Баламут

Глава 9

…Рассвет наступил совершенно неожиданно и как-то слишком быстро. А еще «через мгновение» ожил коммуникатор Язвы и сообщил, что уже семь утра, соответственно, ей пора вставать, собираться и отправляться во дворец. Расстроились оба, ибо не наговорились, но вовремя сообразили, что Шахова едет за отпуском, поэтому приободрились и вскочили с дивана.

Хозяйка квартиры унеслась в ванную, а я ушел на здоровенную кухню, которую мы в течение ночи навещали раза три, влез в изрядно опустошенный холодильник, оглядел полочку на дверце с шестью сиротливыми куриными яйцами, полстакана молока, пучок какой-то зелени, банку сгущенки и целую батарею баночек с разномастным вареньем, почесал затылок и вспомнил, что во время одного из набегов за вкусняшками видел на столе полную хлебницу. В ней действительно обнаружился позавчерашний зачерствевший батон белого, и я решил, что можно нажарить гренок.

Закончил аккурат к возвращению Лары, получил благодарный поцелуй в щеку, увидел, КАК она усаживается в кресло, и невесть в который раз за неполные сутки оторопел от ее сходства с матушкой. Впрочем, справляться с этим чувством я уже научился, потому поставил перед женщиной чистую тарелку и кружку со свежезаваренным чаем, качнулся к холодильнику, замер, посмотрел на Язву и вопросительно выгнул бровь.

— Со сгущенкой… — мгновенно сообразив, что о чем я «спрашиваю», ответила она, увидела в моем взгляде смешинки и в кои веки ошиблась: — Ну, сладкоежка я, сладкоежка!

— Это я понял еще вчера. А развеселился из-за детского предвкушения, появившегося на твоем личике: твоя подружка реагирует на мою заботу точно в таком же ключе!

— Не зря же говорят, что с кем поведешься, так тебе и надо! — хохотнула женщина, а потом взяла у меня из рук открытую баночку и посерьезнела: — Знаешь, я замучилась давить желание бросить все, улететь в Читу, добраться до ближайшего форта, перебраться через Стену и отправиться на поиски твоей матери!

— Я тебя к ней отведу. Эдак через месяц-полтора, когда ты «потеряешь голову» от меня-любимого, и твой интерес ко всему, что со мной связано, станет понятен… — твердо пообещал я.

— Я это понимаю. Но мысль о том, что ОНА ЖИВА и совсем рядом, но придется ждать АЖ МЕСЯЦ-ПОЛТОРА, убивает! — в сердцах воскликнула Язва, заставила себя успокоиться, задумчиво расфокусировала взгляд, а через пару мгновений обиженно посмотрела на меня:

— Только не говори, что, завтракая с Оторвой, ты сидишь так же далеко!

— Не буду: все равно не поверишь.

— Наступает на стопу? Закидывает ногу на колено? Касается локтем? При любой возможности отвешивает подзатыльники? — широко открыв глаза, протараторила она и замерла в предвкушении ответа.

— Ногой фиксирует колено отца. Локтем держит правильную дистанцию с ним же… — «расстроенно» признался я и продолжил колоться: — Мое место — через стол, поэтому мне «достается» только стопа. И подзатыльники. Но и те — только между трапезами.

Шахова заявила, что это жутко несправедливо, взглядом попросила пересесть в соседнее кресло, «зафиксировала» и коленом, и локтем, а затем расплылась в счастливейшей улыбке:

— О, боже, как же мне этого, оказывается, не хватало!!!

Не солгала и в этот раз — привычно использовав тактильный контакт для активации щупа, я опять «подключился» к ее эмоциям и очередной раз оторопел от их яркости. А после того, как разорвал контакт, попробовал представить ту часть жизни этой женщины, о которой она не рассказывала. Чтобы понять, что именно могло заставить ее ТАК сгорать от воспоминаний о далеком прошлом, разговоров с сыном подруги, «пропавшей без вести» почти двадцать лет назад, от самой обычной заботы и возрождения полузабытых привычек. Единственное, что пришло в голову — это тезис матушки «Дворец — зловонное болото, а служба при дворе — кошмар, выхолащивающий душу». Но он объяснил все. И заставил меня преисполниться сочувствия к личности, собиравшейся снова окунуться в эту грязь.

Само собой, это обдумывалось на втором слое сознания, а на первом я отвечал на вопросы, шутил и вовсю уминал гренки. Ибо отсутствием аппетита Шахова не страдала, и они заканчивались намного быстрее, чем хотелось бы. Увы, стоило расправиться с последней, честно поделив ее пополам, допить чай и, помогая друг другу, убрать со стола, как разбитная девчушка Лара вдруг превратилась в Ларису Яковлевну, мрачно вздохнул и заявила, что ей пора.

— Я провожу до машины… — сказал я, понимая, что это ее порадует. — А потом прогуляюсь до ближайшего круглосуточного магазина и накуплю продуктов.

Женщина подхватила меня под локоток и утащила в кабинет. Там влезла в массивный артефактный сейф, фонящий безумным сочетанием плетений, достала четыре ключ-карты и вручила мне:

— Твой комплект. Первая от квартиры, а остальные — от машин. Далее, номер рабочего комма я тебе уже скинула, с билетами решу после того, как выясню, обломится мне отпуск прямо сегодня, или нет, а…

— Лар, я тебя дождусь! — твердо пообещал я, как-то догадавшись, что ее беспокоит.

— Разумом понимаю, а сердце не на месте… — призналась она, захлопнула сейф и умчалась собираться…

…В отпуск ее не отпустили. Насколько я понял, из-за того, что в пятницу во дворце должно было пройти сразу несколько официальных мероприятий, на каждом из которых требовалось присутствие Императрицы. Впрочем, государыня дала слово, что отпустит Шахову «хоть к черту на рога» в субботу утром «аж» до следующего четверга. Кроме того, выпытав из «влюбленной женщины» кое-какие подробности «начинающегося романа», вошла в ее положение и разрешила отлучиться, дабы посадить «объект воздыханий» в самолет.

Последняя фраза оказалась отнюдь не красивым словесным оборотом: вместо того, чтобы выяснять, есть ли в продаже билеты, Язва еще по дороге связалась с руководством аэропорта, выяснила, в какое время вылетает ближайший рейс на Сочи, и заехала на территорию через служебные ворота. А там сделала еще один звонок, припарковала «Молнию» возле одного из переходных рукавов, подняла меня в салон «Стерха-600», минуя досмотр «и все такое», и сдала на руки стюардессам с наказом «любить и жаловать»! Потом, конечно же, обняла, чуть не переломав ребра, на несколько секунд прижалась лбом к моему лбу, сообщила, что суббота наступит очень скоро, и унеслась. А меня начали «любить и жаловать». В смысле, посадили в кресло бортпроводника, вручили бокал со свежевыжатым апельсиновым соком и веселили весь перелет, рассказывая байки из жизни пилотов и их верных помощниц. В результате в сочинском аэропорту я оказался очень неплохом настроении, а когда без каких-либо проволочек получил забронированную «Авантюру», решил, что добавить положительных эмоций надо и Ларисе Яковлевне. Поэтому отснял небольшой видеоролик с этой машиной в главной роли и приложил к нему сообщение из четырех слов:

Ответ не заставил себя ждать и очередной раз заставил задуматься о том, что творилось в душе этой женщины с момента пропажи без вести моей матушки и до ее «чудесного воскрешения»:

Да, эти мысли опять вернули меня в недавнее прошлое, к Татьяне, тоже отличавшейся невероятной цельностью характера и не умевшей «дружить или любить наполовину», но этот взгляд назад принес не столько душевную боль, сколько светлую грусть.

В общем, я отправил Шаховой фразу, наверняка понравившуюся бы Свайке — «ВСЕГДА пожалуйста…» — завел движок, вбил в навигатор адрес арендованного домика, осторожно тронул с места невероятно мощное купе, до управления которым однозначно не дорос, и положился на электронного помощника. А через пару минут, выехав на оперативный простор, опустил боковое стекло, задохнулся от жаркого летнего воздуха, пахнущего морем, и… пришел к выводу, что не мешает прикупить солнечные очки, ибо без них приходится щуриться.

Это желание не давало мне покоя всю дорогу до центра одного из самых больших курортных городов Империи. Ведь эти самые очки имелись у всех встречных и поперечных, мозолили глаза с витрин крупных торговых центров и мелких магазинчиков, насмешливо поглядывали с уличных лотков и нагло щурились с рекламных щитов. Вот я и не выдержал — подкатил к ближайшему развалу, рядом с которым стояло несколько стоек со столь необходимыми аксессуарами, выбрался из машины и… попался на глаза двум дочерна загорелым, усатым и пузатым городовым. Правда, на их первый окрик не отреагировал, так как не ожидал, что кому-то придет в голову окликать меня настолько по-хамски:

— Эй, пацан, а ну подь сюды!

Вторая фраза прозвучала еще грубее и пробудила во мне любопытство:

— Але, ты че, оглох?! Живо развернулся, засветил морду и предъявил идентификатор!

Если бы не чернявая продавщица, заметившая мой интерес к ее товару и пулей выскочившая из-под навеса, я бы наверняка посмотрел на того, кто так разоряется. Но в тот момент меня интересовали очки, поэтому потенциальная помощница удостоилась вежливой улыбки, а через мгновение стало поздно: резкий рывок за плечо вынудил меня автоматически подшагнуть назад с одновременным приседом и уходом во вращение, перехватить запястье хама, позволившего себе настолько неуважительное действие, согнуть придурка в три погибели и замереть при виде белой форменной рубашки с погонами!

А полицейский, оказавшийся в захвате, как-то странно охнул и, даже не попытавшись вырваться, сорвался на визг:

— Армэн, визивай падкрэплэниэ — эво аура смэрдит Смэртью!!!

Захват разжался сам собой, и я, вывесив перед собой голограмму первой странички личного идентификатора, ткнул пальцем в нужную строчку:

— Господа полицейские, я прилетел в Сочи из Савватеевки, городка, расположенного рядом с девятым фортом Стены, а остаточные эманации Смерти заработал во время рейдов в Багряною Зону.

— Разберемся. В отделении… — без ярко выраженного акцента заявил напарник «моего» блюстителя порядка, но голограмму изучил. И… расплылся в предвкушающей улыбке: — Рейды, говоришь?

— Они самые… — подтвердил я, заметил, каким хищным взглядом этот урод оглядел подарок Свайки, и озверел: — Кстати, с какого перепугу вы мне тыкаете?!

Этот вопрос был проигнорирован: «не мой» радостно сообщил «моему», что я — «мальчик» девяносто пятого года рождения!

— Ага, в шэстнадцать лэт ходит в рэйды! — хохотнул оклемавшийся хам и «облизал» взглядом «Авантюру», что тоже не добавило мне настроения. — В обшэм, забираэм. Вмэстэ с машиной. В нэй два мэста, я повэду, а ты с арэстованным нэ влэзеш, значит, пойдэш пэшком…

Армен отрицательно помотал головой, деловито снял с ремня наручники и качнулся ко мне:

— Я поеду с тобой. А этого сдадим: Будильник уже выехал и будет тут через шесть минут. Ты, главное, оформи протокол и опиши свои ощущения.

Уголовный кодекс Российской Империи я целенаправленно не изучал, но помнил, что основания нужны даже для обычной проверки документов. Так что сделал шаг назад и потребовал представиться, предъявить служебные идентификаторы и, как выразилась бы Шахова, «все такое».

«Не мой» нехорошо прищурился и прошипел:

— Умный?

— Да.

— Это лечится. Массажем почек, хлоркой в камере или парой-тройкой весьма специфических плетений!

— Я могу считать это угрозой?

— Карен, придави его помутнением! — приказал «этот» «тому» и начал создавать какое-то плетение из школы Земли.

— Вы превышаете свои служебные полномочия, а значит, выходите за рамки правового поля! — выдал я фразу, вычитанную в какой-то книге. Но «Карену» было все равно — он приложил меня плетением школы духа, сорвал с пальца перстень, вцепился в браслет и… торопливо встал на цыпочки, ибо почувствовал, что мой тесак, упертый под нижнюю челюсть, вот-вот проткнет кожу.

— Уберите, пожалуйста, руку с браслета и верните перстень! — вежливо попросил я, прикрылся «заложником» от каменного града, выпущенного практически в упор, и отпустил тормоза. В смысле, вогнал острие клинка в плоть сантиметра на три-четыре и дал уроду пять секунд на извлечение моего имущества из пространственного кармана. Само собой, не забыв описать и альтернативу:

— Иначе заберу сам. Но с трупа.

Струйка крови, стекавшая по лезвию и стремительно украшавшая белую рубашку все увеличивающимся алым пятном, подтверждала мою решимость, и мужик сломался. Правда, сообщил, что я заработал себе пять лишних лет каторги, и посоветовал не дурить. Но мне было уже не до него — я набирал Довголевского. А через несколько мгновений, услышав его голос, извинился за поздний звонок и описал сложившуюся ситуацию во всех подробностях, то есть, сообщил, что патрульным очень понравился браслет с накопителями, подаренный Свайкой, и машина, взятая в аренду.

Аристарх Иннокентьевич перешел на рык:

— Они там что, вообще нюх потеряли?!

— Не знаю, ваше высокородие! — «доложил» я, намеренно использовав это обращение для того, чтобы чуть поумерить пыл Армена.

— Так, открой идентификатор и войди во вкладку «Прочее»! — приказал он, потом помог получить удаленный доступ к служебным идентификаторам полицейских, дождался, пока я перешлю ему обе фотографии первого листа и попросил немного подождать. Причем сформулировал эту просьбу на редкость своеобразно: — Я все решу. Минут за десять. Но, понимая, что эти уроды настропалят бойцов ГБР, буду висеть на второй линии и помогу их унять. Кстати, если вторые откажутся со мной говорить после того, как ты назовешь им мои должность, чин, фамилию, имя и отчество, то вали всех к этой самой матери. Только не до смерти…

…Как ни странно, валить кого-либо «к этой самой матери» не пришлось — командир группы быстрого реагирования районного отделения полиции не стал пороть горячку. В смысле, оценил правильность удержания «заложника» и мое положение относительно ближайших строений, счел, что шансы на успех при «кавалерийской атаке» равны нулю, и согласился подойти поближе, дабы выслушать личность, жаждущую с ним пообщаться. Эта хитрость была шита белыми нитками, так что я объяснил товарищу ход его же мыслей и попросил не дергаться ДО разговора. А потом Довголевский представился, приказал уряднику связаться с ним по служебной линии, дождался звонка и начал строить по полной программе. Его части диалога я, естественно, не слышал, но, отталкиваясь от реплик несчастного полицейского и узнавая те или иные голограммы, мог достаточно точно описать процесс, ведущий к прозрению.

На первом этапе уряднику пришлось зайти в какую-то служебную программную оболочку, открыть через нее мой идентификатор и подробно изучить вкладку с проведенными дуэлями. В смысле, по очереди прочитать все двенадцать строчек и обратить внимание на результаты каждого боя. Затем бедняга был перенаправлен во вкладку, о существовании которой я даже не подозревал и потерял дар речи, ибо смог оценить количество отчетов о моих рейдах. Составив себе впечатление об этой грани моей жизни, «отправился» в раздел «Награды» сетевой странички МВД и ознакомился с постановлением о награждении меня-любимого медалью «За содействие полиции», подписанное не кем-нибудь, а самим министром накануне вечером. И, в качестве вишенки на торте, узнал, что я представлен к нескольким орденам, но по линии министерства обороны, Е.И.В. Канцелярии и Особой Комиссии.

К концу этой выволочки на урядника было больно смотреть: его лицо то краснело, то бледнело, форменный комбез потемнел под мышками, кулаки в принципе не разжимались, а во взглядах, периодически бросаемых на вконец охамевших патрульных, горела такая ярость, что не передать словами!

Эта часть монолога Аристарха Иннокентьевича прошла мимо меня. Да и бог с ней — после того, как полицмейстер отключился, уряднику дозвонилось местное Большое Начальство и устроило еще одну головомойку. К слову, болтовней дело не обошлось — не прошло и пяти минут с начала второго звонка, как на его служебный комм пришло постановление на арест городовых Татевосяна К.М. и Мурадяна А.Н. по доброму десятку обвинений за подписью начальника службы внутренних расследований ГУВД Сочи!

Рядовые бойцы ГБР выпали в осадок, патрульным поплохело, а урядник, отправив подтверждение о принятии приказа к исполнению, вытер рукавом мокрое лицо и повернулся ко мне:

— Ратибор Игоревич, от имени полиции Сочи приношу глубочайшие извинения за противоправные действия наших сотрудников. Я получил приказ доставить их в следственный изолятор, и если вы позволите…

— Пожалуйста-пожалуйста! — не став дослушивать речь, напрочь рвущую шаблоны силовика и поэтому выдавливаемую через силу, ухмыльнулся я и выпустил жертву из захвата. Потом понаблюдал за процессом ее «пеленания», полюбопытствовал, когда и где можно будет узнать результаты расследования деятельности этих уродов, получил ссылку на какую-то сетевую страничку и счел, что полиции в моей жизни стало многовато. Поэтому пожелал ГБР-овцам хорошего дня, развернулся к ним спиной и мило улыбнулся продавщице, судя по горящим глазкам, изнывающей от желания запустить в народ абсолютно новую сплетню:

— Девушка-девушка, я тут собирался присмотреть себе солнечные очки. Вы не поможете сделать правильный выбор?

…Аристарха Иннокентьевича я набрал сразу после того, как вернулся в машину, завел движок и отъехал метров на пятьдесят от места знакомства с сочинскими силовиками. Увы, рассыпаться в благодарностях мне не удалось: полицмейстер не дослушал даже первое предложение и заявил, что лучшей благодарностью будет появление в Савватеевке на день города. Дабы он, Довголевский, смог лично вручить мне медаль.

Возвращаться в Забайкалье к девятому июля мне страшно не хотелось, но помощь, оказанная полицмейстером, требовала ответной любезности, и я пообещал, что непременно буду.

Мой собеседник развеселился и попросил прикупить десяток чурчхел. По возможности, настоящих, кахетинских, ибо его внуки от них без ума, а ни в Нерчинске, ни в Чите такие не продаются.

— Может, поискать хорошее вино или коньяк?

Он не стал строить из себя честную девочку и объяснил, от чего бы точно не отказался. Потом похвалил за то, что я позвонил ему «до начала боевых действий, а не с улицы, заваленной трупами», рекомендовал в следующий раз набирать при первом же намеке на назревающий конфликт и… успокоил:

— Впрочем, вкладка, которая появится в вашем идентификаторе девятого июля, будет отсекать процентов девяносто пять подобных рвачей в погонах, так что можете не переживать: очень скоро вы начнете со мной связываться только по приятным поводам.

Благожелательность и искренность этого мужчины сгладила большую часть раздражения, поэтому, подкатив к арендованному дому и загнав машину в двухместный гараж, я снова вспомнил о Ларисе Яковлевне и решил, что ей не помешают положительные эмоции. Включить встроенную камеру комма большого труда не составило, и я отправился изучать второй этаж. Сохранив для истории обе спальни и «привязав» каждую к видам из их окон, отправил записи на рабочий комм Шаховой и буквально через минуту получил ответ:

Слово «милый» свидетельствовало о «работе под контролем», причем контролем «благожелательным», а три слова, набранные жирным шрифтом, о желательности в меру игривого ответа. Вот я и постарался:

По магазинам я отправился на самом деле, так как брезговал спать на белье, купленном абы кем и абы когда. Пока приобретал все необходимое, успел обменяться с Ларисой Яковлевной четырьмя с лишним десятками сообщений разной степени игривости, а в предпоследнем получил фотографию кителя. Вернее, его стоячего воротника с провокационно расстегнутыми крючками.

— спросил я, усевшись в машину и заведя движок.

— ответила она и, судя по всему, отвлеклась на службу. А я вернулся домой, загнал «Авантюру» в гараж, застелил обе кровати, занес в ванну бытовую химию, забил холодильник продуктами, натянул плавки и шорты, влез в резиновые шлепки и отправился к морю. Знакомиться с ним вживую…

…Море оказалось не таким ярким, как в роликах Сети, и не таким чистым, как вода в бассейне Базы, но я влюбился в него с первого взгляда. Вечер, довольно сильное волнение, прохладный ветерок? Ха!!! Я рванул к прибою еще до того, как затолкал в перстень снятую одежду, уплыл за буйки так, как будто за мной гналась мутировавшая щука, и затерялся среди белых пенных шапок до полной темноты!

Да, замерз, как цуцик, да, крайне неудачно подгадал момент выхода на берег, сделал пяток оборотов вместе с волной и был вынужден вырываться из «захвата» стихии волчьим скоком, но мне было здорово. Настолько, что, наскоро высушив волосы и растерев тело сухим полотенцем, я поделился своими эмоции с единственным человеком, который должен был понять мое состояние.

Ответ на мое восторженное сообщение прилетел секунд через двадцать и добавил к моим чувствам легкую грусть:

Намеки, спрятанные за описанием прошлого, читались влет, но понять, в каком именно она настроении, я не смог, поэтому задал уточняющий вопрос:

Шахова написала, что ловит меня на слове, а потом включила режим заботливой мамочки — спросила, когда я ел последний раз, получила честный ответ и возмутилась:

Я понял. Более того, даже не подумал возражать. Поэтому по дороге к арендованному домику покопался в Сети, нашел «хороший ресторан» и забил в навигатор комма его адрес. А после того, как принял душ и оделся более-менее цивильно, спустился в гараж, выехал из гаража и вскоре въехал в никогда не спящую туристическую часть Дагомыса.

Забавно признаваться, но через пару минут неспешной езды по улицам, залитым яркими огнями и забитым веселящимся народом, я почувствовал себя странно. С одной стороны, управлять автомобилем здесь, на югах, мне было в разы комфортнее, чем в Великом Новгороде, так как тут никто никуда не торопился. С другой… во всех «увеселительным заведениям» Савватеевки, вместе взятых, по пятницам и субботам культурно отдыхало от силы человек двести, а тут на одной только первой линии буянили десятки тысяч. И это с непривычки дико напрягало. Настолько, что в какой-то момент в сознание закралась предательская мысль вернуться домой и перекусить, к примеру, мясной нарезкой, благо ею я затарился как бы не на месяц. Но отказываться от обещаний я не умел, поэтому постоял в пробке перед въездом в подземный гараж ресторана «Апельсин», не без труда нашел свободное место, прокатился на лифте, забитом изрядно поддатым народом, на третий этаж и попал в цепкие ручки администратора.

Отдельный кабинет, заказанный по Сети, был свободен, улыбающаяся официантка в сверхкороткой юбочке и футболке с вырезом персон на пять-шесть, нарисовалась возле меня чуть ли не до того, как я сел в довольно удобное кресло, а в меню не было, разве что, черта в ступе. Вот я и выпал из реальности, потерявшись в ярких фотографиях и красочных описаниях всевозможных блюд. А через какое-то время был вынужден вернуться обратно, так как чей-то силуэт заслонил потолочный светильник, а над ухом раздалось вежливое покашливание.

Мужчина, обнаружившийся в непосредственной близости, не только выглядел, но и ощущался весьма серьезным бойцом. А цепкий взгляд, манера держаться, умеренно свободный летний костюм, явно прячущий под собой огнестрел, и аура высокоуровнего мага не оставляли простора для фантазии при определении профессии. Благо, за время работы… хм… лучшим гидом «Девятки» я насмотрелся на его коллег лет на десять вперед. Причем в очень широком спектре ситуаций.

Кстати, этот не строил из себя героя, не пытался давить статусом хозяев и не считал их центром вселенной, поэтому я пожелал ему доброго вечера и спросил, чем могу помочь.

Он представился и описал создавшуюся проблему с неожиданного ракурса:

— Мне поручили обеспечить безопасность двух охраняемых персон. Они были в этом ресторане в прошлом году и изъявили желание посетить это место еще раз. К сожалению, имеющиеся протоколы в принципе не подразумевают возможности их размещения в общих залах или на верандах, забронировать отдельный кабинет не представилось возможности, а помещение, занятое не шумными компаниями, всего одно — ваше. Кроме того, вы, вне всякого сомнения, не местный, наверняка не горите желанием пуститься во все тяжкие, в отличной физической форме, трезвы и не под химией, а значит, с достаточно большой долей вероятности не создадите проблем. Само собой, если пойдете нам навстречу и позволите моим подзащитным провести вечер за соседним столиком. В свою очередь, могу гарантировать, что проблем не будет и с их стороны.

— Откровенно говоря, мне, по некоторым причинам, не до веселья, и я рассчитывал поужинать в одиночестве, но ваш подход к решению проблем заслуживает ответной любезности — второй столик в вашем распоряжении.

Телохранитель с достоинством склонил голову, но при этом не перестал контролировать мои телодвижения. Что, в общем-то, объяснялось обычной профдеформацией:

— Благодарю и за проявленное великодушие, и за оценку моих стараний. Мои подзащитные будут через три минуты. А я, если что, за дверью. Хорошего вечера…

…Подопечными Михаила оказались блондиночки-близняшки лет, эдак, двадцати-двадцати двух с великолепными фигурками, лицами, с которых можно было бы писать иконы, и еще парой черт характера, вышедших из моды еще в позапрошлом веке — врожденной скромностью и внутренней мягкостью. На том же уровне оказалось и их отношение к окружающим: перешагнув через порог кабинета, девушки поздоровались, представились, извинились за то, что нарушили мои планы, и обезоруживающе улыбнулись:

— Тут готовят невероятно вкусные хинкали, о которых мы мечтали целый год, и желание получить гастрономическое удовольствие оказалось сильнее нас.

Это признание больно резануло по душе, напомнив монолог Свайки о школе, подруге-осетинке и любимых пирогах, но я задвинул горечь утраты куда подальше, ответил на приветствие, представился и пожал плечами:

— Этой слабости подвержен и я, что обычно нисколько не расстраивает. Увы, в данный момент я пребываю не в лучшем расположении духа, поэтому заранее прошу прощения за то, что не покажусь компанейской личностью.

— Мы в курсе, Миша предупредил… — сказала та, которая назвалась Евгенией, а ее сестричка добавила:

— И приложим все усилия, чтобы вы не пожалели о проявленном великодушии.

Как ни странно, последнее утверждение оказалось отнюдь не словами — после того, как я помог девушкам сесть за стол и вернулся на свое место, они вызвали официантку, сделали заказ, вывесили перед собой программу вроде «Палитры» или «Живописца» и принялись доводить до ума один и тот же рисунок.

Работали молча и явно наслаждаясь процессом, понимали друг друга без слов и не чувствовали никакого дискомфорта из-за моего присутствия. Правда, в тот момент, когда мне принесли заказ, ненадолго отвлеклись и пожелали приятного аппетита, но с правильным посылом, что ли. А чуть позже и какой-то очень светлой благодарностью приняли аналогичное пожелание от меня.

Приятно удивили и подходом к дегустации блюда, названия которого я не запомнил. Для начала заказали всего по восемь больших «пельменей» не самой стандартной формы, хотя наверняка смогли бы смолотить гораздо больше. Далее, брали их с тарелок не вилками, а руками, старались не пролить ни капли сока и закатывали глаза после каждого укуса. А когда расправились с не такими уж и большими порциями, расстроенно вздохнули.

Скрыть удивление мне, к сожалению, не удалось, и одна из Нелюбиных прервала получасовое молчание:

— Красота требует жертв, а мы, откровенно говоря, довольно ленивы. Вот и предпочитаем жесткий режим питания самоистязаниям в спортзале.

— Нет, тренироваться, конечно же, тренируемся… — добавила вторая. — Но не так фанатично, как старшие братья или вы…

— А с чего вы взяли, что я много тренируюсь? — полюбопытствовал я.

— Учимся в академии художеств и неплохо знаем анатомию… — ответила первая.

— Автоматически замечаем, у кого как развиты и просушены мышцы… — продолжила вторая и показала взглядом на мою руку: — А вашим предплечьем можно иллюстрировать анатомические атласы.

— Интересное у вас увлечение! — ничуть не кривя душой, признался я.

— Наше, как раз, не очень — мы просто рисуем… — вздохнула та, которая сидела спиной к стене. — А то, что создается скульпторами из мрамора — просто песня!

— Угу: тихий, невзрачный и никому неинтересный третьекурсник изваял скульптурную композицию под условным названием «Бунтарь» и свел с ума даже наших преподавателей! На первый взгляд, в ней нет ничего особенного: центральная фигура — изможденный раб в кандалах — в попытке встать с земли вцепляется в руки полуобнаженных надсмотрщиков и нечеловеческим усилием приподнимается буквально на полметра. Но при ближайшем рассмотрении любого понимающего зрителя берет оторопь: каждая мышца, вена, складка кожи, ямки, промятые пальцами, и даже обломанные ногти с заусенцами кажутся настоящими! А ведь мрамор — не полотно, а камень…

— То есть, снятый объем на место не вернуть, неудачный штрих не стереть и так далее… — объяснила ее сестра.

— Кстати, если есть желание, то можем показать фотографии.

— Но если вам сейчас не до скульптур — поймем и нисколько не обидимся.

— Вы меня заинтриговали! — признался я. — Так что показывайте — уже в предвкушении.

Хозяйка комма, с которого разворачивалась программа, засияла, влезла в архив и буквально секунд через десять вывесила передо мной фотографию отдельного фрагмента композиции — руку, вцепившуюся в чужое предплечье.

Я прикипел взглядом к изображению и невольно сглотнул: и кисть, и пальцы действительно казались живыми, а правильно подобранное освещение создавало иллюзию движения! Второе и третье фото потрясли еще сильнее, хотя россыпь камней, изображенных на первом, вроде бы, создавала фон. Но стоило посмотреть на вторую, как пересыхало во рту: на коже голени, «только-только» оторвавшейся от этой россыпи, отпечатывалась каждая изломанная грань или отдельная песчинка!!!

— С ума сойти! — потрясенно выдохнул я и потребовал продолжения. А минут через пятнадцать-двадцать, изучив «Бунтаря» под всеми возможными ракурсами, попросил переслать мне все фотографии и… озвучил мысль, рвущуюся из души: — Знаете, мне почему-то кажется, что личности, так тонко чувствующие красоту чужих шедевров, имеют за душой и свои…