Багряная радуга

Пролог

Идёт ветер к югу, и переходит к северу,

кружится, кружится на ходу своём,

и возвращается ветер на ветер на круги своя.

Екклесиаст 1:6

Безлунная ночь в пустыне. Черное бездонное небо, расцвеченное яркими, режущими глаз огоньками звезд. Черное небо, черный песок и бледная, только-только проявившаяся тонкая, чуть розоватая полоска горизонта, разделившая на востоке две черноты. Больше нет ничего.

Холодно. Настолько, что сон ушел безвозвратно.

Оставшиеся с вечера дрова, не использованные для готовки скромного походного ужина, сложены в аккуратную поленницу. Отобрать пяток поленьев, настругать лучинок. В сухом пустынном воздухе они загораются легко.

Руки привычно разжигают огонь, уф-ф, можно, наконец, и согреться.

Жар костра жестко обжигает обветренное лицо, но приятно согревает грудь, прикрытую старым бурнусом.

Но вот спина… может бурнус износился? Нет, шерстяная ткань все также плотна, прекрасно защищает от нестерпимо палящего днем солнца. Но почему по ночам с каждым годом все сильнее мерзнет спина?

Сорок лет назад, когда отец подарил этот самый бурнус Амиру, уходящему с первым в своей жизни караваном, ночной холод вообще не чувствовался. Бросил на песок кошму, завернулся поплотнее, и спи себе, пока караванщик не пнет в бок, тонко намекая, что пора готовить верблюдов к дальнейшему пути.

Амир… юношеское имя напомнило о буйной молодости, задоре лихих, пусть часто и бессмысленных забав.

О Святитель, как же тогда хорошо спалось! Вот точно как тем двоим, что прижались друг к другу, укрылись одним одеялом, да и посапывают в свое удовольствие. Кто они? Брат с сестрой, решившие поискать лучшей доли в чужих краях, или юные любовники, скрывающиеся от праведного родительского гнева?

Какая разница. Здесь, в пустыне, на такие вещи смотрят проще. Не ищешь ссор, не задеваешь попутчиков, помогаешь, когда возникает нужда? Ну и Святитель тебе в помощь. Легкой дороги в Умирающий город.

Как обычно перед рассветом, мысли плутали, запросто меняли направление, по-детски перепрыгивая друг через друга.

Да, Умирающий город. Окруженный грозными горами, выросшими по воле Всевышнего прямо посреди Великой пустыни.

Хотя, караванщик сам не заметил, как непроизвольно пожал плечами, почему Умирающий? Да, именно таким он и был когда-то. Приютившийся в тихом ущелье около сказочной красоты оазиса. На берегу самого настоящего озера с водой невероятного голубого цвета. Говорят, на вершинах окрестных гор неделями может не таять снег, ноэто, скорее всего, врут — снег в пустыне бывает, это да, но чтобы лежал неделями⁈ Враки это все, вроде рассказов о каких-то фонтанах в городах неверных, в которых вечно струится вода. В эти сказки давно уже и дети не верят.

Город… (караванщик подкинул в затухающий костерок самое маленькое полено: цель близка, но дрова надо беречь для обратного пути) когда-то, большой и богатый, он начал умирать после того, как армия султана, да продлит Создатель его век, дотла сожгла богомерзкий Гадаме, откуда некий лжепророк, да будет в веках проклято его имя, рассылал по миру правоверных грамотки. Лживые и гнусные, как объявили посланцы правителя на главных площадях всех городов Магриба. Об этом отец рассказывал, мол, сам еще мальчишкой тех глашатаев слушал.

Вот после этого город и стал Умирающим. Караваны пошли другими путями, и жителям стало все труднее зарабатывать себе на пропитание. Жизнь замерла, лишь упрямые старики все еще ютились в ветшавших с каждым годом домах. Всюду властвовали Нищета и Запустение.

До тех пор, как три десятка лет назад в город не переселились люди. Этих Амир уже и сам видел, даже шел погонщиком в том, самом первом караване. Странные, говорившие на непонятном языке, в одеждах непривычного для Магриба черного цвета. Но правоверные, молившиеся тогда и так, как научил свою паству Великий Пророк.

Лишь один из них знал магрибский язык. Седой, старый. По-настоящему старый, в отличие от местных стариков, требующих обращения «аксакал» лишь потому, что появилась седина в бороде. Сколько ему было? Шестьдесят? Нет, больше, точно больше. Через пяток, кажется, лет, посетив Умирающий город, как раз попал на чествование Старца горы. На его… да, семидесятилетие, точно!

Хм, как гуляют мысли. Действительно, несутся наперегонки, скачут, куда хотят. А ведь именно в том путешествии, ну, первом с теми людьми, старик сказал, что давно забыл свое имя. Но это в шутку, конечно, глаза его тогда смеялись. Странно, лицо было хмурым, а серые выцветшие глаза смеялись.

Старец горы, так он попросил себя называть, почему-то выделил юного Амира из прочих спутников. О чем они тогда говорили? Вначале старик долго расспрашивал юношу о семье, о тяжкой доле погонщика. Сочувственно вздыхал, иногда задорно, почти по-юношески смеялся над нелепыми приключениями, случающимися почти что в каждом путешествии.

Как-то само собой рассказалось этому интересному, ставшему вдруг почти родным человеку и о старых родителях, которых надо кормить, и о младшей сестренке, которую как можно скорей следует выдать замуж, и о желании разбогатеть, чтобы в конце концов жениться и не страдать от тоски по ночам.

Потом пошли разговоры о религии. Нет, Старец горы ни разу не сказал ничего плохого об истинной вере. Как же это… да, «Люби свою веру, но не осуждай другие». Именно эти слова тогда не просто запомнились, а почему-то запали в душу. Особенно после того, как тот наизусть, но безупречно точно начал запросто цитировать Священную книгу. И обращать внимание юного слушателя на неточности, несовпадения, разногласия в толкованиях, чем смутил мысли молодого человека.

Но строго просил отныне никому не рассказывать об этих разговорах, дабы не пострадать самому и не навлечь гнев властей на родителей и сестру.

В конце пути два почти уже друга договорились держать в тайне свою дружбу, но, как два человека, знающих истину, помогать один другому. Погонщик обязался передавать старику некие письма. От кого? Этого он так никогда и не узнал, просто находил их в самых разных заранее оговоренных укромных местах.

А Старец горы платил. Так, что очень скоро молодой погонщик сам стал караванщиком, купил выносливых и сильных верблюдов, нанял знающих и умелых слуг.

Женился на достойной девушке из хорошей семьи, сменив детское имя Амир на вполне пристойное и солидное — Ибрагим.

Потом помимо выплат пошли выгодные заказы. Ну так деньги к деньгам, это всем известно. А то, что эти выгодные маршруты сопровождались перевозкой писем, взятых в тех самых тайных местах и положенных в другие, столь же тайные, об этом никому знать не следовало.

Сколько уж… да, почти сорок лет водит Ибрагим караваны. И столько же возит письма Старца, иногда и грузы. Зарабатывает, как без этого. Хорошо зарабатывает. Сыновей женил, дочерей замуж выдал за людей серьезных, состоятельных. Уже и внуки подрастают, а он, седой аксакал, все никак не угомонится, видать так и умрет в пути.

Странно это? Ну да. Как и то, что с того самого путешествия Ибрагим ни разу Старца горы не видел. Заходил в урочный час в некий дом, всегда кажущийся в это время пустым, рассказывал о том, что видел и слышал, даже делился своими радостями и горем. Невидимый собеседник выслушивал, искренне сочувствовал, давал инструкции и советы, но никогда не показывался на глаза.

Лет пять назад показалось, что голос изменился, став моложе. Ну так что же? Старец горы — не простой человек, что ему стоит помолодеть лет на пятьдесят? Пройдет время, Ибрагим тоже достигнет совершенства и, кто знает, сможет и сам решать, на какой возраст ему выглядеть. Ибо все в руках Всевышнего, любящего детей своих, идущих по тернистому пути истиной веры.

Горизонт светлеет, но поднимать караван еще рано, пусть люди и верблюды отдохнут. Сегодня им предстоит тяжелый путь в Умирающий город. Теперь только по названию умирающий, а на самом деле расцветающий, растущий.

Хотя долго жить в скученных тесных и унылых домах без простора, без дальних странствий — увольте, это не для него.

Нет, есть и большие дома, светлые, до неприличия чистые. Ибрагиму доводилось бывать в таких, если привозил что-нибудь уж слишком ценное. Тогда заказчики предпочитают получать груз лично, у себя, под надзором местного кази и собственной охраны.

Вот там жить — одно удовольствие. Но шум и грязь города! От него не спрячешься за самыми высокими заборами, самыми толстыми стенами.

Да и сколько таких домов? Десятка полтора, может быть — два. Еще сотня-другая чиновников живет в домах поменьше, а остальные горожане ютятся вот в тех самых обжитых клопами и тараканами лачугах, гордо именуемых в Умирающем городе «дворцами для правоверных».

Нет, ни за что Ибрагим не согласится на такую жизнь.

И пусть горожане поглядывают на него с насмешкой, так что с того? Да, он одевается не в шелка и парчу, но в простой одежде удобнее водить пустынные караваны. Да, он смугл, его кожа прожарена на солнце и иссушена ветрами, так что с того?

Хе! Он приехал, сгрузил товар, взял другой, и снова в путь. К простору, свежему, пьянящему воздуху!

Иногда, правда, до ломоты в пояснице стылому, вот как сейчас. О Святитель, помоги разогнуться.

— А ну вставать, бездельники! Пора собираться, грузить верблюдов! В путь, дети ленивых фенеков 1!

Ну, вот он, наконец, Умирающий город. Сколько же Ибрагим здесь не был? Года полтора? Да нет, скорее, почти два — слишком далеко пришлось уйти в этот раз. На восток, туда, где живут люди, не знающие истинного бога, поклоняющиеся своим странным божкам в огромных храмах, украшенных богопротивными скульптурами. Иногда столь гнусными, что правоверному и смотреть на них гадостно.

Но даже там великое слово Великого Пророка, поведавшего миру волю Властелина Всего Сущего, проникло в людские сердца. Пошедшие за Ним братья и сестры повсюду встречали Ибрагима с уважением, достойным его седин, быстро раскупали привезенные товары и помогали закупиться другими, так высоко ценимыми здесь, под жарким солнцем Магриба. Долгим, тяжелым и опасным был этот путь, но Величайший милостив к верным сынам своим. Много золота заработал караванщик. И еще заработает на побережье, это уж несомненно.

Лишь Всезнающему известно, что было в шкатулке, оставленной им в условленном месте в конце дальнего пути, и лишь Ему ведомо, что лежит в полученном взамен сундуке. Тяжелом, запечатанном великим заклятьем. Настолько великим, что знаменитого багдадского вора, попытавшегося запустить в тот сундук свои нечестивые руки, разорвало на тысячи кровавых лоскутов. Мерзкое было зрелище. Бр-р-р, Ибрагима передернуло от воспоминания.

Все, караван достиг конца пути. Вот показались первые, самые маленькие дома бедноты, потом дома побольше, а вот и склады городского рынка. Купцы, оплатившие перевозку грузов, расплатились, а уж что они будут делать со своими товарами, это их дела. Сейчас младшие караванщики разгрузят верблюдов, обустроят их, обеспечат питьем и кормом. Главный караванщик здесь не нужен, его дело — не заблудиться, не сгинуть в равнодушных и бессердечных песках. Довел? Все живы и здоровы? Отлично! Платите деньги и занимайтесь своими делами сами.

Он изменился, этот странный город. Стало больше высоких и просторных домов, меньше лачуг. Среди пустыни, в стороне от главных караванных путей люди, как ни странно, богатеют. За счет чего? Да кто-ж это знает. Может быть, за счет тех самых писем, что возит по белу свету Ибрагим и другие такие же, как он. Ясно ведь, что столь непростой человек, как Старец горы, не будет рассчитывать лишь на одного, пусть и преданного, слугу.

Но за работу спросит с каждого. Так же, как и платит, от всей души. Потому дело надо закончить, и как можно скорее.

Сундук! Ох и тяжел — четверо здоровенных мужчин с трудом погрузили его на арбу, в которую запряжен обычный осел вовсе не могучего сложения. Однако, по-видимому, довольно крепкий. Во всяком случае, поехала та арба не сказать что быстро, но вполне себе уверенно.

Куда? Сразу и не понять. В этом городе улицы не имеют названий, по крайней мере, Ибрагиму они неизвестны.

— Налево, еще раз налево, теперь… стой! Здесь же был проезд! — Раздосадованный караванщик яростно хлопнул себя по ляжкам.

— Был, — согласился молодой погонщик. — Пока в прошлом годе почтенный Аль Фахури не взял четвертую жену и не расстроил женскую половину дома. Теперь — вот!

И парень указал на стену, перегородившую проезд.

— А как же проехать дальше?

Равнодушное пожатие плечами и наглая улыбка.

— Вы заказали получасовую поездку, уважаемый, и сказали, что сами укажете путь. Так что или показывайте куда ехать, или сгружайте багаж. Или платите динарий, если хотите оказаться с другой стороны этого дома. Впрочем, динарий можно отдать в конце поездки. В нашем городе никто не смеет нарушать обещания. — Улыбка стала еще шире и еще нахальнее.

Точно! Местный кади владеет заклятьем правды, а наказания за ложь выносит жестокие. Здесь обманывать — себе дороже.

— Хорошо, будет тебе динарий. — Куда деваться.

Погонщик щелкнул кнутом, ослик всхрапнул, и повозка, скрипя и громыхая, неторопливо покатилась по кривым и узким улочкам.

— Узнаете место?

Ну, хвала Всевышнему!

— Да, сейчас налево, и… да, вон на тот двор. — Ибрагим указал на ничем не примечательные ворота.

— Ку… куда? Т-туда? — Парень внезапно стал заикаться.

— Ну да. А что такое? Подожди, я сейчас.

Караванщик подошел, постучал. В воротах приоткрылось окошко, в которое можно было увидеть только карий глаз и кривой, покрытый крупными порами нос.

— Чего надо? — раздался скрипучий голос.

— Я привез посылки из Александрии, Триполи и Туниса.

Ни к одному из этих городов сегодняшний сундук отношения не имел. Просто каждый раз приезжая на этот двор следовало говорить именно эти слова.

И дальше всегда происходило одно и то же — ворота со звонки скрипом распахнулись, открыв взору совершенно пустой двор. И собеседник куда-то исчез, послышался лишь его голос.

— Загоняйте арбу.

Ибрагим обернулся. Странно, погонщик вел ишака под узцы, втянув голову в плечи, шагал так, будто его ноги вдруг разучились сгибаться в коленях.

— Стойте! — вновь прозвучал скрипучий голос невидимого собеседника.

Осел замер, казалось, сам, до команды погонщика.

Тут же во двор выбежали двое мужчин с лицами, закутанными на манер пустынных кочевников. Легко сняли сундук, словно тот был не тяжелее пуховой подушки, и тут же утащили в дом.

А погонщик столь же шустро уволок ишака куда-то на улицу, напрочь забыв об обещанном динарии.

Однако!

Впрочем, кто знает, какие в Умирающем городе обычаи. Во всяком случае, Ибрагиму впервые потребовалась помощь в доставке посланий на этот двор, раньше вполне хватало собственных рук.

С другой стороны, деньги сэкономлены, и это радует. Осталось получить свое. Для этого следует пройти в ту же дверь, куда только что занесли сундук.

Ворота? Ого, они уже закрыты, и совершенно беззвучно. Ловко. Ну что же, вперед. Открываем дверь, входим. Обычный здесь полумрак, едва разбавленный светом единственной лампы, горящей неярким чадящим огнем, уютная прохлада. И пустота, даже только что привезенного сундука нет. Куда его утащили? Да какая разница.

Прямо посреди комнаты, как и всегда, одиноко стоит непривычный для Магриба стул. Как всегда садимся, ждем.

— Здравствуй, Ибрагим! — раздался голос. Не скрипучей, как раньше. Моложе, хотя и откровенно не юношеский. Обычно таким говорят крепкие сорокалетние мужчины. — Давненько не виделись.

— Да, уважаемый, последняя поездка оказалась долгой.

— Но удачной для нас обоих. Я получил важные известия от наших братьев, а ты — хороший заработок. И еще получишь, как обычно. А сейчас… что нового видели твои глаза, слышали твои уши?

Обычный вопрос, Ибрагим слышит его каждый раз, когда приходит в этот дом. А вот ответ, он обычным быть не может. В первый раз молодой Ибрагим стал рассказывать о красоте Багдада, величии дворца эмира и богатстве тамошнего рынка. В ответ услышал горестные вздохи и тихое причитание собеседника о глупости и даже никчемности человека, на которого, оказывается, были возложены такие большие надежды…

И то ли сами мысли прояснились, выстроились в ровные ряды, то ли сам Всевышний сжалился и привел их в порядок, но вдруг стало очевидно, что ничего нового для себя Старец горы не услышал. Какое ему дело до красот и богатств? Разве такие пустяки интересуют этого воистину великого человека? Тогда что? Да очевидно же, как только раньше об этом не догадался! Разумеется, судьбы братьев и сестер по вере. Что делает их жизнь лучше, а что, наоборот, тяжелее. Увы, в последнее время таких новостей становилось все больше и больше.

— Османы по-прежнему преследуют наших единоверцев, но в этом нет ничего нового, можно сказать, что к этой беде мы притерпелись. Плохо другое — гонения на ваших последователей стали яростными, как никогда ранее.

— Это не новость, увы. — Невидимый собеседник тяжело вздохнул. — Власть никогда не смирится с нашим движением, не признавшим своего поражения. Возобновив борьбу, мы не ждали ничего иного.

— Все так, но до недавнего времени мы были в безопасности здесь, под защитой тунисского паши. Сейчас же времена изменились. Узурпатор из кожи вон лезет, чтобы выслужиться перед султаном. И прежде всего за счет нас. Хватают и правых, и виноватых, пытают, добиваясь признания, и казнят страшно. В прошлом месяце сварили в кипятке семью, никакого отношения к нам не имеющую. Небогатую. Несчастным не у кого было искать защиты и справедливости.

— Знаю. Все знаю, уважаемый Ибрагим. Прежний паша был эмиром, он мог позволить себе не слишком яро исполнять волю Стамбула. Помимо родовых привилегий, за ним стояли купцы, ссориться с которыми никому не выгодно. Кроме нынешнего, возведенного на трон разбойниками пустыни и пиратами. И с этим ничего нельзя поделать. Если бы нашелся хоть кто-нибудь, имеющий законное право на тунисский престол…

Есть! Есть новость, которая, несомненно, порадует Старца! Ибрагим буквально почувствовал, как сам собой затянулся пояс халата, чтобы удержать тяжелый кошель. Пока не полученный, но уже неизбежный.

— По Тунису ходят упорные слухи, что дочь прежнего паши, принцесса Делал, жива. Два месяца назад стража перевернула весь город, искали девушку с круглым родимым пятном на правой кисти. Не нашли, но это не значит, что искать было некого. В то же самое время кто-то убил одного из магов паши, при этом разнеся вдребезги угол богатой гостиницы. Бесследно исчезла боевая галера, патрулировавшая побережье. Так что если Всевышний будет милостив…

— Кгх-м… — Показалось, что собеседник усмехнулся. Но нет, голос был по-прежнему спокоен. — Спасибо, Ибрагим, ты порадовал меня. Теперь возвращайся в Тунис. У купца Валида Хайама… знаешь его?

— Да, господин, я не раз водил для него караваны.

— Отлично. Так вот, возьмешь у него товар в Стамбул. В известном месте тебя ждет письмо. Отвезешь его также в Стамбул, оставишь где обычно. И удачи в делах, Ибрагим. Достойная плата уже ждет тебя.

Вот и все. Поклониться в пустоту и на выход. К двери с внутренней стороны прибит крюк. Когда Ибрагим входил, он был пуст, а сейчас на нем висит кошель. Ну-ка? Однако! Не зря, оказывается, затягивался пояс — такую тяжесть просто так не удержать!

Когда уже вышел на улицу и отошел шагов на сорок, навстречу попались юноша и девушка. Те самые, что пришли с его караваном. Идут в тот же дом? Какая разница! Старец горы не терпит внимания к своим делам.

А мимолетное предположение Ибрагима оказалось верно: молодые люди действительно вошли в те же ворота и через ту же дверь попали в ту же пустую комнату. Стоя поздоровались с невидимым собеседником, начисто проигнорировав стул.

— И вам доброго здоровья, дети мои. Ни о чем не спрашиваю, ибо слава о делах ваших достигла моего слуха еще месяц назад — негодяй отныне никогда не будет препятствовать нашим делам.

— У покойника это вряд ли получится, господин, — позволил себе пошутить юноша.

— Тебе кажется, что это весело? Может быть тебе даже нравится лишать людей жизни? Может быть ты ошибся с выбором пути? У палача в этом деле больше возможностей и куда как меньше риска.

Молодой человек закашлялся, пытаясь скрыть смущение. Старец прав: убийство — крайняя мера, прямой дорогой отправляющая виновного в ад. Только великая цель извиняет этот грех, но истинный жертвующий идет на него, радуясь лишь выпавшей ему чести погибнуть во славу веры.

— Простите меня, господин. Я делаю свое дело лишь в силу крайней необходимости. Но я рад, что делаю его хорошо.

Все это время его спутница стояла молча, глядя в пол, как и положено скромной и хорошо воспитанной девушке. То ли ее достойное поведение, то ли ответ юноши смягчили сердце таинственного собеседника. Но больше он к этому вопросу не возвратился. Он вообще закончил разговор, отдав на прощание новый приказ.

— Отправляйтесь в Стамбул. На выходе найдете записку с адресом купца. Найдете его, представитесь братом и сестрой, покажете записку. Купец возьмет вас слугами в свой дом. Будьте усердны, чтобы за год полностью освоить все тонкости этого ремесла. При этом усердно тренируйтесь, вам предстоит важная работа, от которой во многом будет зависеть исход нашей борьбы.

— Какая? — Этот вопрос не был задан вслух, но отлично читался на лицах молодых людей.

— Что именно надлежит сделать — узнаете в свое время. И еще одно — через год вы оба должны свободно говорить на галльском языке. Ступайте.

Когда гости ушли, в комнате открылась потайная дверь. Вошел крепкий черноволосый мужчина лет сорока, к внешности которого никак не подходил титул Старец горы. Он вошел в комнату и запер дверь. Вначале на ключ, потом на крепкий засов. Распахнул глухие, ранее неразличимые в полутьме, ставни, впустив яркий солнечный свет, погасил ставшую ненужной лампу.

Пододвинул поближе к окну стул, на котором недавно сидел Ибрагим, и прямо на подоконнике разложил две бумаги — письмо, прибывшее с караванщиком, и его расшифровку.

Во имя господа единого и милосердного!

Разведкой Османской империи получена информация о планируемом направлении Департаментом внешних сношений Галлии в Стамбул в качестве первого секретаря посольства виконта д,Оффуа.

О нем известно следующее.

В сентябре лейтенанту военной разведки Галлии шевалье д,Оффуа был пожалован титул виконта. Тогда же он принял истинную веру, пройдя все предписанные ритуалы. С тех пор строго следует всем наставлениям Великого Пророка.

Причем король отнесся к этому совершенно равнодушно. Более того, не последовало никакой реакции со стороны церкви.

Почти сразу после смены религии д,Оффуа женился также по канонам истинной веры.

Супруги ведут замкнутый образ жизни, что, впрочем, не редкость среди новобрачных. Проживают в особняке, приобретенном виконтом накануне свадьбы. Особняк невелик, расположен на окраине Парижа.

За какие заслуги простой лейтенант был удостоен столь высокого титула и почему смена религии и женитьба на девице, следующей по пути Пророка, была фактически одобрена и светской, и церковной властью Галлии, достоверно не известно. Высказываются предположения столь нелепые, что я не смею отвлекать на них Ваше внимание.

Однако достойной информацией можно считать подслушанный разговор двоих сотрудников разведки империи, из которого следует, что женой виконта является дочь погибшего шесть лет назад паши Туниса Зафира Эль Хади.

В этом случае Делал является сейчас единственной законной наследницей Эль Хади. И недавно она разыскивалась стражей по всему Тунису. Поиски не увенчались успехом. Возможно, они велись на основании недостоверной информации, но не исключено, что девушке удалось бежать. Руководство разведки империи склоняется ко второму варианту.

Как следовало из разговора, отъезд д,Оффуа и его жены в Стамбул запланирован на октябрь будущего года.

Об изложенном действующего тунисского пашу известил личным письмом великий визирь империи.

Подписи под письмом, как обычно, не было. Зачем? Этот шифр использовал лишь один человек, духовный сын, с великим трудом устроившийся на службу к ближайшему советнику тунисского паши. На должность незначительную, но дающую доступ к важной информации. Такой, как, например, вот эта.

А передал письмо Ибрагиму известный в Стамбуле торговец редкими снадобьями, привезенными из далекой страны Чань. Дарящими неземное блаженство тому, у кого они есть, и адовы муки тому пристрастившемуся, у которого их не окажется в нужный момент.

1. Фенек — пустынная лиса.