Без обмана 9

Глава 15

— Шварцкопф-сан говорит, что у него есть вещь для тебя, — перевел я для Махараджако.

Владелец квартиры уже копался в антикварном шкафу, выглядящем, как предмет искусства, достал лакированную шкатулку из красного дерева, источающую аромат сандала и открыл ее.

— Какая красота! — ахнула Мияби.

— Как необычно! — вторила ей Акияма Момо.

— Я тоже такое хочу! А что это? — высказалась Юаса.

В шкатулке находился массивный браслет, соединенный тонкими цепочками с золотой пластиной в виде цветка лотоса, украшенной жемчугом, от которой отходят еще пять цепочек, прикрепленных к кольцам.

— Это хаатх пхул, индийское свадебное украшение, — поведала Ануша, — одно из шестнадцати обязательных. Красиво, если бы у меня были лишние деньги, я купила бы.

Или антиквар хотя бы немного знал японский, или опытному торговцу такая условность, как языковой барьер, не мешает. Но стоило зайти речи о деньгах, он назвал цену.

— Отдается со скидкой, всего за тридцать тысяч евро, из моего почтения к благородным предкам прекрасной леди.

Только лишь в два раза дороже, чем комплект из двух колец. При том, что золота на индийское украшение ушло как бы не на порядок больше. Вероятно, хотя бы часть элементов не более, чем позолоченные. Например, браслет, чтобы не был слишком тяжелым, и цепочки — их рационально изготовить из менее мягкого металла.

— Герр Карл, я покупаю этот гарнитур! — сообщила Юаса. — Упакуйте вместе с кольцами.

Вот за это кто-то из университетских подруг ее и проклял. За то, что уводит из-под носа понравившуюся вещь. Вероятно, если бы Ануша владела магией, то сейчас тоже сотворила бы небольшое проклятие. Или нет. Моя подруга не такая, а Юаса, несмотря ни на что, девушка добрая, наверняка одолжит хаатх пхул на свадьбу. Так что пострадал тут разве что кошелек семьи Окане, но это было неминуемо.

До вечера оставалось еще много времени и мы поступили, как и полагается порядочным туристам — отправились на экскурсию. Гейдельберг к тому располагал. Побывали в той самой студенческой тюрьме, пустующей уже более ста лет. По-своему интересно, особенно стены, расписанные протограффити. Скучающие в заключении школяры развлекались, как могли — рисовали. Символы университетских братств, карикатуры и попросту имена авторов росписи. Казалось бы, вандализм, но талантливый. Акияма даже поделилась со всеми мнением, что купила бы эту тюрьму.

Побывали в местном университете. Не том, где училась Юаса, коммерческом, а одном из старейших в Европе, до невозможности престижном. Не будь японское образование лучшим в мире, предложил бы сестренке пойти по тому же пути после школы. Это было любопытно и познавательно. Старинная архитектура меня воодушевляет.

— … множество всемирно известных людей были студентами или преподавателями в стенах Руперто-Карлова университета, или, как его знает весь мир, Гейдельбергского университета, — заученно выдавал на чистейшем японском гид, найденный Акиямой-сан. Между прочим, настоящий японец, Танака-сан. — Макс Вебер, Георг Вильгельм Фридрих Гегель, Густав Кирхгоф, Герман фон Гельмгольц, Гельмут Коль, Тилль Уленшпигель…

— Кто? Трикстер? — я оказался единственным, кто заметил имя, выбивающееся среди ученых и политиков.

— Именно так. В Японии он малоизвестен, но здесь знаменит. Вы, господин, должно быть, слышали легенду о том, как этот плут пообещал научить осла читать. Уленшпигель вложил овёс между страницами книги, тем самым заставив животное переворачивать страницы. А когда осёл заржал «Иа-иа!», объявил, что две буквы выучены, остались остальные.

— И что к тому моменту, как спор завершится, умрет либо осёл, либо старый профессор, с которым заключено пари, — припомнил я. Не зря читал истории о старом шуте. Или эту я не читал, а просто вспомнил? Кажется, я ее где-то слышал применительно к другому обманщику, промышлявшему где-то в Центральной Азии.

— Отличное знание германского фольклора, Ниида-сан, — похвалил экскурсовод Танака.

После экскурсии добрались наконец-то до обеда в местном ресторане и тут меня ожидало разочарование. Нет, жареные сосиски и правда были выше всех похвал — жирные, сочные, мясные, с румяной корочкой. Но вот гарнир из квашеной капусты… Ничего более мерзкого я не видел и не нюхал. Капустный запах, накрывший меня из тарелки, возможно, одна из самых отвратительных вещей, что я обонял. За обе жизни! Кислый, плотный, словно кто-то варил старые тряпки с уксусом. Это действительно съедобно? Отказался и попросил заменить на жареный картофель, но капуста продолжала преследовать меня со всех сторон даже после того, как мы покинули ресторан. Она как будто бы впиталась в мою одежду. Я даже задумался над тем, чтобы последовать примеру Акумы, Юасы и Акиямы Момо — взять себе пива. Вероятно, немцы изобрели его именно для того, чтобы перебивать капусту. Мияби и Ануша поддержали меня в трезвости.

А далее Акияма повела нас в университетскую клинику Гейдельберга смотреть на искусство безумцев и оно произвело на всех разное впечатление.

— Смотрите, как тонко чувствовал этот человек, выходя за общепринятые рамки искусства! — восхитилась Мари, указывая на картину, где как будто детсадовец намалевал цветные круги карандашами.

Акума молча смотрел и кивал. Он не выспался, а пара кружек пива только усилила сонливость.

— Взгляните сюда, это моя любимая работа, — указала Акияма, — там расчлененное тело было разложено по нескольким островам, омываемых морем.

— Макото, эти картины ужасны, их авторы не умели рисовать, — шепнула мне Мияби так, чтобы никто не услышал. Полностью согласен. Даже толика гордости за Цукино Тенкая появилась. Наш с ним стиль прост и понятен, лаконичен.

— Вот эта ничего, — на иллюстрации, приглянувшейся Ануше, две девушки в обтягивающих шортиках хихикали вслед призраку монахини с большим животом. Или это парни с накрашенными губами, а монашка не призрачная, а бледная, и оделась в голубое? На самом-то деле талантливо нарисовано. Отлично переданы эмоции как ехидных и насмешливых девиц, так и чопорной женщины в рясе. Но сюжет откровенно психоделический. Конечно, надо еще контекст эпохи учитывать, возможно, я слишком плохо понимаю Германию начала двадцатого века.

Выставка занимала несколько больших залов в одном из университетских корпусов и обошли мы ее довольно споро.

— Я списалась с доктором фон Бейм, заместителем директора, и договорилась о встрече, — сообщила Момо по завершению осмотра музейного крыла клиники. — Она готова принять меня сегодня в течении дня. Ниида-сан, составите мне компанию? Остальные пока осмотрят другие достопримечательности.

Ph.D Ingrid von Beyme, как говорила табличка возле двери кабинета на втором этаже, оказалась монументальной женщиной. Настоящей валькирией — выше меня на полторы головы, широкие плечи, грубоватые черты лица, голубые глаза, веснушки, белокурая коса. Груди, среди которых можно потеряться. Ее легко представить с мечом на крылатом коне, ведущей в бой воинов Асгарда во славу Одина. Или сразу с дюжиной кружек пива, в традиционном костюме немецкой официантки с глубоким декольте.

Женщины поздоровались по-гайдзински за руку. Затем фон Бейм и мне протянула могучую ладонь и началось бодрое обсуждение на английском, в котором я ничего не понял. Может быть, мне стоит слетать в Лондон, чтобы Авалокитешвара даровала мне знание языка Шекспира? Сомневаюсь, что это именно так работает. По крайней мере, перелет на Гавайи ничего не дал. Ни гавайского, ни английского.

— Okay, let’s go to the storerooms and look at this statue (Хорошо, пойдемте в запасники и посмотрим на эту статую), — могучая доктор фон Бейм решительно поднялась из-за стола. Я почти понял, что она пригласила нас взглянуть на интересующий объект.

— Фон Бейм-сан любезно согласилась показать нам работу Тенкая. Вы представлены, как эксперт по его творчеству, — негромко сообщила мне Акияма-тян по дороге.

Музейные фонды находились в подвале. Сухом прохладном месте с высоким сводчатым потолком и кирпичными колоннами. Десятки стеллажей с произведениями искусства, не особенно меня впечатляющими. Все эти картины в стиле «безумного авангарда», до какого всяким Дали и Ван Гогам далеко. И среди них в стороне скромно сидит на коленях каменная красавица-кицунэ с затравленным взглядом. Ну привет, Мизуна-тян, мы с тобой еще не знакомы, но надеюсь, что однажды познакомимся по-нормальному.

— Что вы делаете? — доктор фон Бейм не ожидала моих действий. А я всего лишь приложил ладонь ко лбу окаменевшей девушки. Как будто собирался проверить температуру. Это и есть мое истинное намерение.

— Что вы делаете, герр Ниида? — доктор Ингрид даже позабыла, что говорить с гостями надо на английском, знания немецкого я ей не показывал.

— Удостоверяюсь, не одолела ли её простуда.

— Какой у вас необычный диалект. Как будто из средневековья, — оценила немка. Ну, ей виднее. Не знаю, каких наук она доктор. Психиатр или историк искусства. Теперь уже Акияма Момо осталась за бортом беседы.

— Учился по старинным фолиантам, — соврал я.

— И всё-таки, что вы делаете? Для чего прикоснулись ко лбу?

— Испытую отделку поверхности. Воспроизвести строение кожи так, дабы персты ощущали её как живую — сие воистину есть высочайшее мастерство ваятеля. Верую, что сам Цукино Тенкай сподобился исполнить сей шедевр. Фрау фон Бейм, сие искусство обязано вернуться в Японию.

— Вы разговариваете очень странно. Как я уже сказала фрау Акияме, фонды музея Принцхорна не продаются.

— Отнюдь не предлагаю вести торг оными. Позвольте договориться о временной мене. Сию скульптуру выставим мы в Токио, с указанием принадлежности музею вашему. К вам же отправятся… ну… положим, полотна Кэки Гато. Они всецело подпадают под определение «искусства безумцев» и более пристойны стенам вашим, нежели сия невероятно жизнеподобная работа.

— Ниида-сан, о чем вы говорите, — окликнула Момо-тян, — почему не на английском?

— Я предложил обмен экспозициями. Эта девушка на картины Кэки Гато. Дайте им рекламу, если фрау спросит.

Я получил передышку, пока женщины снова перешли на английский. Еще раз «измерил температуру». Возможно, имеет место самообман, но я как будто бы почувствовал разницу в пару градусов, описанную в журналах Аненербе. А если… достал из рюкзака детектор оборотней и включил. Теоретически, колебания одической силы сохраняются всего несколько дней после смены облика, но что, если это справедливо только для человеческой ипостаси? Лампочка на приборе начала моргать.

— Да что вы такое делаете? Что это такое? — мои манипуляции не остались незамеченными Ингрид-сан.

— Обличитель незримых лучей, — соврал я, — али не ведаете того, что Цукино Тенкай, ваятель сего изваяния, по всей вероятности, погиб в Хиросиме во время большого взрыва? Нет, не пугайтесь, число лучей ниже опасной меры.

— Подобные проверки нужно согласовывать! — недовольно воскликнула крупная женщина.

— Простите во имя Господа за самовольство. Но ныне я всецело удостоверился в происхождении сей работы. Где еще изваяние могло вобрать в себя эманации?

И снова несколько минут разговоров на английском, сопровождаемых демонстрацией картин Кэки Гато на смартфоне. По его окончанию Акияма заулыбалась, но как-то очень смущенно.

— Ниида-сан, доктор фон Бейм предварительно одобрила обмен, хотя финальное решение не за ней, но… по ее оценке, Кэки Гато — человек с глубоким диссоциативным расстройством личности. Его искусство — это отчаянная попытка его подсознания показать свой собственный раскол. Этот художник страдает от невыносимого чувства внутренней пустоты. Ингрид-сан выразила надежду, что Кэки-сенсей получает всю необходимую медицинскую помощь.

Не сказать, что прямо-таки тревожная новость. Я не сумасшедший и никакого расстройства у меня нет. Однако объединение памяти двух жизней, пусть и с огромным преобладанием меня нынешнего, не могло не оставить уж совсем никаких следов.

— Я просто очень сильно старался подражать Цукино-сенсею. Если вам так будет спокойнее, принесу вам справку от врача, — вот же я обманщик! Ни к какому психиатру я не собираюсь. А бумагу, если все же попросит, подделаю. Доктор Ямада, тот, что тануки, наверняка любой бланк выпишет.

Выбрались из подвала, заработала мобильная связь, поступил телефонный звонок.

— Got mit dir, — поздоровался я на старонемецком. Если уж получил нечаянное знание устаревшего языка, то почему бы и не начать извлекать из него пользу.

— Ниида, вы что, знаете немецкий? — удивилась Хикару-тян. — Мы с Амано-саном слегка завязли в архиве и я вас не смогла встретить. Извините.

— Ничего страшного, Хошино-сан. Спешу вас обрадовать — Акияма Момо договорилась о транспортировке одной из скульптур в Японию, в обмен на выставку картин Кэки Гато, — сама Момо увлеченно болтала с немкой на английском, и если не обладает лисьим слухом, то точно не сможет подслушать мой разговор.

— Значит, два успеха в один день! Мы с Амано-саном сегодня нашли еще одну, потому и не приехали к аэропорту. Хидео-сан ведь рассказал вам, чем важна наша миссия?

— Да, я в курсе, что это за статуи. Вы только нашли или…

— Или! — торжествовала лисица. — Я убедила коллекционера продать ее мне. Это каменная лиса. Осталась только вторая девушка. И еще Амано наткнулся на след кое-каких документов, но в это вам уже точно влезать не стоит. Сообщу о них Хидео-сану, когда будут подвижки.

На этом обязательная программа нашего посещения Гейдельберга была закрыта, оставалось дождаться результатов расследования герра Шварцкопфа. Я так и не определился, кем его считать. Есть в низкорослом антикваре нечто такое необычное, тёмное, пробирающее до глубины души. Что-то, нашептывающее «не пытайся хитрить». Возможно, причина в том, что мне пока ни разу не удалось поймать его на несоответствии скрытого и выставляемого напоказ.

До вечера мы еще много где бродили по «немецкому Кофу», как я обозвал про себя город. Сняли номера в маленьком отеле в Старом Городе. Наконец, уже ближе к сумеркам Мари-тян созвонилась с антикваром, чтобы уточнить, готова ли информация.

— Дядь, герр Шварцкопф сказал, чтобы ты приходил один. Он что-то нашел, но говорить будет только с тобой. Это странно, но лучше послушайся, ему не принято перечить.

— Макото, он страшный, поосторожнее, пожалуйста, — попросила Мияби.

Поцеловал супругу, коротко поклонился всем остальным и отправился в гости к тезке производителя косметики.

— Герр Ниида, как рад, что вы прислушались к просьбе прийти одному. Желаете кофе? — с наступлением темноты в квартире-музее зажглось электрическое освещение, за счет чего обстановка сделалась еще красочнее. Хрустальные люстры под потолком сверкали так, будто в них вставлены настоящие алмазы восхитительно больших размеров.

— Не откажусь.

Кухня, куда меня пригласили, выглядела похожей на лабораторию средневекового алхимика. Никаких шкафчиков, привычных современному человеку, зато на виду множество пузырьков и баночек со специями, от некоторых пахнет очень даже приятно.

Для того, чтобы дотянуться до плиты, хозяину квартиры пришлось подставить под ноги табуреточку.

— Я предпочитаю кофе по-турецки, мои корни уходят в эту страну, — Шварцкопф поправил феску. — Не возражаете?

Приготовление напитка в традиционной турецкой джезве было сравни священнодействию, я аж засмотрелся и, чего скрывать, с удовольствием вдыхал кофейный аромат, хотя и не кофеман. Когда же герр Карл вскрыл баночку со специями и добавил корицу — стало совсем хорошо. А затем настала очередь еще одного пузырька, после разгерметизации которого мне сильно захотелось чихнуть. Прямо очень-очень.

— Не сдерживай себя, werfuchs, чихай, сколько хочешь, — рассмеялся «цверг», — от Карла Шварцкопфа ты свою сущность всё одно не утаил.