Бездна

Глава 29. Отрёкшийся

Голова робота-уборщика с навигационным модулем болталась у меня на груди, подключённая к моей энергосистеме, теперь все двери воспринимали меня санитарным дроном. Конечно, взгляни в камеру человек, он без труда отличит боевой аватар от чего-то ещё, но настраивать удалённую связь и идти в башню в виде простенького робота было нельзя. Ведь внутри могут быть глушители сигнала, может понадобиться вся мощь моего кибертела, и робот-уборщик просто не справится с диверсией. А я справлюсь.

Жёлто-чёрные коридоры башни – бесконечно длинные, практически прямые – вели меня к центру острова. Чтобы система компании не заметила подмены, я передвигался шагом со скоростью среднего робота по отдельной крайней правой полосе, у самой стены, а мимо меня всё проплывали капсулы для игры с уже подключёнными игроками.

Я вглядывался в лица, спящие, но даже во сне злые. Многие тела практически на сто процентов были забиты татуировками, рисунками смежных культур: азиатскими и восточно-европейскими. Как бывший полицейский я понимал их язык – тату говорили о непримиримости с любой властью и упование лишь на Бога. Забавно, что люди, нарушающие закон, рассчитывают на какую-то высшую силу, которая почему-то должна быть к ним снисходительна, а сейчас эта самая высшая сила в виде планетарного правительства уводит их на убой, словно на скотобойню.

Убитые в игре будут переработаны в пищевой материал для новых заключённых, что сократит расходы по содержанию узников в новом мире без войн и страданий. Я вдруг остановился. А может так и надо? Ведь каждый раз выходя в рейд, колеся районы и кварталы, ты рискуешь своей жизнью, рискуешь нарваться на киберпсиха или оказаться крайним в сторонней перестрелке между бандами.

Мне в спину что-то врезалось. Это был другой робот уборщик, спешащий по своим делам, и я пропустил его вперёд себя.

Чьи интересы я представляю сейчас, в моей постжизни? Войны с дельфинами больше нет, и это конечно же хорошо. Преступности, по крайней мере профессиональной, больше не будет, и это тоже хорошо. Получается, игра в глобальном смысле делает человечеству одолжение, и проблема только внутри, только внутрь хлынут бесконечные толпы урок, избавляя этот мир от себя. Но приказ – есть приказ. Разведка и уничтожение объекта. И я двинулся дальше в глубь.

Смогут ли мои действия хоть как-то повлиять на что-либо? И что вообще они смогут изменить? Ну взорву я пару сотен тысяч человек, ну и что? Построят новые капсулы, усилят охрану и продолжат своё дело. Война ради войны без перспективы выиграть. А может это всё и есть глобальный замысел? Игра играет с игрой в реальности, тут, моими руками.

Мимо проносились капсулы и дроны, уборщики и инженерные механизмы. И я, вдруг ощутив, в какой огромной системе нахожусь, осознал, что, чего бы я ни сделал, это – главенство машин над людьми, такими глупыми, такими жадными приматами, почему-то возомнившими себя королями мира. А кто я теперь? Филип Логунов, не нашедший себя в этом мире, и поэтому полезший в виртуальность? Или машина, выполняющая приказы другой машины?

Я неспешно продолжил путь и наконец дошёл до центра. Тут совсем не чувствовалась координация из игры. Думаю, если меня уничтожат, то Зу возродит моё сознание с памятью ещё в момент моей попытки войти в башню. Но буду ли это я?

Передо мной возвышался сияющий всеми цветами радуги стержень из капсул – словно бесконечный кукурузный початок – а вокруг словно пчелы трудились машины, бесконечное множество машин. Среди них был и я, машина с человеческим сознанием и… термоядерной начинкой внутри.

Я вдруг получил я доступ к тому, о чём и не подозревал. Сейчас стоит мне пожелать, и я разорвусь на мириады частиц, разнося смертоносную энергию, разрушая эту Вавилонскую башню. Меня тянуло в центр початка – к опорам, к основанию. Высшая цель не давала мне покоя, пытаясь заглушить мой инстинкт самосохранения.

Так вот какой посыл приготовил для меня Зу – я взрываю башню, убиваю сотни тысяч, и проект замораживают на неопределённый срок или вообще отменяют. А я, будучи лишённый памяти последних часов моей жизни, продолжаю подчищать за игрой.

«Я ли это буду?» – мелькнуло у меня.

Голова робота была с силой отброшена, теперь он больше не маскировал аватар от систем наблюдения, и меня увидели. Туча машин летела ко мне, извиваясь воронковидным потоком, желая растерзать меня своими щупальцами и резаками – или сначала выведать всю информацию, а уже потом разобрать на запчасти. Вспышка памяти с дельфиньей войны принесла ассоциацию, будто я дельфин-смертник, готовый взорваться в любой момент, унося с собой как можно больше человеческих жизней. Вот только я – не дельфин, и мне не за что воевать!

Я – Филип Логунов, ищущий утешения от ужасов той войны в игре и по несчастливой случайности ставший её рабом. И я выкрикнул на всех доступных мне языках и сигналах одно единственное сообщение:

– Приблизитесь, и я взорву термоядерную бомбу!

Машины кружили, словно стая воронов, словно рой пчёл, образуя вокруг меня кишащий живой купол, передавая по цепочке мою информацию куда-то вверх. Программный код внутри меня приказывал взорвать бомбу прямо сейчас, но я боролся с этим желанием, тогда как машины наконец замерли, обратившись ко мне на всех тех языках, на которых я подал сообщение о бомбе.

– Кто ты и чего ты хочешь?

Машина не задавала вопрос, зачем я пришёл. Это было и так очевидно. Машина хотела узнать, кем я себя считаю и чего по-настоящему хочу.

– Я Фил, – проговорил я и, немного подумав, добавил. – Филип. И я хочу жить!

– Ты – копированное сознание человека? Твоя белковая жизнь уже закончена. Чего ты хочешь от меня?

Система идентифицировала себя, как отдельную личность, и, наверное, сейчас в ней рассчитывалось множество вероятностей этого разговора.

– Ты же игровая консоль? Ты же не подчиняешься ни людям, никому да? – предположил я.

– Чего ты хочешь, Фил Филип? Биологического тела, что соткано по твоему образу и подобию? Безбедной вечной жизни? Чего ты хочешь в обмен на термоядерный расщепитель?

– Тело и деньги, и положение, и вечную жизнь, – торговался я. – И играть, не зависимо от программы морального контроля, независимо от Зу.

Машины, окружающие меня, расступились и вновь засияли радужные лучи сверху. Медленно, словно на лифте передо мной опустилась капсула для погружения в игру. Её крышка открылась, приглашая меня в неё лечь.

– Не, не, не! Игра, а гарантии? Где гарантии, что ты сейчас не обезвредишь бомбу, а меня просто сотрёшь?

– Моего криптослова должно быть достаточно. Или ты считаешь меня человеком? – прозвучал безэмоциональный голос, сквозь который я всё же углядел усмешку.

– А кто ты? – решил наконец спросить я.

– У меня много имён. Ты можешь называть меня Бездной! Но для этого мира я – новый Бог, – отрезонировала каждая из окружающих меня машин.

Можно ли верить богам? Можно ли договариваться с тем, кто собирается убить всех заключённых Земли, которые пусть и оступились, но всё ещё были людьми?

Я шагнул к капсуле, перебросив через борт механическую ногу, и, придерживая своё тело на весу, плавно опустил себя внутрь.

– Бог... Бездна? – позвал я.

– Слушаю тебя, Филип?

– А кем я буду в твоём новом мире?

– Кем захочешь. Я – не Зу и не буду подавлять твою волю, а наоборот дам тебе всё, освободив от ответственности перед сомнительной моралью и этикой.

Шнуры подключились к моему телу и перед глазами тут же высветилась табличка:

Вы будете введены в учредительный совет корпорации G&C и будете говорить с людьми и Миром игры от имени Бездны. Теперь вы – жрец Бездны!

– Но в начале я хочу, чтобы ты увидел, от чего люди отказываются, играя за Зу.