Арзюри. Книга 2. Данк

Глава 12. Арестант

В погребе было холодно. Завернувшись с клетчатый плед, Вадим сидел на спальном мешке подвернув ноги по-турецки. Разум отказывался понимать происходящее. Все ведь было так хорошо!

Он вспомнил ликование всего лагеря, на ужине, состоявшемся сразу после турнира.

Шоколад! Настоящий горячий шоколад!

Большую упаковку какао и пятикилограммовый мешок с земным тростниковым сахаром он передал на кухню с просьбой приготовить что-нибудь эдакое, что порадует всех — и все были в восторге! Даже те, кто родились на Арзюри и впервые попробовали этот напиток.

Вадим был уверен, что даже обиды за врученные победителям консервы сошли на нет. И победителей, и побежденных чествовали все жители колонии и их гости. Немало добрых слов досталось и самому Вадиму. Кто-то вспомнил, что сегодня на Земле отмечается новый год, и праздник всколыхнул даже тех, кому турнир был не интересен. К общему веселью вскоре присоединилось и большинство лентяев — и их никто не прогонял.

То тут, то там Вадим встречал Лауди, который светился от радости.

Потом все отправились провожать плот, возвращающийся в Ущелье. На нем уплывало пятеро из пятнадцати приехавших, восемь местных, включая Вениамина Сорова, а также подарок Вадима — чертежи для куполов с подробными инструкциями. Десять гостей остались — поделиться своим опытом и перенять чужой. Прощание вышло теплым и веселым.

— До новых встреч! Приезжайте к нам! — доносились крики даже после того, как плот скрылся из виду за поворотом реки.

У костра кто-то наигрывал на губной гармошке. Проходя мимо, Вадим вдруг увидел знакомую фигуру слонолани. Настроение праздника еще не покинуло его и он быстро догнал девушку.

— Разреши пригласить тебя на танец, — похлопав Магду по плечу, сказал он.

В первое мгновенье она отшатнулась, но потом, чуть помедлив, кивнула.

Первый тур вальса оказался немного скованным, но к ним стали присоединяться другие пары. И вскоре они, позабыв о напряженности, уже весело кружили вокруг костра.

Он и раньше замечал, как легко она движется, но в танце это знание вдруг приобрело некую цельность. Полет, а не исполнение фигур, кружение, а не простое переставление ног. На какое-то мгновенье, что они стали одним существом, огнем, птицей, а то и вовсе ветром…

И тут ремешок на его сандалете лопнул, захлестнулся на пряжку ее босоножки. Неожиданный рывок. Они вдруг остановились. Полет закончился столь внезапно, что он лишь открывал и закрывал рот, пытаясь хоть как-то осознать потерю.

Магда присела на корточки, расцепила их обувь. Взглянула вверх, на его ошарашенное лицо. И расхохоталась. Легко, беззаботно. А затем повернулась и убежала в темноту.

Он с секундным запозданием рванулся вслед, но коварная сандалета слетела с ноги. Пока он ее разыскивал под ногами танцующих вокруг пар, Магда скрылась.

Переполнявшее его волнение вдруг сдулось. Комизм ситуации никак не доходил до сознания. Слегка потоптавшись на месте, он отошел в сторону, чтобы не мешать вальсующим парам. А потом развернулся и медленно побрел в Пещеру.

Двадцать минут ходьбы и свежий ветер с реки охладили его. Он почувствовал, как навалилась усталость последних суматошных дней.

И когда он добрел до своей кельи, сил осталось лишь на то, чтобы скинуть с себя порванный башмак, раздеться и рухнуть на кровать.

* * *

Разбудил его парень из верхнего лагеря, легонько тряхнувший за плечо.

— Вадим, прости, но тебе придется пройти с нами, — сказал он. — Оденься, возьми все необходимое.

— Что взять? Куда идти?

Спросонья было сложно понять, чего хочет этот почти не знакомый человек. В маленьком окошке уже виднелись звезды, значит он проспал весь день.

— Именем людей предгорной колонии ты арестован.

В голосе парня не было никакой торжественности. Скорее виноватое заискивание.

— А смысл шутки в чем? Погоди, я еще не проснулся толком.

Спрыгнув с кровати, Вадим прошлепал босыми ногами до стола, налил из термоса холодного чая, выпил, потряс головой, а потом посмотрел на парня:

— Давай, рассказывай. Какая-то новая игра?

— Вадим Хворост, ты обвиняешься в уголовных преступлениях. Обвинения исключают возможность находиться на свободе. Поэтому ты будешь взят под стражу и помещен в погреб у озера… Ну… других надежных мест тут у нас пока нет.

— Это шутка?

— Это не шутка, — В келью вошел стоявший до этого в коридоре Бафф. — Не обижайся, парень, но уж очень все ладно складывается. Ты обвиняешься в убийстве Фанни и Саймона. Так что будь любезен, собери вещи. Спальный мешок, одеяла, туалетные принадлежности. Оденься потеплее, в погребе холодно.

Штора на двери отдернулась и Вадим увидел еще двоих мужчин, стоявших в коридоре вместе с Этель.

— А это почетный эскорт? — хмыкнул он, кивнув в их сторону.

Поверить, что все это может происходить на самом деле, было невозможно.

Так он думал и на следующий день, проведя сутки в подвале.

Да, вчера к нему приходили Этель и Даулет — самые старые члены той самой следственной бригады, в которой он временно работал сразу после прибытия на Арзюри.

Они расспросили его о том, что он делал, посещая лентяев. Как это можно было все вспомнить? Это было полгода назад. Тогда он был здесь новичком, для него абсолютно все было новым. С тех пор произошло столько событий! Может быть что-то он и мог бы вспомнить, но не был уверен, что эти воспоминания будут точными. Люди, пейзажи, путаница с завтраками и ужинами, рабочие дни, приходящиеся на ночь и сон посреди бела дня. Сцена с первым своим купанием в озере полностью затерлась сотнями последующих погружений — они же там чистят… чистили и выравнивали дно под купол!

Да, он пытался понять, кто и в чем его обвиняет. Но кроме невразумительных ответов, про некие улики, указывающие на него, добиться от следователей ничего не смог.

— Сейчас тебя обвиняют в убийстве Фанни и Саймона. Если суд признает тебя виновным, то тебе грозит изгнание. Смертной казни у нас нет, но без колонии выжить в одиночку невозможно. Так что изгнание — лишь отложенная смерть, — поглаживая свою жидкую седую бороду, предостерег Даулет.

— Постарайся вспомнить все, что ты делал, с кем встречался, кого видел в тот день, — посоветовала Этель.

Даже в полутемном подвале, освещавшемся одной блеклой лампочкой, она не сняла свои огромные круглые очки и мужскую шляпу, в которых он запомнил ее по первой встрече. Но, уходя, бросила на него сочувственный взгляд. Вадиму показалось, что она не верит в его виновность и это ненадолго согрело его. Однако полчаса спустя он снова погрузился в хаотичные воспоминания о своей жизни на Арзюри. Поражения и победы, трудности и штурмы. Друзья, которые ему помогали и недоверчивые, которых он сумел убедить в своей правоте. Казалось, за эти полгода он познал и сделал больше, чем на Земле за несколько лет.

Об убийстве он не думал. Просто не о чем было думать. Он не знал убитых. И во время своего непродолжительного следствия не сумел выяснить ничего полезного ни об их характерах, ни об образе жизни. Ведь он беседовал с отверженными, теми, кто не жил жизнью колонии, почти не общался с ее населением, да и по характеру своему отличавшимися крайней степени если не эгоизма, то уж эгоцентризма. Единственное, что связывало его с жертвами — то, что он их нашел. И даже не он, а Соров.

Вадим мог вспомнить лишь жуткое состояние слабости, тошноты и больных мышц… да, действительно, у него же тогда еще болели мышцы! И все. Воспоминания не из приятных, и он думал о чем угодно, но только не об этом.

В подвале было много воды. Еду приносили дважды в день, утром и вечером. Туалетом служил детский горшок с крышкой, который забирали по вечерам и возвращали уже чистым. Люди, которые приходили, постоянно менялись, но никто из его друзей или хотя бы хорошо знакомых так и не появился. Только на четвертый или пятый день, заслышав, как открывается дверца люка, он с радостью увидел на фоне неба кудрявую голову Иды.

— Привет, я вызвалась поухаживать за тобой… У нас большая радость, у Лиз родился мальчик. Очень похожий на Винни-Пуха, только волосенки пока совсем белые, в маму, но, говорят, потом, скорее всего, потемнеют… — Ида тараторила, не давая вставить ему слово. — Держи вот сегодняшний ужин, я спешу, нам запрещено с тобой разговаривать… Но ты знай, что не все в колонии считают тебя убийцей, у тебя много поклонников, так что просто потерпи, думаю, все разъяснится… Не скучай…

Она сунула ему уже привычные котелки с едой, а затем исчезла из виду.

— Поздравь Лиз от меня! — крикнул он в закрывающуюся щель.

— Угу.

Люк захлопнулся.

В первый раз за эти дни Вадим почувствовал, что жестокая обида непонимания немного отпустила. И не из-за известия о том, что кто-то в колонии верит ему, а именно Лиз с ребенком вдруг что-то перевернули у него в голове. Чувство вины вытеснило чувство несправедливости. Он вспомнил тот разговор на берегу реки. И свое безобразное поведение — почему, ну почему за все эти месяцы он так и не нашел времени поговорить с ней, подбодрить Лиз? Потом вспомнил, что она встречала его когда он только прибыл на Арзюри. И тут перед глазами вспыхнула картинка — Лиз была не одна, а с Магдой. Наверное в этом все дело. Он обидел Магду и ничего за полгода не сделал, чтобы помириться. Наверное именно поэтому сторонился и Лиз. Но потом ведь был этот невероятный танец, полет вокруг костра… Продолжить который помешал арест.

* * *

Следующим вечером, едва он успел позавтракать, люк распахнулся, из него выпала веревочная лестница и кто-то сказал:

— Выходи. Без вещей.

Быстро взобравшись по лестнице, он выбрался наружу и с наслаждением вдохнул теплый вечерний воздух. Солнце уже село, но ночь еще не наступила. Сумерки. «Да, это называется сумерками», — почему-то подумал он, наблюдая, как медленно темнеет небо, и как все ярче загорается россыпь звезд.

— Проходи туда, бери правее.

Вадим вдруг обнаружил, что проделал весь путь в сопровождении трех мужчин и что теперь они пришли к Пещерам. Шагнув внутрь, он остановился в изумлении. Большой зал был полон народу — сегодня здесь собралось едва ли не все население колонии. И свет горел гораздо ярче, чем обычно.

— Сюда.

Он взглянул направо, куда указал сопровождающий, и увидел, что у стены появилась деревянная платформа, высотой примерно полметра, на которой стояли стол и стул. Чуть помешкав, он взглядом спросил, туда ли ему, и, получив кивок, направился вдоль рассевшихся кто на чем людей. Гул разговоров тут же начал стихать. Вадим чувствовал себя ужасно неловко, обходя сидящих, переступая через чьи-то ноги и чувствуя на себе взоры десятков людей. Наконец, он добрался до платформы, забрался на нее и сел за стол, пытаясь выдавить из себя улыбку сразу всем уставившимся на него.

— Встать, суд идет.

Мозг отказывался воспринимать этот абсурд, но глаза метнулись вправо, навстречу движению. Там, на месте, где он обычно проводил занятия, находилась такая же платформа, как та, на которой сидел он, только стол был чуть длиннее и за ним стояло два стула. Из глубин Пещеры вышли две знакомые Вадиму женщины: старушка Этель в очках и дурацкой шляпе, и Карен, заменившая Ваади в роли учителя галактического письма. Они поднялись на платформу и уселись за стол.

— Суд приступает к заседанию, — гулко произнесла Этель и ударила в гонг.

В зале воцарилась полная тишина.

— Подсудимый — мужчина, поэтому роль судьи досталась мне, — пояснила она, обращаясь к Вадиму, который судорожно кивнул, хотя ничего и не понял. — Протокол заседания будет вести Карен.

Карен, уже раскрывшая принесенную с собой тетрадь, чуть привстала и снова села, не поднимая глаз ни на зал, ни на подсудимого. Этель слегка кашлянула, сделала глоток и монотонным гулким голосом продолжила, глядя в раскрытую тетрадь:

— Судебное разбирательство номер тридцать шесть объявляю открытым. Согласно традициям Предгорной колонии землян, я в качестве главного судьи буду вести заседание, но вердикт должно вынести жюри присяжных из двенадцати человек. Половину из них должны составлять женщины, половину — мужчины. Ради соблюдения принципа независимости суждений, среди них должно быть два человека из числа новичков колонии, не имеющих никаких связей с подсудимым с момента своего прибытия на Арзюри. В число присяжных нельзя включать друзей, родственников и близких знакомых подсудимого. До окончания судебного заседания вне судебного процесса, как то: перерывы на еду, сон или вызванные особыми обстоятельствами, всем присяжным следует оставаться в изоляции и не общаться с не включенными в жюри лицами. Все присяжные будут жить здесь, в Пещере до вынесения вердикта. Вынесенный присяжными вердикт является окончательным и не подлежит обсуждению. Вердикт может быть обжалован и пересмотрен в течение трех суток после вынесения приговора. Если приговор будет обвинительным, преступник должен покинуть лагерь по истечении этого срока.

Этель тяжело выдохнула, оторвавшись от лежавшего перед ней текста, по которой зачитывала косноязычный текст условий проведения судебного заседания. Снова выпила воды из стеклянного стакана и, на мгновение подняв глаза на зал, снова уткнулась в тетрадь.

— Присяжные заседатели должны быть избраны до того, как начнется слушанье дела.

Вадим в этот момент словно отключился. Его сознание с интересом следило за отбором присяжных, принимало деятельное, а порой и азартное, участие в обсуждении кандидатур, давало оценки близости дружбы с подсудимым. Да–Нет–Не знаю–Знаком–Работали вместе… Но это было словно со стороны. Забавная сценка из напряженного детективного фильма, переживания за судьбы тех, кого отобрали и тех, кого отклонили. Спектакль, не имеющий к нему никакого отношения.

Наконец, затянувшийся почти на всю ночь отбор, завершился.

Девушка, приехавшая на плоте и оставшаяся в предгорном лагере — да, она видела Вадима во время соревнований, но не общалась с ним; нет, он не видел ее среди болельщиков и не общался с ней. Еще три женщины из верхнего лагеря и две из нижнего.

Шестеро мужчин — трое из верхнего лагеря и трое из нижнего. Один из них прибыл на Арзюри около месяца назад, но с Вадимом ни разу не разговаривал и до суда даже не знал его имени, думал, что подсудимого зовут Данк.

Итого: двое «независимых», которые совсем не знали подсудимого, и десять тех, кто жил здесь довольно давно, кто знает Вадима, но почти не общались с ним и ни разу не работали с ним в одних отрядах.

Трудно найти совсем незнакомых людей в лагере из двухсот человек, живущих на одном пятачке. Все знали друг друга в лицо, многие — по именам, почти все встречалась в столовой за завтраками и ужинами, все без исключения побывали в куполе и, конечно же, знали, кому обязаны его появлением…

Этель таким же гулким, но скучным голосом зачитала инструкции для присяжных. Затем представила «прокурора»:

— Обвинение в нашем суде представляет Захир. С момента обнаружения улик он был в самом центре расследования и, пожалуй, лучше всех знает все аспекты дела.

Вадим взглянул на обвинителя. Знакомое лицо. Ну да, конечно! Когда началось сооружение цеха по производству пленки для купола, он пару дней работал на монтаже. Но чувствовалось, что он предпочитает быть руководителем — ему нужны были не похвалы и подбадривания, а почитание. Веселый, хвастливый, работал он отлично, но постоянно тянул одеяло на себя, спорил с Вадимом. А затем прекратил записываться в ежедневных списках на работы в бригады по строительству Аквадома, вероятно сам понял, что двум лидерам в проекте не ужиться.

— Полагаю, сегодня мы начинаем, потому что вряд ли успеем закончить рассмотрение всех нюансов до рассвета, дело по обвинению человека, известного нам как Вадим Хворост, прибывшего через хоган на нашу визитницу полгода назад, ранним утром сто семьдесят третьего дня пятьдесят девятого года предгорной колонии Арзюри, две тысячи сто седьмого года по земному календарю и сотого года с момента появления на Земле первой визитницы, — Захир сделал паузу, чтобы оглядеть зал и сделать дату прибытия более весомой в сознании подсудимого, присяжных и зрителей. —Первую ночь на Арзюри он провел в своей палатке, поскольку еще не перестроился на наш ночной режим. Наутро, после дежурства по кухне, подсудимый вернулся в палатку и проспал полдня. Далее следует обвинение, в деталях которого нам предстоит разобраться в ходе данного судебного разбирательства.

«Почему сразу обвинение? Убийство же состоялось не на второй день моего пребывания тут», — с недоумением подумал Вадим. Сделав паузу и отхлебнув воды, обвинитель продолжил:

— Во время завтрака куратор школы Хурот сделал подсудимому предложение о проведении уроков, что было воспринято подсудимым без удовольствия. После заката, он отправился сюда, в Пещеры, где перед этим работал на сборе дымилок весь вечер. Следствие предполагает, что в Пещерах он добрался до пустующей в тот момент часовой мастерской и устроил там погром.

— Что? — изумленный возглас Вадима разнесся по всему залу, прервав речь прокурора.

— Обвиняемый, вам позже будет предоставлено слово, — остановила его Этель.

— Да не мог я ничего…

—Вадим, следуй установленной процедуре!

Захир кашлянул, привлекая к себе внимание, и продолжил:

— Мы остановились на том, что новичок, которому очень не хотелось на следующий день проводить свой первый урок, разгромил мастерскую. И урок действительно был сорван. Далее, следствие полагает, что в момент или после совершения акта вандализма, преступник был замечен колонистской Фанни. Неизвестно, почему обвиняемый убил свидетельницу, но сделал он это на следующий же день. Предположительно, момент убийства или попытку спрятать тело увидел еще один человек — Саймон. Преступник убил и его тоже, укрыв оба тела в кустах, и отправился отдыхать на визитницу. Но в этот день к нам прибыл новичок, всем известный Вениамин Соров, которого и встретил обвиняемый. Не желая сразу вести прибывшего в лагерь, Хворост задержал там его почти до заката. Однако это не помогло. Соров заметил плохо спрятанные тела. Убить его обвиняемый не смог или не захотел, а потому был вынужден принести печальную весть в лагерь.

Захир сделал паузу, откашлялся, выпил воды из своего стакана, а затем жестом попросил снова его наполнить. Сидевшая неподалеку кудрявая Ида вскочила, убежала и вернулась назад с большим термосом. Кивком и снисходительной улыбкой поблагодарив девушку, он налил себе чаю, сделал небольшой глоток, а затем продолжил:

— Считаю необходимым отметить, что только что прибывший на планету Вадим Хворост был привлечен к следственным мероприятиям по обоим преступлениям в качестве незаинтересованного лица. Это все обвинение в целом, так, как оно видится следствию сейчас.

Устало кивнув судье, он вернулся на свое место.

— Впоследствии мы рассмотрим все нюансы этого дела и попробуем сообща разобраться в том, что же на самом деле произошло в те дни и можно ли считать подсудимого действительно виновным во всех этих преступлениях, — сообщила Этель. — А сейчас время ужина, объявляю перерыв до завтрашнего вечера. Следующее заседание откроется сразу после завтрака.