Арзюри. Книга 2. Данк

Глава 22. Путь к морю

Магда проснулась на плоту. Солнце только готовилось выглянуть из-за горизонта, но пока вокруг плота сгустились предрассветные сумерки. Вначале девушка решила, что продолжается сплав по реке в погоне за Соровым. Но потом обнаружила, что спала в спальном мешке. И в палатке. Ничего этого в тот раз у них с Марком не было.

Выбравшись наружу, она убедилась, что плывет не на маленьком плоту, а на большом. И кто-то из участников похода уже хлопочет с завтраком. Или ужином. Кому как.

— Добрейшего утра, прекрасная Марта! — поприветствовал ее Назим.

Она обернулась. Назим обрабатывал дымилкой корму.

— Как я сюда попала?

— Не знаю, — пожал плечами тот, не отвлекаясь от работы. — Люди говорят, пришла, забралась в палатку и уснула. Для Алони нашли другой спальный мешок, так что все в порядке.

Магда задумалась. Была у нее такая особенность — она совершенно не переносила спиртное, которое отключало ее сознание, а дальше делала вещи, которые потом не могла вспомнить. Но ведь вчера обошлось без веселящих напитков?

— Ничего не помню. А ты не знаешь, вчера на проводах кто-нибудь пил алкоголь?

Вопрос был понятен. На Арзюри так и не научились изготовлять спиртное. Не одно десятилетие люди ставили опыты со всем, что растет, но местные травы и плоды категорически отказывались бродить. Так что спиртные напитки привозилось с Земли чуть ли не «контрабандой», потому что каждый раз хоганы возвращенцев забивались до упора, так что для бутылочки-другой там просто не оставалось места.

— А как же, было. Я и привез. Много не смог, но пакетик красного вина все же протащил. И подарил вчера нашим прекрасным дамам.

Кивнув, Магда отправилась под тент. Теперь все стало понятно. Но как она умудрилась выпить вино даже не заметив этого? Вроде бы угощались они с Идой и Софи только травяным чаем с добавками шалфея, который кто-то привез с Земли для опытов Химика, но тот так и не нашел ему применения, передав на кухню для ароматизации блюд.

— О! Магда! Уже проснулась! Я скоро тоже пойду спать, вот только поужинаю, — своей быстрой отрывистой скороговоркой заговорила Алони.

— Кому ужин, кому завтрак, — проворчала Магда, наливая из кувшина уже заваренный чай.

— Ты вчера пришла и легла. А девочки тебя будили-будили, но не разбудили. И тогда пошли в лагерь и собрали тебе большую сумку. Она где-то на носу стоит, спроси у Сорова.

Уже легче. Магда была не слишком прихотлива, но просить белье и одежду у остальных путешественников ей было бы неловко.

Когда Вадим проснулся, она уже вовсю продымливала бревна — при наличии тента было решено плыть и днем, а сегодня, к тому же, было пасмурно, так что солнце не мешало спящим в палатках. Что, впрочем, не препятствовало речной растительности атаковать плывущий по реке плот, они откуда-то знали, что где-то там, за облаками, уже разгорелся день.

— Рад, что ты все-таки решила с нами поехать, — сказал Вадим.

— О! Какие люди! Вот сюрприз, так сюрприз, — Телиг, счастливо улыбаясь, обогнул Вадима и кинулся обнимать Магду.

Благодаря этой выходке — домашней заготовке — глаза мужчин при первой встрече не пострадали.

* * *

Романтических свиданий под двумя лунами у Вадима с Мартой так и не получилось. Роли на плоту с самого начала распределились по сменам, довольно стихийно, так что девушка, проспавшая всю первую ночь пути, так и закрепилась во второй смене, тогда как ему досталась третья — день и вечер.

Сутки на Арзюри составляли чуть меньше двадцати трех часов. Часовщик Миха сумел наладить производство наручных ходиков, отрегулировав их примерно на это время и разбив на привычные двадцать четыре часа. Ход их не отличался точностью — у кого-то стрелки спешили, у кого-то отставали, но раз в две недели все обитатели лагеря собирались и устанавливали единое время. В сущности, здешняя жизнь не требовала точности до секунды, так что ориентировались чаще по восходам и заходам солнца, чем по точному времени. Традиционно первой сменой считалась самая плодотворная ночная — с десяти вечера до шести утра, вторая обычно называлась утренней и длилась с шести утра до двух часов дня, а «вечерняя» — с двух до десяти. Этому порядку следовали и на плоте.

Пока похититель и похищенная опасливо сторонились друг друга, в атаку пошел Телиг, намертво прилипший к Алони, которая была ошарашена его натиском.

— Солнышко мое, пойми, я в это путешествие-то собрался лишь после того, как узнал, что ты тоже едешь! — убеждал он ее. — С первого взгляда, как тебя увидел, так и пропал. А ты почти всегда в тех же бригадах, что и я работала, так что я понял, что не безразличен тебе. Скажи, ну скажи, что я тебе нравлюсь!

Лысая макушка Телига посверкивала в лунном свете, борода забавно прыгала, а выражение лица было самым умилительным, но Алони никак не могла поверить, что он говорит всерьез — порой слава весельчака и балагура бывает некстати. И решиться сказать ухажеру, что в одних бригадах они работали только потому, что в них же работал Данк, девушка не смела. Но Телиг был довольно настойчив, работы ночью было меньше чем днем, ведь не нужно было работать с дымилками, так что времени для задушевных разговоров и песен под гитару у них было гораздо больше, чем у Вадима с Магдой.

Под тентом днем и на носу плота ночью часто велись увлекательные беседы. Люди рассказывали друг другу о своем пути к хогану, о детских воспоминаниях, о забавных случаях из местной жизни. Но если в такой компании оказывался Соров, то разговоры чаще всего крутились вокруг различных научных штук, послушать о которых было всем интересно.

Так случилось и через пару недель после отплытия, когда посреди ночи на носу плота собралась небольшая компания путешественников. Их голоса разбудили только что задремавшего Вадима, который, не желая пропустить что-то интересное, выбрался из спального мешка и присоединился к компании.

— Почему ты называешь лес зачарованным? Это же сказочная терминология. Ты ведь ученый, тебе должно быть не до сказок, — спросила Нанни, одна из девушек, возвращающихся в Ущелье.

— Наука — это всегда сказка, — удивился Соров. — Всегда. Если ученый ищет что-то, то на грани между фактом и чудом. Чудеса — лишь то, что пока не открыли или ученые. Когда откроют, это перестанет быть чудом. Вот ты оказалась на чужой планете. Более того, на Земле осталась твоя точная копия…

— Это я копия, а там осталась настоящая…

— Наукой это не доказано, — отрезал Соров. — А пока не доказано, можешь считать себя настоящей, а ее — копией. Впрочем, это не важно. Копия полная, значит, соответствие полное. Жизнь до перемещения у вас общая. А дальше начинаются расхождения — просто в силу разных жизненных ситуаций. Человек меняется под воздействием внешней среды. Более того, для большинства людей те, кто прошел через инопланетную жизнь, умнее тех, кто остался и никуда не перемещался...

— Хоган делает людей умнее? — восхищенно ахнул кто-то.

— Нет, вряд ли. Хоган дает возможность начать новую жизнь. Обрушивает на мозг человека массу разнообразных и новых понятий, пейзажей, ситуаций, людей. И мозг развивается. Образуются новые связи, отмирают устойчивые конструкции потока, который почти полностью перекрывает человеку возможность для развития. Так что разрушение панциря рутины, мешающей мозгу развиваться, и есть самый лучший и самый полезный эффект хогана.

— Ну, не скажи, здоровье тоже совсем нелишнее…

— Здоровье — это тот фундамент, та питательная среда, которая позволяет мозгу развиться.

— Глядя на наших лентяев, этого не скажешь, — задумчиво протянул Вадим.

— Да, это проблема. Их проблема. Их панцирь оказался слишком устойчивым, не дал пробиться росткам нового. Мозг же по сути своей чудовищно ленивое существо, которое всегда ищет возможности устроиться с максимальным комфортом и максимальной для себя безопасностью.

— Ничего себе безопасность! Лентяев гибнет больше всего!

— Ага! Вот тут-то и фокус. Ленивый мозг, обросший панцирем, уже не может охранять тело. И гибнет вместе с ним.

— Сказки! Ты хотел рассказать о сказках, — напомнила Нанни.

— Да я уже сказал… Вот посмотри… Родился человек. Его кругозор мал. Он видит незнакомые предметы, лица, чувствует незнакомые запахи, ощущает вкус, трогает вещи и людей… Получает информацию. И его кругозор растет. Уже не с булавочную головку, а с горошину. Человек учится говорить, учится читать, узнает о странах и космосе, музыке и стихах, ботанике и черчении… Его кругозор к концу школы уже не горошина, а яблоко. У кого-то выщербленное, у кого-то ровное, но уже довольно большое. Закончил вуз, яблоко еще чуть выросло, но, скорее всего, лишь в одну сторону, часто в ущерб другой, например, разрослись точные науки в ущерб гуманитарным или наоборот, химия в ущерб ботанике, экономика в ущерб астрономии и так далее. Плюс человек уже наработал свои собственные представления о формах существования в этом мире. А дальше он может остановиться на этом, замерев в форме вот такой кривой груши. Все самое важное для выживания в этом мире он уже получил. Тогда он выбирает для себя максимально комфортные условия. Если у него сильно любопытство, то он продолжает расти, становится хорошим специалистом — стремится заполнить недостающие знания, превращаясь либо в шар, либо в шип.

— Как это?

— Шар — это специалист, который знает понемногу об очень многом, его называют энциклопедистом. Или дилетантом широкого профиля, — усмехнулся Соров. — Шип, наоборот, сосредоточивается на какой-то теме, но зато бурит ее гораздо дальше и глубже. Таких называют специалистами узкого профиля. Но и большой шар, и длинный шип, всегда бывают крайне любопытными, просто один рассеивает свое внимание на всем подряд, а второй — только на том, что позволяет углубиться в изучаемую задачу.

— Ты, значит, шар?

— Да, типичный представитель шара, настоящий полноценный дилетант широкого профиля, — Вениамин с улыбкой развел руки в стороны. — Это не личный выбор, а стечение обстоятельств и учителей, подсказывающих, в какую форму тебе лучше превратиться с учетом присущего тебе любопытства. Вот, Данк, например, жил себе отличным шипом на Земле, а попал сюда и начал уже преображаться в шарик, пока похожий на грушу — не ту, что была в начале, а большую, не фрукт, а боксерская груша, — но уже приобретающий пухлые очертания.

Вадим от неожиданности пощупал свой живот и похлопал по коленям. Вроде бы не растолстел он тут, наоборот, стал еще более поджарым, чем был. Окружающие рассмеялись.

— Почему ты все время говоришь о любопытстве, — снова попыталась вернуть разговор к теме Нанни. — Я неправильно понимаю его значение? Это какой-то научный термин?

— Научный и обыденный. Ничего необычного. Просто термин, обозначающий страсть к познанию. Оно всегда направлено на доступное — если твой мир мал, как блюдце, то ты познаешь лишь самый близкий круг: дела знакомых людей, рабочие аспекты, наиболее удобный путь домой или самый нужный тебе лично способ воспитания детей…

— Тебе, а не ребенку? — изумилась девушка.

— Человек всегда, при любых обстоятельствах делает то, что нужно ему лично. Вот такой он эгоист. Одному хочется учить, другому ругаться, третьему разгадывать загадки. И он делает то, что ему хочется. Есть люди, любопытство которых очень высоко, а есть те, у кого оно лишь в зачаточном состоянии. Уровень любопытства и определяет жизненный путь человека, заметь, не только ученого, а вообще любого специалиста — чем выше уровень любопытства, тем круче специалист…

— Интерес. Это же интерес… или любопытство

— Интерес — конкретен, нацелен на предмет или явление. А любопытство — всегда абстрактно, нацелено на поиск не «чего-то», а «чего-нибудь». Когда я интересуюсь чем-то, мой поиск предметен: «как это получилось», «что нужно сделать»... Когда я любопытствую, я задаю себе сотни вопросов, фантазирую и придумываю множество вариантов, чаще всего не имеющих отношения к конечной задаче, а то и вовсе без нее. На практике так и совершаются все открытия, на стыке известного и неизвестного, человеком, который не ставит никакую истину во главу угла, а лишь дает себе простор для свободного творчества. То есть погружается в сказочный мир. Потому что любая сказка — это процесс поиска наугад, «пойди туда не знаю куда, найди то не знаю что». Сказка — то, что находится на границы известного и непознанного. Страсть заглянуть в неведомое — то есть любопытство. Почему тикают часы — это интерес, а любопытство: откуда взялся мертвый лес или почему вот это облако вдруг приняло форму дракона, а в через минуту — плюшевого мишки… Если цель задана, ученый ищет ответ. Если у нет определенной цели, ученый любопытствует. И пользы от этого бывает, порой больше, чем от обычного интереса. По крайней мере на первом этапе научного поиска. Но если кругозор невелик, то любопытный человек начинает придумывать разнообразные системы для ориентации. Так возникают вначале сказки, затем боги и религии, приметы или эзотерические представления о мире. Что, в конечном итоге очень полезно, если учесть, что из алхимии родилась химия, а из желания летать — не только Икары, но и самолеты…

— То есть сейчас ты хочешь попасть в сказку, а не в лабораторию?

— Точно! Совершенная формулировка. Сначала я должен попасть в сказку. Оглядеться, понять, что же я хочу изучить, найти тех, кому это тоже интересно... Ну, например, убедил я сейчас кого-нибудь попасть в сказку? Или все же вы решите вернуться к привычной жизни?

— Я с тобой останусь здесь. Мне интересно. И сказка тоже, но еще больше хочется помочь строить плоты. А еще лучше лодку, — не задумываясь, сказал прагматичный Назим.

— И я останусь. Плоты надо строить, — кивнул один из ущельцев, Мерас. — Здесь наши должны быть, плотов надо много, здесь до моря ближе, мы уже наладили связь. Большинство жителей морской визитницы уже перебрались к нам, разве что ваш Боцман наглухо застрял, не может без моря. Исследует побережье, хочет другие визитницы найти. Пока пешком, на плоту в море не сильно поплаваешь, на нем уплыть можно, а вернуться вряд ли.

— Мне лучше остаться с тобой, — сказала Магда, кивнув в сторону Сорова, но глядя на воду. — Здесь условия хуже, чем в поселках, кто вас кормить-то будет, пока вы сочиняете сказки?

Вадиму показалось, что внутри все сжалось так, что и не вздохнуть. Он-то точно направляется в Ущелье, чтобы завершить там строительство купола. А она, значит, решила остаться здесь…

— У нас здесь хороший лагерь, больше трех десяток палаток, — фыркнул уязвленный Мерас. — Не на голое место приедем.

— Ты можешь остаться с нами в лесу, — мягко сказал Соров, обращаясь к Магде. — Хотя я был уверен, что тебе хочется увидеть другие визитницы. Мне, если честно, тоже хочется, но вначале надо бы разобраться с этим лесом.

— Не знаю, — уныло протянула Магда. — Давайте доберемся до места, а там разбе…

— Яхта!

— Лодка!

— Корабль! — завопили в один голос сразу несколько голосов.

Все подскочили на ноги.

Берег впереди по курсу, ярко освещенный звездами и двумя лунами, выглядел фантастически. Широкая, метров двести полоса «пляжа» была подсвечена еще и фонариками. И в этом фееричном свете, на белом фоне песка гордо стоял корабль. С бортами, каютой и даже мачтой. Пока недостроенный, но уже явно не плот.

Услышав крики на берег высыпали «корабелы», радостно приветствуя путешественников.

— Это не настоящий бот, скорее швертбот. Но бот потом тоже построим! У нас тут один умелец из деталей сумел собрать небольшую солнечную зарядную батарею и сверхпрочные электропилы, даже эти деревья они берут, теперь дело пойдет на лад!

— Боцман! — неожиданно закричала Магда и кинулась в объятия какого-то бородача.

— Магда… Алони… мужики… — радостно хлопал по плечам знакомых Боцман.

Назим, Вадим и Соров были оттеснены в сторону.

— Ребята, познакомьтесь, это Боцман, — торжественно, разыскав их в толпе, представила Магда. — Он из нашей визитницы, но вот влюбился в море и остался там. Даже пропустил возвращение на Землю! А теперь строит корабли, чтобы путешествовать по морю!

Постепенно суета стихла, плот вытащили из воды на берег, обработали дымилками днище, а затем все отправились в разбитый неподалеку палаточный лагерь — путешественники решили задержаться здесь на несколько дней.

Лес был действительно мертвым. Здесь не росло ничего. Поэтому работы не прекращались круглые сутки — ночные вылазки для добычи смол и сбора съедобных растений совершались лишь в окрестные заросли, которые не тронула неизвестный сказочный дракон, и которые начинались километра за два от лагеря.

Соров пару дней бродил по лесу, а затем развил бурную активность, распределяя привезенные датчики, монтируя измерительную аппаратуру и занимаясь множеством других непонятных окружающим вещей. Вадим ему активно помогал, потому что голова у Вениамина была светлая, но давать ему в руки любые инструменты явно не следовало — во избежание непредвиденных осложнений. Как-то неуклюжий ученый подошел к столу, где производился монтаж, задел столешницу и тут началось: что-то упало, что-то спружинило, а очень ценная — вторую на Арзюри просто не найти — деталь улетела на верхушку мертвого дерева. Пришлось срубить его, на радость корабелам.

Через четыре дня, когда основные работы по размещению аппаратуры завершились, плот с Вадимом, Телигом и большинством ущельцев отправился в путь. Без Магды.

* * *

— Эту песню я написал для тебя, — тихо сказал Телиг, откладывая гитару. — Других слов найти не сумел.

— Хорошая песня, обо мне и одиночестве, которое не хочет уходить, потому что любимый ее не слышит…

Алони сжалась в комок, затем вскочила и стремительно метнулась с кормы.

Озадаченный Телиг остался один. В убегающей из-под плота воде виделся отблеск звезд, а из палатки доносились тихие всхлипы.

* * *

Жизнь в Ущелье почти не отличалась от предгорной за одним явным минусом. Главной проблемой было марево, которое до этого воспринималось как нечто эфемерное. Нет, оно не убивало, лишь полностью отключало попавшего под его воздействие человека примерно на полчаса. Если он падал на очищенную тропу, проблем не было — очнувшись, арзюрянин как ни в чем ни бывало, продолжал путь. Много погибших было лишь в первые дни, когда люди падали в ядовитую и агрессивную растительность — на желтые кобринки или просто на траву — и засыпали навеки.

Местные жители как могли расширили дорожки и старались не выходить из палаток и хоганов во время свечения. Но марево возникало и за час до рассвета, и часа через два после заката.

По ночам целая бригада аквалангистов расчищала и выравнивала дно реки. Днем те, кто не спал, монтировали на берегу каркас будущего купола. Как-то утром Вадим, всю ночь проведший на дне, торопливо позавтракал и решил поработать еще пару часов. Он направлялся к остову куполу из алюминия и пластика, когда услышал предупредительные крики, но среагировать не успел — его настигло марево, и он безвольно свалился на прибрежный песок. Очнувшись, Вадим понял, что его трясет Алони.

— Ни о чем не думаешь… с ночи песок холодный… простудишься… давай, подложу плед, — бормотала, действительно подсовывая под него небольшую пушистую тряпку, даже не плед, а, скорее, шаль.

— Я в порядке, — сообщил он. — Спасибо за заботу… И вправду замерз…

Работы шли на восточном берегу, прикрытом от поднимающегося солнца горами, так что до дневной жары было еще далеко. Покряхтывая Вадим добрался до служебной палатки и напился горячего чая из термоса. То, что он не ощутил воздействия марева, почему-то напугало его больше, чем что-либо еще на Арзюри.

На следующий день почти на том же месте погиб один из ущельцев — он успел пройти чуть дальше и упал головой в воду. Кинувшиеся ему на помощь люди были обездвижены маревом, но, к счастью, не пострадали.

Завершение строительства ознаменовалось большим праздником, на который собралось большинство жителей Ущелья и их гости с морской и предгорной визитниц. Больше всего порадовало всех, что марево не действовало на людей, находящихся в куполе, так что теперь многие работы, возможные в закрытом помещении, можно было вести в любое время суток и в комфортных условиях. Да и отдыхалось здесь почему-то даже лучше, чем в хогане, что уж говорить о палатках.

Но утром третьего дня марево не появилось.

— Может быть оно чувствовало людей, а когда мы все попрятались, оно притихло?

— Но теперь-то мы вышли, а оно не просыпается…

— Если это был какой-нибудь метеор, то у него просто кончился весь запал…

Все страстно надеялись, что оно больше и не появится, но выходили на рассвете и закате все равно без конца оглядываясь на вершины гор.

Через три дня Вадим и Телиг вместе тремя новыми приятелями из числа ущельцев отправился на небольшом плоте вниз по течению — ему хотелось оценить возможности построения морского купола и оценить масштабы работ.

Прибыв на место в разгар дня, всего пять дней спустя, Вадим поразился открывшейся картине.

Море до горизонта, синее, с чуть сиреневым отливом, вероятно из-за водорослей было освещено ярким белым солнцем. Визитница раскинулась на самом берегу. Только теперь он понял, почему оохол, погибший здесь и доставленный Ваади на Землю, сразу же полез купаться — спокойные волны так и манили к себе.

С двух сторон визитницы теперь высились два чудовищных размеров щита, поднятых на высоту метров пять-шесть.

«Добро пожаловать на Арзюри! Внимание! Ни в коем случае не выходи из хогана до захода солнца! Не лезь в воду! Дождись встречающих!» — гласили надписи на галактическом, китайском и испанском языках.

Вадим удивился вначале, зачем столько языков, если все переселенцы усваивают галактический при перемещении через хоган, но потом вспомнил свое прибытие. Да, сразу после выхода из хогана о новом для себя языке вряд ли кто вспомнит. «Надо бы добавить надпись по-русски», — подумал он.

Здешняя визитница была вдвое меньше тех, что он уже видел в Предгорье и Ущелье. Это было довольно странно — ему казалось, что все визитницы на планетах всегда примерно одного размера. Это на Земле размеры могли колебаться от пары хоганов до нескольких тысяч — в зависимости от размеров ближайшего населенного пункта.

Территория визитницы была тщательно очищена от растительности. Он знал, что здесь сейчас живет четыре десятка человек, а остальные семьдесят переехали в Ущелье. Многие возвращались сюда лишь раз в три года, чтобы посетить Землю, а затем возвращались назад.

Лавина дел в Ущелье закрутила Вадима, и он так и не поинтересовался, почему жители морского побережья так стремились уехать отсюда? Теперь это стало понятно. Берег был очень красив, но крайне скуден. Ближайший лес начинался почти в километре от визитницы и добраться до него было не просто — путь преграждал невысокий, но колючий кустарник. Добывать пропитание, древесину и смолы было совсем непросто. Удивительно, что на этой визитнице уцелели хоть какие-то хоганы — в этих условиях выживали только настоящие герои.

Плот с пещерцами встретили очень радушно. Разве что чуть огорчились, что это был плот, а не лодки, которые обещал соорудить Боцман. Недоумение Вадима «а какая разница?» рассеялось уже на второй день, когда ему предложили прогуляться за косу — там раскинулось… что-то... С первого взгляда он даже не понял, что это может быть. Гигантская шахматная доска?

— Соль. Местные жители нашли способ добывать соль! — вдруг завопил Телиг.

Ну конечно! Это вызвало у Вадима не менее бурный восторг — соль на Арзюри была в дефиците, доставлялась они только с Земли. А здесь — своя, местная!

— Лодками легче доставлять грузы по реке, — объяснили им местные жители. — Мы будем обменивать соль на продовольствие. Кстати, для жителей Ущелья и Предгорья здесь можно будет построить настоящий курорт! Вы же уже почувствовали прелесть ночных купаний?

Первые дни Вадим исследовал побережье, уходя за ночь более чем на пять километров в обе стороны от визитницы. Но дальше нужно было исследовать дно.

— Насколько сильны здесь приливы? Сейчас их почти нет, а в другие дни? Во время противостояний, зимой, летом? — расспрашивал он местных жителей.

Оказалось, что сильных приливов здесь никто не припомнит. Значит, понял Вадим, это замкнутое море, вроде Черного или Каспия. Это существенно облегчало строительство купола. Но все же нужно исследовать дно — и его качество, и глубины. Техники для измерений, даже простого эхолота, здесь не было. Для начала придется промерить глубины хотя бы простым лотом. А для этого нужно будет выйти в море, хотя бы на сотню метров от берега.

Плот был малопригоден для морских прогулок. Разве что привязать его на длинном канате, чтобы до рассвета успевать втягивать на берег.

— Может, проще подождать, когда Боцман приведет сюда свой бот? С него забрасывать твои грузики будет гораздо легче, — уговаривали его аборигены.

— А мне нравится. Вадим на плотике, а мы его туда-сюда таскаем на веревке! — хохотал над ними Телиг.

Первые ночные вылазки с лотом они успели совершить, не удаляясь от берега больше чем на тридцать метров — более длинного каната не нашлось. Увы, удобного дна они рядом с визитницей не нашли — нужно было исследовать дальше. Но тут прибыла, наконец, целая флотилия — громадный плот, две маленьких и две больших лодки, довольно солидный бот и уже знакомый им швертбот. А на них — почти пятьдесят человек, среди которых Вадим с Телигом с радостью приветствовали Магду, Алони, Сорова, Назима… и…

И…

…кроме людей на Приморскую визитницу прибыли два оохола.