Блуждающий меж звезд

Дверь

Едва Фенек скрылась из вида, как Дэвид и Льюис остались один на один с пугающим местом, от которого не знали, чего можно ожидать. Но самым странным было то, что, глядя на дом, мистер Розен никак не мог понять, что именно он видит. Мозг усердно обрабатывал информацию, поступающую от глаз, и старался систематизировать эти данные, придать им смысл.

С одной стороны, это был самый обыкновенный двухэтажный деревянный дом со стенами, окрашенными в белый цвет. Аккуратный, чистый и родной. Все это великолепие стояло в окружении коротко подстриженной травы сочно-зеленого цвета.

Но в то же самое время Дэвид видел заброшенное и забытое людьми и Богом место. Краска давным-давно выцвела на солнце и облупилась, от стекол в окнах остались одни осколки, а стены, покрытые дикими вьюнами уже долгие годы, гнили от сырости.

И это было далеко не вся картина, ведь в то же самое время перед путниками располагался пустырь, на котором и вовсе не стояло никакого дома, а лишь колыхались дикорастущие растения.

Или же это был огромный картонный муляж, подобный тому, с чем мистеру Розену пришлось столкнуться в Толимане?

Нет, постойте! Пусть прозвучит безумно, но ко всему прочему Дэвид видел не просто дом, а гигантское здание, состоящее из одинаковых домов, что нелепо были приделаны друг к другу. Линии ломались, окна закруглялись, пол становился потолком, а стены и вовсе исчезали. И что-то глубоко внутри гулко пульсировало, отдаваясь вибрациями по земле.

Все описанное Дэвид видел в одну и ту же секунду, одновременно, и потому его разум никак не мог понять, где истина, а где ложь и может ли все это быть истиной и ложью одновременно.

Жители Толимана не зря боялись дома Розенов и старались его сторониться. В этой точке прорывалось пластичное пространство Альтеры и множество измерений соединялись в одно. Сплетенные линии времени образовывали невозможные геометрические фигуры, ставшие более чем реальными.

– Льюис, пожалуйста, скажи мне, что ты видишь то же, что и я, – Дэвид попытался услышать поддержку друга.

– Мяу, – задумчиво подтвердил кот, который ко всему прочему благодаря своей натуре не только видел, но и понимал гораздо больше хозяина.

– У меня странное чувство…

Льюис посмотрел снизу вверх, ожидая услышать окончание фразы.

– …которое я не могу описать, – разочарованно сделал вывод мистер Розен.

Дэвид еще долго мог бы стоять на месте, пытаясь разобраться в том, что он видит и чувствует, и потому Льюис взял все в свои лапы и молча направился к дому.

– Стой! – закричал Дэвид. – Мы ведь еще точно ничего не знаем!

Но кот был непреклонен: он продолжал двигаться к цели, хотя и чувствовал, что с каждым шагом идти становится все труднее. Дэвид поспешил последовать за ним и ощутил, как погрузился в вязкое пространство, теряющее свою первоначальную структуру.

– Льюис, да остановись ты! Мы можем погибнуть!

– Мяу, – возмутился кот, поскольку знал, что это не так и им нужно скорее добраться до двери.

Время изменило свою скорость. И если на поле оно текло в привычном темпе, то здесь оно замедлилось.

Чтобы объяснить, каково это, стоит привести в пример черную дыру. Едва объект пересечет горизонт событий черной дыры, как для стороннего наблюдателя он навсегда зависнет в одной точке, словно поставленный на паузу, но в рамках своего местоположения объект продолжит движение. Дело в огромной гравитации, что искривляет время своим воздействием. Все относительно, как говорил Альберт Эйнштейн, и зависит от того, с какой стороны смотреть.

Так и здесь, оказавшись вплотную к дому, Дэвид и Льюис попали под его воздействие, отчего их привычное восприятие сильно исказилось.

И пока мистер Розен прикладывал огромные усилия для каждого движения, кот уже сидел возле двери, дожидаясь прибытия хозяина.

– Черт бы все это побрал! – воскликнул Дэвид, оказавшись на крыльце и тяжело дыша. – Мне кажется, дом совсем не рад, что мы пришли.

– Мяу! – Льюис встал на задние лапы, а передними начал скрестись в дверь.

– Может быть, отдохнем немного?

– Мяяяяяяу! – еще громче сказал кот.

– Льюис, остановись ты хоть на мгновение.

Промедление было подобно смерти, и кот чувствовал это. Пульсация, которую заметил Дэвид, глядя на дом, волнами расходилась в разные стороны и то усиливала, то ослабляла влияние на окружающую реальность. Тела Дэвида и Льюиса, как оказалось, хоть и готовы были выдерживать подобные перепады, но не постоянно, а значит, в любой момент могли таки сломаться. Внутри дома путники смогли бы обрести спасение, поскольку ,оказавшись там, они становились бы частью событий, частью пространства, которое с конкретной точки наблюдения имело определенные черты.

– Льюис! – Дэвид попытался было включить командирский голос, но тут же в ответ услышал разъяренное шипение. – Хорошо, понял, – осознав ошибку, он сдался и взялся за ручку.

Дверь оказалась открыта, и больше ничто не мешало пройти внутрь. Льюис мгновенно прошмыгнул за порог и громко мяукал до тех пор, пока хозяин не поступил так же.

– Как странно, – сказал мистер Розен, стоя посреди самой обыкновенной прихожей, где ничто не напоминало о творившемся на улице безумии.

Подсознательно он чувствовал, что вернулся домой, и даже начинал узнавать окружающую обстановку, но это были лишь фрагменты, лишенные деталей, что обычно и есть самое важное в любимых вещах. Стерильный белый холл, вдоль которого располагалось несколько деверей, заканчивался ванной комнатой. Прислушиваясь ко всем доносившимся звукам, Дэвид не спеша сделал несколько шагов вперед. Теперь он видел, что на стенах, где обычно висят фотографии счастливых членов семьи, располагались пустые рамки. Тогда он прошел дальше и заглянул в столовую. Ни единого предмета мебели, тарелки или даже какой-нибудь вшивой бумажки. Дэвид хотел проверить кабинет отца, но дверь оказалась закрыта. Конечно, продолжая поиски, он мог бы зайти в ванную, бойлерную или даже забраться в кладовую, но он точно знал, что следует подняться наверх и направиться в свою комнату – место, которое ему удалось вспомнить благодаря Альтере, пока он находился в логове Великана и где слушал историю отца.

Второй этаж ничем не отличался от первого; такой же белый и пустой. Из дома его детства были вычищены абсолютно все воспоминания.

– Мяу? – спросил Льюис, следовавший по пятам.

– Не знаю. Сам не могу понять, – признался Дэвид, пожав плечами. – Мне бы хотелось думать, что здесь какая-то ошибка. Это не то, что я ожидал увидеть.

Миновав родительскую спальню и две комнаты для гостей, они добрались до комнаты Дэвида, но, прежде чем открыть дверь, он закрыл глаза и постарался в мельчайших подробностях вспомнить интерьер. Когда дверь со скрипом отворилась, путники увидели первое живое место в доме. Темно-синие обои с изображением звезд и космических ракет, звездолет «Энтерпрайз», свисающий с люстры, аккуратно застеленная кровать, письменный стол, на котором творился совершеннейший бардак из книг и тетрадей, и большой шкаф, занявший удобное место в углу от пола и до потолка. Прикасаясь к тем или иным вещам, мистер Розен чувствовал легкий трепет в душе.

– Как же давно я здесь не был, Льюис. А для тебя так вообще все это впервые. Да, малыш?

Кот, занятый важным делом, словно и не слышал хозяина. Он запрыгнул на кровать и внимательнейшим образом обнюхивал каждый миллиметр.

На столе Дэвид нашел свой альбом для рисования. Нельзя сказать, что у него был талант художника, но все-таки изображения в стиле комиксов получались довольно неплохо. Здесь были и супергерои, которых он сам выдумал, и обычные люди, и персонажи фильмов. Когда Дэвид был маленьким, ему нравилось создавать или воспроизводить образы. Он видел, как на белом листе оживает изображение, и это было непередаваемым ощущением.

– А ведь я мог пойти учиться на художника, – разглядывая рисунки один за другим, подметил мистер Розен. – Хорошо, конечно, что не пошел, а то сидел бы дома и поедал с голодухи ламинат.

Характер изображений в альбоме резко сменился, и началось все с Китобоя, на которого маленький Дэвид не пожалел места, отведя для него целый разворот. На левой стороне Китобой стоял во весь рост, сжимая в руках хорошо знакомый гарпун, а на правой крупным планом изображалось его лицо, а точнее нижняя часть, поскольку большая часть носа и глаза оказались скрыты под капюшоном. Каждый волосок, морщина и складка на одежде были отражены с особой точностью, что делало рисунок куда более живым, чем ему следовало быть.

Глядя на Китобоя, мистер Розен снова услышал шум волн. Их звук постепенно нарастал, стремясь забраться в голову и заполнить все доступное пространство.

И хотя Дэвид перестал бояться заглянуть своему прошлому в лицо, то Китобой продолжал внушать необъяснимый страх.

Он так и не узнал, что случилось с этим храбрым рыбаком, да и узнает ли когда-нибудь?

– Мяу! – громко воскликнул Льюис.

– Что? – мистер Розен резко обернулся и выронил альбом из рук, а вместе с ним затих и шум волн.

Кот сидел на краю кровати, а перед ним лежал небольшой ключ с ярким брелоком в виде красного мячика.

– Где ты его нашел? – воскликнул Дэвид, хватая ключ.

Льюис кивнул в сторону откинутой подушки и снова перевел взгляд на Дэвида.

– Дружище, какой же ты молодец!

Этот ключ был от двери кабинета отца. С самого детства Дэвиду очень нравилось играть там. Он любил запах книг и черный пушистый ковер с длинным ворсом. В кабинете он чувствовал себя в большей безопасности, чем в своей комнате, поскольку он казался ему непреступной крепостью. Когда Дэвида начали мучать кошмары и он с криком вскакивал посреди ночи, то потом долго не мог заснуть, но было одно место, где сон моментально возвращался к нему. И этим местом, конечно же, был кабинет. И пусть отец почти никогда не закрывал дверь, но он все-таки сделал еще один ключ для сына и вечером перед сном торжественно вручил ему в качестве символа того, что этот кабинет принадлежит теперь не только ему, но и сыну. Дэвид хранил его под подушкой и каждый раз, засыпая, сжимал в руке брелок. Со временем кошмары ушли, но ключ все еще продолжал лежать на отведенном ему месте.

Стоило им покинуть комнату, как они вновь очутились в стерильном пустом пространстве. Честно говоря, Дэвид даже успел позабыть об этом и потому на мгновение остановился, удивленно глядя по сторонам, но сразу опомнился и направился к лестнице.

Поворачивая ключ в замке, он всем сердцем ощущал благоговение перед этим местом и, открыв дверь, почувствовал тот самый аромат книг, которого на самом деле ему очень сильно не хватало. Вдоль левой стены стоял темно-коричневый открытый стеллаж, сверху донизу заполненный книгами. Возле окна располагались массивный стол и кожаное кресло. На столе горел единственный источник света в кабинете – футуристическая хромированная лампа, чье раскаленное око было направлено вниз. У правой стены стоял диван, подаривший Дэвиду немало приятных сновидений. За окнами простиралось бескрайнее пшеничное поле, теперь казавшееся путникам таким далеким. Рука сама нашла выключатель слева от двери, оживив люстру на потолке.

– Я приходил со школы и первым делом нерешительно заглядывал к отцу в кабинет, – продвигаясь к столу, сказал Дэвид, – но его, конечно, в такой час здесь почти никогда не бывало. Правда, случались такие дни, когда все происходило против заведенных обычаев. Иногда он уходил с работы и ждал меня в кабинете, чтобы провести остаток дня вдвоем. Я и сейчас надеялся, что он будет сидеть на своем привычном месте. Воспоминания возвращаются ко мне целыми кусками, Льюис, и я больше не чувствую себя неполноценным человеком.

Проводя рукой по лакированной поверхности стола, мистер Розен обошел его и уселся в кресло.

– Мяу? – Льюис запрыгнул на стол и глядел на хозяина.

– А ты как думаешь? Конечно, мне хотелось бы увидеть отца. Насколько я понимаю, он меня сюда и привел.

И только сейчас взгляд Дэвида случайно остановился на противоположной от стеллажа стене. Посередине в окружении десятка черно-белых фотографий висела большая картинка с изображением черной дыры, пожирающей звезды, оказавшиеся неспособными вырваться за пределы ее сильнейшей гравитации.

– Я помню фотографии, – Дэвид поднялся и подошел к стене, – но они были другими.

Эти черно-белые снимки запечатлели мгновения давно ушедших лет. Эпизоды из счастливой жизни. Вот Дэвид качается на качелях, а вот отец с матерью идут по аллее к дому. На другой фотографии они сидели втроем на лавочке возле пруда и ели мороженое. Правда, была одна небольшая загвоздка: на каждой из них люди не смотрели в кадр, а были повернуты к нему спиной, словно были лишь стершимся образом, в котором остались только общие черты.

Отойдя на несколько шагов назад, Дэвид увидел, что фотографии, разбросанные по стене в непонятном, на первый взгляд, порядке, образовывали некое подобие звезд, движущихся по орбите черной дыры к своей погибели. На протяжении долгого времени они совершали бесконечное падение в бездну и постепенно лишились информации, заложенной в них.

Дэвид сделал еще шаг и врезался в стеллаж, ударившись затылком о полку.

– Тьфу ты! – потирая ушибленное место, сказал он. – Ну что ты на меня так смотришь, Льюис? Да, я неуклюжий болван.

– Мяу? – спросил кот.

– Если ты надо мной издеваешься, то выбрал не самое удачное для этого время.

Он вернулся в кресло и принялся осматривать стол. В лотке для бумаг все листы оказались пустыми, а кроме ручки и карандаша, лежавших рядом с лампой, больше не было ничего. Зато в верхнем ящике нашелся красиво завернутый в рождественскую бумагу подарок. Ни карточки, ни надписей на нем не нашлось.

– Открыть? – Дэвид исподлобья взглянул на Льюиса.

Кот, моргнув, одобрительно промолчал.

– Как скажешь, – пожав плечами, он принялся срывать обертку, бросая ее куски прямо на пол.

В его руках оказалась старая книга, Взглянув на обложку, Дэвид улыбнулся и покачал головой. Надпись гласила: «Эксперимент со временем. Автор Джон Уильям Данн».

– Мог бы и сам догадаться, – сказал он, открыв первую страницу.

«Моему дорогу сыну Дэвиду Розену

на долгую память и с наилучшими пожеланиями.

Прости меня за то, что тебе довелось пережить. Я никогда не хотел для тебя такой судьбы, но сам обрек тебя на нее.

С любовью

твой отец Леонард Розен»

– Ты ведь знал, Льюис, что Леонард мой отец?

– Мя, – едва слышно ответил кот и тут же отвернулся.

– Он все это время был рядом, а я даже и не подумал. Во всем нашем с тобой путешествии меня больше всего бесит тот факт, что я ничего не помню. Какой-то пустой бидон, который нужно наполнить. Неужели в жизни, я имею в виду цельного Дэвида, он предпочел обо всем забыть?

– Ты защищал себя, – в дверях все в том же фартуке и с ружьем в руках стоял Леонард.

– Здравствуй, отец, – произнес Дэвид.

– Не нужно этого, – Леонард зашел в кабинет и сел на диван. – Я теперь для тебя просто Леонард.

– Почему? – Дэвид удивился не столько словам владельца «Приюта Джона Данна», сколько тому, что не почувствовал ровным счетом ничего от осознания того, что Леонард – его отец. – Так странно.

– Не все воспоминания имеют эмоциональную окраску. Какие-то просто статистические данные. И пока я был лишь образом в голове, который никак не связан с тем, что случилось с твоей матерью, ты относился ко мне по-другому. Ведь так? – пока Леонард говорил, Льюис слез со стола и запрыгнул к нему на колени. – Но чем ближе правда, тем сильнее все меняется. Тебя от реального Дэвида отличает отсутствие гнева, озлобленности. Этих черт нет в тебе. Поэтому ты, если посчитаешь нужным, и можешь понять и принять то, что случилось много лет назад.

– Так, может быть, ты мне уже расскажешь? И я перестану собирать все по кусочкам. Все, кого я встречал, утаивали что-то от меня.

– Осталось совсем немного, – Леонард грустно улыбнулся. – И лучше пережить это самому, чем услышать из чужих уст. Речь вовсе не идет обо мне и моей роли в твоей жизни. Я действительно предал тебя, потому что предпочел заняться самобичеваниям, пока ты сражался со своими демонами. Поэтому в какой-то степени я даже не хочу, чтобы ты прощал меня. И вот эта книга, – он кивнул в сторону труда Джона Данна. – должна была стать последним подарком для тебя. В тот год я уже очень сильно болел и понимал, что мое время подходит к концу. Поэтому я купил ее и собирался отправить почтой. Помню, как, сидя в кресле, сделал дарственную надпись на первой странице, упаковал ее. Война с ножницами и скотчем давалась особенно тяжело. Руки тряслись так сильно, словно я на корабле во время шторма. И вот, прикусив кончик языка и водрузив на нос очки, из последних сил боролся с организмом. Но затем, когда дело было сделано, задумался: а зачем я вообще это делаю? Кому кроме меня самого нужно прощение? Твоя жизнь наполнена смыслом, и в ней нет никакой неопределенности. Ты перелистнул страницу, а я остался старым козлом, живущим жизнью затворника. И тогда я открыл верхний ящик и просто положил книгу в него.

– Я вспомнил! – неожиданно воскликнул Дэвид. – Через пару недель после рождества мне позвонил шериф города… Мистер Коуп… Коупл…

– Дэн Коупленд. Мой старый друг.

– Да. Мистер Коупленд. Он сказал, что когда в очередной раз заехал тебя навестить, обнаружил твое тело лежащим на полу кухню. Ты был мертв уже несколько дней. Мне пришлось ехать на похороны.

– Пришлось, – подметил Леонард.

– Прости, случайно вырвалось.

– Нет-нет. Не случайно. И тебе не за что просить прощения. Продолжай.

– Впервые осознание твоей смерти пришло ко мне в самолете. Мне неожиданно стало так паршиво на душе. В буквальном смысле хотелось выть, и я не мог понять почему. Ведь я… – к ужасу Дэвида первое чувство, которое проснулось в нем по отношению к Леонарду, оказалось совсем не тем, каким хотелось бы. – Ненавидел тебя.

– Я рад.

– Чему? – поразился мистер Розен.

– Тому, что ты видел меня таким, какой я есть, а не делал из меня жертву, как все остальные.

– Но я не хочу этого чувствовать теперь. Ты совсем не похож на чудовище.

– Думаю, что другая твоя часть с этим не согласится. Я изменился только здесь в Альтере. Заканчивай свою историю. Нельзя бросать на полуслове.

– После похорон, поскольку нужно было уладить разные дела, я приехал в наш дом. Побродил по комнатам и коридорам, собрал необходимые вещи и документы, а затем добрался до твоего кабинета. Сел за стол и почему-то сразу же открыл верхний ящик.

– То есть ты получил мой подарок?

– Нет, – со стыдом признался Дэвид. – Я посмотрел на обертку, покрутил в руках и бросил обратно. Даже если он предназначался мне, то я не хотел получать от тебя ничего. Что же ты такого сделал?

– Это не твоя участь, Дэвид. Не бери на себя больше, чем можешь.

– А чья? – он возмутился и стукнул по столу. – Как вы не понимаете, что человек, который только и слышит нечто вроде «со временем поймешь», «это не важно», «тебе пока рано знать об этом», чувствует себя бревном, которое толкают вперед по течению те, кто стоит на берегу.

– Я пил! – громко перебил его Леонард, напугав кота, поспешившего сбежать подальше. – Когда все это произошло и твоей мамы больше не было с нами рядом, я запил. Да так сильно, что помню только какие-то бессмысленные отрывки из жизни, в которых я только и искал новую порцию алкоголя. Доволен?

– Нет, – Дэвид откинулся в кресле.

– И пока я занимался культивированием жалости к себе, ты был совершенно один. Хоть тебе и исполнилось десять лет, но ты все равно оставался ребенком, которому нужен был отец, а не кусок дерьма, валяющийся в забытье на диване. Ты сам себя кормил, стирал, убирал и никому об этом не рассказывал, а тем временем внутри росла тьма. Все закончилось довольно скоро, когда ты подцепил воспаление легких и едва мог пошевелиться. И что же сделал я? Метнул в тебя упаковкой аспирина и уехал в бар. Меня не зачем прощать, Дэвид и не нужно любить. Ты здесь ради своей матери. Ее разум и душа бьются в агонии долгие-долгие годы. Я хотел бы ее спасти. Я пытался, но каждый день, приходя сюда, натыкаюсь на запертую дверь. Она не подпускает меня к себе и ждет только тебя.

– С чего ты решил?

– Просто знаю. Поверь мне, можешь сам проверить.

В голове мистера Розена все перемешалось. Он смотрел на Леонарда и видел все того же добродушного владельца кафе «Приют Джонна Данна», который спас Дэвида от Китобоя. Его образ никак не хотел стыковаться с отцом-алкоголиком, бросившим сына на произвол судьбы.

– Хорошо, я готов, – Дэвид решительно встал из-за стола.

– Подожди, – Леонард в ту же секунду встал на ноги и жестом остановил сына. – Я мог бы промолчать, но скажу. Ты вправе отказаться.

– Разве я имею на это право?

– Имеешь. Можешь выйти из дома и идти прямиком к…

– Я никуда не пойду, пока не увижу маму. Нужно поставить точку и во всем разобраться.

Леонард в последнюю секунду успел сдержать расплывающуюся улыбку, говорившую о гордости за сына, и только одобрительно кивнул.

– Тогда вперед, а я останусь здесь и постараюсь сдержать твоего недруга.

– Китобоя?

– Да. Не думал же ты, что он с концами от тебя отстал? – усмехнулся Леонард, беря в руки ружье. – Я не знаю, как именно ты оживил эту тварь, но он не сдается. Если бы здесь все действовало по тем же законом, что и в Толимане, то он бы давно уже пришел. Поле задержало его. Правда, боюсь ненадолго. Может быть, он, как и я, не сможет пройти через дверь, но, пожалуй, стоит перестраховаться.

– А где эта дверь, о которой ты все говоришь?

– Картина, – он указал на полотно с черной дырой на стене. – В реальности на стене висели только фотографии, и то они были повернуты лицом.

– Как будто мы в кинотеатре позади экрана. Да и весь дом – пустая проекция того, что должно быть.

– Вот-вот. Сохранились только места, связанные напрямую с нами.

– Мне… Просто пройти сквозь нее? – стоя прямо перед картиной, поинтересовался Дэвид.

– А попробовать потянуть за ручку нельзя? – Леонард дулом указал на правую сторону рамы, где отчетливо выделялась черная ручка.

– Можно, – согласился он и повернулся в сторону стола, где до этого сидел хвостатый герой. – Льюис, ты же пойдешь со мной?

Но кота, к удивлению, там не оказалась.

– Льюис? – мистер Розен оглядел кабинет в поисках животного.

– Дэвид, он вообще-то готов.

Кот гордо восседал у двери. Для него это был совершенно глупый вопрос. Он даже и не думал бросать хозяина, а только и ждал момент, когда они продолжат свой путь.

– Я должен обнять тебя на прощанье?

– Нет, – воспротивился Леонард и на всякий случай отошел назад. – Не делай того, в чем считаешь себя обязанным. Нам ни к чему эту притворные игры.

– Но ведь неизвестно, когда мы увидимся и увидимся ли вообще.

– И что? Ты же не обнимаешь мороженщика, который проезжал мимо твоего дома, а с ним такая же история.

– Только мороженщик мне никто.

– Дэвид, набор генов еще ничего не значит. Не надо потакать идиотскому стереотипу. Если по возвращении действительно захочешь обнять меня, то пожалуйста, а сейчас иди уже.

На самом деле, Дэвид был полностью согласен с отцом и потому больше ничего не стал говорить, а вместо этого открыл дверь. Перед его взором предстал точно такой же кабинет. Каждая мелочь лежала на своем месте. Взяв подмышку кота, он перешагнул границу между двумя мирами и тут же обернулся, чтобы пожелать Леонарду удачи, но на месте прохода располагалась монолитная стена без единого намека на дверь, через которую он прошел.

– Удачи, сынок, – сказал Леонард, глядя на захлопнувшуюся дверь.

Теперь, дожидаясь Китобоя, он остался совершенно один в заброшенном доме. В его памяти жили образы того времени, когда каждый уголок этого места дышал жизнью, и потому, прогуливаясь по коридору, он видел далеко не белые пустые стены, а фотографии, мебель и теплую ковровую дорожку бежевого цвета. Признаться, он даже слышал отдаленные голоса Дороти и Дэвида, которые о чем-то разговаривали наверху. Жаль, что это была только иллюзия. Крепко сжимая ружье, Леонард стоял в помещении, некогда бывшем гостиной и смотрел в окно на дорогу, где с минуты на минуту должен был показаться Китобой. Никогда в жизни он не думал, что однажды встретит монстра из легенды-страшилки, которую рассказывал сыну. Когда-то давно китобой Джек действительно жил на свете. Он был страшным человеком, чья жестокость превратилась в безумие, исковеркавшее его восприятие реальности, но он был человеком, а не великаном. Гоняя мысли в голове в поисках ответа, Леонард так и стоял у окна и не сводил глаз с дороги.

– Льюис, – у Дэвида для своего друга было важное поручение. – Пожалуйста, не расслабляйся ни на секунду. Если почуешь что-то неладное, сразу же дай мне знать, договорились?

– Мяу, – подтвердил кот.

– Как я понимаю, здесь дела обстоят еще хуже, чем в Альтере, – сказал он, имея в виду сложную структуру пространства и времени.

На первый взгляд, вокруг ровным счетом ничего не изменилось: все тот же кабинет со стеллажом, столом и креслом, но он был точным зеркальным отражением. Теперь стеллаж стоял по правую руку от входа, а на левой стене висели цветные фотографии, с которых смотрели счастливые лица. Дэвид, его отец и мама. Он наконец увидел ее лицо. Красивая молодая женщина с длинными волнистыми волосами светло-русого цвета. На фотографии, где она обнимала Дэвида сидя на траве, ее большие зеленые глаза сияли счастьем, а улыбка была одной из самых искренних, что он видел за всю свою жизнь.

– Она где-то здесь, – вымолвил мистер Розен и провел пальцами по фотографии.

Дверь заскрипела и медленно открылась нараспашку, заставив путников замереть в ожидании худшего, но ничего не произошло. Бок о бок они направились к выходу, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Спешить нельзя было ни в коем случае. Конечно, если бы Дэвид был полным дураком, то он бы бегал по дому с криками: «Мама, ты где? Мама, отзовись!» К счастью, мозги у него работали.

В темном коридоре, где не горела ни одна из ламп, Дэвид и Льюис оказались на распутье. Куда идти? Что делать?

– Есть идеи? – прошептал Дэвид.

Кот навострил уши и принюхался. В ожидании решения друга мистеру Розену почудилось, будто и стены, и пол, и потолок едва видимо расширяются и сужаются. Словно весь дом дышит. Он приложил руку к стене, и движение тут же остановилось. Галлюцинация? Учитывая пульсацию дома, которую он видел и чувствовал, находясь на пшеничном поле, смахивало на правду.

Чтобы не издавать лишних звуков, Льюис привлек внимание хозяина тем, что боднул его ногу и, припав к земле, пошел в сторону гостиной. Дэвид сразу последовал за ним.

– Я в землю зарою мешочек с добром, – звучал из помещения женский голос, напевавший странную песню, – и карту к нему своим детям отдам. Пусть годы пройдут…

Мистер Розен из-за угла заглянул в гостиную, но там не было никого, а голос растворился в темноте. Несмотря на полумрак, создаваемый тусклым светом с улицы, он узнавал обстановку по очертаниям мебели.

Кот под ногами зашипел. Дэвид взглянул на него и увидел вздыбленную по всему телу шерсть, а хвост торчал трубой.

– Что случилось? – Дэвид проследил за его взглядом, направленным прямиком в угол комнаты, где не мог ничего различить. – Там кто-то есть?

Льюис взревел, словно готовясь к битве, и еще яростнее зашипел. По полу из темноты потянулись тощие руки с длинными пальцами. Одна рука, две, три, четыре, пять. Дэвид схватился за выключатель на стене и щелкнул его вверх. Буквально на долю секунды лампочка под потолком вспыхнула, а затем взорвалась, разлетевшись на осколки, но даже этого мгновения хватило, чтобы понять, что там никого нет. Руки исчезли. Кот перестал шипеть, но все еще недовольно рычал.

– Дэвид, я спасу тебя, – где-то совсем рядом прямо за спиной послышался голос.

Мистер Розен обернулся. В конце коридора в кухонном проеме неподвижно стояла женщина.

– Мама, это ты? – несмело позвал ее Дэвид.

Женщина не шевельнулась.

– Мама, я пришел к тебе. Я – Дэвид, твой сын.

– Я защищу тебя от него, – прозвучал тот же голос из гостиной, из-за чего мистер Розен резко обернулся и увидел еще одну женщину рядом с окном.

– Мама, пожалуйста, остановись, – чтобы хоть как-то держать их обеих в поле зрения, он прижался спиной к дверному косяку и смотрел то в сторону кухни, то в сторону окна.

– Дээээээвид, – услышал он возле самого уха.

Но едва он попытался дернуться, как понял, что его кто-то держит. Возникшие прямо из стен руки, крепко схватили Дэвида и прижали к косяку. Не теряя времени даром, Льюис вцепился в одну из них зубами, но это не возымело никакого эффекта. С большим трудом мистеру Розену удалось разжать пальцы, и он рухнул на пол. Потеряв из вида обеих женщин, Дэвид вскочил на ноги. У окна уже не было никого, а вот возле кухни их стало две.

– Послушай, я не причиню тебе зла. Ты ведь ждала меня, правда?

Женщины синхронно повернулись друг к другу лицом и снова замерли. Это произошло настолько быстро, что напомнило плохую видеозапись, на которой из-за дефекта картинка то и дело перескакивает с места на место.

– Мама, это я, – Дэвид сделал несмелый шаг, боясь в душе, что они могут на него наброситься, но ничего подобного не произошло, и тогда он сделал еще один шаг.

Женщины, подобно манекенам в магазине, стояли неподвижно. Он не мог их рассмотреть, ведь видел только черный силуэт на тусклом фоне. Тогда с чего он решил, что это его мать? Пусть прозвучит неубедительно, но он просто чувствовал это сердцем.

– Все будет хорошо. Я тебе обещаю, – он продолжал двигаться вперед, но расстояние и не думало сокращаться. Дом шутил с ним злую шутку, заставляя тянуться к тому, чего не достичь.

Женщины резко ударились лбами и отклонились назад. Удар, еще удар.

– Прекрати! – Дэвид перешел на бег.

– Мяу! – послышался голос Льюиса, который бросился вдогонку.

Все быстрее и быстрее. Удары становились чаще и сильнее. Пространство заполнилось лязгом костей.

– Хватит! Я прошу тебя! – надрывающимся голосом умолял мистер Розен.

Они и не думали его послушаться. Удары становились сильнее, пока наконец путники не услышали хруст ломающихся костей. Черепа женщин не выдержали и проломились, вонзаясь осколками в мягкую плоть мозга. Со всех сторон раздался пронзительный крик тысячи голосов, отчего барабанные перепонки готовы были вот-вот лопнуть. Дэвид зажмурился, стиснул зубы и от боли закрыл уши руками. Звук нарастал и нарастал, пока не исчез так же неожиданно, как появился. Открыв глаза, мистер Розен обнаружил себя стоящим в своей комнате. Здесь все было как прежде. За окном ярко светило солнце и пели птицы.

– Мяу, – встревоженно сказал Льюис, сидевший на подоконнике.

– Это какое-то безумие. Я ничего не понимаю, – признался мистер Розен.

– Дэвид, – послышался громкий голос матери. – Спускайся, завтрак остывает. Я не буду его заново разогревать.

– Пойдем. Нужно разобраться со всем.

Они спустились вниз и одновременно с опаской выглянули из-за угла. Кухня сверкала чистотой. На обеденном столе стояла тарелка с кашей и чашка с горячим чаем. Намывая посуду, мама суетилась у раковины и пританцовывала под песню, игравшую по радио. Дэвид опустил взгляд на Льюиса, а тот в свою очередь посмотрел на хозяина.

– Мам? – позвал ее Дэвид.

– Да, родной? Садись. Нужно как следует позавтракать и поехать в город. У меня сегодня много дел, и мне понадобится твоя помощь, – не отрываясь от мытья посуды сказала Дороти.

Дэвид прошел к столу и сел на свое место, а Льюис спрятался прямо под стулом. Запах каши с клубничным вареньем был совершенно бесподобен, так что рука сама потянулась к ложке, но мистер Розен успел вовремя опомниться.

– Мам, ты знаешь, где мы находимся?

– Дома. Где еще? Только, пожалуйста, не начинай сейчас свои игры.

– Мам, оторвись на секунду. Посмотри на меня.

– На крыше звуки. Они могут залезть под кожу, и тогда придется спать в январе, – нежным тоном сказала мама.

– Что? – переспросил Дэвид, хоть и расслышал каждое слово.

– Нельзя ему верить. Он повсюду. – Дороти усиленно натирала одну и ту же тарелку. – Повсюду. Повсюду. Повсюду. Повсюду, – тарелка выскользнула у нее из руки и упала на пол, разбившись вдребезги, но она продолжала натирать пустоту. – Повсюду. Повсюду. Повсюду.

– Мама, посмотри на меня.

Дороти резко обернулась и застыла, сгорбившись и уставившись на сына. Ее лицо оказалось изуродовано. Вместо глаз торчали лопнувшие лампочки, а губ не было вовсе, и потому на Дэвида смотрел злобный белый оскал. Он вскочил со стула, чуть было не упав.

– Повсюду? Повсюду! Повсюду? Повсюду! – по кругу спрашивала и отвечала Дороти, щелкая зубами.

Она попыталась выпрямиться, но вместо этого выгнулась в обратную сторону, приняв неестественную для человека позу.

– Вкусная каша, сынок, или дыра? – после заданного вопроса у Дорис отвалилась рука, а затем и голова. Оставшееся тело безвольно осело на пол.

– Мы прерываем передачу ради специального выпуска новостей, – голос диктора из радиоприемника звучал решительно и бодро. – Китобойное судно «Артемида» вернулось в порт! Все, кто переживал о судьбе моряков, может больше не волноваться. Моряки с честью выдержали шторм.

– Дэвид, дай мне руку.

– Где ты? – мистер Розен огляделся по сторонам.

– Здесь, в тарелке.

Он подошел обратно к столу и взглянул в тарелку. Никакой каши там больше не было, а зияла беспросветная дыра, уходившая далеко вниз.

– Дэвид, я здесь, – эхом разносились слова. – Помоги мне. Я не могу долго удерживать равновесие.

Тарелка начала вращаться, с каждой секундой набирая обороты, и втягивать в себя окружающий мир. Вначале полетели вилки, ножи и чашки, а дальше дело дошло и до предметов мебели. Дэвид и Льюис не стали исключением – кот попытался убежать, но преодолеть силу притяжения оказалось выше его сил, и потому он забуксовал на месте, а когда лапы оторвались от пола, полетел внутрь тарелки. Дэвид не успел схватить своего друга, и ему пришлось последовать за ним. Хоть тарелка была небольшой, но каким-то образом они оба легко проскочили в нее, пролетели несколько метров и плюхнулись на пол: кот на лапы, а Дэвид на живот. В этот раз путники очутились в комнате, заполненной телевизорами самых разных размеров, и каждый из них работал, показывая лицо Дороти Розен. Экраны транслировали десятки зацикленных эмоций от боли и ужаса до счастья и истерического смеха. Звуки из колонок смешивались, превращаясь в неразборчивый шум. Бежать было некуда, так как позади располагалась только черная стена без окон и дверей.

– Льюис, она пытается что-то сказать, – взгляд Дэвида метался от одного изображения к другому. – Мама, я не понимаю.

Она не ответила.

– Что? Что я должен сделать? – прокричал он, чувствуя себя абсолютно беспомощным. – Думай, Дэвид, думай.

Телевизоры хранили информацию о Дороти Розен – каждый тот или иной кусочек. И беда была в том, что эти разные ее состояния существовали одновременно, перекрикивая и мешая друг другу. Они вступали в явное противоречие, поэтому не оставалось ничего, кроме хаоса.

– Нужно выключить лишние, – уверенно сказал Дэвид и тут же нажал на кнопки питания тех из них, где отражались боль, страх и злость.

Не сворачивая с пути, мистер Розен продолжил действовать согласно выбранной схеме и вырубил хохот, баловство и восторг. Наиболее верным должен был оказаться самый нейтральный вариант, поскольку он мог сочетать в себе все остальные. Экраны продолжали гаснуть, отчего в комнате становилось темнее. И так продолжалось до тех пор, пока не осталось только два: задумчивость и легкая грусть.

– Что скажешь, Льюис? Какой? – поинтересовался Дэвид.

Кот поочередно подошел к телевизорам и внимательно их осмотрел. Видео длилось от силы три секунды, а затем по экрану пробегали помехи, и оно начиналось заново. С обоих экранов Дороти с болью в глазах смотрела на путников, но что-то в ней разительно отличалось. Какой ответ, собственно говоря, хотел получить Дэвид? Кто из них его настоящая мать? Нет. Они обе были настоящими. Только одна из них представляла ядро личности, а другая отросток. Льюис понюхал экраны, но не смог вынести свой вердикт, и потому последнее слово было за мистером Розеном. Он встал напротив видео с задумчивым лицом и долго, не отрываясь, рассматривал его. Затем перешел к грустному и поступил точно так же. Все, что он знал о матери, хранилось глубоко в его душе, поэтому ему пришлось довериться интуиции. Едва уловимый отблеск эмоции в глазах несчастной женщины помог принять решение. Ее грусть казалась очень знакомой. Такой теплой и родной, а вот в задумчивости он углядел сдерживаемую вспышку гнева, который никак не ассоциировался у него с матерью. Не давая себе времени усомниться в правильности выбора, он выключил предпоследний телевизор. Комната погрузилось во тьму, едва рассеиваемую тусклым светом выпуклого экрана.

– Я думаю, что поступил правильно.

– Мяу, – сказал Льюис и сел рядом с хозяином дожидаться, что же произойдет дальше.

Долгое время все оставалось прежним. Затянувшаяся на целую вечность пауза все-таки пробудила в Дэвиде сомнения, и он начинал подумывать о том, чтобы включить телевизоры обратно. Он даже попытался сделать шаг, но Льюис его остановил, вцепившись когтями в джинсы. Дэвид удивленно взглянул на кота, ожидая получить хоть какие-то объяснения.

– Мяу! – уверенно парировал Льюис и продолжил смотреть на Дороти.

По мнению кота, выбрав из десятков возможных дверей, ведущих из западни, в которой они оказались, одну конкретную, Дэвид должен был стоять на своем выборе. Не всегда результат приходит мгновенно – порой нужно уметь ждать и не делать резких телодвижений.

Мистер Розен осознал мотивы Льюисы и даже согласился с ними. Поэтому вместо того чтобы продолжать поддаваться сомнению, он, скрестив ноги, сел на пол рядом с котом. А видео продолжало совершать круг за кругом.

– Мама – это непросто слово. Это нечто гораздо большее, чего нельзя просто так описать. Меня всегда поражало то, насколько искренни матери в своих чувствах к ребенку. Возможно, дело в том, что я мужчина, и каких-то вещей мне не дано понять, потому что я не могу прочувствовать. Но скажи мне, Льюис, разве не поразителен тот факт, что матери из-за любви готовы во всем прощать свое дитя и при этом отдавать себя в жертву ради его счастья?

Кот задумчиво молчал. Судьба слишком рано лишила его матери, но то, что он о ней помнил, полностью совпадало со словами хозяина.

– Она, – продолжая смотреть на грустное лицо Дороти, сказал он, – дала мне жизнь, оберегала, а потом… Так или иначе, я должен попытаться ее спасти. Не потому, что должен. Нет. А потому, что она этого заслужила.

– Мяу? – спросил Льюис.

– Да, пожалуй. Даже если придется пожертвовать собой.

Картинка зарябила, а из колонок донеслось шипение. Помехи усиливались, пока в какой-то момент экран не погас, погрузив Дэвида и Льюиса во тьму.

– Я в землю зарою мешочек с добром, – где-то совсем рядом напевала Дороти, – и карту к нему своим детям отдам. Пусть годы пройдут, и безоблачным днем откроют дорогу они к чудесам.

– Мама?

Возникшая из ниоткуда вертикальная полоса света разрезала тьму надвое, и послышался скрип открывающейся двери. Дэвид надеялся, что они все-таки дождались своего часа и, преодолев защитный барьер, им удалось добраться до самой сущности Дороти Розен.

В стерильном доме средь поля пшеницы Леонард не сходил с места и все так же смотрел на дорогу, ожидая Китобоя. Даже если Великан зайдет с другой стороны, то он об этом обязательно узнает. Но Леонард чувствовал, что эта тварь не будет искать обходных путей, а попрет напролом.

Кем был Китобой Джек? Демоном или просто образом из несчастливого прошлого, получившим материальное обличие? У Леонарда не было времени в этом разбираться. Главное, что Китобой охотился за Дэвидом и нужно было ему помешать или хотя бы задержать.

Как долго Леонард ждал тот день, когда увидится с сыном и у него появится возможность спасти жену! Он не мог позволить всему рухнуть по вине Джека.

Казалось, что время тянется бесконечно. Пустота дома угнетала, а тишина звенела в ушах. Он слушал, как воздух входит в легкие и вырывается из ноздрей.

– Так и свихнуться недолго, – подумал Леонард.

Ответом ему стала фигура, появившаяся на горизонте. Это был Китобой. Издалека он казался не таким уж большим, но по мере приближения становилось понятно, что любой человек рядом с ним покажется карликом.

Леонард проверил, заряжено ли ружье и на месте ли коробка с патронами в кармане фартука. Все на месте.

Каждый шаг Джэка был словно удар кувалды по земле. Пыль в разные стороны разлеталась от его ботинок.

Китобой дошел до того места, где заканчивалось поле пшеницы, и попал под воздействие дома ровно так же, как и Дэвид с Льюисом, а затем и Леонард. Протаскивать тело сквозь пространство стало гораздо труднее, но он не останавливался. Напрягая все мышцы и стиснув зубы, он продолжал идти вперед.

– Тяжело быть большим, да, тварь? Чем ты больше, тем сильнее влияние, – Леонард открыл окно, прицелился и спустил курок.

Пуля замедлилась и, вместо того чтобы прошить тело Великана, едва ударилась о его грудь, не причинив никакого вреда.

– Черт! – выругался Леонард, перезаряжая ружье, и вышел в коридор, где встал напротив двери, приготовившись стрелять, как только Китобой будет здесь.

Ждать пришлось недолго. Тяжелые удары обрушились на дверь менее чем через минуту. Она сопротивлялась недолго – не выдержав натиска, слетела с петель. Китобой пригнулся и прошел в дом, все-таки задев затылком верхний каркас. Палец Леонарда нажал курок, заставляя ружье выплюнуть новую порцию свинца. Раскаленный металл достиг своей цели, вонзившись в ключицу Джека с левой стороны. Он отшатнулся, но не остановился, и тогда Леонард выстрелил снова. Бурое пятно расползлось по желтому плащу в районе живота. На сей раз Джек согнулся, прижав к ране руку. А пока Леонард перезаряжал ружье, Китобой успел прийти в себя и продолжил свое наступление.

– Что тебе нужно? – прокричал Леонард и поднял ружье.

Но он не успел прицелиться и выстрелить, поскольку Китобой замахнулся гарпуном, словно топором. Благодаря вовремя сработавшей реакции Розен-старший успел пригнуться, услышав, как, разрезая воздух, гарпун пролетел над головой, а затем ударился о стену. Китобой взревел от ярости и снова пустил в ход гарпун. И в этот раз Леонард успел увернуться, а острие вонзилось в пол. Воспользовавшись паузой, он, наконец, выстрелил. Пуля попала в плечо, и он увидел, как обмякла рука чудовища. Еще один выстрел и промах – в стене за спиной Китобоя образовалась дыра. Леонард отходил назад в гостиную, дрожащими руками вставляя новые патроны.

– Еще раз спрашиваю! Что тебе от нас нужно?

Джек следовал за своим неприятелем. Его ослабевшая рука на глазах обретала былую силу, и вот он уже сжал ею гарпун, чтоб нанести очередной удар. Злобный оскал пожелтевших зубов на фоне густой щетины ярко выделялся из-под капюшона.

– Пошел вон из моего дома! – скомандовал Леонард, но в тот момент, когда он нажимал на курок, Джек своей огромной рукой схватился за дуло ружья. Выстрел разорвал его ладонь на куски, которые разлетелись в разные стороны. Боль только придала Джеку сил, и он древком ударил Леонарда, отчего тот рухнул на пол и выронил ружье. Отбросив гарпун в сторону, здоровой рукой Джек схватил Леонарда за горло и поднял высоко над полом. Впервые Розен-старший увидел глаза чудовища. Полные злобы, они горели ярким пламенем, внимательно изучая его.

– Ты не он, – металлическим голосом сказал Китобой. – Ты…

Леонард размахивал руками и ногами, пытаясь вырваться из крепкой хватки, но у него ничего не получалось. Из-за сдавленного горла он не мог вдохнуть воздух. Перед глазами поплыли черные круги.

– Ты – мой создатель, – Джек поднял вторую руку так, чтобы Леонард видел, как срастаются ошметки кисти и появляются новые пальцы.

Когда рана затянулась, Китобой схватил Леонарда второй рукой за ногу и поднял его над головой. Он мог бы убить его сразу. Просто свернуть шею или проткнуть гарпуном, но Джек хотел, чтобы Розен-старший страдал подольше, и потому он резким движением обрушил его тело себе на колено, раздробив хребет на осколки. Оглушающий хруст и крик наполнили дом Розенов. Леонард упал на пол, чувствуя только боль, разлившуюся по всему телу. Но и этого оказалось мало – одним ударом монстр отсек ему руку и ушел, оставив обездвиженным на полу истекать кровью. Шаги удались все дальше и дальше. Китобой направился на поиски Дэвида.

Что происходит с теми, кто умирает в Альтере? Да и можно ли вообще здесь умереть? Большую часть времени с тех пор, как Леонард попал сюда, он думал, что невозможно, но никогда не хотел проверить лично, потому что все-таки опасался ошибочности своего суждения. А однажды профессор Эдвард Стоун рассказал ему, что смерть в Альтере – это уход в забвение, где человек растворяется во тьме. Он не хотел исчезать, но понимал, сколь трудно в такой ситуации удержать себя от гибели. Истекая кровью, Леонард лежал на полу и стонал. Он всеми силами цеплялся за свою жизнь и слабел. На входе в гостиную Леонард заметил какое-то движение.

– Кто здесь? – он с трудом заставлял себя выговаривать слова.

– Мяу? – прямо перед ним стоял грязный запыхавшийся Льюис.

– Где Дэвид? Что с ним? Китобой идет. Я не смог, не смог, – часть слов тонули в горле.

– Мяу! – Льюис прижался своим носом к носу Леонарда.

– Оставь меня. Надо предупредить Дэвида. Защити его! Пожалуйста, иди, – молил Розен-старший.

Кот все прекрасно понимал и сам. Напоследок шершавым языком он лизнул щеку Леонарда и тут же побежал прочь.

Леонард снова остался наедине с болью, чувствуя, как силы покидают его. Он сожалел о том, что подвел своих родных. И если Китобой найдет Дэвида, то это будет только его вина.

Ему хотелось закрыть глаза, чтобы оказаться в темноте, и там закрыть их снова – тогда боль должна утихнуть.

Проследовав на свет, Дэвид обнаружил, что дверь вела из кладовой прямо в коридор на первом этаже. Этот мир прежде никогда не был его настоящим домом, не был он им и сейчас. Перед ними предстала исковерканная версия того, каким все должно было быть на самом деле. Коридор, словно змея, извивался в разные стороны. Одна его стена выглядела абсолютно новой, как после ремонта, а на другой обои прогнили, и в нескольких местах виднелись огромные дыры, за которыми была только пустота. Входную дверь, поросшую мхом, кто-то заколотил толстыми балками, чтобы никто не мог зайти… Или выйти? В воздухе смешалось множество запахов, включая плесень, лаванду, гарь и даже стиральный порошок.

Дэвид добрался до места, где прежде располагался отцовский кабинет, но вход оказался замурован кирпичами, на которые не пожалели цемента. Прислонившись к ним ухом, мистер Розен услышал шум волн и раскаты грома, как будто на обратной стороне яростно бушевало море.

– Я не могу найти себя прошлую заново, – разнесся по дому слабый женский голос. – Не могу. Не могу. Но и не могу потерять? Потерять то, что потеряно? А если потерял, то она нашлась.

Дэвид последовал за голосом на второй этаж. Доски под ногами скрипели так сильно, будто они вот-вот сломаются пополам, и потому он осторожно держался за перила.

– Мяу, – Льюис предчувствовал грядущую беду и не мог не поделиться этим с хозяином.

– Что случилось?

– Мяяяяяяяяу, – пронзительно протянул кот.

– Мне тоже не по себе. Я знаю, может произойти, что угодно, но мы должны ее найти.

Коридор наверху, так же, как и его собрат с первого этажа, изменился до неузнаваемости, но по-своему. По потолку, стенам и полу текла черная густая жижа, напоминающая мазут. Она целиком покрывала все поверхности, скрыв собой первоначальный вид пространства.

– Нельзя ему верить. Он повсюду. Мои уши – его глаза, – продолжал доноситься голос из спальни. – Мой рот – его оружие. Он забрал всех. Всех и даже меня.

– Льюис, иди сюда, – Дэвид взял друга на руки, чтоб тот не измазался в черной дряни.

Стоило ноге Дэвида коснуться жижи, как она ожила, начав стекаться в одно место и образуя собой идеальную сферу. Но фигура недолго пробыла в таком состоянии, поскольку что-то стремилось вырваться из-под ее поверхности, растягивая то в одном, то в другом месте.

– Возрадуйся, отрок! Ибо мы грешны, – закричала женщина из комнаты. – Я – мать Бога. Я – Бог. Я одна, но со всеми.

Шар набух, и теперь стало отчетливо видно, что изнутри прорывается человек или что-то очень похожее на него.

– Мне нет прощения! – еще громче надрывалась Дороти. – Я счастлива. Воздух пропитан иглами. Семнадцать сорок два возьму с собой.

Глядя на блестящую переливающуюся поверхность шара, Дэвид, к своему удивлению, видел множество сменяющихся образов давно минувших дней и даже то, что произошло с ним в доме совсем недавно. Впервые за время, проведенное здесь, к нему пришло осознание того, что все вокруг и есть его мать. Для формирования реальности Альтера использует воспоминания человека, а значит, они, как и сама Дороти, разорваны в клочья и исковерканы бессмысленным наслоением друг на друга. Ему вовсе не нужно бегать по дому туда-сюда и искать ее – она здесь.

– Мама, – не отводя взгляда от шара, сказал Дэвид, – я вернулся домой.

– Вырезать изнутри! – продолжались крики из комнаты. – Вырезать! Нет лошадей хуже бури.

Шар оторвался от пола и медленно поднялся вверх. Дэвид завороженно следил за ним, ожидая, что же произойдет дальше, но, достигнув потолка, шар наткнулся на крюк от люстры и тут же с громким хлопком лопнул. Брызги черной жижы разлетелись во все стороны. Дэвид успел прикрыть Льюиса курткой, но сам не смог избежать неприятной участи. Да только жижа и не думала прилипать к мистеру Розену – она лишь шлепнулась о него и, отскочив, упала на пол, где сразу без следа впиталась в поверхность. Коридор оказался совершенно чист.

– Засунуть его в мешок и выбросить за борт, скормить его голодным крысам на завтрак, поднять на высоту, а потом еще выше, прострелить ему сердце заряженным пистолетом, порежем ему горло ржавым лезвием, – коверкая мотив и совсем позабыв последовательность, пыталась напевать старую морскую песню Дороти.

– Мяу! – сказал Льюис и спрыгнул с рук.

– Вот тебе и мяу, – парировал Дэвид.

Некогда большая светлая спальня родителей превратилась в захудалую каморку с осыпающейся краской с потолка. Плотно зашторенные окна свидетельствовали о нежелании жильца каким бы то ни было образом контактировать с внешним миром. Знала ли она о том, что там и вовсе ничего нет? Трудно сказать. Висевшие над кроватью часы хоть и тикали, но не равномерно, а стрелки на них двигались в разные стороны. Шесть двадцать, два пятьдесят, девять десять, пять тридцать – время умерло без единого шанса на воскрешение.

Дороти Розен сидела на краю кровати и, глядя в грязное зеркало, встроенное в дверь шкафа, продолжала бормотать слова рыбацкой песни. Все внимание Дэвида сконцентрировалось на ней, и потому не сразу, но он все-таки заметил, что в каждом свободном углу спиной к нему стояли другие Дороти. Полагая, что и это не все, он внимательно осмотрел комнату, прежде чем переступить порог. Еще одна женщина лежала вдоль стены, уткнувшись лицом в пол, другая, свесив босые ноги, сидела на шкафу, а третью выдавали пятки, едва заметно торчавшие из-под кровати. Неизвестно, сколько подобных им можно было отыскать по всему дому. Все они были одеты в грязные порванные летние платья, цвет которых не разобрать. Правда, Дэвид вспомнил это платье. Желтое. Оно точно было желтое. Буквально на секунду перед глазами всплыл образ, как мама красовалась в нем перед отцом, едва вернувшись из магазина. Она со счастливой улыбкой кружилась вокруг себя, а Леонард аплодировал. Все это казалось теперь таким наивным, банальным, но настолько искренним, что не могло не поразить уставший от сложностей разум мистера Розена.

– Мама? – сказал Дэвид, все-таки зайдя в комнату, но никто на него не отреагировал. – Это Дэвид. Я вернулся.

Они продолжали заниматься своими делами, как будто его не существовало. Проходя мимо шкафа, Дэвид взглянул в лицо Дороти, сидящей наверху: дурацкая улыбка то расплывалась от уха до уха, то тут же исчезала, что дополнялось неестественно часто моргающими глазами.

– Я хочу вытащить тебя отсюда, – он присел на кровать рядом с той Дороти, которая сидела перед зеркалом.

В надежде установить контакт Мистер Розен аккуратно обнял ее за плечи. Безрезультатно.

– Мне пришлось проделать долгий путь, чтобы добраться к тебе, но я все-таки это сделал. Знаешь, скажу честно, вначале я совсем ничего не помнил о себе самом. Вернее, мне казалось, что помнил, но это была иллюзия. А когда я задумался, то понял, сколь много белых пятен в моей памяти. Шаг за шагом воспоминания возвращались, но больше всего я боялся думать о тебе. Я до сих пор не знаю, что же произошло в детстве, – Дэвид говорил и говорил, думая, что в следующую секунду она его услышит. – Все эти годы, пока я взрослел, а затем старел, ты была здесь. Страдала в одиночестве своих лиц.

– Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что ты со мной, – Дороти повернула голову к сыну и принялась изучать его лицо.

Ее пустые блеклые глаза на несколько мгновений обрели цвет, и где-то глубоко-глубоко блеснул огонек, но в остальном бледное измученное лицо не выдавало никаких эмоций.

– Мама?

– Ты не мой Дэвид. Не весь, – сказала она и глубоко разочарованно вздохнула.

– Мой Дэвид более полный внутри, – продолжила женщина на шкафу.

– Он разный, а ты одинаковый, – дождалась своей очереди та, что стояла в углу.

Дэвид обернулся на ее голос и, прежде чем она снова уткнулась в стену, успел увидеть глубокие кровоточащие царапины на щеках.

– Да, но это все равно я, – настаивал мистер Розен.

– Если к семнадцати, – ее взгляд снова начал становиться туманным, – придет маяк, то я скажу тебе. Ты не видел моего сына?

– Мама, неужели ты видишь, что это я?

– Нет, нет. Мой сын – Дэвид. Он был внутри, затем снаружи. Мой мальчик страдал.

– Мама, но я здесь.

– Когда придет мой сын…

– Скажи ему, что я жду его…

– Здесь. Может быть, он поймет…

– Меня и сможет понять, – продолжали говорить друг за другом разные Дороти.

– Понять в чем? – не понял Дэвид.

Но Дороти уже позабыла о том, что он здесь. Ее внимание полностью сосредоточилось на зеркале, и она принялась руками расчесывать свои длинные волосы и бормотать что-то невнятное.

Дэвид обессиленно уронил лицо в ладони. Он был настолько рядом, но так далеко. Дороти слишком глубоко погрузилась в свой мир и перестала воспринимать что-либо кроме него. Ее собственный сын виделся ей не более чем дрожащей тенью свечи на стене. Льюис, все это время не произнесший ни звука, прислонился к хозяину, чтобы напомнить, что он не один.

– Леонард, ты купил овощи? – закричала женщина, сидевшая на шкафу.

– Наверное, еще не пришел, – сказала Дороти в углу. – «Артемиде» следовало утонуть.

– Что? – Дэвид поднял голову. – Ты сказала «Артемида»? Корабль Китобоя Джека?

Каждая из женщин, находившихся в комнате, замерла и устремила свой взгляд на незваного гостя. Они даже перестали дышать, но глаза продолжили внимательно следить за его движениями. И только сейчас, взглянув в зеркало, Дэвид понял, что это не зеркало, а нечто совершенно иное – длинный черный тоннель, уходящий в неизведанную тьму, и там нет и не было ничьих отражений.

Дороти наклонилась к Дэвиду и принюхалась.

– Запах рыбы, как от него…

– Тебя прислал он, чтобы отнять мою семью…

– Но я не позволю этого сделать…

– Кем бы ты ни был, демон.

Женщины окружили Дэвида, а он все дальше отходил назад, не понимая, что загоняет себя в угол.

– Стой, мама. Остановись. Я – Дэвид, – глядя то на одну, то на другую говорил мистер Розен. – Мама, хватит. Я не хочу причинять тебе боль.

Они не слушали его и продолжали синхронно двигаться. Из «зеркала» вылезло еще несколько Дороти, которые также в свою очередь направились к Дэвиду. Кот не отходил от хозяина ни на шаг и, выгнув спину, приготовился драться.

– Остановитесь! – грозно прокричал мистер Розен, надеясь, что хоть это возымеет эффект, но они не боялись его.

– Кровь за кровь…

– И смерть за смерть…

– Глас китов из океана…

– Сколько горя…

– Сколько бед…

– Ты принес земле бес края…

Дороти схватили Дэвида по рукам и ногам железной хваткой и потащили к «зеркалу». Он пытался сопротивляться, но оказался гораздо слабее. Их цепкие пальцы сжимали плоть чуть ли не до костей.

– Льюис, я не могу освободиться!

Кот тут же напрыгнул на одну из Дороти и вцепился когтями и зубами ей в шею. Словно не чувствуя боли, она за шкирку оторвала от себя животное вместе с кусками кожи и мяса и метнула его в сторону. Льюис с ревом пролетел через всю комнату, чтобы в итоге шмякнуться о стену, оставив в ней вмятину.

Когда кот, превозмогая боль в позвоночнике, сумел поднять голову, тоннель в «зеркале» закрылся прямо у него на глазах, но оттуда все еще доносился приглушенный крик Дэвида: «Льюис, помоги!»