Марина никогда не любила Хабаровск весной. Здесь март и апрель тянулись в холодной серо-коричневой палитре: небо висело низко, улицы пахли смесью талого снега, бензина и мокрого асфальта, а редкие проблески солнца казались случайными подарками. Но в этот вечер всё выглядело иначе – не просто мрачно, а настороженно, словно сам город следил за каждым её шагом и отмечал их в невидимом журнале.
Максим шёл рядом, не оборачиваясь. Двигался тихо и уверенно, будто знал не только дорогу, но и то, что ждало впереди.
– Мы идём пешком? – спросила Марина, пытаясь разрядить густое молчание.
– Пешком мы останемся незаметными, – коротко ответил он. – Машина привлекла бы внимание.
Они свернули с центральной улицы и углубились в старую часть города. Здесь фонари горели тусклее, дома стояли ближе, а асфальт давно превратился в потрескавшийся ковёр с лужами, отражающими мутный свет. Ветер приходил порывами, перебирал ветки и шуршал в проводах.
– Как вы нашли ту записку? – Марина вернулась к тому, что не давало покоя.
– Случайностей почти не бывает, – сказал Максим без показной загадочности. – Иногда вещи находят нас, если мы достаточно внимательны.
Запах реки ударил в нос задолго до того, как показалась вода: влажная сырость, мазут, тина. Старый порт лежал на окраине, там, где Амур делал плавный изгиб, а заброшенные причалы торчали как выбеленные временем костяки. Металлические фермы ржавели и крошились, деревянные настилы гнили под вечной влагой.
– Здесь небезопасно, – заметила Марина, оглядывая пустые проходы между складами.
– Для большинства людей – да, – кивнул Максим. – Но мы пришли не гулять.
Он повёл её по узкой бетонной дорожке вдоль старых контейнеров. Одни были изрезаны граффити, другие – заперты на массивные замки. Ветер свистел в щелях и гнал по земле обрывки бумаг и полиэтиленовые пакеты, цепляя их за ржавые углы.
– Сюда, – тихо сказал он, подводя к тёмному ангару с выбитыми окнами.
Внутри пахло ржавчиной, прелыми досками и чем-то сладковато-гнилым. От сырости пол был шероховат и липок на ощупь, как изношенная смола. По бетонным стенам тянулись потёки, а где-то вверху скрипела свободная пластина жести.
Максим достал из внутреннего кармана плоскую коробочку, щёлкнул замочком – и в руках у него оказался предмет: медный круг, испещрённый мелкими знаками. В резьбе угадывалась старославянская вязь, но в линиях чувствовалась чужая дисциплина, что-то восточное и строгие углы, которых не бывает в простой орнаментике.
– Что это? – спросила Марина, стараясь говорить ровно.
– Ключ, – ответил он и опустился на колено, устанавливая круг в центре пола.
Из небольшой сумки он вынул мешочек, высыпал горсть серого порошка и аккуратно посыпал диск. Символы ожили: в их углублениях вспыхнул мягкий золотистый свет – без тепла и тени, как будто светилась сама резьба. Воздух слегка загудел, будто вдалеке включили трансформатор, но звука как такового не было – лишь дрожание в груди.
– Это… электричество? – неуверенно спросила Марина, заранее понимая, что объяснение не складывается.
– Если бы всё объяснялось электричеством, – усмехнулся Максим, – мир был бы проще. И скучнее.
В дальнем углу раздался шорох. Марина вздрогнула и обернулась. Между проржавевшими стойками скользнул силуэт – на миг похожий на человеческий, но движения были слишком плавными, нечеловечески тихими, словно ползущая тень отделилась от опоры.
– Не подходи, – сказал Максим тем же спокойным голосом, не отрывая взгляда от круга. – Они нас не тронут, пока проход закрыт.
– Они? – волосы на затылке у Марины поднялись, кожа стянулась холодом.
– Ты не видишь их полностью. И, поверь, так лучше.
Силуэт исчез так же внезапно, как появился, оставив ощущение чужого присутствия – вязкого, как запах сырости.
Максим выпрямился; свет в символах стал тише, как дыхание, и погас.
– Путь открыт, – произнёс он. В голосе прозвучало тяжёлое, будто он взвалил на себя лишний груз.
– Куда именно? – Марина с трудом удержала дрожь в голосе.
– Туда, где найдём первые ответы. И, возможно, твою дочь. Но там иначе: другие правила, другие люди, иной ход времени.
Он подошёл к железной двери в глубине ангара. Та, казалось, вросла в бетон, но Максим уверенно приложил ладонь – металл поддался, приоткрыв тёмный проём. Оттуда тянуло прохладой и влажной свежестью, как из подлёдной полыньи.
Марина заглянула внутрь – и её накрыло странное чувство. Это не была обычная комната или коридор: пространство явно не подчинялось привычной логике. Вдалеке мерцал слабый, как лунный, свет, но источник растворялся, стоило попытаться его ухватить. Городской шум остался снаружи; слышалась только низкая, гулкая тишина, в которой собственное дыхание отдавалось чужим.
– Если войдёшь, – тихо сказал Максим, – назад прежней дороги не будет.
Марина сжала кулаки. В памяти вспыхнула Лиза – смех, вечно спутанные волосы, уверенный взгляд, в котором всегда было больше решимости, чем у матери. Ради этого взгляда можно перешагнуть через страх.
Она сделала шаг вперёд.
– Тогда идём.
Максим кивнул и вошёл первым. Марина последовала за ним; дверь за их спинами закрылась почти беззвучно, как будто сменила холодное веко. Снаружи остался старый, тихо шепчущий порт и ледяной Амур – и в его чёрно-зелёной воде этой ночью отражалась чужая, непривычная луна.