Атомное комбо

17 глава

Моя внезапно обнаружившаяся ненависть к Дагеру не то чтобы порадовала Ранди, но, безусловно, впечатлила. Он всегда недолюбливал лучшего друга полубрата. Его выводила из себя его уверенная походка, военная выправка, весь вид, с которым Гарри раз за разом переступал порог нашего дома. А ещё его взгляды в сторону нашей матери и надежды с нею связанные. Наверняка Дагер никогда не мог помыслить о подобном: держать эту женщину на руках, вырвать её из лап чудовищ, спасти…

Совершенно внезапно я осознала, что всё в Гарри Дагере, что когда-то вызывало восторг и зависть, стало отвратительно мне. Я хотела его боли, но при этом понимала, что итогом её не должна стать смерть. Если он спас мою мать, если он, в самом деле, обезопасил её, окружил заботой и уютом, я не могла поставить его в один ряд с Митчем, Саше и Батлером. Мы не могли убить его.

Хотя и мой отец, и полубрат, и государство считали, что простить можно всё, кроме предательства.

— Дагер? — переспросил тихо Ранди в тот раз, убрав ложку ото рта. — При чём тут… — Его проницательные зелёные глаза сощурились. — Он был здесь? — Развив мысль дальше, он глухо зарычал: — Что он сделал, Пэм?

Я обессиленно упала на подушки. Я ничего не рассказала ему в тот раз. Мне всерьёз казалось, что моё и без того паршивое состояние здоровья усугубиться от воспоминаний о вероломстве человека, которого я привыкла считать самым честным, самым смелым, самым… самым. Мир утратил ещё одну, казалось ранее нерушимую, опору.

С этой историей пришлось подождать пару дней, и, несмотря на очевидное нетерпение, Ранди боялся меня торопить. Скорее всего, он опять видел во всём, что со мной случилось, собственную вину.

Ублюдок был здесь? В этом городе? В этом самом доме? Так близко… Я мог дотянуться до него. Если бы не оказалось под рукой оружия, я вгрызся бы ему в горло. Он заслужил это, ведь…

— Он заставил тебя страдать, — тихо ярился Атомный. Эта мысль мешала ему заснуть.

— Это ещё ничего, — ответила я. — Хуже, что он даже не понял этого.

— Значит он теперь один из них?

— Просто развернулся и ушёл.

— …сам сделал свой выбор.

Иногда нам достаточно было просто держаться за руки, чтобы понимать друг друга с полуслова. Но некоторые вещи мы хранили в секрете друг от друга.

Так, например, Ранди скрывал правду о маме. Он знал, что она жива, что её держал у себя майор Эмлер — ещё один грязный выродок, обречённый на мучительную смерть. Так я, испытывая его терпение, молчала о подробностях нашей встречи с Дагером. Пока однажды в комнату не зашёл подполковник Хизель с очередным щедрым предложением.

Нельзя сказать, что комендант частенько к нам заглядывал, даже с учётом того, что это была его комната. Самое безопасное место в Раче он предоставил мне. Конечно, неспроста. После визита ревизора положение Хизеля стало очень шатким, как в Раче, так и среди воинской элиты Ирд-Ама. Потеряв в лице комиссара ценного союзника, проигнорировав приказ начальства, он рисковал попасть под трибунал. Если только стремительно подбирающиеся к городу войска Сай-Офры не прикончат его раньше.

Хизель начал обдумывать возможные пути отхода — как реальные, так и метафорические. Кто мог помочь ему сохранить не только жизнь, но и погоны? Из его соображений арифметически следовал лишь один ответ — тайнотворец. Только с ним он сможет выбраться из окружения и, объявившись в Ирд-Аме, умаслить верховное командование достойным подарком.

Мы нужны были ему, и видеть его теперь, улыбающимся против воли, с елеем в голосе и фальшивой теплотой в глазах, было уже половиной нашей мести.

— Смотрю тебе уже лучше, — проговорил Хизель, приближаясь к кровати. Руки он держал за спиной. — Ты очень крепкая девочка. Это хорошо, это пригодится в связи с последними событиями… — Он кинул на Ранди быстрый взгляд, стараясь не придавать значения тому, как Атомный приподнялся на кровати. Словно зверь, готовый к прыжку. — Нам вдвоём будет легче заботиться о тебе. Да, в одиночку вам отсюда далеко не уйти. Вы будете натыкаться на посты, придётся постоянно искать обходные пути, тогда как я…

Я его не перебивала и даже не пыталась разгадать смысл его запутанной речи. Меня интересовало лишь то, что он держит за спиной.

Оружие?

— Партизаны взорвали железнодорожный мост, — продолжал сбивчиво комендант, косясь на заколоченное окно. — Теперь, мы фактически отрезаны от союзных войск. Ни подкрепления, ни боеприпасов, ни продовольствия, хм… Кое-что сюда доставляется авиацией, посылки сбрасываются прямо с воздуха. Я знаю, так не может продолжаться вечно. Как только враг подтянет артиллерию к городу, самолёты станут уязвимы. К слову, вы, наверное, не знаете, но они идут сюда не спасать вас, а убивать нас.

Не то чтобы в моих глазах зажглась надежда, но даже вероятность оной развеселила коменданта.

— Думаете, если они войдут в город, то вы будете спасены? Ха-ха-ха! Все те, кто находился под оккупантами, будут уничтожаться наравне с этими самыми оккупантами. Вы теперь "ненадёжные". Вас казнят, как изменников родины свои же. А знаете за что? За то, что вы отказались эвакуироваться и не сдохли, когда сдохло большинство. — Хизель приблизился ещё на шаг, заглядывая мне в лицо. — Особенно это касается "дваждырождённых". Почему убили всех, кроме тебя? Разве это не подозрительно? Ты прислуживала врагам. Ты жила под одной с нами крышей.

— Я убью его, Пэм? — прошептал Ранди. Его голос дрожал, словно всё внутри у него зудело от нетерпения. — Сейчас самое время, так ведь? Позволь мне…

Я сплела наши пальцы под одеялом.

— Но я не такой. — Голос подполковника внезапно смягчился. — Я хочу спасти тебя. Увести тебя отсюда. К себе домой. Там безопасно и очень красиво. Ты когда-нибудь была в Ирд-Аме? — Я покачала головой, и комендант растолковал этот жест на свой лад. — Тебе очень понравится там! Я покажу тебе свой дом, познакомлю с матерью и сестрой. Ты такая умница и красавица, они будут от тебя без ума!

Ещё немного, и мы все дружно захлебнёмся в этом море слащавой лжи.

— Моя мать божественно готовит, а сестра выращивает в саду розы. У неё есть дочка, ей тоже десять. Вы подружитесь. — Оказавшись у самой кровати, Хизель достал из-за спины… куклу. — Вот, погляди, что я для тебя нашёл. Я давным-давно подарил Лизе похожую. Нравится?

Я посмотрела на грязное лицо куклы, на её замызганные белые кудри. У неё не хватало глаза, но руки и ноги были на месте

— Очень, — ответила я, и Хизель положил её на подушку рядом с моей головой.

— Всё, что случилось с тобой… Ты не виновата в этом, Булавка. — Он присел передо мной. — Я хочу, чтобы ты поверила мне. Теперь всё будет иначе. Ты ведь хочешь уехать отсюда?

Как наивно, подполковник, верить, что это ещё возможно. Вы забыли, что Ранди сказал вам? Переступив порог этого дома, вы миновали точку невозврата. Вы так стремились сюда, вы праздновали здесь победу, вам покорилось это место, как вы того и хотели. Оно должно было стать вам дороже дома. Возрадуйтесь, господин комендант. Вы здесь костьми ляжете.

— Очень, — повторила я, и прозвучало это правдоподобно хотя бы потому, что такой ответ был логичен. А ещё потому что на него надеялся комендант. — Ваша сестра… как её зовут?

— Кристина. — Он поддался секундной слабости, нахмурившись, как от боли. Значит, всё-таки кое-что в его словах не было ложью. — Её зовут Кристина.

— Она не будет против?

— Что ты! Она души не чает в детях. Вот увидишь, она… — Хизель задумался, глядя на меня, на Ранди. — Она сможет заменить тебе потерянную семью. И я…

Я не теряла свою семью, господин комендант. Её у меня отобрали.

— Думаю, что я мог бы… Не важно. Поговорим об этом, когда выздоровеешь. — Выпрямившись, Хизель оглядел комнату. — Тут довольно мрачновато, да? Принесу сюда граммофон. Я привёз с собой много модных пластинок. Ты ведь любишь музыку?

— Очень.

Вскоре он ушёл, но пред этим расщедрился до такой степени, что пообещал мне ещё и горячую ванну.

Страх сделал его изворотливым, скользким, как мыло. Ловушка захлопнулась, Хизель не успел из неё сбежать, и теперь он лез во все щели: юлил, лгал, льстил… Он знал, что мы хотели услышать, и сказал это. Мол, мы несчастные жертвы, и нашей вины в происходящем нет. Что такая жизнь не навсегда, что мы заслуживаем лучшего.

Я долго смотрела на покалеченную куклу. Ничейная, уже никем не любимая игрушка… Что-то символичное…

— То, что он сказал, важно? — На самом деле, Ранди хотел знать другое: почему комендант опять вышел из комнаты на своих двоих? Не слишком ли много дней ему нами отпущено?

Терпение Ранди было на исходе. Он засыпал с мыслями о мести, хотя обычно в его возрасте мальчишки грезят о машинах, красотках и кое-какой наличности в кармане.

— Он сказал… — Я покачивала куклу вперёд-назад, следя за тем, как закрывается и открывается её единственный глаз. Внутри её головы катались какие-то мелкие шарики. — Сказал, что хочет отплатить нам той же монетой. Он так долго гостил в нашем доме и теперь приглашает нас к себе.

— Решил дезертировать, значит.

— Но без тебя он не будет даже пытаться. Атомный, он так боится потерять тебя.

Так и есть: комендант не мыслил возвращения без своего главного трофея. Суля мне модные платья и сладости, Хизель на самом деле покупал Ранди. Я должна была продать его за эфемерные надежды на новый дом, уют и сытость. А потом, по прибытии в Ирд-Ам, Хизель обменял бы нас на собственное помилование.

— И какова моя цена?

— Выпечка его матери, розы его любвеобильной сестры и дружба его племянницы. — Я проложила куклу на запылённую прикроватную тумбу. Похоже, с некоторых пор служанки сюда заходили крайне редко, и дело тут не в их лени или нехватке времени. — Мир, дом, вкусная еда, детство…

— И ты передумала? — мрачно спросил Ранди, словно боясь, что показушная забота коменданта могла сбить меня с толку.

— Похоже, что я жажду его благосклонности? Любви? — Я глядела на запертую дверь с полуулыбкой. — Думаешь, мне нужен он, его мать или сестра? Мне плевать на них. Мне никто не нужен. Мне уже никто не нужен, кроме тебя.

Ранди повторил мои слова, как молитву, нависая надо мной.

— Пока мы вместе, мы бессмертны.

И в связи с последними событиями, это звучит более чем правдоподобно. Я выжила. Снова.

— Ты не умрёшь, Пэм, потому что я никогда не допущу этого, — прошептал он, наклоняясь так, что мы соприкоснулись лбами. — Я не умру, потому что не посмею бросить тебя. Иногда я думаю над тем, почему…

— …мы, созданные друг для друга, так непохожи?

— Почему я — "неприкасаемый", а ты — "дваждырождённая"?

— Почему мы родились от разных родителей?

— Меня не понимала родная мать, тогда как ты, казалось, ещё до рождения…

— …мы должны быть хотя бы родственниками…

— …братом и сестрой…

— …близнецами…

— …одним целым. И иногда, глядя на тебя, мне безумно хочется… — Ранди положил голову мне на плечо, и я к собственному ужасу поняла, что на этот раз не могу закончить его мысль. Казалось, я знала его от и до, но теперь не имела не малейшего понятия, чего он хочет. О чём ещё он может мечтать? — Но я этого никогда не сделаю… Я понимаю, что это неправильно.

Неправильно? Неужели для нас — малолетних убийц, мусора под ногами худших из людей — "чёрных" — ещё может что-то значить это слово? Пред чем мы отступаем? Что для нас навсегда останется под запретом?

— Скажи, Ранди. Скажи.

Он резко отстранился, распахнув глаза. Ещё секунду назад Ранди казался измученным и слабым. Одна единственная мысль изводила его, утяжеляла дыхание, сбивала ритм сердца. Что-то похожее на злость, но совершенно ей противоположное

— Я… не могу думать об этом, — пробормотал он, сползая с кровати. — Смотря на тебя, лежащую здесь, я вспоминаю этого надменного, заносчивого ублюдка. Этого грёбаного предателя. Мне нужно знать, что он делал тут. С тобой, в частности.

— Ничего. Он даже не поздоровался.

— Мне этого недостаточно.

Мы испытывали терпение друг друга упрямым молчанием и пристальным взглядом. Мы опять закрылись друг от друга. А потом в дверь робко постучали, и женский голос оповестил меня о том, что ванна, обещанная мне комендантом, готова.

Стараниями неизвестного солдата (мир праху его) я разучилась ходить. Смешно сказать, но я едва справлялась с движениями, которые в совершенстве освоили годовалые дети. Будь прокляты эти подробности, но я даже не могла самостоятельно добраться до туалета. Поэтому, когда дело дошло до водных процедур, мне понадобилась посторонняя помощь.

Не думаю, что с некоторых пор нянчиться со мной стало для Ранди в тягость, но кое-что всё-таки изменилось: он краснел, прятал глаза и косился на дверь, когда дело доходило до помощи личного характера. Он раздевал меня, стараясь не касаться кожи.

"Что это?" — гадала я, глядя на него сверху, пока он возился с моими брюками. Страх причинить боль? Отвращение? Смущение?

В самом деле, Ранди, природа жестока. Она ищет гармонию в противоположностях, поэтому и дала нам два разных тела.

Оказавшись в ванне, я опустилась в воду по шею. Мама… я помню, она не вылезала из этой комнаты часами, блаженствуя после очередных изматывающих гастролей.

— Я буду за дверью, — сказал Ранди, укладывая одежду на комод. — Позови меня, когда закончишь…

Заботится о моём личном пространстве? Очень своевременно и уместно.

— Возьми мыло, — попросила я, указывая на полки с туалетными принадлежностями.

Ранди подчинился и, прежде чем протянуть мне, поднёс его к носу, втягивая в себя коричный, пряничный запах. На его лице застыла блаженная улыбка, которая исчезла сразу после слов:

— Можешь приступать.

Что за взгляд? Ты сто раз видел это тело. Оно стало лишь немного уродливее. Пара синяков — это то, что выводит тебя из состояния равновесия? Ну, ладно, их чуть больше, чем "пара"…

Даже не пытаясь скрыть своё недовольство, Ранди пододвинул ногой табурет к изголовью ванны. Он сел позади меня, чтобы я не могла его видеть.

— Заботиться о тебе — единственное, чего я хочу, Пэм. Тебе не нужно просить меня об этом. Я всё сделаю и сам. — Его руки оказались на моей шее, скользнули вверх, под подбородок, надавливая, вынуждая откинуться назад, запрокинуть голову и посмотреть на него. — Но, пожалуйста, не играй со мной.

— Зачем бы мне это понадобилось?

— Она поступала так же. Она любила играть. С ублюдком-Дагером в том числе. Помнишь, как он краснел и заикался? Смотреть на это было, в самом деле, забавно, — прошептал он, удерживая мою голову в своих ладонях. — Ты ещё не понимаешь этого, но ваше сходство…

— Не вспоминай о ней и этом подонке вместе! — Только по отдельности: либо о ней, либо о Дагере. Никак иначе. — Не хочу даже думать о том, что он когда-то имел наглость смотреть на неё, говорить с ней… В иные моменты мне казалось, что она относится к нему благосклоннее, чем ко мне, и как он распорядился этой благосклонностью?

— Расскажи мне. — Ранди мягко, но всё же приказывал мне. — Расскажи, что видели эти глаза.

Прижавшись виском к холодному бортику ванны, я долго собиралась с мыслями. В наступившем молчании Ранди намылил мою голову, распространяя сладко-пряный запах по коже. Его пальцы несколько раз возвращались к маленькому углублению в основании шеи, которое, очевидно, его влекло. Хрупкость плеч и это маленькое, беззащитное место между ключицами, где скапливалась пена…

— Что видели? — переспросила я едва слышно. — Гарри Дагера во вражеской форме. Он явился в наш дом, жал руки Хизелю, Эмлеру, другим… Меня чуть не стошнило. Он в этой форме, говорит на одном с ними языке. Добровольно поставил себя в один ряд с худшими людьми и выглядел довольным. Таким гордым. Он сел за один с ними стол, ел с ними и поддерживал каждый проклятый тост. И даже не взглянул на меня. До тех пор, пока я…

Руки Ранди сжались крепко на моих плечах, как будто удерживая от падения.

— Ха, вообразила себя подрывником-смертником. — Я ударила по воде. — Хотелось напоследок причинить ему хоть каплю неудобства. Хотя бы каплю…

— Нет, он заслужил намного больше. — В его голосе нежность мешалась с бешенством. Ранди думал о Дагере, прикасаясь ко мне. — И он получит то, что заслужил, обещаю.

— Это было глупостью. Не месть, а какое-то ребячество. Когда мне было пять, я могла вымазать его лицо грязью и сказать, что это камуфляж. Раньше Дагер бы просто посмеялся, это казалось ему забавным. А теперь? Он знал, что меня забьют до смерти и просто сказал "не здесь".

— Совсем скоро он будет валяться у нас в ногах, умоляя о прощении.

— Даже если он не узнал меня, — продолжала я. — На его глазах избивали ребёнка, а он даже бровью не повёл. Ему было всё равно.

— Безразличие — меньшее, в чём он согрешил.

— Этот чёртов предатель… зачем он вытащил меня из реки в тот раз? Чтобы показать, каким он станет через десять лет?

— Ненавидь его, Пэм, — прошептал Ранди. Его руки скользили по груди к впалому животу. — Ты только ненавидь его, а остальное оставь мне.

— Я хочу его боли. Хочу, чтобы он страдал и унижено звал на помощь. Как я в тот раз. — Я закрыла лицо руками, но Ранди отстранил их, прося:

— Не прячься от меня.

— Было так больно… Мне никогда ещё не было так больно… А он сидел совсем рядом… просто встать и сделать несколько шагов… Он мог остановить это, если бы захотел. Хватило бы одного его слова.

— Даже после того, что ты увидела, ты продолжала считать его героем? — спросил Атомный, наклоняясь вперёд, поворачивая мою голову к себе. — Думала, он опрометью броситься за тобой, когда поймёт? Как в тот раз. Без раздумий. Не ожидая крика о помощи.

— Да.

Ведь таким я знала Дагера на протяжении без малого десяти лет. С тех самых пор, как я только начала осознавать себя, он виделся мне самым храбрым и честным из мужчин. За один час в таком запросто и просто не разубеждаются.

— Зря. Ты не учла кое-что очень важное, Пэм. На этот раз у него был другой зритель, перед которым он хотел показать себя с лучшей стороны.

За моим молчанием крылся вопрос.

— Тогда, на реке… он делал это не для тебя, а для твоей матери, — пояснил Ранди. — Он хотел стать героем только для неё. Дагер ведь…

Был по уши в неё влюблён. И это все знали. Даже Свен.

— Одна, без неё, ты превращаешься в самого обычного ребёнка. Ты не нужна ему такая.

Я отвела взгляд, процедив сквозь зубы:

— Мне и не нужно быть ему нужной. Мне никто не нужен. Только ты.

Ранди встал на колени, опустив локти на бортик ванны по обе стороны от моей головы. Кончики его пальцев касались воды. Он прижался виском к моему виску.

— Это главное. Нет ничего важнее, Пэм. Ты нужна мне, я нужен тебе, а весь остальной мир может катиться к чёрту. Пусть убивают, предают, лгут, жрут друг друга живьём. Я даже не замечу этого.

Не то чтобы его философия была приемлема, но понятна… да, она была понятна мне. Мир или война — какая разница? Нас предал первый, вырастила вторая, и нельзя сказать, кто из них более жесток. Мы никогда ни в чём не могли быть уверены, кроме одного. Что мы всегда будем вместе.