Безумный барон – 2

Глава 16

В тот же миг мир для меня изменился. Не поплыл, не исказился. Он стал четким — до омерзения, до отвращения четким, будто кто-то в моей голове выкрутил ручки контрастности и резкости на максимум, одновременно убрав все цвета. Прежде хаотичный гул паники разложился на составляющие: вместо толпы перепуганных аристократов — сотня тепловых сигнатур, бешено мечущихся по залу; вместо криков — какофония звуковых волн, чьи пики точно соответствовали выбросам адреналина. Их страх превратился из эмоции в сухой график на экране осциллографа. Холод в груди, до этого бывший чужеродной дрянью, теперь стал моим личным процессором — холодным, бесстрастным и пугающе эффективным.

Меч в моей руке отозвался. Черные, уродливые вены на серебре запульсировали в такт моему сердцу, или, может, это мое сердце теперь билось в такт им. Искра, мой личный джинн в бутылке, больше не была ни ребенком, ни подростком.

— Синхронизация с носителем завершена. Активирован режим расширенного тактического анализа. Все системы в норме. Какой веселый беспорядок. Это у вас называется «паникой»? Очень неэффективное расходование энергии, — ее голос в моей голове теперь звучал как синтезатор речи из старого фильма про терминаторов: ровный, безэмоциональный и оттого еще более жуткий.

Мой выход на сцену, похоже, стал тем самым спусковым крючком. Первым не выдержал какой-то хмырь в фиолетовом камзоле, до этого громче всех требовавший моей крови. Его благородная рожа, потеряв остатки спеси, превратилась в перекошенную от ужаса маску. Он не заорал — он взвизгнул. Тонко, по-бабьи, и этот визг стал сигналом для стада.

И понеслось.

Зал, еще минуту назад бывший ареной для суда, превратился в банку с тараканами, которую хорошенько встряхнули. Забыв про титулы, лорды, толкая друг друга и теряя напудренные парики, ломанулись к дверям. Их верные телохранители, здоровенные шкафы с антресолями, принялись молотить по запечатанным багровыми рунами воротам с ревом, от которого, наверное, в соседнем уезде заикаться начали. Плечами, кулаками, мечами — с дури, от души. Двуручные тесаки, способные разрубить быка пополам, с оглушительным, визгливым скрежетом отскакивали от рунических барьеров, так и не оставив на них даже царапины. Все равно что пытаться пробить стену бетонного бункера зубочисткой. Делов на копейку, а шуму на рубль.

Тут же опомнились и местные «специалисты по спецэффектам». Придворные маги, до этого сидевшие тихо, как мыши под веником, наконец-то включились в работу. Зал вспыхнул, как новогодняя елка на корпоративе у газовиков. Вокруг перепуганных групп аристократов замерцали защитные купола всех мастей. Синие, зеленые, золотистые. Красиво. По-богатому. И абсолютно, мать его, бесполезно.

Потому что «Серая Хворь» играла по другим правилам.

Вместо того чтобы атаковать их защиту, эта дрянь, это концентрированное ничто, ее попросту игнорировала. Серый туман просачивался сквозь щиты, как дым сквозь марлю, не встречая никакого сопротивления.

Нагляднее всего это фиаско продемонстрировали прямо у стола президиума. Легат Голицын, потеряв всю свою лисью хитрость, с ужасом наблюдал, как его личный телохранитель, здоровенный маг в имперской мантии, с криком падает на колени. Он сидел внутри своего хваленого «Адамантового Щита», однако для серой дряни этот щит был не более чем мыльным пузырем. Маг рассыпался в пыль внутри своего «непробиваемого» пузыря, оставив после себя лишь пустую мантию и облачко серого пепла, лениво кружащееся внутри идеально целого защитного купола. Вот тебе и «адамантовый». Кажется, гарантия на него только что закончилась.

Единственным, кто сохранял олимпийское спокойствие посреди этого дурдома, был Инквизитор Валериус. Этот ходячий кусок антрацита презрел светящиеся пузыри, вместо этого окружив себя коконом из абсолютной, поглощающей свет тьмы. По сути, дыра в реальности, а не просто защита. Тем не менее даже его барьер, столкнувшись с серым туманом, начал мерцать и подрагивать; тьма пошла рябью, будто в нее бросили камень. Впервые за все время я понял, что этот парень тоже не всемогущ. Он был не неуязвим, зато более устойчив к этой заразе. И в его пустых, бездонных глазах я наконец уловил что-то похожее на эмоцию. Определенно не страх. Скорее, раздражение. Раздражение перфекциониста, чей идеально чистый лабораторный стол только что запачкали какой-то непонятной дрянью.

В этот момент до всех дошло окончательно. Все их богатство, вся их власть, все их армии и хитроумные интриги в один миг превратились в ничто. В этой запертой комнате все стали равны. Равны перед лицом серой, безмолвной, абсолютно беспристрастной смерти. И это, пожалуй, было самое страшное открытие за весь их никчемный, полный понтов, вечер.

Пока элита Севера устраивала показательные выступления на тему «как быстро потерять человеческий облик», я медленно приходил в себя, стоя посреди этого дурдома, как столб посреди ярмарки. Мой новый внутренний «процессор» работал без сбоев, холодно и бесстрастно анализируя хаос, однако «железо», то есть мое бренное тело, начинало подавать тревожные сигналы. Холод в груди был не просто ощущением — он был реальностью, и эта реальность высасывала из меня силы, как хороший насос воду из колодца.

В этот самый момент, когда серая, ползучая смерть уже подбиралась к нашей небольшой, потрепанной компании, в этом царстве ужаса и паники вспыхнул крошечный, но упрямый огонек.

Арина.

Девчонка, до этого сидевшая на полу, как побитый воробей, вдруг вскинула голову. Словно и не было ни усталости, ни страха — в ее глазах, еще мгновение назад полных отчаяния, вспыхнул тот самый ледяной, упрямый огонь, который я уже видел. Сдаваться она не собиралась. Упертая зараза.

Собрав в кулак последние остатки своей воли и силы, она совершила акт чистого, незамутненного, героического идиотизма. Она ударила по этому болоту своей силой.

Из нее хлынул свет. Не яркая вспышка, не боевой луч. Плотный, теплый, золотистый, как жидкий мед, он окутал ее, меня и Ратмира, который уже просто сидел на полу, привалившись к ее ноге и, кажется, находился в глубоком нокауте. Этот свет соткался в небольшой, метра два в диаметре, дрожащий кокон — наш личный, персональный островок безопасности посреди океана серой смерти.

И этот щит, в отличие от всех остальных, работал. Не потому что был сильнее, а потому что был другим. Вместо того чтобы блокировать «Хворь» или ставить перед ней стену, он активно ей противостоял, как огонь противостоит холоду, как сама жизнь — небытию. Там, где золотое сияние соприкасалось с серым туманом, раздавалось тихое, злое шипение, будто на раскаленную сковородку капали водой. Наш кокон не просто защищал — он выжигал эту дрянь на подступах.

— Фиксирую создание локализованного поля типа «Жизнь». Эффективность против аномалии «Серая Хворь»… тридцать семь процентов, — безэмоционально констатировала Искра. — Поле нестабильно. Энергозатраты объекта «Арина» превышают норму на тысячу двести процентов. Прогнозируемое время коллапса защитной структуры — три минуты сорок секунд. Я бы на твоем месте поторопился, а то придется снова меня кормить. А я, знаешь ли, сегодня уже плотно поужинала.

Спасибо, подруга, за точные расчеты. У меня есть три с половиной минуты, чтобы придумать, как спасти мир. Или хотя бы наши задницы. Отлично. Прекрасно.

Однако защита давалась ей чудовищной ценой. Ее лицо, и без того бледное, стало почти прозрачным, восковым, будто из-под кожи ушла вся кровь. По подбородку тонкой струйкой потекла кровь из носа, а вытянутые вперед руки, поддерживающие дрожащее поле, тряслись от нечеловеческого напряжения. Ее кокон постоянно «таял» по краям, покрываясь трещинами, и ей приходилось вливать в него все новые и новые порции жизненной силы, сгорая, как свеча, зажженная с двух концов. Она была живым щитом, который своим телом закрывал амбразуру, чтобы дать мне, главному специалисту по решению нерешаемых проблем, эти самые драгоценные три с половиной минуты.

Находясь в прямом контакте с «Хворью», она получила то, чего не мог получить никто другой, — понимание. Ее лицо исказилось не от боли — от внезапной, ужасающей догадки. Она резко повернула голову ко мне; взгляд ее был ясным, лихорадочно-блестящим.

— Это не просто магия, Михаил… — ее голос был слаб, но тверд, как сталь. Каждое слово давалось ей с видимым трудом. — Это не проклятие. Это… алгоритм. Холодный, точный, как часы. Запрограммированное разрушение. Оно находит жизнь… и дает ей команду… самоуничтожиться.

Она закашлялась, сплевывая на пол сгусток крови, и снова вцепилась в свой дрожащий щит.

Алгоритм. Программа. Самоуничтожение.

Эти слова, понятные только мне в этом проклятом мире, ударили по мозгам, как разряд дефибриллятора. Весь хаос, вся паника, вся эта средневековая чертовщина вдруг встали на свои места. Я смотрел не на магию — я смотрел на технологию. На идеальное, мать его, нанооружие, которое работает на фундаментальном, клеточном уровне. И в этот момент вся моя прошлая жизнь, все мои знания, весь мой опыт военного аналитика, который до этого казался здесь бесполезным атавизмом, вдруг обрели смысл.

Я пришел в себя.

Алгоритм. Программа. Самоуничтожение.

Эти три слова, брошенные Ариной, стали для меня ключом зажигания. В голове будто щелкнул тумблер, переключая режим с «выжить любой ценой» на «анализируй и препарируй». Весь этот средневековый балаган, вся эта магия и чертовщина вдруг потеряли свой мистический флер. Передо мной была не непостижимая хворь, а сложная, но подчиняющаяся своим законам система. Вражеская технология. А если у нее есть законы, значит, в них можно найти лазейку.

— Три минуты десять секунд до коллапса защитного поля, — бесстрастно отчеканила у меня в голове Искра.

— Хватит, — мысленно рявкнул я. — Отставить панику. Переходим в режим «лаборатории». Мне плевать на ауры, на потоки, на весь этот ваш эзотерический бред. Мне нужна чистая, незамутненная физика. Поняла?

— Концепция «эзотерический бред» не определена. Это приказ игнорировать нематериальные энергетические поля и сосредоточиться на структурном анализе аномалии?

— Именно. Рассматривай эту дрянь не как заклинание, а как машину. Микроскопическую, но машину. Мне нужен ее чертеж, ее принцип работы, ее протокол связи. Полный реверс-инжиниринг. Живо!

Сев на пол и привалившись спиной к бессознательному телу Ратмира, чтобы унять дрожь в ногах, я закрыл глаза. Кокон Арины, наш островок жизни, отрезал меня от внешнего хаоса, создавая идеальные условия для работы. Мир исчез; осталась только задача.

В моем сознании больше не было ни тронного зала, ни перепуганных лордов. Вместо них развернулось привычное рабочее пространство, как на экранах моего служебного компьютера, — темное, пустое, на котором тут же начали появляться диаграммы, графики и блок-схемы. Искра, получив четкую, понятную ей команду, заработала на пределе своих новых, пугающих возможностей.

Вместо того чтобы сканировать магию, она начала анализировать саму «Серую Хворь». И выстраивающаяся у меня в голове картинка была до омерзения знакомой. Вместо облака тумана передо мной был рой. Миллиарды микроскопических, почти не имеющих массы частиц, где каждая — не просто сгусток энергии, а сложнейший, структурированный механизм. Магические наномашины, чтоб их.

Принцип их работы до омерзения напоминал настоящий вирус. Вместо того чтобы атаковать в лоб, они действовали хитрее. Каждая частица, сталкиваясь с живой клеткой, вела себя, как хакер, подбирающий пароль: не пробивала и не сжигала, а находила в клеточной мембране «порт», точку входа, и просачивалась внутрь. А дальше начиналось самое интересное.

Наномашина находила «ядро» клетки, ее «командный центр» — то, что в этом мире, видимо, отвечало за жизненную программу. Метафорическую ДНК. И, добравшись до нее, она не стирала информацию — она ее дополняла. Вписывала в существующий код одну-единственную, короткую и абсолютно неотвратимую команду: «Апоптоз. Немедленное, каскадное самоуничтожение».

Клетка, получив этот приказ от собственного «мозга», не сопротивлялась — она его выполняла. Начинала сама себя разбирать на запчасти, распадаясь на ту самую серую пыль. Идеальное убийство, где жертва убивает сама себя, а оружие лишь отдает приказ. И что самое паршивое, в процессе распада высвобождалась энергия, которая тут же шла на репликацию самого вируса, создавая новые наномашины. Это была не просто болезнь, а самовоспроизводящаяся фабрика по производству смерти.

— Гениально, — вырвалось у меня невольно. — Чистая, незамутненная инженерная мысль. Никакой лишней мишуры. Просто и эффективно.

— Согласна, — отозвалась Искра. — Протокол крайне элегантен в своей простоте. Вероятность сбоя — менее одной миллионной процента. Создатель этой системы обладал глубоким пониманием фундаментальных законов жизни. Или нежизни. Мне нравится его стиль. Очень лаконично.

Я проигнорировал ее восторги. Теперь, когда я понимал, как это работает, оставался главный вопрос: как это остановить? В моем сознании вырисовывалась блок-схема вражеского алгоритма. Вот «сканер цели», вот «проникновение», вот «внедрение кода». Все шло по цепочке, без сбоев. Однако в любой, даже самой идеальной программе, есть уязвимость. Не ошибка, а именно уязвимость. «Бэкдор», который разработчик оставляет для себя — для контроля, для отладки, для экстренного отключения. Нужно было его найти.

— Искра, полный анализ кода. Ищи не ошибки — ищи аномалии. Нелогичные связки, избыточные команды, пустые переменные. Все, что выбивается из этой идеальной, смертоносной простоты. Мне нужен ключ. Пароль администратора.

Мир в моей голове снова преобразился. На смену блок-схемам пришли бесконечные строки кода, написанного не на С++, а на языке рун, символов и энергетических импульсов. Я не понимал его, зато Искра — понимала. Она просеивала эти данные с чудовищной скоростью, подсвечивая мне аномалии, пока я, используя свою человеческую, нелинейную логику, пытался сложить из них общую картину. Это была самая сложная задача в моей жизни. Гонка со временем, где на кону стояло все. Я окончательно перестал быть солдатом, превратившись в программиста, который в прямом эфире, под дулом пистолета, пытается взломать систему запуска ядерных ракет. И таймер на бомбе уже показывал последние секунды.

Время в моем внутреннем «рабочем пространстве» текло иначе. Секунда в реальном мире растягивалась в бесконечность, пока Искра перемалывала терабайты чужеродной информации. Я видел код этой дьявольской программы, видел его логику, его безупречную, смертоносную элегантность. И я понимал: бороться с ним, как это делала Арина, — все равно что пытаться остановить танк, бросая в него цветы. Ее жизненная сила, ее светлая магия — это было то, на чем работал этот вирус. Она не лечила — она его кормила, подбрасывая дрова в топку апокалипсиса.

Его нельзя было ни уничтожить, ни отогнать. Только… переписать.

— Искра, стоп. Хватит анализировать протокол атаки. Ищи аномалии в структуре самой наномашины. В «железе», а не в «софте». Мне нужен «бэкдор», сервисный порт, отладочный интерфейс. Что угодно, что создатель оставил бы для себя, чтобы контролировать эту дрянь.

— Переключение на анализ физической структуры. Сканирование… Обнаружена аномалия, — ее голос был ровным, как кардиограмма покойника. — В энергетической матрице каждой частицы присутствует микроскопическая, неактивная подпрограмма. Она не участвует в основном алгоритме. Похоже на… резервную копию. Или ключ.

На моем мысленном экране вспыхнула одна-единственная строка кода, выделенная красным. Написанная на том же языке Пустоты, ее структура была иной, более сложной. Это была не команда, а… вопрос. Запрос на авторизацию. Пароль администратора.

Вот он. Мой шанс. Если я смогу активировать эту подпрограмму и ввести «правильный» ответ на запрос, я получу контроль. Возможность отдать новую команду. Не «самоуничтожение», а, скажем, «атаковать только неорганику» или, еще лучше, «атаковать только носителей магического маркера Ордена». Я смогу не просто остановить вирус — я смогу его перенацелить.

Однако, чтобы ответить на вопрос, нужно было говорить с системой на одном языке. Я не мог просто «подумать» нужный код. Я должен был его излучить. На той же частоте, с той же сигнатурой. На языке Пустоты.

В тот самый миг, когда эта простая, как удар молотком, мысль оформилась в моей голове, реальный мир с грохотом вернулся.

Золотистый кокон Арины, наш последний рубеж, наш островок безопасности, с сухим треском пошел разломами. Он больше не мерцал — он осыпался, как старая штукатурка. Свет, который она из последних сил удерживала, погас, оставив лишь россыпь гаснущих золотых искорок.

Девчонка рухнула на колени, ее тело обмякло, и она тяжело завалилась на бок, едва успев выставить руку. Из ее горла вырвался не крик, а сдавленный, сиплый хрип.

— Я… больше… не могу…

Щит исчез.

Серый туман, до этого сдерживаемый на расстоянии, будто почувствовал запах крови. С хищным, беззвучным восторгом он хлынул к нам, как волна цунами, готовая поглотить наш крошечный, беззащитный островок. Он был уже в паре метров, и трава у ног Арины начинала седеть и рассыпаться в пыль.

Взгляд метнулся к ее изможденному, почти безжизненному лицу, к Ратмиру, свернувшемуся клубком, к моему мечу, на котором голодно и требовательно пульсировали черные вены.

Выбора не было. От слова совсем.

Мой мысленный голос, лишенный всяких эмоций, прозвучал в голове приказом.

— Искра. Мне нужен полный доступ. Синхронизация с энергией Пустоты. Начать.

Впервые за все время нашего «сотрудничества» она помедлила с ответом. А когда заговорила, ее синтетический голос был похож не на отчет, а на системное предупреждение с десятком красных восклицательных знаков, вспыхнувших перед моими глазами.

— Внимание. Активация прямого интерфейса с энергией типа «Пустота» несет необратимые последствия. Риск каскадного системного сбоя вашей биологической матрицы и полной деструкции личности — максимальный. Вы уверены, что хотите продолжить?

Перед глазами — серая пелена, уже касающаяся сапога Арины, ее лицо, искаженное немым ужасом, ее рука, все еще пытающаяся соткать хотя бы искорку света.

И, не колебляясь ни секунды, я отдал последнюю, самую страшную команду в своей жизни.

— Подтверждаю.