Барин-Шабарин 2

Глава 20

— Господин полицмейстер, а готовы ли вы к войне? — спросил я.

Морницкий находился в недоумении, ему было непонятно, что именно я хотел бы услышать от него.

— Объяснитесь, сударь, — после некоторой паузы попросил полицмейстер.

— Вот вы приезжаете ко мне, сообщаете о том, что в Екатеринослав прибыл ревизор, тем самым подталкивая меня к тому, чтобы я начал совершать некие поступки. Так вот, а что будете делать вы? — в некоторой степени жестко уточнил я.

Ну, а кому будет нравиться то, что приезжает некий Морницкий и хочет, чтобы я своими руками хватал из костра жареные каштаны? И ладно бы этот самый полицмейстер был каким-то человеком, от которого я завишу или который нужен был бы мне, как партнёр в делах. Но я уже сделал то, что нужно было мне в Ростове: покарал своих обидчиков. И будут ли какие-нибудь существенные дела у меня в этом городе, бабушка надвое сказала. Так что, по сути, Морницкий для меня чуть более, чем бесполезный человек.

— Вы грубы со мной, — сказал Морницкий, встал и подобрался.

Я смотрел на него спокойным взглядом, всё же ожидая, что последует вызов на дуэль. Хотя, для вызова как раз-таки никаких поводов особых я и не видел. Да и стреляться с полицейским? А так вообще можно?

— Я готов послужить Отечеству, но безрассудных поступков совершать не стану, — сказал Морницкий.

— Вот так оно и получается, что никто не хочет жар руками загребать, потому костёр все больше разгорается. Вы же видите, что творится в губернии! Сами же говорили о том, что имеете подозрение о контрабанде на Кавказ. А там идет война и скоро… — сказал я и махнул рукой в сторону полицмейстера.

Если он теперь же не выразит желание действовать более решительно, то он для меня пустое место. Но и мне нужно быть поаккуратнее, а то собрался тут подрабатывать на общественных началах Дельфийским, нет, Луганским, оракулом.

— Что вы предлагаете? — поиграв желваками, спросил Морницкий.

— Вот мои предложения… — начал я излагать сут дела.

Мне Морницкий нужен лишь потому, что он, как чиновник, может обращаться в свои вышестоящие инстанции без лишней проволоки. И даже, если Морницкий заявится в Правительствующий Сенат и станет там утверждать, что в Екатеринославской губернии происходят ужасные вещи и коррупция глубоко пустила свои корни, то его, в отличие от меня, могут и выслушать.

К моему величайшему сожалению, я пока ещё не такой и знатный, или авторитетный по местным реалиям человек. Мало быть всего лишь дворянином, нужно ещё и как-то выделяться из дворянского общества, только не дрянным поведением, конечно.

К примеру, быть предводителем дворянства. Дворянина такого уровня обязательно выслушают. Предводитель может и сам заявиться в дворянское собрание, или к губернатору и высказаться. А вот, если я поеду в Петербург и стану стучаться в закрытые двери Сената, требуя от того разбирательства и принятия судебного иска, то вряд ли что-то у меня получится. В Третьем Отделении Его Императорского Величества вполне может получиться достучаться, особенно, если приплести какое-нибудь политическое дело, например контрабанду.

Однако обращение к нынешнему руководителю жандармов Алексею Фёдоровичу Орлову в обществе может быть принято крайне негативно. Причём, невзирая на те мотивы, которые побудили это делать. И даже в этом случае я готов действовать через Третье Отделение, если только увижу, что это возможно. Уеду тогда из губернии, так как жизни не дадут, но порядок наведу. Но полицмейстеру и по должности вполне выходит такие запросы делать. Вот его в обществе только похвалить могут, а меня за то же самое, предадут остракизму. Такой вот казус.

— То есть вы, как только что изволили выражаться, предлагаете мне эти самые каштаны горячие из костра вынимать? — спрашивал полицмейстер.

— Мы разделим эту участь с вами, — ответил я. — И я готов к этому. Готовы ли вы?

Я понимал, что мои предложения Морницкому сперва стать прикрытием для меня, а после, если не удастся договориться с тем же самым ревизором, который должен был приехать с проверкой в Екатеринославскую губернию, именно полицмейстер отправился бы в жандармерию.

Не могло подобное предложение выглядеть заманчивым для мужчины возрастом уже несколько за сорок лет. Это возраст, когда полностью иссякает бунтарских дух у большинства. К этому возрасту чаще всего уже теряется азарт, и решительность что-либо менять. Человек обрастает барахлом, получает какую-то должность, за которую он держится, словно спасательный круг. Как правило, с возрастом человек уже меньше уделяет внимания своему развитию, а, порой, так и внуков ждёт. Особенно в это время, когда жениться могут даже в раннем возрасте. Хотя, мужчины всё же женятся в более зрелом возрасте, в отличие от женщин.

— Моя семья… они остаются в Ростове, — взволновано говорил Морницкий. — Что будет с ними. И… не поймите превратно, господин Шабарин, но я хотел бы так же иметь не только опасность убить свою жизнь, но и…

— Когда у нас получится вывести на чистую воду некоторых деятелей, вы не останетесь в накладе, — внешне ровно, а внутренне брезгливо, ответил я.

Полицмейстер не скрывал своих терзаний и переживаний. Всё это читалось на его лице, в его жестах, нервном постукивании пальцами о стол, за которым мы и сидели. Если я еще относительно лихо употреблял пищу, то Марницкий так к завтраку и не приступил. А зря. Омлет сегодня Марфе удался на славу. Она, наверное посчитала, что после таких блюд, что подавались к столам во время приема, вовсе могу отказаться от нее, а найму повара. Но, есть праздники, есть будни, когда я предпочитаю простую пищу.

— Пусть в срочном порядке ваша семья приезжает в моё поместье. Оно будет на осадном положении, чтобы никто не мог угрожать моим людям в мое отсутствие. Я возьму с собой в Екатеринослав полтора десятка бойцов, остальные будут неусыпно дежурить здесь. Буду просить своего крестного Матвея Ивановича Картамонова, чтобы он в этом посодействовал. Не будут же, право слово, атаковать поместье, — решительно сказал я.

Морницкий встал из-за стола, слегка растерянно сделал несколько шагов в сторону, повернулся.

— И всё-таки, это вы уничтожили барду Ивана Портового, — натужно, болезненно усмехнулся полицмейстер.

В нашей жизни часто бывают такие моменты, когда необходимо принимать крайне сложные, порой, опасные решения. Зачастую именно поступки, которые следуют за принятием подобных решений и определяют сущность человека. Ты можешь спокойно жить, купаться в роскоши потребительского общества, заказывать себе суши и роллы, но приходит такой момент, когда нужно поднять седалище и что-то сделать.

У одного человека даже не возникнет желания что-либо менять, ведь, если хорошо и сытно сейчас, то зачем же усугублять. У другого — это желание появится, но он, заказав в очередной раз доставку еды, не поленится сходить в магазин за бутылочкой беленькой и выпить за упокой своего мужества и решительности. Такие хотя бы понимают, что они никчемны и преступно бездействуют. Малодушие ли, или же что-то другое, но определенно замешанное на трусости, не позволит подобному человеку сделать решительный шаг.

Но есть третья категория людей, которые, если должны что-то сделать, поднимут свою пятую точку, сложат тревожный чемоданчик и начнут действовать. Такие люди идут на контракт в армию, когда страна в этом нуждается, такие отправляются искать минералы в глубокую тайгу, такие едут на заработки в глухие места вечной мерзлоты, чтобы не только прокормить свою семью, но и доказать, что стенания и плач о плохой жизни могут исходить только от людей, которые боятся что-либо менять.

К какой категории отнести Морницкого, я пока еще не знал. Он явно хочет что-то изменить, но при этом ищет окольные пути, хочет чужими руками, в данный момент моими, решить все проблемы, видимые ему в нашем обществе, которые он должен решать по долгу своей службы, но пока решительно ничего не делает.

Я доел свой завтрак и поспешил на тренировку. Раненное плечо периодически доставляло немало неудобств, однако, всегда можно найти немало упражнений, чтобы не напрягать руку и при этом не забрасывать занятия.

— Едем, — сказал я, когда закончили тренировку и десять моих бойцов были готовы к проникновению на условно вражескую территорию.

Перед тем, как отправиться в Екатеринослав, я хотел бы ещё раз переговорить с Жебокрицким. Уже предметно и жестко. Я бы полон решимости, поэтому взял документы, которые могли бы сказать о многом. В том числе и свидетельство о том, что мой сосед прирастил к своему имению одну из моих деревень. Воевать на несколько фронтов мне определенно не хотелось. Когда я начну свою войну с Кулагиным, не хотелось бы, чтобы где-то под ногами путался ещё и Жебокрицкий.

Мало того, я собирался сделать из него вынужденного моего союзника. Пусть союз этот будет основан на страхе, но для таких людей, как Жебокрицкий, наверное, не может быть иных сильных мотиваций.

— Я вас не приглашал, — такими словами встречал меня мой сосед, который выехал навстречу.

По моему примеру, поместье Жебокрицкого также охранялась на въездах. Так что, когда я говорил про условно вражескую территорию, то ассоциации были очевидны. Наши поместья, словно государства, которые граничат друг с другом, у которых огромное количество противоречий и вот-вот между ними может разразиться война.

— А я без особого удовольствия приехал к вам, — сказал я, протягивая папку с бумагами. — Прошу вас не откладывать и здесь же посмотреть то, что я вам привёз. Если вы откажетесь это делать, то уже в ближайшее время ревизор, что должен прибыть в Екатеринославскую губернию, будет благодарным читателем сего увлекательного произведения.

Я немало думал над тем, стоит ли Жебокрицкому показывать документ, который явно должен был находиться в его кабинете, когда тот сгорел. Вместе с тем, использовать подобные бумаги, как Инвентарь, я был обязан. Так что, пришёл к выводу, что вполне могу закрыться тем, что этот документ, явно меня касающийся, мне подкинули после пожара.

Вероятно, мой сосед и не поверит в это. Между тем, уже утром Лавр Петрович Зарипов переехал в моё поместье и сейчас обживается сразу в двух из тех домиков, которые ранее использовались для приёма гостей. Зарипов знает: именно на него падёт подозрение в краже документов Жебокрицкого. Но и я не раздаю домики, земли и деньги кому бы то ни было за просто так. Пусть Лавр Петрович отрабатывает.

— Это вы сожгли мой кабинет, — прошипел Жебокрицкий.

— Нет, сударь, и не доводите до того, чтобы я подобные обвинения счел унизительным для себя, — я намекал своему соседу на дуэль.

Уже понятно, кто есть такой Жебокрицкий. Он может быть хитрым, расчётливым, порой, даже решительным. Но он сильно печется о своей шкуре, дуэли боится больше, чем позора. Учитывая то, с какой внешней хладнокровной решительностью провёл я дуэль с Миклашевским, Жебокрицкий сильно задумался. Было видно, что его распирает многое мне высказать, но он не решается это делать. И все-таки дуэли не только зло.

— Вы заметили, что там имеются ещё показания Марии Александровны Садовой, Эльзы Шварцберг, господина Хвостовского. Все эти показания указывают на то, что вами был совершён акт мошенничества, в сговоре с председателем Земского суда Молчановым, — решительно говорил я.

— Вот этого нисколько не докажете, — сказал Жебокрицкий, но голос его не был столь уверенным. — И кому доказывать? Вы не понимаете, что в Земском суде это дело и рассматриваться не будет.

— Есть Сенат. Но вы, верно, не расслышали, то в Екатеринослав прибыл ревизор. Уверен, что он поспешит возможностью сделать себе имя на таких громких делах, — усмехнулся я, чтобы не показать сомнение.

Не верил я в то, что ревизор будет кристально честным человеком, или даже служакой, который воспылает желанием прославиться раскрытием такой коррупционной системы. Однако, нужно было все равно действовать, или же мне ждать, пока прибудет новая порция ликвидаторов?

— А ещё обратите внимание на ту самую долговую расписку от моей матери. Рядом к ней приложено объяснение, что она никогда подобной расписки не давала. Мало того, в этой расписке стоит дата, когда ещё был жив мой батюшка. Так что мама, как супруга, не могла писать подобные бумаги. Да, и почерки явно разные, — начинал я обтёсывать доски, из которых после можно было бы склепать гробик Жебокрицкому.

Далее я молчал, сосед внимательно читал документы. В какой-то момент он вознамерился одну бумагу порвать, но я с усмешкой сказал, чтобы он обратил внимание именно на копии всех тех документов, оригиналы которых я ему в руки не дам. Скрежет зубов Жебокрицкого можно было услышать и за десяток шагов.

Здесь были также и показания дворянина Зарипова, который указывал на некоторые махинации моего соседа уже не только со мной, или с моей мама, но и с другими помещиками, находящимися по соседству с именем Жебокрицкого.

— Обратите внимание, сударь, что-то, как вы смогли пририсовать своему имению хороший заливной луг, а также озеро, которые находились ранее в угодьях Матвея Ивановича Картамонова. Сие весьма будет интересно моему крестному, — я усмехнулся. — Он же порвет вас на британский флаг. Вы любите Британию? Знаете, какой у нее лоскутный флаг?

— А, что? Я не понимаю, к чему вы… — уже явно растерянно спрашивал Жебокрицкий.

— Читайте, читайте, не буду вас отвлекать! — вновь усмехнулся я.

На самом деле получилось собрать не так, что чтобы и очень много компромата на моего соседа. И каждый в отдельности момент, обвинения должны были иметь ещё дополнительные доказательства. И я не уверен, что смог бы противостоять системе и победить Жебокрицкого. Правда, в том случае, если земским судьёй всё будет ещё оставаться Молчанов. Хотя, после прошедшего заседания суда, не факт, что между Жебокрицким и Молчановым всё ещё сохраняются дружеские денежные отношения. Но эпизодов много, потому в сумме победить можно даже с Молчановым на суде.

— А вот это вы точно не докажите! — победно вскликнул Жебокрицкий.

— А вы правильно расценили положение дел? — спросил я.

Доказать будь-какую махинацию Жебокрицкого, совершённую им ещё будучи на интендантской службе, было и ещё сложнее, чем вернуть мне мою деревушку. Однако, этот документ мог быть показан, например, тому же предводителю Екатеринославского дворянства Франку. Ведь, даже не нужно обладать юридическим образованием, чтобы понять, что дивизия, в которой служил интендантом Жебокрицкий, серьёзно пострадала от его действий.

Дело в том, что в доставшемся мне архиве был документ, который гласит, что в один прекрасный момент, когда Жебокрицкий был при должности, загорелась большая конюшня, где держали отличнейших коней. Пятьдесят племенных жеребцов, стоимость каждого их которых не менее ста рублей, скорее, и больше, сгорели вместе с этой конюшней.

Там же лежала и другая бумага, по которой Жебокрицкий продавал известному мне купцу Михельсону коней. По странному стечению обстоятельств, их было именно пятьдесят, и по купчей все эти кони еще более страннейшим образом совпадают в своих породах, иных описаниях, с теми, что якобы сгорели в дивизии. Кстати, после этого случая Жебокрицкий покинул ряды армии Российской империи.

— Это Лавр выкрал все мои документы? — вставая с того поваленного дерева, на котором мы и сидели примерно на границе наших поместий, спросил сосед.

— Нет, мне подкинули эти документы, возможно, это сделал, тот, кто сжёг в ваш амбар. Что же касается поджога в вашем кабинете, то, насколько я знаю, он произошёл вследствие опасного обращения с огнём. И не будем больше об этом, — я отмахнулся от вопроса, как от назойливой мухи, брезгливо.

— Чего же вы хотите? — зло спрашивал Жебокрицкий.

— Вот, — я высунул из внутреннего кармана своего пиджака бумагу. — Это вы должны подписать, а также выступить свидетелем, когда это потребуется.

От автора:

Новинка от Гурова и Дамирова! Остроумная и динамичная комедия с попаданцем в прошлое.

Матерый управленец из нашего времени оказала в теле молодого специалиста Дома Культуры. Превращает провинциальный бардак в работающую систему: https://author.today/work/427017