Атомное комбо

42 глава

Тонкость его плана так и осталась непостижима для нас.

Возможно, Дагер ждал смены караула. Или ему нужно было занести нас в базу данных и засветиться с нами везде, где только можно.

Но покинули мы "поле боя" комиссара через чёрный ход, оказавшись на частной парковке, где одиноко стояла новенькая машина. Небольшая, но шустрая, как пуля. Чёрный корпус, красный салон — мог ли кто-нибудь придумать сочетания цветов отвратительнее? Натуральный гроб.

— Сам выбирал?

Приятно удивлённый моим интересом Дагер поспешил ответить:

— Это подарок.

Я не спросила "от кого?", не потому что ожидала услышать незнакомое имя. Напротив, я боялась услышать единственное знакомое.

— В честь твоего предательства?

— Юбилея.

"Да что с тобой такое?" — в который уже раз за сегодняшний день подумала я. Он отвечает на любой вопрос, словно даже моя ненависть и презрение для него — хороший знак. Возможно, настоящей пыткой стало бы безразличие, но я знала, что не настолько сильна, чтобы игнорировать его.

С другой стороны, сколько можно наступать на одни те же грабли? Называю его предателем, как когда-то называла Николь шлюхой, и думаю, что его это заденет.

А что заденет? Ответит ли он мне и на этот вопрос, решись я его озвучить?

"Отгадай загадку, Дагер. Что поставит тебя на колени и заставит корчиться, как от боли, но не боль?"

Боль — банальность, а для Ранди — вообще миф. Страх? Комиссар сидел всю дорогу спиной к Атомному и не обернулся, даже когда мы сняли друг с друга наручники. Хотя, конечно, едва ли эти цепи что-то решали.

Когда машина покинула черту города, я, по всей видимости, почувствовала себя в безопасности, потому что вспомнила о голоде. И это яростное желание насыщения не позволяло мне насладиться предвкушением скорого воссоединения с утраченной семьёй, хотя мне хотелось думать только о них. О женщине-героине и мужчине-перебежчике, которого я привыкла считать героем.

Лежащую на животе ладонь я подняла к груди, вдавливая застёжку ордена в тело. Мне казалось, моё сердце взорвётся, если я увижу Свена в чёрном. Я была к этому не готова.

Вся эта поездка с каждой минутой напоминала мне падение, как если бы я приближалась не к дому, а к земле. Закрою ли я в последний момент глаза? Закричу? Пойму ли, что хуже ещё не бывало? Как бы там ни было, даже "хуже не бывало" было бы лучше, чем то, что я обнаружила по прибытии.

Едва Дагер заглушил мотор, я вылетела из машины, неоправданно громко хлопнув дверью. Задрав голову, я оглядела дом: два этажа, покатая крыша, чёрные квадраты окон. Либо в этих стенах не было ни одного человека, либо нас никто из них не ждал. Гарри решил устроить полубрату сюрприз?

— Сейчас я открою, — крикнул мне Дагер, когда я взошла на крыльцо, стукнув кулаком в дверь. Так обычно бьют противника, а не извещают о своём приходе.

Я не хотела, чтобы мне открывал он. Это обязанность полубрата. Это он должен был стоять на пороге, незаслуженно живой, но всё-таки не мёртвый, и встречать меня с распростёртыми объятьями.

Но он не встречал, поэтому мне пришлось посторониться и позволить Дагеру вставить ключ в замочную скважину и провернуть — быстро, дважды. Он пропустил меня вперёд, шагнул за порог сам, а потом согнулся пополам от удара в живот. Вняв моей просьбе поберечь правую руку, Атомный ударил Дагера левой.

Свет лился с улицы в коридор. Я видела как комиссар, покачнувшись, прислонился плечом к стене и медленно сполз вниз. Присев рядом с ним, Ранди наклонился к его лицу и прошептал то, что я не замедлила перевести.

— Он говорит, что если ты ещё раз наденешь на меня наручники, станешь приказывать или заставишь делать что-то, чего я не хочу, он убьёт тебя. — Дагер с трудом поднял голову. — Не смотри так. Ты прекрасно знал, на что подписывался, вытаскивая нас.

Слова давались мне через силу: голос охрип, и я ещё не привыкла смотреть на Гарри сверху вниз.

Чего ты добился своим предательством, хотелось бы мне знать? Ты лежишь здесь, одинокий и беспомощный, в этой проклятой форме, в этом пустом доме, и выслушиваешь угрозы от той, кто обязан тебе жизнью. Останься ты верен, — родине, присяге, мне — тебя бы не посмел никто и пальцем тронуть.

— Согласен, вот только… бить меня в моём собственном доме, — проговорил комиссар, — это уже моветон.

"Его собственный дом", чтоб меня. Он с самого начала не собирался устраивать нам трогательное семейное воссоединение. И чтобы показать, кто здесь на самом деле устанавливает правила, ему даже не нужно было подниматься с колен. Ну и что это такое? Месть? Или же он счёл, что мой вид травмирует потерявшего всякий страх Свена? Как будто в этом мире могло быть что-то отвратительнее их собственной подлости.

— Чёрт возьми, Ранди, он прав, — тем не менее согласилась я. — Такое поведение не подходит людям чести.

Как перворождённый и, вдобавок, клятвопреступник, он не смел учить меня манерам, но зато имел на это все права как старший и как хозяин дома.

На лестнице заскрипели доски, заставляя Дагера о чём-то вспомнить.

— Давай-ка я зажгу свет…

— Что такое? Боишься темноты? Я думала, чёрный цвет — твой любимый.

Подняв голову, я наблюдала за тем, как робко, словно ещё веря, что не выдала своего присутствия, со второго этажа спускается женщина. В светлой ночнушке, побелевшая от страха, она выглядела, как призрак. Материальность её образу добавляла лишь кочерга, которую она сжимала обеими руками.

— Похоже, твоя прислуга приняла нас за грабителей.

Я не сказала "подружка" или "любовница", потому что женщина была большегрудой и темноволосой, а я хорошо знала сексуальные предпочтения Дагера. Она совершенно не была похожа на маму, а значит, состояла в других отношениях с хозяином дома. Чисто профессиональных.

— Не нужно! — выпалил Дагер, когда Ранди выпрямился, словно почуяв новую добычу. — Не трогайте её. Она не при чём. Даже не понимает вас…

Странно, что он боялся именно за её безопасность, ведь, казалось бы, это наши руки были пусты.

— Ничего, я могу и на ирдамском рассказать ей, кто тут больший преступник.

Другое дело, что разбитое лицо её нанимателя помешало бы ей поверить в правду. Хотя едва ли мы с Ранди после карцера выглядели лучше: нас можно было бы принять за жертв, если бы не наша тёмно-синяя испорченная форма.

Я оттянула зачерствелую ткань от груди, досадуя на то, что за всё это время она не стала частью наших тел, и "раны" на ней никогда не затянутся. Что сегодня, сняв её, я сниму её навсегда.

Тем временем, увещевания Дагера как будто дали свои плоды: он пустил в ход всё своё обаяние, что-то на ходу сочиняя про неожиданную встречу, пьянку и драку.

— Вильма покажет вам дом… — Он счёл момент подходящим для подобной ерунды.

— Отличная идея. — Я тоже заговорила на ирдамском, поддерживая его нелепую игру. — Ванная наверху, да?

Когда я взошла на первую ступеньку лестницы, Вильма крепче сжала своё оружие. И посторонилась, когда следом за мной двинулся Атомный.

— Здесь две ванной комнаты и душевая, — кинул мне в спину Гарри строго, но беспомощно.

— Не хотим стеснять тебя, — ответила я, не оборачиваясь. — Нам хватит и одной.

Дагер был офицером, но солдатом так никогда и не стал, поэтому ему было невдомёк, что понятие "личное пространство" в армии отсутствует. Котелок, постель, аптечка, даже женщина — там всё было общим. Неужели, привыкнув за эти почти два года делиться всем на свете, мы с Ранди могли не поделить ванну? И уж тем более Гарри не стоило тревожиться за мою непорочность. Не скажу, что мы с Атомным потеряли всякий интерес к телам друг друга, но тогда мы были слишком измождены, чтобы уделять им должное внимание.

Я помогла ему раздеться, как когда-то в госпитале он помогал мне одеваться. Я потянулась к крану, он наклонился за измятой пачкой сигарет. Я включила воду — он чиркнул зажигалкой и закурил. Мы сидели в ванной друг напротив друга. Вода стекала у меня по плечу, дым закрывал вуалью его лицо.

Мне хотелось развить эту мысль (о родстве противоположностей) и дальше.

Для меня война закончилась. Для Ранди же она не закончится никогда. Глядя на него, я поняла, что превосходство противника не смущает его. Он оказался на вражеской территории, а выглядел, как лис, забравшийся в курятник, хотя едва ли такое стечение обстоятельств можно назвать удачным. Ведь, спасая, Дагер невольно обрекал меня на пытку худшую, чем голод и боль. Смотреть на пустой потолок карцера было приятнее, чем на достаток комиссара и его чистенькую, миловидную служанку. Хотя бы потому, что первое соответствовало логике, а второе не лезло ни в какие ворота.

Пока он благоденствовал, мы умирали изо дня в день. Пока его служанка нежилась в этой самой ванне, мы захлёбывались грязью и кровью. И этот момент разве не самый подходящий для того, чтобы поставить, наконец, всё на свои места? Подлецы и лицемеры должны быть несчастнее людей чести, это в рамках справедливости.

— Ты внушаешь мне собственные мысли? — предположила я, прислоняясь затылком к бортику ванны.

— Всего лишь пытаюсь читать твои.

— Ну и как? Получается?

Ранди выпустил дым в потолок.

— Когда-то ты говорила, что ненавидишь его сильнее Митча. Но Митч мёртв, а эта скотина — там внизу, зализывает раны.

— Моя мама…

— Ничего не случилось бы, если бы он вас там не бросил! Никогда бы не подумал, что именно мне придётся тебе об этом напоминать. Чёрт возьми, Пэм, что он успел наговорить тебе?

— Ничего. Я просто вспомнила, что во всех передрягах, в которые они попадали, зачинщиком был полубрат.

— Ты что, шутишь?

— Прошу, не думай, что я на его стороне. Ничего не изменилось, просто… — Я закрыла лицо руками, сползая ниже, прикасаясь своими коленями к его коленям. — Если вся жестокость, на которую я способна, уже будет отдана комиссару, то что останется полубрату? Ведь именно Свен виноват в том, что случилось с нами.

Вероятнее всего, нарушая клятву Родине, Дагер оставался верен клятве, которую ещё будучи сопливым ребёнком дал своему другу. Поэтому истинные мотивы их предательства я могла узнать только у Свена.

— Что бы ты сделал со своим братом, предай он тебя? — удручённая его молчанием спросила я.

— Откуда мне знать? У меня нет и не было никого кроме тебя.

— Тогда, что бы ты сделал, если бы уличил в неверности меня? — Не убирая рук от лица, я следила за Ранди через щель между пальцами.

Его рука дрогнула, роняя пепел сигареты в воду.

— У меня не настолько богатая фантазия.

— Убил бы?

— Не знаю, — обронил Атомный, глубоко-глубоко затянувшись.

— Но захотел бы убить?

— Не знаю.

— А если бы с тех пор прошло шесть лет? Если бы ты всё это время меня не видел и не знал, жива ли я? Ты был бы счастлив меня встретить, потому что я всё-таки жива или потому что у тебя появился шанс отомстить?

— Не знаю, — повторил он в который раз, но без раздражения. — Зато я знаю, что какой-то там брат не мог бы рассчитывать на снисхождение с моей стороны.

— А я, значит, могла бы?

Он пожал плечами. Не потому что затруднялся ответить, а потому что вообще перестал понимать, что происходит. Разве в нашем положении нельзя обсудить вопросы поважнее? Например, что нам теперь делать? Вне армии, без командира Голдфри, который ранее направлял каждый наш шаг, в чужой стране. Ни оружия, ни друзей, ни закона — не осталось ничего, что было бы полностью, от и до на нашей стороне.

— И как бы я могла это снисхождение заслужить?

Неужели гипотетические проблемы важнее реальных? Ранди смотрел на дверь, намереваясь решить сначала реальные. Ведь мы мечтали именно об этом моменте, когда лежали — избитые, голодные и беспомощные — в комнате, присвоенной комендантом Хизелем. Нам выпала такая возможность, и не воспользоваться ей — грешно.

Я убрала ладони от лица и медленно потянулась к крану, чувствуя на себе чужой взгляд.

— Тебе легко быть безжалостным. — Выключив воду, я подобралась к Ранди и обвила его шею руками. — Но что если я начну умолять тебя о пощаде и вспоминать былое? Приплету наше родство. Скажу, что нас воспитывала одна мать, и если не меня, то её ты пожалеть обязан. Что я люблю тебя больше жизни и всё, что я делала, я делала для тебя.

— Это… не оправдание, — прохрипел Ранди, отшвыривая окурок. Он понял цель этого спектакля и теперь был, в самом деле, зол на меня.

— А если бы я перешла к оправданиям?

— Не играй со мной.

— Хотя ты прав, к чёрту оправдания. Я могла бы просто… — Я прижалась ухом к его груди, закрывая глаза. Прислушиваясь. — Могла бы просто напомнить, для кого бьётся это сердце. А потом сделать вот так. — Я чувствовала пульсацию под губами. В стародавние времена принцессы жаловали рыцарям целомудренные поцелуи, так же и я хотела наградить это чуткое, верное и послушное любому моему желанию сердце. — Или так? — Как некогда он отмечал поцелуями мои шрамы, так теперь я напоминала ему их расположение. У ключицы, справа. На плече. У шеи, неглубокий, тонкий, его можно очертить языком. — Ты бы оттолкнул меня?

Судя по тому, как он обвил меня здоровой рукой, прижав к себе, ответ отрицательный.

— Я бы сказала: давай всё начнём сначала. Ты ведь хочешь этого? Дай мне ещё один шанс, пожалуйста.

— А я бы сказал: чёрт возьми, нет, — прорычал Атомный, сопротивляясь из последних сил.

— С чистого листа, Ранди, — упорствовала я, осторожно беря его разбитую руку в свою. — Как будто ничего не было. Ты снова мог бы тайком подсматривать, как я переодеваюсь, а я бы делала вид, что не замечаю тебя. Ты мог бы во сне "случайно" задеть мою грудь. Робко, невесомо, так, что я не должна не только проснуться, но даже заметить этого. Вот так. — Его пальцы осторожно коснулись соска. — Ты мог бы снова впервые поцеловать меня. Как в тот раз, помнишь? На том поле, после того как зарезал Митча. — Когда он потянулся к моим губам, я повлекла его руку вниз по своему животу, и это оказало на него неожиданное действие. Атомный остолбенел. — Или, может, ты хочешь снова прикоснуться ко мне там?

Что-то во всём этом было такое, что лишало его разума, хотя после стольких лет не должно бы. Однако моё тело ещё не было до конца им изучено, и эта несправедливость выводила его из себя. Теперь на пути долгожданного познания стояла только вода. Он просунул руку между моих бёдер и одновременно с тем больно поцеловал меня. Так же, как тогда, после убийства Митча. В ответ я осторожно сжала его запястье, чувствуя, как пальцы скользят по складочкам, почти проникая внутрь. Я выдохнула: "горячо", а он в ответ поцеловал меня так, что стало запредельно жарко. Я простонала: "так… странно. Там, в самом низу", а он уточнил: "когда я делаю так?". Я едва слышно напомнила: "я же просила тебя не утруждать ничем эту руку", а он предложил: "тогда почему бы тебе не помочь мне?". Я сказала "мне страшно", а он попросил: "кончи, пожалуйста, Пэм".

Я закрыла глаза, раскаиваясь в своём необдуманном поведении. Об аллегории уже никто из нас не вспоминал. Да даже о том, где мы находимся.

— Не могу. Не трогай. Хватит. Пожалуйста.

— Кого мне нужно убить, чтобы увидеть это?

— Ч-что?

— Твоё лицо, когда ты кончаешь. Я уже устал представлять. Закусишь ли ты губу, сдерживая стон? Или позволишь мне его услышать? Ты запрокинешь голову и подашься мне навстречу? Или в последний момент захочешь отстраниться и закрыть лицо руками? — Его левая ладонь оказалась на моей щеке, большой палец скользнул по нижней губе. — Я не верю, что ты можешь быть ещё красивее, Пэм. Покажи мне.

Казалось бы, столь невинному желанию ничто не должно было помешать. Если бы он ещё пару раз задел нужную точку, он бы увидел то самое выражение лица, которое так просил продемонстрировать. Если бы я чуть подалась вперёд и решила пососать палец, дразнящий мои губы, кончила бы здесь не только я.

В дверь постучали, но дожидаться ответа не стали. Холод облепил моё мокрое тело, но ещё до того, как Вильма шагнула в комнату, я сидела от Ранди далеко настолько, насколько это позволяла ванна.

Вода билась о бортики, выливаясь через край. Служанка мельком глянула на нас, после чего кинула на тумбу с раковиной чистые полотенца и сменную одежду.

— В этом доме не курят, — бросила она на выходе, хотя хотела придраться совсем к другому. Много к чему, на самом деле, но имела право только к этому.

— Кажется, я знаю, кого мне нужно убить, — пробормотал Ранди, сжимая правую руку в кулак и поднося её к губам.