Безумный барон – 2

Глава 4

Я медленно поднял руки на уровень плеч, показывая, что они пусты. Шаг вперед. Арина зашипела за спиной, но я ее проигнорировал. Сейчас либо мой язык окажется острее их арбалетных болтов, либо можно заказывать панихиду.

— Стоять-то мы будем, куда ж мы денемся, — ответил я максимально спокойно, обращаясь к командиру. — Позвольте поинтересоваться… эм…

— Его зовут глеб, — подсказала Арина.

— Глеб, кхм… а что такая уважаемая компания делает в лесу в столь ранний час? Грибы ищете?

Его глаза чуть сузились. То, что я знаю его имя, его явно удивило. Мелочь, а приятно.

— Умный, значит, — он дернул подбородком, не теряя уверенности. — Инквизиция за твою голову хорошую цену дает, барон. И Орловы, говорят, не поскупятся. А мы люди простые. Нам деньги нужны.

— Анализ подтверждает. Его мотивация — финансовая выгода. Рекомендация: предложить более выгодные условия, — встряла Искра.

— Заткнись, — прошипел я мысленно, сосредотачиваясь.

Я сделал еще один шаг. Арбалеты в руках его людей не дрогнули.

— Я понимаю. Деньги — вещь хорошая. Но давай подумаем вместе, Глеб. — я сделал паузу. — Сейчас вы можете сдать меня. Орловы или Инквизиция щедро заплатят, спору нет. А потом, став сильнее благодаря поддержке этого вашего Ордена, они придут за вами. Орловы — ваша давняя беда. И моя тоже. Вы им мешаете. Как думаешь, надолго ли хватит денег, которые вы за меня получите, когда они решат окончательно прибрать к рукам земли вашего барона?

Глеб молчал. Он смотрел на меня, в его глазах-буравчиках крутились шестеренки. Он был не дурак, судя по всему, взвешивал плюсы и минусы.

— Это все разговоры, барон. Пустые слова, — выдавил он, правда без прежней уверенности.

— А вот это не слова, — я перешел в наступление. — Знаю я про ваш Дубовый лесок на границе земель, который Орловы у вас отжали. Знаю, что ваш барон из-за этого спать спокойно не может, а сунуться боится — у Орловых и людей больше, и Орден за спиной маячит.

Желваки на скулах Глеба напряглись, а перебитый нос, кажется, стал еще более кривым. Попал, прямо в болевую точку. Его вояки за спиной тоже переглянулись. Тема для них была, видимо, наболевшая.

— Я знаю, как его вернуть, — я говорил тихо, но так, чтобы слышал только он. — Не силой, на которую у вашего барона сейчас людей не хватит, а тактикой. Чистой, красивой тактикой. Помогите мне добраться до безопасного места, и я дам вам детальный план. Как заманить их патрули в ловушку, отрезать, закрепиться на ключевой высоте так, что они потом полгода будут зубами скрежетать, а сунуться не посмеют. Мой план стоит гораздо больше, чем награда за мою голову.

«Фиксация. Ты используешь вербальную манипуляцию, основанную на предложении решения известной ему проблемы. Коэффициент убеждения повысился», — с неподдельным научным интересом прокомментировала Искра.

«Да-да, спасибо, профессор», — мысленно отмахнулся я и вперил взгляд в Глеба.

— И последнее, — я понизил голос еще на полтона, переходя к самому главному. К его личной шкуре. — Сдай меня, Глеб, — получишь мешок серебра на отряд. Поделите, пропьете, и все. Помоги мне — и твой барон вернет себе земли и получит преимущество на годы вперед. Как думаешь, за что он тебя щедрее наградит? За разовую подачку от чужаков или за решенную многолетнюю головную боль?

Наступила тишина. Глеб молчал, его глаза-буравчики уставились куда-то мне за плечо. С одной стороны — верная, хоть и не очень большая, награда и ноль проблем с Инквизицией. С другой — риск, но и куш такой, что можно до конца жизни в почете ходить. Его люди молчали, ожидая решения командира. Вся их ленивая уверенность испарилась, сменившись напряженным ожиданием.

Наконец он медленно выдохнул.

— Хитрый ты, барон. Хитрый, как сто лис, — он мотнул башкой, и на его губах появилась тень ухмылки, на этот раз не такой неприятной. — И говоришь складно. Ладно. Слушай сюда.

Он сделал несколько шагов в мою сторону, и его вояки едва заметно расслабились, опустив арбалеты на пару дюймов.

— Я тебя не видел. И мои люди тоже. Понял? Мы просто сопровождаем двух заблудившихся путников до городка под названием «Заблудший Путник». Там законы Империи — что дышло, куда повернул, туда и вышло. Место для таких, как вы, самое подходящее.

Я улыбнулся, принимая условия.

— Там я оставлю вас, — продолжил он, глядя на меня. — И у вас будут сутки, чтобы сгинуть. Через сутки я доложу барону, что видел твои следы, ведущие в сторону Путника. И на этом моя работа окончена. Дальше вы сами. Идет?

— Идет, — ответил я без малейшего колебания.

Глеб еще мгновение буравил меня взглядом, а потом коротко махнул рукой своим людям.

— Опустить оружие. У нас гости. Проводим их.

Наш почетный эскорт, если можно так назвать десяток мужиков, готовых в любую секунду продырявить тебе башку, двигался по лесу в напряженном молчании. Воины Кривозубова держались от нас на расстоянии вытянутой руки и еще одного хорошего прыжка. Смотрели на нас, как на двух бешеных хорьков в одной клетке — с любопытством, опаской и явным нежеланием совать пальцы внутрь.

Арина шла рядом, но мысленно была где-то далеко. Она пыхтела, как перегретый самовар, и я чувствовал, как от нее исходят волны праведного аристократического гнева. Быть спасенной — унизительно. Быть спасенной благодаря болтовне какого-то выскочки-барона, а не собственной всесокрушающей силе, — унизительно вдвойне. Наконец ее прорвало.

— Мы могли бы с ними справиться, — прошипела она так, чтобы слышал только я. Ее голос был похож на скрежет ножа по камню.

— Ага, могли бы, — не оборачиваясь, хмыкнул я. — И сейчас местные ежики восхищались бы нами. Десять арбалетов против двоих, один из которых только что провел сеанс экстремального строительства и еле дышит. Прекрасный расклад. Ты, принцесса, войну любишь, а я люблю математику. Иногда лучший бой — тот, которого удалось избежать. Особенно когда противник даже не собирался драться, а пришел поговорить.

Она что-то злобно фыркнула, но возразить, видимо, было нечего. Логика — упрямая вещь, даже для тех, кто привык решать проблемы огненным шаром. Остаток пути мы проделали молча.

Через пару часов лес поредел, и мы вышли на раскисшую от недавних дождей дорогу. А за ней, в низине, раскинулся «Заблудший Путник». Городок оказался именно таким, каким я его представлял. Кривые, как сабли, улочки, заваленные мусором. Покосившиеся деревянные дома, подпирающие друг друга, чтобы не свалится окончательно. И воздух… Это была незабываемая симфония запахов. Смесь жареного до углей мяса, прокисшего пива и конского навоза. Место, где у каждого есть секрет и никому нет дела до чужих проблем, пока у тебя в кармане звенит монета.

Глеб остановил свой отряд на окраине, у первого же грязного переулка.

— Дальше сами, — он сплюнул на землю, не сводя с меня своих глаз-буравчиков. — Сутки. Через сутки я доложу барону, что видел ваши следы. И мой совет, барон… не светись. Такие, как вы, тут долго не живут.

Я молча протянул ему кусок кожи, которую позаимствовал у него и вкратце рассказал что и где делать на территории баронства Кривозубовых. Слава моя шла впереди меня, поэтому он не ставил под сомнение мои знания, даже задавал ряд уточняющих вопросов. Когда он понял суть обороны, он просто развернулся и, не оглядываясь, повел своих людей обратно в лес. Через минуту они растворились среди деревьев, будто их и не было.

И вот тогда на нас обрушилась реальность. Весь этот гам, вонь и суета городка, которые до этого сдерживало присутствие вооруженного отряда, нахлынули разом. Мы стояли на краю этого муравейника — грязные, уставшие, в порванной одежде, без оружия, если не считать Искру, которая сейчас старательно притворялась бесполезным куском железа.

Арина брезгливо сморщила нос, будто ей под него подсунули дохлую крысу. В ее глазах читалось такое вселенское отвращение, какое бывает у столичной фифы, случайно попавшей на деревенскую дискотеку.

— И что теперь? — спросила она.

— Так, задача номер раз: выжить, — я потер ладони, пытаясь согреться и собраться с мыслями. — Для этого нам нужны три вещи. Первое — еда, потому что я последний раз ел, кажется, в прошлой жизни. Второе — ночлег, желательно с крышей и без клопов. И третье, самое важное, — информация. А все это, как ни крути, упирается в четвертый пункт. В деньги.

Я выразительно посмотрел на нее. Она недоуменно моргнула, а потом, покопавшись в каком-то потайном кармашке своей изодранной одежды, с таким видом, будто достает из кармана дохлого паука, извлекла на ладонь две маленькие, потускневшие медные монеты.

— Вот, — фыркнула она. — Все, что есть. Бесполезные кругляши.

Она видела две медяшки.

А я видел стартовый капитал.

Я подхватил с ее ладони монеты, которые звенькнули с таким жалким звуком, что даже местные крысы, наверное, посмеялись бы.

— Не бывает бесполезных кругляшей, принцесса. Бывает недостаток фантазии, — я подмигнул ей. — Жди здесь. Постарайся не смотреть на всех так, будто они тебе должны по гроб жизни. Сойдешь за свою.

Я оставил ее в относительно чистом закутке, скрытом от любопытных глаз, а сам пошел на звук. На ровный, методичный стук молота о наковальню. Это был единственный язык, который понятен в любом мире и не требует перевода. Кузница нашлась быстро. Скорее, это был просто навес, под которым пыхтел горн и стояла наковальня, вбитая в здоровенную колоду.

У наковальни, матерясь вполголоса, корячился хозяин заведения. Здоровенный мужик, похожий на медведя-шатуна — спутанная борода, руки толщиной с мою ногу, и весь покрыт сажей так, что непонятно, где кончается одежда и начинается кожа. Он пытался починить то, что здесь, видимо, гордо именовалось плугом. На деле — кривая, заостренная железяка, присобаченная к деревянной раме. Таким огородом землю не вспашешь, а только поцарапаешь. Бедолага-крестьянин, стоявший рядом и почесывающий затылок, смотрел на это действо с тоской во взоре.

А неплохо они тут живут — металлический плуг даже есть.

Я подошел ближе. Кузнец оторвался от работы и смерил меня тяжелым взглядом.

— Чего надо? Железа лишнего нет. И подаяния не даю.

— Да я не за подаянием, — я протянул ему два медяка. — Работа есть. На две монеты.

Он недоверчиво покосился на деньги, потом снова на меня.

— Какая работа? Подков нарисовать?

— Почти, — я присел на корточки и ребром ладони расчистил пятачок утоптанной земли. — Смотри сюда, мастер.

И я начал рисовать. Пальцем, на земле, как в детстве. Сначала — простая рама. А потом к ней я пририсовал две детали, которые здесь, похоже, еще не изобрели. Первое — лемех. Острый, треугольный нож, который будет подрезать пласт земли снизу. Второе — отвал. Изогнутая пластина, которая этот подрезанный пласт будет переворачивать, укладывая его рядом.

— И что это за хреновина? — кузнец уставился на мой чертеж.

— Это, мастер, называется «плуг», а не та оглобля, с которой ты мучаешься, — я терпеливо ткнул пальцем в рисунок. — Вот эта штука, лемех, режет землю. А вот эта, отвал, ее переворачивает. Понимаешь? Не надо будет еще пятерым с мотыгами бежать, чтобы комья разбить. Он сам все сделает. Быстрее в три раза, глубже в два. Урожай будет — закачаешься.

Кузнец сначала хмыкнул, потом наклонился ниже. Его взгляд стал серьезным. Он водил своим толстым, как сарделька, пальцем по моим линиям. Он был не ученым, но он был практиком до мозга костей. Он чувствовал металл, чувствовал землю, и он понял гениальную, мать ее, простоту.

— А ну-ка… — пробормотал он, а потом рявкнул на крестьянина: — Иди отсюда, Михась, придешь завтра!

Он выпрямился, посмотрел на меня совершенно другими глазами — с изумленным уважением. Он начал приглядываться к моей одежде, к лицу. Я чувствовал себя под микроскопом.

— Двух медяков мало за такую идею, барин, — он вытер руку о штаны, запустил ее в какой-то кожаный мешочек на поясе и положил мне в ладонь одну серебряную монету. — Вот. И если эта штука и вправду так работает… приходи, договоримся.

Я сжал в кулаке монету. Теплая, тяжелая. Это была первая победа, одержанная мозгами.

На этот скромный капитал мы сняли комнатушку в единственном на всю деревню трактире под названием «Последний приют». Хозяин, пузатый мужик с хитрыми глазками, увидев серебро, сразу стал любезнее, правда настороженность в его взгляде никуда не делась. Комната была так себе — две лавки, стол и окно, выходящее во внутренний двор.

И вот этот двор привлек внимание Арины. Там, на небольшом клочке земли, чахнул садик. Пара кривых яблонь, несколько кустов, которые когда-то были розами, и жухлая трава. Все это выглядело так, будто жизнь из этого места высосали до последней капли.

Арина, которая до этого молча наблюдала за моими манипуляциями, вдруг подошла к окну. В ее глазах появилась какая-то печаль, как у хорошего врача при виде запущенного пациента.

— Я могу это исправить, — сказала она тихо.

Видимо, она вдохновилась моим «подвигом» по добыче денег, решила как-то «обогнать». Странная дама.

Она не стала ждать моего ответа. Просто вышла из комнаты, а я — за ней. В общем зале она подошла прямиком к трактирщику.

— Хозяин, — позвала она мужика. — Сделка. Я верну к жизни твой сад. А ты нас накормишь лучшим, что у тебя есть, и ответишь на пару вопросов.

Я ж говорю — она считает что это состязание какое-то, хочет переплюнуть. А я что? Я ниче, поесть не против, еще и на халяву.

Трактирщик вылупился на нее, а потом громко расхохотался.

— Да ты, девка, никак колдунья? Этот сад засох год назад, как жена моя померла. Его уже ничем не спасти.

— А мы посмотрим, — Арина даже бровью не повела, хотя на «девку», ее рука инстинктивно потянулась к его горлу, но она взяла себя в руки.

Заинтригованный трактирщик и пара зевак из зала вышли за ней во двор. Хозяин смотрел на нее со снисходительной ухмылкой, ожидая представления. Он его получил.

Арина шагнула в центр мертвого садика. Она закрыла глаза и раскинула руки. И от нее пошло мягкое, теплое, золотистое сияние. Оно было похоже на первые лучи утреннего солнца. Это сияние окутало двор, и на глазах у ошарашенного трактирщика начало происходить чудо.

Это была тихая, уверенная, созидательная работа. Увядшие головки цветов на кустах дрогнули и медленно начали подниматься. Сухие, безжизненные ветви старых яблонь покрылись набухшими, живыми почками. Пожухлая, желтая трава под ногами начала зеленеть, наливаясь соком. Воздух наполнился запахом свежей листвы и влажной земли.

Трактирщик стоял с отвисшей челюстью. Его ухмылка давно сползла, сменившись выражением детского изумления. Он переводил взгляд с помолодевшего сада на Арину, и в его глазах читалось благоговение.

В этот вечер на нашем столе стоял лучший ужин, какой только мог предложить «Последний приют». А трактирщик сидел напротив и смотрел на нас уже не как на подозрительных бродяг, а как на очень уважаемых, очень ценных и, возможно, очень опасных гостей. Наш статус в этом гадюшнике только что взлетел до небес.

Правда Арина что-то ворчала, что за такую волшбу золотом платят, а не едой, но я не слушал, еда и правда вкусной была.

Трактирщик суетился вокруг нашего стола, как наседка, и то и дело подливал мне в кружку, бросая на Арину испуганно-благоговейные взгляды. Наш новый статус «уважаемых и опасных гостей» работал на полную катушку. Весь зал трактира делал вид, что не смотрит в нашу сторону, но я замечал на себе десятки любопытных взглядов. Мы были главной новостью этого болота.

Пользуясь этим незримым почетом, мы делали то, для чего, собственно, все и затевалось, — слушали. Общий зал трактира — это лучшая разведслужба, какую только можно придумать. Здесь, за третьей кружкой дешевого пива, языки развязываются лучше, чем от любой сыворотки правды. Нашей целью была любая информация: Орден, Орловы, Инквизиция, хоть черт лысый — годилось все, что могло дать нам хоть какую-то зацепку.

И удача нам улыбнулась. За соседним столом два купца, уже изрядно набравшись, громко, не стесняясь в выражениях, обсуждали свои финансовые потери.

— … он меня обул, как мальчишку! — басил один, пузатый, в засаленном камзоле. — Этот Аристарх, чтоб ему пусто было! Сказал, пошлина новая, имперская. А я потом узнал — никакая не имперская! Прямо ему в карман пошла!

Второй, тощий и жилистый, сочувственно кивал.

— Знакомая песня. Казначей Орловых, змей подколодный. Он всем тут заправляет. У них в роду вояк-то хватает, а вот с мозгами, которые деньги делать умеют, — один этот Аристарх. Серый кардинал, не иначе.

Мои уши встали торчком. Я незаметно толкнул Арину ногой под столом. Она тоже слушала, хотя и шикнула на мое не баронское привлечение ее внимания.

— Да какой кардинал! — пузан стукнул кружкой по столу так, что пиво расплескалось. — Ворюга! Все их темные делишки на нем держатся. Контрабанда… А знаешь, что я слышал? Что именно он с этими… ну, ты понял… с людьми в черных рясах дела ведет. Деньги им возит, а взамен получает то артефакты какие-то диковинные, то «помощников» особых, от которых люди потом пропадают.

«Орден», — мысленно констатировал я. Вот она, ниточка, за которую можно потянуть.

— И где ж сидит этот паук? — спросил тощий.

— А где ему сидеть? В своем поместье, в Соколиных Холмах. Говорят, там у него крепость, а не дом. Денег награбил столько, что может себе позволить.

Соколиные Холмы. Есть. Цель определена.

У меня в голове мгновенно начал выстраиваться план. Аристарх. Финансист. Мозг и кошелек Орловых. И, что самое главное, — связной с Орденом. Это была идеальная цель. Удар по нему — это удар по нервной системе врага. Ослабить их финансово, перекрыть канал связи с Орденом, а если повезет — захватить документы, переписку, что угодно, что вскроет всю их агентурную сеть в регионе. Это был шанс перевернуть доску.

Рано утром, когда «Заблудший Путник» еще спал пьяным, тяжелым сном, мы были уже на ногах. На остатки серебра мы купили у сговорчивого трактирщика припасов на пару дней, две фляги воды и два грубых дорожных плаща с глубокими капюшонами — лучшая маскировка для тех, кто не хочет привлекать внимания.

Мы вышли из городка, полные смутной надежды. Впервые за долгое время у нас был план нападения. Мы знали, куда идти и что делать. Воздух был свежим и прохладным, солнце только-только начало подниматься над лесом, окрашивая небо в нежно-розовые тона.

Мы вышли на главную дорогу, ведущую из города в сторону Соколиных Холмов, и замерли как вкопанные.

Дорога была перекрыта.

Два десятка воинов в знакомых доспехах, на которых тускло поблескивал герб рода Шуйских — хитрая лисья морда.

А впереди отряда, на вороном, как сама ночь, коне, сидел человек.

Ратмир. Его лицо, покрытое шрамами, было похоже на маску из камня. Он смотрел на нас, в его взгляде нельзя было прочитать ничего — ни радости, ни гнева, ни сочувствия.