Бес сознания 2

Глава 3

Звенит в ушах, боль пронзает висок острой раскаленной иглой. Сквозь этот звон приглушенно, словно у меня в ушах вата, слышу:

— Ты бы хоть сказал, что в обморок собираешься грохнуться, — дед говорит взволнованно, и я чувствую, как он пытается меня поднять.

Вроде дед представлялся, но голова такая тяжелая, а любое мысленное усилие причиняет такую боль, что я попросту не в силах вспомнить его имя.

— Что было со мной? — скрипуче спрашиваю я и открываю глаза.

Рядом не только дед, а еще и тот голопопый мальчонка с куском хлеба. Он стоит и таращит на меня большие карие глазенки.

— Упал ты, и башкой об бочку долбанулся, — отвечает дед.

Я сажусь на землю, трогаю висок, чувствую под пальцами тёплую и липкую кровь.

— Зараза, — тяну я сквозь зубы.

Так, нужно в следующий раз лечь, прежде чем тело оставлять. А то так и без зубов можно остаться.

— Я думал, помер ты, — продолжает дед. — Наверное, тебе с дурью так резко нельзя завязывать. Ломка — это тебе не шутки. Постепенно надо слезать. Я твой пульс пощупал, а он едва слышится. Стеклышко к носу приложил, а ты дышишь через раз.

Нет, это действительно хреново. Получается, когда меня нет дома, тело валяется без сознания — просто как кусок бесполезного мяса. А ведь пока меня нет, может всякое произойти.

— Так это, — говорит дед, — принести тебе дегры? Я знаю, где Косой свою прячет. Нюхнешь чуток и попустит.

Сижу, думаю. В таком состоянии мне не то что до станицы не дойти, мне и на ноги встать тяжко. Но и совать в свое новое тело эту дрянь совсем как-то неохота. Нужно попробовать исцеление. Вот только что лечить? Голова болит, но ее исцеление не шибко поможет от ломок. По-хорошему мне нужно очистить кровь. Правда, кровь не орган, из нее вывести токсины не получится. Но можно исцелить печень, насколько помню, она у наркоманов страдает в первую очередь. Так-то мне все не мешало бы подлечить, но для начала полечу печенку.

Активирую исцеление и попутно отвечаю:

— Нет, наркотиков не надо, я бы поел лучше чего-нибудь.

— Хех, — возмущенно усмехается дед, — по-твоему, ты где? В ресторане? Я тебе не официант! — и уже мягче добавляет: — Вон вчера на окраине новую кучу вывалили. Кажись, из районов проксима привезли. Любка вчера там овощи почти свежие отыскала. Зажрался народ, чуть подгниет и сразу выбрасывают. Так что, Левка, давай, приводи себя в чувства, твой кореш Мотыга, небось еще не всю дегру сожрал. А потом иди ройся, может, чего и отыщешь, пока эти в угаре.

От одной только мысли, что придется копаться в мусорных кучах в поисках еды, подкатывает тошнота. Короче, нужно сваливать скорее.

Встаю — ноги подкашиваются и трусятся. Кажется, мне стало еще хуже, чем после пробуждения. Исцеление печени не очень-то и помогло, ну или просто я слишком тороплю события. Даже здоровый орган неспособен так быстро очистить организм.

Делаю шаг, два — тяжко, но мое желание оказаться подальше от этого смердящего ада куда сильнее.

Останавливаюсь, поворачиваюсь к деду:

— Идти-то хоть в какую сторону? В станицу в смысле.

— Левка, ты серьезно, чтоль? — удивленно моргает дед, зачем-то оглядывается по сторонам.

— Более чем. Так куда идти?

— Слышь, — вдруг спохватывается он, — ну коль ты не шутишь, я с тобой пойду. Ваське надо к людям, — он указывает взглядом на ребенка. — Он еще маленький, авось и в семью приемную заберут. А тут ему смерть голодная. Я уже сильно старый, не смогу его кормить. А эти... — он указывает взглядом на медленно двигающуюся, копошащуюся, точно зомби толпу, с укором качает головой, и так и не договаривает.

— Да мне все равно, — отвечаю я. — Главное, чтобы ты показал, куда идти.

Дед кивает и начинает торопливо собираться. Точнее, он просто встает, достает из бочки какой-то бумажный сверток, поправляет флягу в кармане, и суетливо хватает мальчишку за руку:

— Пошли, Васька, пора нам, — говорит он ему.

Мальчик не сопротивляется, а покорно идет за дедом. Ну и я двигаюсь следом за ними.

Дед сильно хромает, кажется, еще сильнее, чем в прошлый раз. Мальчишка в своих не по размеру больших ботинках тоже медленно тащиться. Но мне это только на руку, потому что так паршиво, что я и сам еле ползу.

— А родители мальчика не против, что ты его забрал? — спрашиваю я, когда мы отходим от толпы лутумов и сворачиваем за огромную кучу.

— Да нет же у него больше родителей. Машка еще зимой померла, замерзла, дура. И только я за ним и приглядывал, — отвечает дед. — От вас-то всех толку никакого. Я думал, может, как пару лет назад, хоть служба опеки приедет из Света и заберет мальца, а они видимо вообще про нас забыли. Совсем свихнулся наш мир, Левка. Помешались на своих рейтингах. Ничего святого у людей не осталось.

Я молчу. Может, мне и хочется поддержать беседу, но сил хватает только на то, чтобы идти и не падать.

Дед резко останавливается, охает и садится прямо на землю, хватаясь за колено.

— Ой, не дойду я со своей ногой, — тянет он и кривится от боли.

Я растерянно оглядываюсь. Мы прошли всего-то полкилометра и даже еще мусорный полигон не покинули.

Дед, кряхтя, поднимается, вздыхает:

— Ладно, пойдем, выведу вас к дороге как-нибудь, а дальше сами.

— Та-а-ак, а тут я не понял, — я останавливаюсь, — ты это нарочно, да? Ты же не собирался никуда идти? Просто малого на меня скинуть хотел?

Дед округляет глаза и растерянно таращиться на меня, а потом ворчливо возмущается:

— А тебе что? Не все ли равно? Выведешь его к станице, там люди нормальные, сами разберутся, что с ним делать. Я ж тебя не прошу его на воспитание брать!

— Дед, ну ты разве не видишь, как мне хреново? Я в любой момент могу снова сознание потерять. Может, вообще сдохну. А малой с кем останется?

Он окидывает меня недовольным взглядом и ворчливо добавляет:

— Да какого черта ты меня дедом зовешь? Всю жизнь дядь Валерой кликал, а теперь задедкал? Прав ты, нельзя тебя ребенка доверять. Мозги совсем потекли...

Договорить он не успевает, со стороны забора, отгораживающего свалку от внешнего мира, слышится рокот мотора.

Дядь Валера, — теперь уж точно запомнил, — как-то заметно напрягается, смотрит на то, как открываются ворота, в них входят три здоровенных бородатых мужика в строгих деловых костюмах. Два из них несут по канистре из-под бензина. Один — самый здоровый идет впереди налегке, держит палец у уха и что-то бормочет. Очень странная компания.

— Куда это они? — спрашиваю я.

Дядь Валера озадаченно молчит, провожая их взглядом, жмет плечами.

— Может комиссия какая-нибудь, — говорит он.

Вдруг Васька задирает голову, округляет глаза и тычет грязным пальчиком в небо:

— Те-тя, — радостно произносит он по слогам.

Мы с дядь Валерой задираем головы тоже. Там в небе в метрах пятидесяти над нами действительно висит женщина: в черном облегающем костюме, волосы белые как снег развеваются на ветру. Она висит так несколько секунд, словно что-то высматривает, а затем, резко срывается с места, и пулей уносится прочь.

— Лучше, наверное, нам поторопиться и скорее свалить отсюда, — говорит дядь Валера, — там, где появляются сверхи — жди беды.

— Почему? — удивляюсь я.

— А потому что просто так они сюда никогда не суются.

Ветром приносит резкий запах бензина, с той самой стороны, куда ушли здоровяки.

— Так, давай, бери Ваську и уходи, — он резко поднимает мальчика на руки и тычет мне.

По инерции забираю, малой удивленно и изучающе таращиться на меня.

— Ле? — спрашивает он.

В ответ я киваю.

— Они пожар, что ли, собрались устроить? — ни сколько спрашиваю, сколько констатирую я.

Дядь Валера сердито матерится, а после прикрикивает:

— Уходи, говорю, без тебя тут разберутся!

Я начинаю идти к выходу. Я сейчас далеко не в том состоянии и настроении, чтобы ввязываться в очередную заварушку. Несмотря на то, что я несу ребенка, у меня даже силы откуда-то появляются и теперь я иду быстрее.

Со стороны мусорных куч уже доносится запах гари. Один черт, способностей потушить пожар у меня нет. Да и та летающая сверхженщина там зачем-то была. Выглядела как супергероиня, может она здесь затем, чтобы спасти лутумов. Вот, значит, пусть и разбирается.

Хотя что-то мне подсказывает, что тут все далеко не так просто.

До выхода остается буквально несколько метров, но в этот самый момент калитка распахивается настежь, и на свалку вваливаются несколько человек: двое мужчин с камерами, и женщина с микрофоном. Ух ты, как оперативно пожаловали сюда журналюги. Но судя по всему, они знали, что надо явиться прямо сейчас.

Мусорные кучи позади нас горят уже так, что дым столбом уходит в самое небо, огонь захватывает все больше и больше пространства.

Оборачиваюсь на дядь Валеру, он кривится от досады и качает головой.

— Вы целы? Расскажите, что произошло? — налетает на нас молоденькая журналистка и тычет мне микрофон под нос, рядом материализуется и парень с камерой и тут же нацеливает на нас.

Я было открываю рот, желая рассказать про здоровяков, и про поджог, как в воротах появляется высокий длинноволосый парень в идиотском ярко-голубом костюме.

И появляется он с такой торжественной помпой, упирая руки в боки и выпячивая грудь, как гребанный супермен, словно его все тут только и ждали.

Репортеры тут же переключаются на него. Журналистка, сломя голову, смешно спотыкаясь на высоких каблуках, несется к нему вместе с оператором.

— Волна, расскажите, как вы узнали о пожаре? — громко спрашивает она, едва добегая до него.

— Мы с моей напарницей Эллой Стриж патрулировала эту местность, и она заметила дым вдалеке, — с напускной бравадой произносит он.

Тут же рядом с ним, словно по щелчку пальцев, приземляется та самая женщина, которую мы видели несколько минут назад. Она откидывает белые волосы эффектным жестом, словно шампунь рекламирует, и говорит:

— Не время для вопросов! Сейчас мы должны спасти этих несчастных лутумов! — И произносит она это так наигранно, словно все не взаправду происходит, а здесь какой-то паршивый фильм снимают.

Я, откровенно охреневая от происходящего, просто таращусь. Мне теперь просто интересно, что же будет дальше.

Эти двое несутся к кучам, которые уже пылают так, что полнеба застелило чернотой.

Тот, который Волна, вздымает руки к небу, а Элла, которая Стриж, зависает у него над головой и эффектно выгибается: одну ножку сгибает в колене, на второй тянет носок, как балерина, и разводит руки в стороны.

Репортеры быстро следуют за сверхами, нацеливают на них камеры, замирают напряженно.

Вдруг резко начинает темнеть. Небо со стремительной скоростью начинает сгущаться над свалкой. Лицо Волны морщится от напряжения, его руки сильно трясутся, и тут начинает накрапывать дождь.

Тут же Элла Стриж взмахивает руками, дует сильный порывистый ветер, и с каждой секундой он становится все сильнее и сильнее.

Капли начинают срываться с неба все крупнее, их тут же подхватывает ветер и уносит в сторону пожара.

От ветра огонь разгорается сильнее, а дождь едва ли помогает быстро все потушить. Но, видимо, это только начало представления.

Я не сразу понимаю, как так вышло, что вот секунду назад капал дождь и дул ветер, и вдруг перед Стрижом и Волной вырастает тонкий, но при этом высокий до самого неба смерч из воды.

— Отойдите, это может быть небезопасно! — перекрикивая рев ветра, кричит Волна.

Никто из репортеров даже не подумал отойти, даже не дернулся. Я на всякий случай сделал несколько шагов назад.

Водяной смерч все больше набирает обороты, захватывает в свое завихрение мусор, поднимает его и уносит куда-то в небо.

— Приготовились! — орет Элла Стриж и резко опускает руки.

Вся эта махина из мусора и воды обрушивается огромной волной на горящие кучи. Пакеты, куски пластика, тряпки, бумага: все это разлетается в стороны, бьет по репортёрам, летит в нашу сторону.

Я только и успеваю что отвернуться и прикрыть Ваську от удара.

В спину прилетает что-то твердое, но бьет не сильно. И в эту же секунду с неба срывается ливень, и начинает неистово хлестать меня по спине. Васька вжимается в меня, утыкается лицом, парню, видимо, страшно. Я же радуюсь дождю, считай, почти помылся.

Правда, дождь заканчивается так же быстро, как и начался, а потом и вовсе перестает идти.

Черные тучи стремительно таят, превращаются в маленькие белые облака. И вот уже ясное небо красуется своей синевой над нашими головами.

Позади кто-то начинает аплодировать. Сначала это робкие, нерешительные хлопки, а после все трое репортеров начинают хлопать и выкрикивать:

— Браво! Слава Стрижу и Волне!

Да вашу ж мать, ни черта себе они тут концерт устроили!

Элла Стриж ведь прилетела куда раньше, чем тут все загорелось, и видела, что там внизу происходило. Устроили, понимаешь ли, супергеройское представление. Нет бы делом хорошим заниматься, а эти сверхи фигней какой-то показушной страдают.

— Элла, Волна, вы как всегда великолепны! — восклицает репортерша. — Это было потрясающе! Теперь ответьте, пожалуйста, на вопросы. Как вам удалось предотвратить эту ужасающую трагедию? Вы знаете, что здесь произошло?

Слушать этот бред у меня желания нет, поэтому решаю, что вот сейчас самое то делать ноги. Но тут мне приходит мысль, что лучше отдать Ваську кому-нибудь из этих приехавших, чем тащить неизвестно куда, они-то его наверняка заберут. Они ж герои, чтоб их.

Поэтому я начинаю идти к репортерам.

— Полагаю, это несчастный случай, вероятно, пожар произошел из-за небрежности лутумов, — отвечает с видом знатока Волна.

Ага, из-за лутумов, конечно. Явно же все чистой воды подстава. Но чем они занимаются — мне честно говоря, плевать. Может, рейтинг себе так повышают.

— Эти места не предназначены для проживания людей, — тут же поддакивает ему Стриж. — Давно пора властям обратить внимание на проблемы лутумов и на то, в каких условиях они живут. Взгляните же! — восклицает она и тычет пальцем прямо на меня с Васькой.

Журналюги тут же поворачиваются в нашу сторону.

Элла Стриж срывается с места и решительно шагает к нам, останавливается и продолжает вещать:

— Посмотрите же на этих несчастных! — она выхватывает у меня ошалевшего Ваську, он тут же начинает хныкать, и Элле приходится повышать голос: — Посмотрите, в таких местах живут маленькие дети. Социальная политика партии Света не справляется, она не может гарантировать этим детям будущее, и получается, что он попросту выброшены на обочину жизни. Разве мы нелюди? Разве наше общество может такое допустить?!

Я кривлюсь в непонимании, Васька немного успокаивается и тычет пальчиком прямо в глубокое декольте обтягивающего костюма Эллы.

— Сися, — улыбается и говорит он.

Элла едва заметно морщиться.

Рядом оказывается Волна и тоже начинает говорить явно заученную и отрепетированную речь:

— Сегодня мы предотвратили катастрофу, которая могла стоить жизни не только лутумам, но и жителям соседних городов. Из-за пожара на мусорном полигоне могла произойти экологическая катастрофа. Если бы пожар не был вовремя и оперативно потушен весь этот, несомненно, токсичный смог принесло бы в наши города. Давно пора прекратить мучения лутумов! Человек не должен жить на помойках, пусть даже он социально безответственный и оказался здесь по своей воле!

— И что же вы предлагаете? — спрашивает репортерша. — У партии Прогресса имеются идеи, как можно решить эту проблему?

— Разумеется, — усмехается Стриж, словно это само собой разумеется, — у партии Прогресса есть решение! Мы построили город для лутумов — первый в своем роде. Это не рейтинговый лагерь, это воистину новый подход. Это город Возрождения!

— И чем же этот город отличается от лагерей? — спрашивает журналистка.

— Наша партия считает, что жёсткие меры исправления не подходят этим людям. Им нужна помощь специалистов и наш город основан прежде всего на помощи. В нашем городе людям будут помогать психологи и социальные работники. Мы поможем и восстановиться, отказаться от вредных привычек, научим вести правильный здоровый образ жизни. Мы не собираемся принуждать этих людей к тяжёлому труду. Лутумов нужно мотивировать на работу, а не заставлять. Наша цель помочь им заново интегрироваться в общество и сделать из них полноценных людей.

Я прямо заслушиваюсь, как сладко, однако стелет. Даже любопытно становится, что они там за город построили. А теперь мне еще и становится ясно откуда у этого спектакля с поджогом растут ноги. Это была политическая пиар компания партии Прогресса и их города для лутумов.

Если еще несколько минут назад меня подмывало от желания испортить им всю малину и рассказать про здоровяков и про то, что все это цирк чистой воды, то сейчас решаю не лезть. Пусть они и используют грязные инструменты, но ребята из Прогресса явно же борются за правое дело.

— И сегодня знаменательный день! — торжественно заявляет Волна. — Все эти спасенные от пожара люди станут первыми жителями города Возрождения. Через несколько минут сюда приедут автобусы партии, и мы готовы всех их забрать.

Журналистка начинает заваливать их вопросами про город, а сверхи с радостью отвечать. Я же решаю, что вот теперь самое время валить. Все решилось, так сказать, само собой.

Ваську вон заберут в город, да и дядь Валеру заберут. Может, там хоть поживут в человеческих условиях.

Я делаю шаг назад, но тут же мне в спину упирается рука Волны.

Поворачиваю на него недовольный взгляд:

— Руки убрал, — говорю я, а в ответ это придурок мне широко улыбается.

— Как тебя зовут? — спрашивает он, делает он это громко и явно на камеру.

— Лев, — раздраженно отвечаю я.

— Скажи, Лев, ты рад, что тебе наконец-то предоставляется шанс начать жизнь сначала в городе Возрождения?

— Да я не собираюсь в ваш город, у меня, вообще-то, дела.

— Какие же у тебя здесь могут быть дела? — снисходительно хохочет Волна, окидывая взглядом мусорные кучи.

— Такие, не твое дело, — начинаю я злиться, отталкиваю его руку. — О мальчике позаботьтесь, а мне пора.

Волна дает жестом знак журналистам, чтобы те не снимали. Те покорно отходят и начинают снимать кучи.

— Оставишь своего ребенка? — с укором спрашивает Волна и сводит брови к переносице. — Это безответственное, неподобающее поведение. Но ничего, в городе Возрождения с вами будут работать специалисты и они помогут понять, что такое ответственность перед семьей и обществом.

— Да не мой это ребенок, я вообще в первый раз его вижу, вон у дядь Валеры спросите. Я уходить собирался, а он мне его всучил, чтобы я его к людям отвел. Вот, отвел уже, получается.

Так, происходящее мне начинает нравиться все меньше. Васька словно чувствует напряжение, смотрит на меня жалобно и протягивает ручонки:

— Ле, — говорит он и начинает хныкать.

— Забери своего вонючку, — даже не поднимая глаз, пихает мне Элла мелкого, и вся такая деловая погруженная в экран пэку, начинает кому-то звонить.

Я оборачиваюсь, чтобы подозвать дядь Валеру, и он все объяснил этим идиотам, но его нигде не видно. Но тут я вдруг его замечаю.

Он лежит на земле, распластав руки в стороны. Дядь Валера не шевелится, и ничего удивительного, потому что во лбу у него торчит стеклянный осколок.

Я срываюсь с места и спешу на помощь. Нет, я знаю, что вряд ли смогу ему уже чем-то помочь, и скорее больше делаю это, потому что хочу убедиться, что зрение меня не подводит.

Застываю в метре от него. Слишком глубоко вошел осколок. На лице дядь Валеры застыла усмешка, изумленный взгляд смотрит в небо, словно в последние секунды жизни его кто-то очень сильно удивил.

— Дя, — зовет его Васька, я спешно отворачиваю мальчика от этого зрелища, отхожу подальше, но чем дальше иду, тем сложнее совладать с эмоциями.

Из-за забора возвращается Стриж, приземляется рядом с Волной, говорит ему что-то, и они дружно смеются.

— Ах вы собаки! — в ярости кричу я им. — Посмотрите, что вы натворили! Вы своими идиотскими вихрями человека убили!

Сверхи и журналисты поворачивают в мою сторону удивленные взгляды.

— Это снимать не надо, — сердито кричит Элла на оператора, который едва повернул камеру, а после Стриж на всей скорости несется ко мне.

— Что ты только что там верещал? — недовольно интересуется она.

— Вы человека убили, когда тушили свой театральный пожар!

Элла сводит сердито брови к переносице, бросает короткий взгляд на дядь Валеру:

— Это исключено, мы не убиваем, а спасаем. Скорее всего, этот лутум уже был мертв.

— Да вы охренели?! Я с ним разговаривал до вашего прихода! Он был жив живехонек, а после того, как ты тут устроила ураган, ему в голову осколок прилетел.

Она наклоняется ко мне и тихо, но злобно произносит:

— Слушай сюда, мальчик. Или ты сейчас же прикусишь язык, или я тебя подниму за шкирку повыше и сброшу на землю. Поверь, от тебя мокрого места не останется.

Я вздыхаю, ставлю Ваську на землю:

— Подожди меня, дружок, — говорю я, а после снова поворачиваюсь к Элле.

— Слушай сюда, девочка! Не знаю, что за мутные дела вы здесь творите и зачем устроили этот цирк с пожаром, но то, что ты убила человека по неосторожности и, по всей видимости, тебе на это абсолютно плевать, мне очень не нравится. И не советую меня злить.

Элла начинает хохотать.

— И что же ты мне сделаешь, грязный лутум? Заразишь дизентерией? — она резко перестает смеяться и окидывает меня подозрительным взглядом: — А почему ты такой вменяемый? Ты должен улыбаться и слюни пускать, как остальные. По глазам вижу, что ты тоже деградоцит принимал.

— А! Так это вы тут дрянь с вертолёта раскидываете? — зло усмехаюсь я. — Вы еще большие ублюдки, чем мне показалось вначале!

Вместо ответа она натягивает стервозную улыбку:

— Ну ничего, в нашем центре Возрождения тебе вмиг мозги вправят. Наши специалисты умеют работать и с такими дефектными, как ты. Будешь служить во благо науки и прогресса.

— Вы там что, эксперименты собираетесь проводить над людьми?

— Что ты! — карикатурно ужасается она. — Ни в коем случае! Мы будем лечить лутумов от наркотической зависимости. И тебя тоже вылечим, — злорадно улыбается она.

— То есть, вы сначала людей подсаживаете на эту дрянь, чтобы что? Чтобы потом лечить? — офигеваю я от своей догадки. — Вы, наверное, и конечности людям отрезаете, чтобы потом испытать передовые методики хирургии и пришить обратно?

Она не отвечает, многозначительно улыбается:

— Лутумы не люди, — почти нараспев произносит она, резко разворачивается и уходит.

— Все, съемка здесь окончена, — недовольно кричит она журналистам, — этого кретина вставлять в эфир не нужно, возьмите интервью лучше у кого-нибудь там в мусорном городе, они все равно все обдолбанные и не поймут, что происходит.

Она вскидывает руку с пэку, смотрит там у себя что-то, и говорит Волне:

— Автобусы уже здесь.

Журналисты тут же спешно уходят в ту сторону откуда мы пришли.

Я хватаю Ваську на руки, решая, что больше здесь оставаться нельзя. Малого этим извергам уж точно теперь я не отдам. Я думал, партия Света — злобные уроды, а партия Прогресса вообще оказалась сумасшедшими извергами. Может и наша партия ничуть не лучше. Не нравится мне все это.

Но только я прохожу несколько метров, как в ворота начинают заходить люди в шлемах, в форме, как у спецназа с какими-то наворотами, у каждого на изготовке резиновая дубинка. Они быстро заполоняют все пространство и начинают слаженным строем двигаться вперед.

Нет, не хотел я использовать способности, не хотел вызывать подозрения и обращать на себя внимания. Но выбора мне не оставили.