летописи не врут! — всё моё нутро надрывалось, желая доказать собственную правоту, но Николас уже не обращал на меня никакого внимания. Ему больше верилось в то, что я оказалась коварной куртизанкой, позарившейся на его богатства и корону!

— Либо вы покинете мои покои сейчас же, мисс Брэйв, либо стража у моих дверей выставит вас с позором из замка этим же утром!

— Николас, я лишь прошу довериться мне и проявить осторожность… — зашептала я, медленно приближаясь к холодному силуэту, застывшему у окна, но резкий и высокомерный взгляд хуже хлёсткой пощечины припечатал меня к полу.

— Я всё сказал!

Жирная точка была поставлена, больше не терпя никаких возражений. В глазах напротив я уже не видела ни любви, ни тепла, ни желанного понимания.

Горький ком, сковавший горло цепями гордости и обиды, не позволил мне продолжить и без того сумбурный диалог. Схватив с пола смятое платье, я спешно и неуклюже сменила наряд, с силой отбрасывая в сторону шёлковые простыни. Принц молчаливо выжидал, глядя на меня сверху вниз, будто ястреб, выслеживающий добычу.

Я поправила волосы и поспешила покинуть королевские покои, подбирая по пути оставленные снаружи туфли и, видимо, собственное достоинство.