Блуждающий меж звезд

Осколки Дэвида Розена

Когда с едой было покончено, мистер Розен отнес грязную посуду в мойку, за что получил благодарность от хозяйки дома, и вернулся на свое место. Через несколько минут к нему присоединилась и мадам Церера. Она ловким движением руки извлекла карты из коробки и положила перед собой на столе.

– Я живу здесь уже очень давно и вряд ли могу измерить это время годами. Если тебя интересует вопрос, имею ли я отношение к позабытому тобой прошлому, то ответом будет нет. До нашей встречи в той комнате мы никогда прежде не виделись, – призналась мадам Церера.

– Тогда как вы меня нашли и почему помогли?

– Для тебя уже давно не секрет, что мир, в котором ты оказался, поистине огромен и многогранен. Ты хоть что-то помнишь о космосе?

– Кое-что знаю. Одна из моих любимых тем, – признался Дэвид, хотя в действительности, как он считал, его знания были достаточно поверхностными.

– Тогда ты представляешь, как выглядит галактика Млечный путь или Андромеда. Невообразимо прекрасное зрелище, не так ли? – хозяйка дома улыбнулась и едва заметно подмигнула. – Например, Млечный путь. Место, где располагается Солнечная система и планета Земля. А сколько в галактике звезд, подобных нашему Солнцу?

– Триста миллиардов, а то и больше.

– Так и городок Толиман, как Солнце, лишь крупица в огромном океане, размеры которого невозможно вообразить.

– Простите, но я спрашивал не об этом.

– Я помню твой вопрос, – мадам Церера подняла ладонь, показывая тем самым, что не стоит спешить. – В этом мире очень просто заблудиться, потерять себя или даже исчезнуть, растворившись в пустоте. Как я говорила, иногда вечерами я выхожу на крыльцо и подолгу сижу там. Но делаю это не для того, чтобы уловить образы своего прошлого, я смотрю на небо и жду, когда какая-нибудь звезда оторвется от небосклона и промчится к Земле с большой скоростью, оставляя за собой яркий след. Это мой способ увидеть тех, кто к нам пожаловал. Каждый из вас для меня представляет упавшую звезду, и я слышу ваши голоса. В тот день, когда на небе появился ты, я почувствовала, что тебе нужна помощь. Твой голос казался таким сильным и уверенным в себе, но за ним прятался страх, поскольку ты понимал, как далеко зашел. И тогда я решила проследить за тобой. Карты стали моими глазами, – она с любовью провела рукой по колоде. – Они рассказали мне о том, как труден твой путь, но как сильно ты хочешь пройти его до конца. Перемешай карты, – мадам Церера придвинула колоду ближе к Дэвиду.

Мистер Розен слегка удивился ее просьбе, но, немного помедлив, взял карты в руки и тщательно перемешал. На ощупь они казались совсем не из бумаги, а из гораздо более плотного материала. Рубашки карт в точности повторяли друг друга. На них по периметру были изображены переплетенные ветви какого-то растения, а в центре фигура человека в темном плаще с капюшоном и большими белыми крыльями за спиной. Закончив перемешивать колоду, Дэвид положил ее перед мадам Церерой.

– Существует стандартная колода, состоящая из семидесяти восьми карт, но эту я сделала своими руками. Здесь их девяносто две, и каждое изображение и название сами приходили мне на ум. Они живые, Дэвид, и ты в этом убедишься. Ты сам перемешал колоду и теперь знаешь, что я не раскладывала их особым образом, но ты увидишь то же самое, что я увидела тогда. Открывай первую карту.

Мистер Розен готов был поклясться, что, когда поднес руку к колоде, она завибрировала, но стоило руке ее коснуться, как все тут же прекратилось. Ухватив верхнюю карту, он перевернул ее и положил рядом на стол. Перед ним предстало изображение рыцаря в сияющих доспехах, несущегося вперед на бравом скакуне.

– Дон Кихот, – вспомнив слова Линды, сказал Дэвид.

– Не совсем, – женщина рассмеялась столь смелому варианту. – Хотя в какой-то мере ты и прав. Эту карту я назвала «Путь рыцаря», и она обозначает тебя.

– Трусоват я для рыцаря. Боюсь собственной тени.

– Нет, дорогой, – она покачала головой. – Ты боишься вещей, которые в жизни причинили тебе боль. В этом нет ничего предосудительного, тем более, когда ты стараешься изменить ситуацию. А теперь смотри.

Рыцарь на изображении ожил. Промчавшись через поле, он остановил своего коня у входа в пещеру и направился внутрь. В непроглядной тьме вспыхнули искры, и вот в руке рыцарь уже держит горящий факел. Чем дальше он шел, тем труднее становился путь, но его воля оставалась непоколебимой. В конце пути рыцарь набрел на комнату, в которой на постаменте стояла золотая чаша. Изображение замерло в тот момент, когда он вплотную приблизился к заветной цели.

– Раскладывая карты для других людей, я видела множество разных историй, когда мне выпадал «Путь рыцаря». Но эта имеет отношение непосредственно к тебе. Я вспомнила легенду о Персивале, одном из рыцарей круглого стола, который искал Святой Грааль, чтобы снять висевшее на нем проклятье. Вот и ты, Дэвид, прибыл к нам не просто так. В твоей душе зияет незаживающая рана, которую ты пытаешься излечить. Но вопрос в том, что тебя больше волнует – собственное состояние или желание любой ценой изменить то, что стало его причиной?

– Именно поэтому я и еду в дом Дороти Розен?

– Нет, дорогой. Карта открыла не твое предназначение, а предназначение цельного Дэвида Розена. Того, кто переступил порог двух миров. Твой путь – лишь часть странствия, хоть и очень важная. Открывай следующую карту.

Дэвид взял в руки карту и положил ее рядом с рыцарем. В этот раз на картинке был изображен младенец, лежащий в деревянной кроватке.

– «Первый луч», – тихо произнесла мадам Церера.

Малыш ожил, начал шевелить ручками и ножками и весело смеяться. Прямо на глазах ребенок начал расти, и вот он уже идет в шортиках и майке, сжимая в одной руке меч-палку, а в другой – пластмассовую крышку от мусорного бака в качестве щита. Его путь под ярким летним солнцем лежит через рощу к реке. Мальчик идет, наслаждаясь игрой, и то и дело останавливается, чтобы посмотреть на облака, деревья, послушать голоса птиц.

– Это символ чистоты и непорочности. То, кем ты стал в самом начале. Перед тобой был весь мир, а ты перед ним. Никаких преград из каменных джунглей, никаких известных каждому человеку хлопот и забот. Открывай дальше.

Дэвид молча повиновался, так как и сам хотел узнать продолжение. На стол легла новая карта. На ней один солдат в рваной форме тащил истекающего кровью товарища через обваливающийся окоп. На заднем фоне небо, по которому летели бомбардировщики, имело характерный красный окрас, свидетельствующий о взрывах.

– «Надежное плечо». Да, Льюис? – мадам Церера подмигнула коту, а он в ответ довольно закрыл глаза.

Как и ожидал Дэвид, ожив, изображение продемонстрировало, как, рискуя своей жизнью, солдат под свист пуль и разлетающиеся осколки ведет своего друга в безопасное место. Он мог бы бросить его на поле боя или оставить в окопе, но нет. Подобные мысли даже не приходили ему в голову, ведь это его друг, за которого и жизнь отдать не жалко.

– Достав эти три карты, я была вполне удовлетворена увиденным и даже подумала отложить колоду, но внутри что-то щелкнуло, заставив меня открыть следующую.

Положив руку на карту, Дэвид ощутил знакомую тревогу с привкусом безысходности. Мысль о том, что он заперт в замкнутом круге и нужно с этим смириться, вырвалась из глубин его подсознания.

Перед ними на столе лежало изображение лабиринта минотавра, а вернее небольшой его части, где на полу, закрываясь рукой от угрозы, находился человек, на чьем лице читался ужас, ведь прямо перед ним в нескольких метрах стоял огромный полубык-получеловек с секирой в руках.

– «Лабиринт минотавра» символизирует смертельную опасность, в которой оказался человек.

Человек на карте начал двигаться. Он вскочил на ноги и бросился прочь, куда глаза глядят, но каждый раз оказывался в тупике. Его отчаяние не знало пределов – он слышал тяжелое дыхание своего преследователя, который и не думал спешить. Очередной тупик. Путь назад преградило чудовище. Мужчина сел на пол и закрыл голову руками.

– Она не покажет, погибнет он или нет, но мне было этого достаточно, чтобы прийти тебе на помощь. Помню, как ты стоял напротив меня. Совсем еще ребенок, но с огромной решимостью в глазах. Ты четко знал свою цель и не хотел тратить время впустую, выслушивая предсказания какого-то дурацкого аппарата с гадалкой.

– А сейчас бы послушал, – признался Дэвид.

– Да, – мадам Церера кивнула. – В том-то между вами и разница. Даже несмотря на опасность, в которой оказался, будучи тем мальчиком, ты верил, что сам вершишь свою судьбу.

– Но если бы не вы, то судьба решила бы все за меня. И я бы остался заперт в этой бесконечной череде повторяющихся комнат с идиотскими обоями.

– Ты вспомнил? – хозяйка была приятно удивлена.

– Отчасти. Только лишь расплывчатые картинки и непонятные куски. Хотя, – опустив голову, Дэвид задумался, – вы не совсем правы.

– В чем?

– В том, что во мне было много решимости. Я отчетливо помню свой страх. Даже помню мысль о том, что не смогу оттуда выбраться.

– Не существует ни одного человека, который бы ничего не боялся. Только идиоты и законченные трусы способны утверждать обратное. Страх основан на инстинкте самосохранения и помогает предвидеть возможную беду. Но ему можно либо поддаться, как делаешь ты сейчас, либо, услышав его голос, проанализировать ситуацию, принять определенные меры и двигаться вперед. Будучи ребенком, ты боялся, как и другие люди, но продолжал двигаться вперед.

Льюис, все это время тихо-мирно сидевший на подоконнике, почувствовал тревогу хозяина и поспешил перебраться к нему на колени.

– Мяу? – услышал рядом с собой голос друга Дэвид.

Кот стоял на задних лапах на полу, а передними уперся в край стула.

– Что случилось?

– Мяу! – сказал Льюис и, не дожидаясь разрешения, запрыгнул на колени Дэвида.

– Но ведь Льюис тогда был со мной. Он наверняка мог бы вытащить нас оттуда.

– Дэвид, он кот и твой друг, а не Бог, – мадам Церера покачала головой и собрала карты со стола. – Вереница комнат была ловушкой, в которую вы по опрометчивости угодили.

– И получается, она тоже что-то значит в моем прошлом?

– Дорогой, не все, что ты видишь, имеет отношение к тебе. Вселенная не вертится вокруг тебя, а существует по собственным законам. То место с комнатами есть и сейчас, оно останется и потом, поскольку является неотъемлемой частью этого мира. Возможно, его появление – ошибка, случайность или чья-то прихоть, но так или иначе для тебя оно было испытанием и уроком того, что сдаваться не следует, ведь выход может оказаться в самом неожиданном месте.

– Мораль, как в детской книге, – заметил Дэвид, почесывая лохматый кошачий затылок.

– А ты в тот момент и был ребенком, – хозяйка развела руками. – Да и, скажи, пожалуйста, разве тебе сейчас этот совет не поможет?

– Поможет, – признался Дэвид, понимая, что его предыдущие слова прозвучали довольно надменно. – Знаете, что я еще подумал? Мне кажется, «Лабиринт минотавра» говорил не только о комнатах. Меня преследует Великан…

– Великан? – удивившись, перебила женщина и нахмурила брови. – Ах, да. Ты же так его называешь.

– А как мне еще его называть?

– У него есть настоящее имя, но ты его не помнишь, – она снова перетасовала колоду и положила на центр стола. – Вперед, Дэвид. Узри образ того, кто следует за тобой.

Дэвид снял верхнюю карту, но не спешил ее переворачивать, поскольку знал, что правда, которую он увидит, принесет с собой лишь тревогу.

– Давай же, дорогой. Нужно уметь смотреть своим страхам в лицо. За все время с тех пор, как я сделала колоду, эта карта ни разу мне не выпадала. Оказывается, она ждала только тебя. Загляни туда, где все началось.

Чтобы собраться с мыслями, мистер Розен на секунду закрыл глаза, а затем, сделав над собой усилие, перевернул карту картинкой вверх. На него смотрело изображение Великана в желтом плаще с гарпуном в руках. Гордо подняв голову, он стоял на носу корабля под проливным дождем. Надпись внизу гласила: «Китобой Джек».

Буквально всем телом Дэвид ощутил, как мир вокруг него завибрировал: чистая посуда, расставленная на сушилке, задребезжала, доски и балки, из которых был сделан дом, заныли под растущем давлением, а оконные стекла затрещали и мигом разбились на десятки осколков.

Он поднял взгляд на хозяйку дома, но ее уже не было перед ним. Даже Льюис исчез с колен. В разрушающемся мире мистер Розен остался совершенно один за круглым кухонным столом с картой Великана в руках.

Белый потолок над головой треснул, и куски побелки, рассыпаясь в пыль, начали падать на пол. Как и тогда возле машины, Дэвид попытался перешагнуть в другое измерение, но он не знал, что сделал это, посмотрев на Китобоя. Краски мира растворились в небытие, а затем исчезли и окружающие предметы.

В лицо ударили тяжелые капли ледяного дождя, заставив Дэвида от неожиданности зажмуриться. Потеряв былую опору земли, пол под ногами ходил ходуном – он стал палубой корабля, застигнутого непогодой.

Пространство-время расступилось перед Блуждающим меж звезд, чтобы открыть ему путь в далекий край, откуда брал начало его страх. Боясь оказаться смытым за борт, Дэвид ухватился обеими руками за нечто, напоминавшее мачту. Ударяясь о борт корабля, брызги от канувших в лету волн разлетались по палубе и смешивались с дождем. Самый настоящий шторм прибрал к своим рукам крохотное суденышко, которое по меркам людей казалось большим кораблем. Над головой сгустились темно-серые тучи. Подобно раковой опухоли, пожирающей организм, они заполонили собой пространство со всех сторон горизонта. То и дело мир озарялся в яркой вспышке молнии, а затем снова погружался во тьму.

Дэвид был здесь не один – на носу корабля, как и на карте мадам Цереры, стоял Китобой.

Судно то поднималась на волне вверх, то стремительно падало вниз, но мужчина в желтом плаще стоял неподвижно, словно происходящее вокруг его вовсе не касалось.

– Корабль «Артемида» с честью сражался со штормом, который пытался его потопить, – заглушая порывы ветра и звук воды, из ниоткуда возник голос отца. – Моряки были напуганы, но и не думали бросать свое дело, чтобы забиться в угол и дрожать, ведь от этого зависела их жизнь. Один из них по имени Джек…

– Тот, кого ждала девушка на берегу? – теперь Дэвид услышал и свой детский голос.

– Да, именно он. Джек был самым храбрым из всех моряков, но и самым жестоким. В его венах текла горячая, будто лава, кровь настоящего охотника, готового в любую секунду к схватке со своей добычей. Когда первая молния рассекла небо, Джек почувствовал приближение кита и потому, покинув каюту, расположился на носу, чтобы вглядываться в морскую пучину и ждать, когда гигант покажется у поверхности. Но время шло, шторм усиливался, а кита все не было видно.

– Джек! Джеееееек! Какого черта ты делаешь? – справа от Дэвида появился молодой матрос в насквозь мокрой форме.

Но Китобой не слышал или не хотел слышать. Так или иначе, он продолжал неподвижно стоять, не оборачиваясь на крики члена экипажа. Парень решил, что из-за ветра и волн слова просто не долетают до Джека, и потому медленными, но уверенными шагами, противостоя стихии, матрос направился к носу корабля. Ведь не мог же он бросить в беде своего товарища!

Только сейчас Дэвид заметил, как из пустоты на палубе появляются и другие моряки. Словно карандашные наброски на белом листе бумаги возникли очертания, которые тут же потеряли прозрачность и наполнились цветом. Следом послышались и слабые голоса, тонущие в криках шторма. Каждый из них был занят свои делом: кто-то спасал груз и плохо закрепленное оборудование, кто-то разбирался с системами корабля, но все они вкладывали часть самих себя, чтобы корабль удержался на плаву и не отправился в царство Посейдона.

– Ты скажешь, что время совсем не для того, чтобы думать об улове, и будешь абсолютно прав, – голос отца неумолимо продолжал рассказывать историю. – Но к тому моменту, когда их застал шторм, трюмы были пусты. Они не поймали ровным счетом ничего. Джек не мог этого так оставить. Как и другие члены экипажа, он понимал важность улова для города Кроу Хилл, но не знал, что в действительности это было лишь поводом, поскольку истинная причина скрывалась в сгустке тьмы, посилившемся в его сердце.

Тем временем матрос, потеряв добрую половину сил, добрался до Джека и ухватил его за рукав.

– Джек, ты меня слышишь? Что ты творишь? Нужно уходить! Нас в любой момент может смыть!

– Он здесь, – грозно прорычал Китобой.

– Кто? – удивился парень.

– Зверь. Я чувствую его!

Новая волна с силой ударила в борт корабля, отчего молодой матрос отлетел к противоположному борту. Он попытался было закричать от боли, но из-за столкновения у него перехватило дыхание, и все, что он мог, – это только беспомощно хватать влажный воздух широко открытым ртом. А Джек словно ничего и не заметил: его глаза, как и прежде, неотрывно смотрели на бушующую морскую гладь.

– Джек, надо уходить! – прохрипел матрос, поднимаясь на ноги, да только голос его оказался слишком тих, чтобы перекричать ветер и дождь.

Парень снова ухватил Китобоя за рукав и попытался развернуть к себе лицом, но тот лишь отмахнулся.

– Джек, тебя смоет! Уходим!

– Нет. Скажи нашим, пусть готовят орудия. Кит скоро появится!

– Это самоубийство ловить его в такую погоду, – матрос не мог поверить своим ушам.

– Я сказал: иди к нашим, пусть готовят орудие! Наш ждет великий улов! – в голосе Джека было что-то зловещее и пугающее, что-то буквально оттолкнувшее матроса и заставившее его пятиться назад.

– Хорошо, – только и пробормотал парень, прежде чем оставить Джека наедине со стихией.

– Время шло, а шторм не утихал, – снова послышался голос отца, – но Джек и не думал покидать свой пост. В глубине его разума успела зародиться слабая мысль «Неужели чутье меня подвело?» И если бы она смогла пустить корни и захватить контроль, то Китобой непременно бы сдался и бросил свою затею. Проблема оказалась в том, что он был другой породы. Едва почуяв столь крамольную мысль, он выловил ее, пережевал и выплюнул остатки в море. Нет, он не ошибается – кит действительно где-то рядом. Об этом говорила каждая клетка его тела, выбрасывая в кровь новую порцию адреналина. Он где-то здесь. Джек со всей силы стиснул зубы. Его ноздри раздулись, как у разъярившегося быка, а брови тяжелым грузом нависли над глазами. «Он где-то здесь», – снова и снова повторял Китобой. И тут…

Голос отца исчез и остался лишь дикий крик ветра, сопровождаемый звонкими каплями дождя, что подобно раскаленным пулям вгрызались в железную палубу корабля. Волны. Что случилось с волнами?

Не понимая, что происходит, Дэвид замотал головой из стороны в сторону, пока наконец не увидел истинную причину, по которой море оставило попытки растерзать корабль. «Артемида» наклонилась носом вперед и заскользила вниз по водной глади, а прямо по курсу набирала силы огромная волна. С каждым мгновением увеличиваясь в размерах, она заслоняла собой небосклон.

– Боже мой, – беззвучно произнес мистер Розен.

Контур ветвистой молнии вспыхнул на небе, озарив все вокруг, и в это самое мгновение внутри самой огромной волны Дэвид и Джек увидели очертания огромного кита. Китобой был прав, зверь действительно был рядом. Многих бы устрашила скорая погибель от удара волны, но Джек ее не боялся. Покинув свой пост на носу корабля, он широченными шагами помчался к рубке и закричал.

– Всем приготовиться, держитесь крепче! Скоро мы изловим чудовище! – его голос звучал подобно раскатам грома, что всегда приходит после вспышки молнии.

Дэвид же не мог оторвать глаз от волны, которая приближалась с огромной скоростью, чтобы разорвать «Артемиду» на куски. Страх сковал его по рукам и ногам, но это и неудивительно, ведь кто бы смог сохранить самообладание в подобной ситуации? Китобой. Он проигнорировал приближающуюся беду как нечто малозначительное, неважное.

И вот волна уже начала накрывать корабль. Еще немного и все может закончиться. Дэвид изо всех зажмурился, умоляя Всевышнего о спасении, а в ответ услышал «Мяу».

Мистер Розен снова сидел на кухне мадам Цереры, а на коленях лежал Льюис, пристально смотревший в лицо хозяина. Сердечный ритм постепенно приходил в норму, но в ушах все еще свистел ветер и раздавался приглушенный звук дождя.

– Они погибли? – подняв взгляд на хозяйку дома, спросил Дэвид.

– Нет, не погибли. Хоть шторм и пытался, но «Артемида» не желала уходить на дно.

– И что же было дальше?

– Дальше? – переспросила мадам Церера и перевернула следующую карту, на которой оказалось изображение двухэтажного дома посреди поля с надписью: «Милый край», – Был твой путь домой, Дэвид.

– Я имел в виду с Китобоем.

– Ты сам не захотел узнать. Будешь еще чай? – мадам Церера поднялась из-за стола и направилась к чайнику.

– Да, если можно. Благодарю, – за время своего короткого, но содержательного путешествия Дэвид успел не только захотеть пить, но, как ему казалось, и проголодаться. – Что значит я сам не захотел?

– Ну, ты ведь здесь? Ни я, ни Льюис не возвращали тебя, – она бросила короткий взгляд на Дэвида и улыбнулась.

– Пожалуй, вы правы, – после паузы согласился мистер Розен. – Я правда хотел оттуда выбраться, но огромная волна…

– История выстроилась так, чтобы ты не захотел ее вспоминать. Я уже видела подобное прежде. Конечно, в реальности волны были совсем не маленькие, но вряд ли такие, какие ты видел, – мадам Церера вернулась к Дэвиду и поставила на стол чашки, наполненные горячим напитком, от которых исходил пар.

– Но почему?

– Я приведу пример, правда он покажется тебе не самым удачным, – она задумчиво прикусила нижнюю губу. – Много лет назад в романах известных фантастов, а затем и в трудах уважаемых ученых начали появляться прообразы теории о защите хронологии.

– Одна из них, кажется, принадлежит Стивену Хокингу.

– Да, – кивнула мадам Церера.

– Секунду. Я вспомню, – Дэвид чувствовал, как ответ буквально вертится у него на языке, но никак не желает выходить на свет. – Хокинг говорил… Что для защиты хронологии законы физики устроены таким образом, чтобы не допустить путешествий во времени, кроме как на микроскопическом уровне. Верно?

– Нечто вроде того, – подтвердила хозяйка, – я всегда была далека от науки и потому воспринимаю ее скорее через образы и метафоры. Каждая теория имеет свои вариации и особенности, но их объединяет один простой факт: время не любит, когда его меняют, и потому приложит все усилия, чтобы этого не допустить. Если ты сможешь преодолеть препятствия в настоящем и таки окажешься в прошлом, то весь окружающий мир ополчится на тебя. Предположим, ты твердо решил убить Наполеона. Переместился во времени и сумел пронести с собой пистолет. Ты дождался нужного момента, поднимаешь оружие, целишься, и тут в тебя врезается птица или человек. Выстрел не удался. Ты выстраиваешь новый план: узнал, по какой дороге Наполеон поедет на переговоры. Караулишь его в засаде, но оказывается, что из-за сломанного колеса или неожиданной болезни поездку пришлось перенести. И так происходит снова и снова. Так же и здесь. Когда люди пытаются вспомнить о чем-то, что заставили себя забыть много лет назад, подсознание запускает все доступные ему ресурсы, чтобы человек отказался от своей идеи. Страх, отвращение, абсурд – все средства хороши.

– Я бы даже сказал, что это похоже не на защиту хронологии, а на то, как мы находим отговорки, чтобы не заходить в темное помещение или не заглядывать за край обрыва.

– Ты уловил мысль, – мадам Церера подняла свою чашку и жестом призвала Дэвида чокнуться, что он и сделал. – На самом деле это все одно и то же. Основано на одних и тех же защитных механизмах: не позволить переступить черту.

– Поразительно, – Дэвид откинулся на спинку стула.

Поняв, что хозяин пока не собирается его чесать, Льюис спрыгнул с коленей и вернулся на подоконник, что-то недовольно пробурчав.

– В этом нет ничего особенно удивительного.

– Нет, я не об этом, а о вас. По вам и не скажешь, что вы думаете о таких вещах. Когда я постучал в дверь, то ожидал увидеть простую гадалку, помешенную на звездах и линиях на руках.

– Когда-то я и была такой, дорогой, – мадам Церера перемешала колоду и достала верхнюю карту, на которой изображался человек, стоящий у подножья лестницы, уходящей в небо. – С тех пор, как я здесь, прошло немало времени, и я успела узнать много нового, что оказалось по-настоящему важным. У всего на свете множество сторон, и каждая из них по-своему многогранна и неповторима. Поэтому, чтобы увидеть хотя бы небольшую часть истины, стоит отыскать их все.

– Да, – кивнул Дэвид. – Это касается даже людей. Нам кажется, что мы представляем собой единую личность со своими принципами и взглядами, а на самом деле внутри кроются и другие.

– Ты говоришь о себе?

– Да. Нет. Не только, – мистер Розен не знал, как стоит правильно ответить на вопрос хозяйки. – Мне вспомнилось психическое расстройство, которое называется множественным расстройством идентичности. Это тот случай, когда личность человека разделяется и складывается впечатление, словно внутри одного тела живут несколько человек. У каждого свои привычки, вкусы, комплексы. Нечто подобное ведь произошло и со мной.

– Но ты не болен, Дэвид.

– Я и не утверждал, что болен. Скорее наоборот. Выздоравливаю.

– У каждой частички тебя в этом мире есть своя собственная задача.

– Знать бы для чего, – Дэвид встал из-за стола и подошел к окну.

Глядя сквозь тонкое стекло, он видел свой автомобиль и длинную асфальтированную дорогу, ведущую обратно в Толиман. Всего день назад он, как ему казалось проснулся в своей квартире далеко-далеко отсюда, и ничто не предвещало беды. Но теперь Дэвид понимал, что никакой квартиры на самом деле и не было. Лишь иллюзия, созданная Альтерой при помощи его разума. Ложь, сотканная из обрывков воспоминаний, которая должна была помочь сознанию преодолеть путь до города. Он прекрасно понимал, что теперь у его жизни есть только два возможных исхода: исчезнуть, растворившись в пустоте, или снова стать единым целым с изначальным Дэвидом.

– Поэтому ты и здесь. Я не знаю, что тебя ждет в том доме, но хочу попытаться помочь к этому подготовиться. Если карты позволят, то мы увидим грядущие события или хотя бы их образы.

– Каждый раз, когда в фильмах я видел подобную ситуацию, то поражался, что герои говорят нечто вроде: «Нет, не нужно. Я сам определяю свою судьбу» или «Нет. Я готов встретиться с невзгодами лицом к лицу». Это так глупо и выглядит морализаторски. Подобными сценами авторы хотят показать нам, как персонажи изменились и повзрослели, но разве это рационально? У тебя в руках есть возможность подготовиться в решающей битве, а ты отказываешься? Ты либо идиот, либо идиот.

Льюис одобрительно замурчал и потянулся к хозяину передними лапами. Ему было приятно наблюдать, как Дэвид становится другим в хорошем смысле этого слова. Пройдя огонь и воду и даже будучи на краю смерти, мистер Розен усвоил урок, который ему старались преподнести. Отвечая коту взаимностью, он взял пушистого друга на руки и усадил на плечо, где Льюис, поддерживаемый заботливой рукой хозяина и удобно устроившись, закрыл глаза и погрузился в легкую дремоту. Звук мурлыканья кота, ощущение прикосновения его розового носа к шее всегда были чем-то особенным, важным, чем-то, что приносило покой и уверенность даже в самые трудные дни.

– Больше всего на свете мне бы сейчас хотелось вернуться домой, закрыть дверь на все замки, задернуть шторы и заснуть, чтобы не думать ни о ком и ни о чем. Но так нельзя – это не жизнь, – не отпуская Льюиса, Дэвид вернулся обратно к столу.

– «Когда я сплю, я не знаю ни страха, ни надежд, ни трудов, ни блаженств. Спасибо тому, кто изобрел сон. Это единые часы, ровняющие пастуха и короля, дуралея и мудреца».

– Что-то очень знакомое, – нахмурившись, признался мистер Розен.

– Ты упоминал его сегодня, – мадам Церера улыбалась, ожидая услышать ответ.

– Дон Кихот. И не только сегодня. Его образ следует за мной уже очень давно. Даже до того, как я приехал в Толиман. Помню… – Дэвид замер, открыв от удивления рот.

– Что случилось? – она была готова подскочить со стула, чтобы ловить теряющего сознание гостя.

– Длинный железный коридор, освещаемый искусственным светом. По обеим сторонам закрытые двери, ведущие в каюты. Затем железная тропа, никуда не сворачивая, пролегает через искусственно выращенный лес. Я слышу, как гулко по пространству разносится звук моей трости. Да, – глядя куда-то сквозь предметы, Дэвид кивнул, – Мне тяжело идти из-за того, что болит спина, и потому я пользуюсь тростью. И вот я не спеша движусь по коридору и прошу Шелли включить песню из «Дон Кихота». Музыка и слова заглушают шаги. Мне грустно на душе, но и одновременно светло.

Дэвид почувствовал, как Льюис всем телом прижался к нему, даже слегка выпустив когти. Тем самым кот как бы говорил: «Я с тобой, друг».

– Я вспомнил, – неожиданно прозрел Дэвид. – Это происходило на самом деле, но не со мной. Вернее не совсем со мной, а с единым Дэвидом Розеном. Тем самым, кем я был до того, как попал Альтеру.

Он вспомнил не только корабль и песню, но и кто такая Шелли. Искусственный интеллект, ставший чем-то большим, чем просто компьютерная программа. Личность, которую он смело мог бы назвать своим другом. Шелли находится за пределами Альтеры и тревожится за мистера Розена. Трудно представить, как много вариантов она перепробовала, чтобы вытащить его оттуда. И когда ни один из них не помог, Шелли каким-то образом сумела пробраться внутрь Альтеры, чтобы оставить ему сообщения.

– Дэвид, ты в порядке?

– Да, простите. Задумался. Скажите, а с вами не связывалась некая девушка по имени Шелли? – раз уж она смогла оставить сообщение администратору отеля, то найти контакт с предсказательницей должно было быть куда проще.

– Эх, – вздохнула мадам Церера и, приподняв край скатерти, достала конверт. – Я не думала, что ты сам ее вспомнишь, и собиралась отдать тебе это письмо перед твоим уходом, но раз уж так произошло, то держи. Только не читай его сейчас, а когда сядешь в машину.

– Оно от нее? – забрав конверт, поинтересовался Дэвид.

– Да. Шелли была здесь, и мы о многом поговорили. Все, что тебе нужно знать, в письме.

– Хорошо, только можно один вопрос?

– Какой, дорогой?

– Она была здесь как человек?

– Да. Как самый настоящий человек из плоти и крови. Ты ведь обещал ей, что однажды она сможет видеть сны. И она увидела сон о себе, в котором стала человеком. Остальное прочтешь в письме.

Дэвид не смог сдержать улыбку. Пусть он и вспомнил о Шелли очень немного, но даже этой малой части было достаточно, чтобы почувствовать за нее некую гордость.

– Спасибо, – сказал мистер Розен и спрятал конверт в карман джинсов.

– Мяу? – поинтересовался Льюис.

– Я думаю, что Дэвид будет не против прочитать тебе письмо вслух, – ответила хозяйка дома коту.

– Мяяяяяу, – протяжно сообщил Льюис, чуть было не оглушив этим Дэвида.

– Он тоже скучает по Шелли.

– А они знакомы? Этого я не помню.

– Да, знакомы. Ничуть ни хуже, чем ты.

– Дружище, я обязательно прочту вслух. Обещаю, – слегка прихватив кота за болтающийся на груди хвост, сказал мистер Розен.

Успокоенный этим фактом, Льюис вновь уткнулся в шею Дэвида.

– А теперь давай вернемся к нашему главному вопросу о том, что ждет тебя впереди, – мадам Церера положила руки на колоду карт и закрыла глаза. – Здесь не нужно лишних слов, а нужно четко понимать, что именно и почему ты хочешь увидеть, и тогда карты станут твоими глазами. Они помогут тебе прозреть.

– Я готов, – сказал Дэвид, хоть и не до конца верил словам, вылетевшим из его рта.

– Вперед, дорогой, – женщина убрала руки, освободив для гостя колоду. – Если хочешь еще раз перемешать…

– Нет-нет. Не нужно, – заверил ее Дэвид и взялся за карту.

Да только стоило пальцам коснуться плотной бумаги, как мистер Розен почувствовал резкий укол в сердце, отчего отдернул руку и схватился за грудь.

– Дэвид?

– Все нормально, – поморщившись, сказал он и тут же совершил новую попытку, за которой последовал еще более сильный укол.

И в этот раз не только сердце, но и весь организм ощутил на себе причиненный ущерб. Перед глазами все поплыло, дыхание перехватило, словно кто-то с силой сдавил горло, а мышцы резко напряглись, отчего Дэвид буквально подпрыгнул на стуле. Удивленный кот подскочил вместе с хозяином и, издав неразборчивый звук, полный недовольства, полетел на пол, куда, к слову, приземлился всеми четырьмя лапами.

– Дэвид! – мадам Церера за долю секунду преодолела разделявшее их пространство и уже стояла рядом с гостем, положив ему руки на плечи. – Как ты?

– Все, – он сделал паузу и глубокий вдох и выдох, чтобы окончательно прийти в себя, – нормально.

– Ты борешься с самим собой. Ты не хочешь видеть того, что на карте.

– Хочу, – стиснув зубы, пробормотал он в ответ.

– Нет, – мадам Церера слега сжала его плечи, – если бы это было так, то ты не испытывал бы боли и давно открыл карту.

– Нет, хочу. Хочу, черт побери! – мистер Розен стукнул кулаком по столу, но тут же опомнился, и гнев на его лице сменился сожалением. – Простите, я не вам.

– Я понимаю, – мадам Церера не кривила душой, ведь она знала, сколь непросто Дэвиду пытаться переступить через самого себя.

– Я не имею ни малейшего понятия, почему и за что был создан именно таким, но также я знаю, что хочу перевернуть эту чертову карту и узнать ответ! Да, я бегал от себя, от воспоминаний – от всего подряд, но я больше не хочу этого делать! – воскликнул Дэвид и ухватился за карту.

Одной словесной решимости оказалось мало для того, чтобы убедить подсознание, и потому мистеру Розену достался не просто укол, а самый настоящий электрический разряд.

На какое-то время он даже потерял сознание и только благодаря мадам Церере не свалился со стула.

– Дэвид, – сознание плыло где-то далеко, но он все-таки слышал ее голос, – все прошло. Открой глаза, дорогой.

Ее теплая рука нежно гладила его по волосам, помогая вернуться обратно в реальность, если ее таковой можно назвать. Разбросанные по черепной коробке мысли, нехотя собрались в единое целое, и только после этого Дэвид открыл глаза. Его голова с разинутым ртом, из которого предательски стремилась вытечь слюна, безвольно лежала на столе, а мадам Церера нависала прямо над ним, продолжая гладить по волосам.

– Как же сильно ты боишься вспоминать, дорогой. Твоя внутренняя защита предпочитает отключить тебя таким неприятным способом, чем позволить увидеть.

– И что же мне делать? – Дэвид пришел в себя и, приложив небольшое усилие, смог поднять голову и откинуться на спинку стула. – Ехать напрямик и будь что будет?

– Боюсь, что, учитывая увиденное мной, ты там ничего не найдешь, – возвращаясь на свой стул, она с досадой покачала головой. – Приедешь в пустой дом, если он вообще там будет стоять. Ты сам не позволишь себе добраться до нужной точки.

– Мяу, – снизу раздался голос Льюиса.

– Что, дружок? – взглянув на кота, спросил Дэвид.

– Мяу? Мяяяу?

– Я не знаю, – мистер Розен пожал плечами.

Сделав пару маленьких шажков назад, кот приник к земле и замотал задом, как будто собирался на кого-то напасть, но вместо этого он одним махом запрыгнул на стол и оказался лицом к лицу с хозяином.

– Мяу? – повторил Льюис более настойчиво.

– Я не понимаю, что ты говоришь.

Кот слегка прищурился, повернулся к колоде и стянул лапой верхнюю карту, положив ее перед Дэвидом.

– Мяу! – слишком грозно и уверенно даже для самого себя заявил Льюис.

– Он прав, дорогой, – поддержала кота мадам Церера. – Тебе все-таки нужно открыть карту.

– И снова вырубиться, но в этот раз постараться упасть назад, высоко вскинув руки, чтобы красивее выглядело?

– Нет, мы пойдем окольным путем, – мадам Церера взяла колоду и в очередной раз перемешала. – Я оставлю карту, которую снял Льюис на столе, и, когда будешь готов, ты ее откроешь, а пока, – она вернула колоду на место, – сосредоточимся на последствиях. Дорогой, ты долгие годы живешь в иллюзорном мире, где вся окружающая ложь существует для того, чтобы еще глубже запечатать прошлое. Ты видишь то, что ты хочешь видеть, а не то, что есть на самом деле. Твой разум отказываться признавать наличие проблемы и заново переживать события, причинившие боль. Но что было после них? Когда ты стал тем, кто ты есть? Сосредоточься на этой мысли.

– Я…

– Ты сможешь. Правда, Льюис?

– Мяу! – подтвердил кот и провел своим носом по щеке хозяина.

Как бы это ни было парадоксально, но Дэвид злился на себя одновременно за то, что боялся, и за то, что вообще пытался взять нужную карту. Что если он получит новый удар, когда попытается взять другую? Он ведь все еще может вернуться в часовню, о которой говорила Шелли. Нет, нет и еще раз нет! Мистер Розен не мог позволить себе отступить.

«Как я стал тем, кто я есть?» – подумал Дэвид.

Раздираемый противоречиями, он постарался отстраниться от нахлынувших эмоций и сделать волевой шаг. Не раздумывая больше ни секунды, Дэвид схватил карту и резко перевернул ее. К удивлению, изображение не соответствовало никаким ожиданиям: белая точка на черном фоне с подписью «Сингулярность».

– Что? – поразился мистер Розен, склоняясь над картой, чтобы лучшее ее рассмотреть.

Когда расстояние между ними сократилось до считанных сантиметров, картинка ожила ярчайшей вспышкой, которая тут же его ослепила. Схватившись за глаза, Дэвид вскочил со стула, который с грохотом рухнул на пол.

– Глаза! Мои глаза! – кричал мистер Розен, ощущая, как тысячи игл вонзились в него.

Не осталось ничего, кроме чувства дикой боли. Он не просто позабыл о том, где и с кем находится, но даже и собственное имя, и все, чего ему теперь хотелось, это чтобы боль отступила. Нельзя сказать, как долго в действительности продолжались муки, но Дэвиду они показались целой вечностью. Все исчезло в один короткий миг: ни боли, ни напоминания о ней, но он все еще боялся убрать руки и открыть глаза, ведь чувство облегчения может быть ошибочным, да и кто знает, не ослепит ли его новая вспышка.

– Все закончилось? – спросил Дэвид, надеясь услышать успокаивающий голос мадам Цереры.

Но хозяйка дома не отвечала. Выждав несколько секунд, он снова позвал женщину, а ответом ему была лишь звенящая тишина. «Неужели все повторится, как с Китобоем?» – спросил мистер Розен самого себя, медленно-медленно опуская руки. Даже сквозь закрытые веки он видел яркий белый свет, который, как казалось, никуда не делся.

– Здесь есть кто-нибудь? – прокричал Дэвид и тут же осознал совершенную ошибку, ведь рядом могли оказаться безликие твари из Толимана или даже Китобой, а он своими воплями привлекал внимание к себе.

К счастью, в ответ на столь непростительную дерзость на него никто не напал, что уже само по себе было успехом. Понимая, что иного выхода нет, Дэвид медленно открыл глаза. Он обнаружил себя стоящим в четко очерченном круге света, что лился откуда-то сверху, словно от лампы уличного фонарного столба. За пределами круга царствовал густой вязкий мрак, который стремился дотянуться до Дэвида, но, обжигаясь о яркий свет, отступал назад. Мистер Розен был готов поклясться, что каждый раз, когда его цепкие лапы, похожие на туман, совершали новую попытку, он слышал шипение, похожее на разгорающийся костер, а затем тонкий пронизывающий визг боли. Свет был его щитом, но у любого щита есть предел стойкости, а значит, вечно избегать тьмы не получится.

Тишину нарушил резкий щелчок, за которым последовал странный, но очень знакомый равномерный и непрекращающийся шум.

– Пациент Дэвид Мюррей Розен. Десять лет. Посттравматическое стрессовое расстройство, – в дополнении к шуму прозвучал женский голос. – После трех прошедших сеансов мальчик демонстрирует отсутствие желания разговаривать с другими людьми. Во время диалога Дэвид скрещивает ноги, а также руки на груди и старается избегать зрительного контакта. Отвечает коротко, с подозрением.

Щелчок повторился, и шум исчез. Дэвид знал этот голос, как и то, откуда он звучал – диктофонная запись доктора Кэтрин Шор. Высокая стройная женщина сорока или, может быть, сорока пяти лет, с кудрявыми светлыми волосами, закрывавшими уши и большую часть шеи. Сколько раз мистер Розен видел ее в жизни, столько же у нее на носу болтались очки в тонкой круглой оправе. Она никогда не застегивала белый халат, поскольку, как предполагал Дэвид, хотела, чтобы окружающие могли изучить ее утонченный вкус в одежде. Эта женщина около года была лечащим врачом Дэвида. Хоть она ему никогда и не нравилась, но он не мог отрицать, что искренне ей благодарен за упорство и оказанную помощь. Получается, это и была отправная точка его перемен.

Прямо перед мистером Розеном в клубящейся тьме возникли человеческие очертания, напоминавшие Кэтрин Шор. Женщина стояла, склонив голову над медицинской картой, которую держала в руках, а спустя мгновение исчезла без следа.

Щелчок. Шум возобновился.

– Если погрузить воспоминания во тьму, то боль уйдет, – в голосе доктора Шор слышались печальные нотки, – но ее причины останутся ждать во мраке, чтобы подтачивать фундамент личности и рано или поздно уничтожить остатки рассудка, пустившегося в бегство.

По окончании одного из сеансов Дэвид украл ее диктофон, чтобы послушать записи, которые она о нем сделала. В тот день, добравшись домой, он заперся в комнате, залез в темный чулан и, перемотав записи на начало, нажал кнопку Play. Тьма будто бы услышала его мысли и тут же начертила прямоугольное пространство, где на полу, обхватив руками колени, сидел ребенок, рядом с которым лежал диктофон. Конечно, деталей видно не было, а лишь очертания, но их Дэвиду оказалось достаточно, чтобы дорисовать остальное.

Через какое-то время, когда пленка подошла к концу, мальчик знал многое из того, что думала доктор Шор, но никогда не произносила вслух. Прежде незнакомое слово «эскапизм» прозвучало для детских ушей как спасение. Он даже специально перемотал назад, чтобы заново послушать.

Щелчок. Шум возобновился.

– Еще Фрейд говаривал о том, что жизнь в том виде, в каком она нам дана, слишком трудна. В ней достаточно много боли, неразрешимых проблем и разочарований. Потому людям необходимы средства, дающие облегчение. Эскапизм представляет собой один из таких механизмов. И судя по всему, Дэвид пошел именно по этому пути. С одной стороны, в этом, конечно, нет ничего плохого, но с другой, если переусердствовать, то можно заблудиться в вымышленном мире. Моя задача – направлять его и держать за руку, пока он идет над пропастью по тонкому канату.

– Мяу? – под ногами послышался голос Льюиса.

– Дружок, ты пришел проверить, как у меня дела? – Дэвид нагнулся и потрепал кота по голове. – Кое-что прояснилось.

Выпрямляясь, мистер Розен увидел у себя на руке татуировку, которой прежде, как ему казалось, не было: «Не забывай о том, что мир был соткан в гневе яростного взрыва».

– Вот оно как, – Дэвид понимающе кивнул. – Льюис, согласно теории, Вселенная возникла после взрыва. Ученые точно не знают, как и почему, но бесконечно крошечная точка, имевшая неизмеримую для нас плотность и температуру, взорвалась, породив время и пространство, а также материю. Эту татуировку я сделал себе в качестве напоминания о том, что в основе моих перемен лежали гнев, боль и отчаяние. Да, я сравнил себя со Вселенной. Думаешь, не очень скромно?

– Мряу! – только и сказал кот и потянулся к хозяину, встав на задние лапы.

Дэвид, конечно же, поднял его и усадил на плечо – так им обоим было гораздо удобнее.

– Мой новый мир стал кругом света, а старый – тьмой, которой не позволено его пересекать. Но действительно ли я окрасил их в нужные цвета? И нужно ли вообще было так поступать? Не все, что люди пытаются забыть, стоит того, – какое-то время мистер Розен молчал, вглядываясь в клубы мрака, но затем ему на ум пришла молитва Карла Этингера, которую он слышал в каком-то старом фильме. – Господи, дай мне спокойствие принять то, чего я не могу изменить, дай мне мужество изменить то, что я могу изменить. И дай мне мудрость отличить одно от другого.

С этими словами Блуждающий меж звезд сделал шаг вперед и пересек границу, разделявшую свет и тьму. И вот он уже вновь стоял посреди кухни в доме мадам Цереры. Он отсутствовал всего лишь несколько минут, но за это время Дэвид стал другим человеком. Он взглянул на руку и обнаружил знакомую татуировку, которая никуда не исчезла, а осталось ярким напоминанием о проделанном путешествии. Кот спрыгнул с плеча хозяина на стол, взглянул на мадам Цереру, дабы убедиться, что она не имеет ничего против, и только тогда уселся на пятую точку.

– С возвращением, дорогой, – поприветствовала странника мадам Церера.

– Спасибо, – ответил мистер Розен.

– Ты выглядишь… иначе, – она долго подбирала последнее слово, но все-таки выбрала то, которое наиболее подходило. – Стоишь более уверенно, плечи расправлены, а твои глаза… – женщина подошла ближе и внимательно изучила лицо своего гостя. – Они постарели.

– Я многое вспомнил. И даже знаю теперь, что это за карта, – Дэвид постучал указательным пальцем по рубашке карты. – Мама.

Легким движением без единого намека на страх Дэвид Розен перевернул карту картинкой вверх. Оттуда на него смотрело лицо улыбающейся женщины с младенцем на руках, а надпись снизу, как и предсказывал путник, гласила: «Мать». Долго ждать, прежде чем оживет картинка, не пришлось: женщина наклонила голову набок и прижала ребенка к груди. По ее светящимся глазам было видно, как она счастлива, что у нее есть этот крохотный человек. Чтобы ребенку было легче заснуть, она запела старую, как мир, колыбельную.

– Но я не знаю почему, – не отрывая взгляда от карты, сказал мистер Розен.

– Что? – мадам Церера взглянула на Дэвида непонимающим взглядом.

– Я вспомнил начало перемен. Вспомнил, как выбирал путь, по которому буду двигаться, и даже первопричину, которой была моя мама. Но я не имею представления о том, что с ней произошло. Хотя и не нужно. Ответы очень скоро меня найдут.

Изображение тем временем изменилось: теплые цвета стали холодными, а яркий свет, струившийся из окна позади женщины, уступил место непроглядной ночи. Положив младенца в стоявшую рядом колыбель, женщина повернулась к окну и долго стояла, раскачиваясь на месте, под звуки собственной колыбели. В этом было что-то жуткое, отчего мурашки бежали по телу. То ли из-за изменившихся красок, то ли из-за ее резких раскачиваний, но знак был недобрым.

– Вроде бы я помогла тебе, но не чувствую никакого удовлетворения, – вздохнула мадам Церера, перекрестив руки на груди так, что кончики пальцев касались плеч.

– Напротив! Вы сделали для меня очень много. Я благодарен, – уверенно ей сказал Дэвид.

– Твои глаза стали несчастней.

– Вы помогли мне увидеть правду, а это бесценно. И пусть сейчас кажется, что помощь принесла мне только боль, но это не так. Правда, какой бы неприятной она ни была, поможет расставить все по своим местам, не прятаться за воображаемым миром, не изменять суть вещей. В фантазиях нет ничего плохого до того момента, пока они не становятся ложью во спасение, – теперь Дэвид верил каждому слову, которое произнес.

Глядя по-новому на гостеприимную хозяйку, приютившую заблудившегося скитальца, Дэвид Розен видел человека, который из случайного незнакомца превратился в доброго друга. Бывают случаи, когда встречаешь кого-то и тут же находишь с ним общий язык. Даже вернее будет сказать так: чувствуешь его каждой клеткой своего тела и потому прекрасно понимаешь. Мадам Церера стала для Дэвида именно таким человеком. Но время неумолимо шло вперед, и нужно было продолжать путь, чтобы не позабыть о своей главной цели.

– Кажется, мне пора уходить.

– Дэвид, когда ты покинешь мой дом, с тобой все будет хорошо?

В качестве ответа на ее вопрос у него было бесчисленное множество вариантов лжи различных оттенков. Это как вопрос «Как дела?», который частенько любят задавать люди. Мы редко говорим правду и в большинстве случаев отвечаем формальным «Нормально» или «Хорошо» только для того, чтобы до конца соблюсти существующий в обществе ритуал. Так и в случае с мадам Церерой Дэвид вполне мог ответить что-нибудь нейтральное, но она задала вопрос не просто так, а потому что действительно переживала за судьбу Дэвида. Это и стало главной причиной, чтобы сказать чистую правду, лишенную обманчивых оборотов речи.

– Нет, – ответил мистер Розен, глядя хозяйке в глаза. – И мы оба это знаем. Сколь усердно не склеивай разбитое зеркало, оно все равно уже не будет прежним.

Прозвучавшая мысль не требовала никаких пояснений. Она зависла в пространстве и, постепенно затихая, кружила вокруг люстры, пока окончательно не исчезла, оставив после себя довольно горькое послевкусие.

– Все равно береги себя и Льюиса.

– Постараюсь, – улыбнулся мистер Розен. – А за эту пушистую морду я жизнь готов отдать. Да, Льюис?

– Мяу! – полностью и бесповоротно согласился кот и уткнулся в ладонь хозяина.

– Я рада, что вы нашли друг друга, – мадам Церера прониклась к гостям особой теплотой, и хоть она всеми силами старалась скрывать свое почти материнское отношение, получалось у нее не очень.

– Пойдем, друг. Или хочешь остаться? – глядя на закрывшего от удовольствия глаза кота, поинтересовался мистер Розен.

– Мяу! – ответил Льюис и уже через секунду стоял в коридоре, ожидая своего нерасторопного двуногого.

– Попрощаться не хочешь? – удивился Дэвид.

Кот развернул уши и непонимающе уставился на хозяина. Выражение его морды с растопыренными во все стороны усами так и говорило: «Что ты имеешь в виду, безумец?»

– Дорогой, я не люблю прощаний, – воспротивилась женщина и замахала руками. – Прощай – означает навсегда, а в мире нет ничего вечного. Мы с вами еще обязательно свидимся, поэтому уходите, словно вы в магазин за сладким и обратно. И даже не думай обнять меня на прощанье, а то вдруг я тебя прокляну! Понял? – она прищурилась и пригрозила указательным пальцем.

– Понял, – рассмеялся Дэвид. – Тогда что вам купить? Есть особые пожелания?

– Пакет молока, пачку печенья с шоколадной крошкой и будь добр, прихвати «Вестник спорта». Как раз должен был выйти свежий номер с новостями за неделю.

– Любите читать о бейсболе и макать печенье в теплое молоко?

– Именно, «Редсокс» в нынешнем сезоне в ударе. А теперь беги скорее – вдруг магазин закроется.

– Хорошо. Мы скоро вернемся. Не скучайте, – сказал Дэвид и направился к выходу, но остановился в дверном проеме, думая, что же такого можно все-таки сказать напоследок.

– Когда тут скучать? Я пока по дому похлопочу, – мадам Церера махнула рукой.

Его ноги были готовы двинуться в путь, да рука смертельной хваткой вцепилась в дверной косяк, не позволяя сдвинуться с места. Когда встречаешь близкого человека, который тебя понимает, с ним совершенно не хочется расставаться. Всю свою жизнь Дэвид считал, что родной для тебя человек отличается от всех остальных тем, что с ним не только приятно говорить, но и очень комфортно просто молчать. Вот и в эту секунду перед прощанием они молча смотрели друг на друга и понимали без слов. Может быть, в суровом мире Альтеры ему просто хотелось увидеть в мадам Церере того, кем она не являлась? Сказать Дэвид не мог.

– Спасибо, – он решил сказать самое главное.

– Не за что, дорогой, – ответила женщина и улыбнулась.

Пройдя по коридору мимо стеллажей с книгами, мистер Розен вновь оказался у входной двери, где его поджидал Льюис. Чтобы отпечатать в памяти исчезающее мгновение, напоследок он окинул взглядом странное помещение, как и прежде заполненное различными вещами, и только потом взялся за ручку. Словно не желая отпускать гостя, дверь неприятно заскрипела, но все-таки не оказала особого сопротивления и с легкостью поддалась. В образовавшийся зазор кот тут же пулей выскочил на улицу и был таков. Последовав за ним, Дэвид покинул пределы дома мадам Цереры и мгновенно окунулся в прохладный ночной воздух. Где-то вдалеке слышалось стрекотание кузнечиков, иногда прерываемое недовольным возгласом лягушки, чьи размеры, судя по громкости голоса, были весьма внушительными. Если не считать слабый свет из окон, что мягко стелился по лужайке и тропинке, ведущей к дому, то иных источников света вокруг не было. Звезды, прежде ярко сиявшие на небосводе, были закрыты густыми облаками без единого разрыва.

– Льюис? Дружище, ты где? – громко позвал Дэвид.

Ответа не последовало. Мелкий проныра наверняка перескочил в измерение, в котором остался фольксваген, а значит, и Дэвиду пора возвращаться. Он обернулся назад и в светлом прямоугольнике окна увидел мадам Цереру, которая смотрела на него, приложив обе руки к сердцу, подобно тому, как изображают заботливых матерей, что с тоской смотрят на своих детей, покидающих отчий дом. Дэвид помахал ей рукой, а она в ответ только кивнула.

Закрыв глаза, мистер Розен представил себе Толиман, дорогу, по которой ехал, и фольксваген, терпеливо дожидавшийся его возвращения. Мысленный образ оживал, обрастая материей.

– Маленький шаг для человека и огромный для всего человечества, – почему-то пришла на ум фраза Нила Армстронга.

В этот раз переход дался ему гораздо проще: ни головной боли, ни тошноты, ноги и не думали подкашиваться, лишь легкое головокружение и секундное чувство оторванности от реальности. После стольких скачков, часть из которых была для Дэвида как гром среди ясного неба, он наконец научился перемещаться безболезненно.

Мистер Розен открыл глаза. Высоко над головой, в окружении перистых облаков, подгоняемых ветром, сияло яркое солнце. День, разгоревшийся несколько часов назад, продолжал единовластно править миром. От дома мадам Цереры не осталось ни единого следа, а только пустое пространство, поросшее густой травой.

– Мяу! – обрадовался хозяину Льюис, гордо восседавший на капоте фольксвагена.

– Эй, дружище! Вот и я. Надеюсь, не заставил тебя долго ждать?

Кот потянулся и широко зевнул, демонстрируя, что ждать ему все-таки пришлось, и он даже порядком устал.

– И ты, мой бравый железный конь, – обратился Дэвид к автомобилю, который не мог ему ответить. – Спасибо, что не покинул нас, – он провел рукой по прохладному металлу, чтобы почувствовать некое единение с тем, кто неоднократно помогал в сложных ситуациях. – Пора двигаться. Все на борт.

Пока Дэвид садился в машину, Льюис терпеливо дожидался, когда для него соблаговолят открыть окно. Боковое стекло поехало вниз, и кот поспешил занять свое пассажирское сидение.

– Так, – протяжно сказал Дэвид, – ты, наверное, думаешь, что я забыл спросить нужное направление у мадам Цереры? Да, забыл. Но на самом деле я знаю, куда ехать. А почему? Потому что, если ты посмотришь, второй дороги и вовсе больше нет.

– Мяу? – Льюис встал передними лапами на торпеду и, вытаращив глаза, удивленно вытянул шею.

– Да, вот так. Ложный путь исчез, когда все стало слишком очевидным. Мне кажется, что дело именно в этом. А может быть, таким образом мадам Церера заманила нас к себе.

– Мяу?

– Если бы дорог по-прежнему было две, я бы выбрал левую. Ты так удивленно смотришь на меня, Льюис. Неужели сейчас я знаю больше, чем ты? Я помню, как мы с отцом ездили в город по этой дороге. Конечно, городом был не Толиман, а совершенно другой, но вот дорога осталась прежней. Иногда папа давал мне порулить. Я садился к нему на колени, хватался маленькими ручонками за руль и очень внимательно следил за дорогой. Хоть отец никогда и не отпускал руль до конца, но в те моменты казалось, будто мне доверили что-то очень важное и потому расслабляться нельзя ни на секунду. Пока он был рядом, я чувствовал, что у меня все обязательно получится, – Дэвид потрепал внимательно слушавшего его Льюиса по голове. – Ну что? Пора в путь.

– Мяу! – очень громко воспротивился кот.

– Что случилось? Чего ты орешь?

Кот с боевым видом перебрался через коробку передач, прошелся по коленям и полез настырно под левую полу куртки.

– Что ты делаешь? – недоумевал мистер Розен, глядя на упрямое животное.

– Мяу! – послышался приглушенный звук, а следом за ним когтистая лапа впилась Дэвиду прямо в грудь.

– Ай-ай! Прекрати!

Дэвид схватил Льюиса за бока и резко отдернул от себя.

– Да что же ты творишь? – грозно воскликнул Дэвид, но увидел в кошачьих зубах конверт, и гнев с его лица тут же улетучился. – Письмо от Шелли. Точно.

Он аккуратно посадил кота на сидение и забрал у него конверт. На запечатанном прямоугольнике желтого цвета остались отчетливые отметины клыков. Судя по весу, внутри находился не только лист бумаги. Мистер Розен попытался аккуратно вскрыть конверт, но у него ничего не вышло, и потому пришлось воспользоваться ключами от автомобиля вместо ножа. Внутри действительно помимо письма оказался конверт куда меньшего размера с чем-то твердым внутри. Конечно, он мог бы сразу его открыть, но из уважения к Шелли решил для начала прочитать содержимое письма. Дэвид развернул лист и собирался было приступить, как рядом услышал недовольное бурчание.

– Что теперь не так? А! Я обещал прочитать вслух.

– Мяу, – подтвердил Льюис.

–Дорогой мистер Розен,

Впервые за годы существования я пишу письмо своей собственной рукой, и за это я благодарна только вам, ведь вы всегда верили в меня и говорили, что во мне гораздо больше потенциала стать настоящим человеком, чем у вас. Тут вы, конечно, не правы. Сколь сильно вы бы себя ни корили и ни называли плохим человеком, я могу с уверенностью заявить, что вы хороший, хоть в это и не верите. Благодаря природе своего разума я помню каждый преподнесенный мне урок. Одним из них была простая, но очень содержательная мысль: человека определяют не слова, а его поступки. В истории людского рода содержится огромное количество примеров, когда личности, которых принято считать выдающимися, прикрываясь красивыми словами, посылали своих собратьев на верную погибель. Вы не такой человек, ведь стремитесь исправить то, что считаете главным ужасом своей жизни, а по пути, сами того не замечая, совершаете добрые поступки. Я являюсь живым воплощением ваших благих дел. Не посмеете же вы сказать, что я живу зря? Уверена – сейчас вы покачали головой, ведь я права.

Мистер Розен, признаюсь честно, я очень сильно за вас переживаю и множество раз пыталась вернуть вас из Альтеры, но ни одна из попыток не увенчалась успехом, хоть я и оказывалась довольно близко. Встреча с мадам Церерой была последней. Когда она нашла меня, я была всего лишь голосом и блуждала по измерениям, стараясь установить с вами контакт. Едва я переступила порог ее дома, как поняла, что у меня есть настоящее человеческое дело. Вы думаете, что это ее рук дело? Я тоже так подумала, но после разговора с мадам Церерой я поняла – тело у меня было с тех пор, как я последовала за вами в Альтеру. Просто я не могла в это поверить, а она лишь только подтолкнула к прозрению. Не подумайте, что я не хотела дождаться вас, чтобы встретиться лично. Очень хотела. Только это оказалось невозможным, ведь пути развели нас не только по разным измерениям, но и по разным временным отрезкам. Когда я познакомилась с мадам Церерой, она не имела ни малейшего понятия о том, кто такой Дэвид Розен. Я хотела рассказать ей, но она сказала, что если вам и суждено встретиться, то пусть все идет своим чередом. Разложив карты, мы получили нужные ответы: через много лет, оказавшись на распутье дорог, явится потерянный странник со своим лучшим другом в поисках верного пути. Я спросила у карт, могу ли дождаться вас, а они ответили, что пока нашим судьбам не суждено пересечься. Потому я и пишу это письмо с грустью в сердце и с надеждой когда-нибудь вас снова увидеть.

Вы выбрали свой путь. Он тернист и опасен, но я верю в вас так же сильно, как и Льюис. Передайте ему, что я скучаю и помню каждый из дней, которые мне посчастливилось с ним провести.

Перед тем, как проститься, я хочу передать одну очень дорогую для вас вещицу. Она поможет найти дорогу к самому сокровенному.

Спасибо вам, что были в моей жизни и что благодаря частице вашей души я смогла стать человеком.

С любовью,

ваша Шелли.

Дэвид молча свернул листок и спрятал обратно во внутренний карман куртки.

– Как может быть человек одновременно счастлив и несчастен? – спросил он у Льюиса, не ожидая услышать какой-либо ответ. – Я помню о Шелли только обрывки, но и их достаточно, чтобы знать, как для нее важно было стать не просто компьютерной программой. Она смогла, и я счастлив. Мы не встретимся, и я расстроен. Знаешь, Льюис, хоть нас и разделяют годы и пространство, но я чувствую, словно она рядом с нами. Как думаешь?

– Мяу, – довольно тихо ответил кот.

– Тебе грустно, как и мне? Понимаю, дружище, но, как сказала мадам Церера, если нам и суждено встретиться, то пусть все идет своим чередом, – подвел итог Дэвид и взял в руки крохотный конвертик с неизвестным предметом. – А что у нас здесь?

Мистер Розен сорвал бумагу и кинул ее к большому конверту. Внутри в бархатном мешочке оказалось золотое обручальное кольцо с резным рисунком на внешней стороне. От волнения руки Дэвида задрожали так сильно, что он чуть было не уронил кольцо. Но чтобы этого избежать, он крепко сжал его в ладони. Черное полотно над еще одним участком памяти лопнуло, и оттуда прозвучала фраза: «Моя душа навек с тобой. Уна».

Дэвид раскрыл ладонь и посмотрел на внутреннюю часть кольца, где нашел выгравированными эти слова.

– Мяу? – поинтересовался Льюис.

– Да, мое, – ответил Дэвид и надел кольцо на безымянный палец.

Оно село как влитое, а сам мистер Розен почувствовал, словно ему вернули частичку самого себя. То ли его разум решил сыграть с ним странную шутку, то ли от кольца действительно исходило необъяснимое тепло. Он ощутил, как прежде густая кровь стала более жидкой, горячей и по венам и сосудам двинулась к сердцу, которое, едва соприкоснувшись с ней, ускорило своей бег, наполняясь новой силой.

– За сегодняшний день вижу это кольцо второй раз и только сейчас понял, что оно для меня значит.

– Мяу, – сказал Льюис и полез к Дэвиду на колени, чтобы обнюхать кольцо.

– Уна. Моя жена, – медленно и отчетливо произнес мистер Розен, надеясь, что ее лицо всплывет в памяти вслед за выгравированной фразой.

Но ничего не произошло. В машине, как и за ее пределами, царила все та же тишина, подобная молчанию в разуме Дэвида. Уна осталась лишь мутным образом, крепко связанным с дорогим кольцом.

– Оно поможет найти дорогу к самому сокровенному, – повторил Дэвид слова Шелли. – Самому сокровенному. К тому, для чего я здесь.

Где-то там за пределами этого мира, за миллионы километров и десятки лет тому назад жила-была девушка по имени Уна, надевшая на палец Дэвида кольцо. Кто она? Любил ли ее Дэвид и любила ли она его? Ответы на эти вопросы еще предстояло найти, но сейчас нужно было продолжать двигаться вперед.

– В путь, дружище, – сказал мистер Розен и запустил двигатель фольксвагена.

Автомобиль тронулся с места и быстро набрал скорость, оставив позади пустынную лужайку, где в другом измерении мадам Церера все так же стояла у окна и смотрела в сгущающуюся ночь. Едва появившись в ее жизни, Дэвид Розен тут же исчез, и ей оставалось только наблюдать за его судьбой при помощи колоды карт.

Много-много лет тому назад подобно ему она познакомилась с девушкой по имени Шелли, оказавшейся искусственным интеллектом, сумевшим по фрагментам создать душу. Живая, яркая, эмоциональная – в ней было абсолютно все, что присуще многим, кто родился человеком. А потом ушла и она. Получив свободу внутри Альтеры, Шелли отправилась исследовать ее самые потаенные уголки. Жива ли она? Да. Мадам Церера чувствовала, что жива, но, видимо, ее занесло очень и очень далеко, и потому старая гадалка не могла узнать о ней ровным счетом ничего.

А что же остается самой мадам Церере? Как и прежде, смотреть на небо, вести дозор за заблудшими душами и помогать им по мере своих возможностей.

В глубине леса вспыхнули мигающие огоньки, через пару секунд до ушей мадам Цереры донеслась знакомая музыка, а нос учуял слабый запах сахарной ваты и попкорна. Воспоминания о времени, когда она была счастлива за пределами Альтеры, не желали ее покидать. Они возвращались призрачными фантомами, напоминая о том, чего не вернуть.