Сибирский эндшпиль

26

Здание советского посольства в Кенсингтоне было построено не раньше десяти лет назад. Серое одиннадцатиэтажное задние, прямые, ничем не нарушенные линии, серые каменные стены. За оградой и густыми деревьями хорошо ухоженные газоны. За этой же оградой в соседнем похожем здании живет большинство советского дипломатического персонала в Лондоне. Но несмотря на такие удобства, как плавательный бассейн, сауна спортзал и теннисные корты, Анне Доркас все же больше нравилось жить снаружи: это была привилегия, которой с радостью пользовался ее муж, корреспондент журнала "Новое Время".

Эта привилегия также значила, что она и Энрико могли увильнуть от нудных партсобраний, обязательных для всех остальных, и жить своей, приватной жизнью, а не монашески существовать, как существовали внутри. Большинство из обитателей посольства об окружающем мире знали только то, что могли увидеть во время поездок в город, специальными группами, под надзором. Кроме того, это освобождало ее от вездесущей паутины осведомителей, вынюхивающих что-нибудь предосудительное. У жен было в порядке вещей доносить начальству услышанное в интимных беседах друг с другом, а их мужья могли пропьянствовать вместе ночь, а утром наперегонки кинуться писать доносы друг на друга. Впрочем, привилегия жить отдельно давала Энрико, как оперативному офицеру КГБ, отвечающему за вербовку источников среди британских граждан и иностранных резидентов, работать более свободно: посольство было под постоянным наблюдением англичан. По иронии судьбы это же давало Анне возможность заниматься своей внеурочной диссидентской деятельностью.

Как обычно в свои рабочие дни, она села на метро до Холланд Парк, а оттуда шла пешком. В этот день машиной пользовался Энрико, ему нужно было съездить в Хэтфилд побеседовать за обедом с председателем Британской Промышленной Ассоциации. Англичанин гордился своей политической проницательностью и был удивлен просьбой использовать некоторые его высказывания в бюллетене для служебного пользования, который каждый день, да-да, каждый день читает вся советская верхушка. Энрико убедил его еще и в том, что за это ему необходимо заплатить, конечно, и не возражайте, "… бухгалтерия требует этого". Со временем, когда дружба, начинавшаяся, исключительно как совместный деловой интерес, углубится, он постепенно будет просить его о все более серьезных одолжениях, пока в один прекрасный день его жертва не обнаружит, куда он влип и не попытается выбраться. Тогда начнется более жесткий разговор. Иногда Энрико цитировал четыре основных слабости, которые приводят людей к вербовке: деньги, идея, шантаж, самомнение. В случае будущего советского агента, а ныне британского промышленника, это, вне всякого сомнения, было самомнение.

Охранник у дверей махнул ей рукой, и она вошла через главный вход в мраморное фойе посольства. Лифт поднял ее на мимо девяти посольских этажей на десятый, где она вышла в просторную комнату без окон, "прихожую" лондонской резидентуры первого управления КГБ, занимавшегося всеми операциями за границей. Как и резидентуры в Вашингтоне, Париже, Бонне, Риме, Бразилии, Бангкоке, Нью Дели и далее везде, здесь занимались исключительно подрывными операциями и сбором информации. Специальным ключом Анна открыла стальную дверь. Дежурный офицер взглянул на нее через телекамеру и открыл вторую дверь, в трех футах от первой. Она вошла, приветственно кивнула ему, проходя мимо дежурного поста и направилась по коридору к своей комнате.

Первое, что замечает большинство людей, впервые попадая в резидентуру, это могильная тишина. Внешние стены, пол и потолок двух верхних этажей были двойными, чтобы обеспечить полное звукопоглощение, в промежутках стояли электронные излучатели, забивавшие шумом любое подслушивающее устройство. Немногие окна были сделаны из специального зеркального стекла, которое тоже было звуконепроницаемым и непроницаемым для всех известных видов подслушивающего оборудования. Целый жизненный порядок, основанный на обмане, подлости, недоверии и паранойе, подумала Анна. Как избежать быть втянутым в это вместе со всеми остальными?

Она прошла мимо большого зала агентурной работы, в котором стояло штук двадцать рабочих секций, в которых офицеры по работе с агентурой уже были заняты делом, писали рапорты, переводили документы, составляли оперативные планы. Самой важной работой агентурных офицеров считалось не получение секретной информации или документов — хотя и это было очень ценным — а открытие, обработка и последующая вербовка "агентов влияния": политиков, официальных чиновников, журналистов, ученых и тому подобных людей, которые могут повлиять на процесс принятия решений и на общественное мнение. Ведь миссия КГБ не изменилась: сохранить и расширить влияние олигархии Советской Коммунистической Партии на весь мир исключительно незаконными методами.

С другой стороны коридора, был кабинет резидента, генерал-майора Дмитрия Туренова, с приемной, обшитой деревянными панелями, обставленной антикварными шкафами, диваном, кожаными креслами и столом для заседаний. Дальше — еще два кабинета. Первый делили два начальника: руководитель Линии Х — термин КГБ для подразделений управления Т, занимавшегося сбором иностранных научных и технологических данных, и руководитель линии Н (Управление С), отвечавший за поддержку нелегалов, граждан советского блока, внедренных в другие страны под различными прикрытиями. Второй кабинет принадлежал шефу линии КР (Управление К), занимавшемуся контрразведкой против британской контрразведки, и офицеру, отвечавшему за внутреннюю безопасность посольства, охрану важных советских деятелей, приезжавших в страну, и розыск и задержание перебежчиков. Напротив них была большая комната, в которой сидел шеф Американской Группы, собиравшей досье на проживающих в Англии американцев, бизнесменов, ученых, инженеров, военных и других потенциально полезных людей, попадавших в поле зрения. Вместе с ним сидел начальник такой же группы, наблюдавшей за западноевропейцами, и офицер по активным действиям, который отвечал за тайные операции и руководил операциями по дезинформации и пропаганде в средствах массовой информации.

Посередине коридора Анна свернула на лестничную клетку, мимо лифта, соединявших десятый и одиннадцатый этажи. На полпути вверх ей встретились Иван, один из оперативников, и Анатолий. Анатолий был одним из техников, наблюдающих за радиочастотами местной полиции и контрразведки. Например, если активность радиопереговоров резко возрастала как раз перед встречей агента с одним из своих контактов, то агента отзывали по радио. Она поздоровалась:

— Добрый день.

— Энрико приехал с тобой? — вместо приветствия спросил Иван.

— Нет. Он будет занят до обеда. Что-то важное?

— Попович хочет с ним поговорить. Он просил меня передать, если увижу, вот и все.

Генерал-лейтенант Вадим Попович был вторым по должности в резидентуре, начальником Линии ПР, политической разведки. Он был умен, самолюбив и вносил идеальную толику жесткости, дополняя более интеллектуальный и сложный стиль управления Туренова.

— Ты не знаешь, что случилось? — спросила Анна.

— Нет, извини.

— А куда он поехал? — поинтересовался Анатолий.

— Хэтфилд, по-моему.

— Ну ладно, пока, еще увидимся, — заторопился Иван.

— На обеде, может быть.

— До встречи, — попрощался Анатолий.

На одиннадцатом этаже были владения инженеров электронной разведки: огромная комната, набитая радио- и микроволновыми приемниками, магнитофонами, терминалами, компьютерами, спутниковым оборудованием, подключенным к антеннам на крыше. Дальше по коридору шли кабинеты техобеспечения, фотолаборатория и наконец, комната переводчиков, куда шла Анна. Григорий и Ева уже были там. Она вспомнила, что Анастасия у зубного врача, и появится попозже.

— Добрый день!

— Привет, Анна, — ответил Григорий. Ему было под тридцать, из Москвы он приехал совсем недавно, чтобы провести пару лет за рубежом, привыкая к повседневной рутинной работе перед тем, как начать самостоятельную.

Ева, жизнерадостная и веснушчатая, была одновременно врачом и лингвистом. Она преподавала английский в школе иностранной разведки в Институте Международных Отношений. Она подняла голову от экрана и улыбнулась:

— Привет. Слушай, мне нравится твое пальто. Это новое?

Анна сняла пальто, расправила его, чтобы Ева рассмотрела, затем повесила на вешалку у двери.

— Купила пару дней назад на Квинсуэй. На распродаже.

— Цвет мне нравится. И воротничок так стильно выглядит.

— Да, Виктор работал допоздна и закончил статью Чалмерса, так что за нее не беспокойся, — вмешался Григорий. — Все уже записано и переписано.

— Вот хорошо, — обрадовалась Анна. — Мне так не нравилось работать с этим материалом, уж очень специальный.

Она уселась перед своим терминалом и набрала на клавишах код к засекреченной части компьютерной памяти, куда она вчера вечером записала файл, с которым работала.

— Похоже, будет жаркий день.

— Я как раз думала сходить поплавать в жилой комплекс на обеде, отозвалась Ева.

— Это мысль. Может, и я с тобой пойду.

Анна вынула свой магнитный ключ, и вставила его в свой стол, чтобы открыть ящик с оригинальными документами. Она собиралась сказать что-то еще, но остановилась и нахмурилась, потому что ящик не открывался. Или он сломался, или ее ключ больше недействителен — все электронные замки в посольстве можно было перепрограммировать прямо из службы безопасности этажом ниже. Мгновение спустя на экране появилась надпись:

НЕПРАВИЛЬНЫЙ КОД ДОСТУПА. ДОСТУП ЗАПРЕЩЕН.

Анна остолбенело смотрела на экран. Затем она увидела неподвижно стоящую в дверях своего кабинета руководительницу переводчиков Марию Чуренкову.

— Товарищ Доркас, пройдите сюда, пожалуйста.

Эту высокую и прямую, словно палку проглотила, женщину отличало резкое лицо с седыми волосами, собранными в хвостик, и толстые шерстяные колготки с твидовым костюмом неопределенного цвета. Сейчас ее голос необыкновенно подходил к внешнему виду. Анна растерянно поплелась за ней. За ее спиной Ева и Григорий обменялись понимающими взглядами.

— Вам не нужен больше доступ к записям, потому что вы больше не работаете в нашем отделе, — без всякого вступления заговорила Чуренкова, когда дверь кабинета закрылась. — Вы немедленно переводитесь вниз, в секретариат. Соберите, пожалуйста, ваши вещи. И, да, спасибо за вашу работу все это время.

Анна смутилась.

— Это… так неожиданно. Я не понимаю…

— Мне дал прямое указание генерал Попович.

— А он не сказал, почему?

— Мне — нет. А я не спрашивала.

— Но… могу я поговорить с ним?

— Это невозможно. Его не будет до завтра.

Анна собрала свои вещи, с трудом находя слова, попрощалась с Григорием и Евой и спустилась в секретариат, занимавшийся в резидентуре бумажной работой. Ей дали работу: искать в английских газетах, журналах, публикациях и общественной службе данных статьи на заданные темы. Вся информация была общедоступной и Анне стало казаться, что ее допуск к секретным материалам тоже закрыт.

К обеду она принялась убеждать себя, что все в порядке. Она просто чересчур сильно отреагировала. А что касается рутинной работы — кто-то должен делать и ее. Грубость и равнодушие Чуренковой — обычное явление. Завтра все объяснится, и объяснится просто. К концу дня Анна почти пришла в себя, когда начальник внутренней безопасности полковник Фелякин вызвал ее к себе.

— Завтра у вас свободный день.

— Да, — ответила Анна.

— Я надеюсь, что у вас нет никаких планов, потому что их придется отменить. Завтра приезжает пара людей из Москвы, и среди прочего они хотят поговорить с вами и вашим супругом. Очевидно, произошла какая-то административная путаница со сроками и датами назначений, но мы бы хотели с этим разобраться. Вы сможете так устроить?

— Да… да.

— Вот и хорошо. Значит, на десять, ладно? Да, и ваш муж тоже. Я проверил, он завтра все равно на службе.

— Я скажу ему.

— И возьмите с собой паспорта. Нам нужно будет проверить в них даты виз.

— Хорошо. Завтра в десять, — механически повторила Анна.

— Отлично.

К вечеру воображение Анны превратило ее страх в уверенность. Каким-то образом ее раскрыли. Энрико позвонил и сказал, что он задержится, поедет прямо в посольство, к полковнику Шепанову, начальнику линии КР. Одиночество лишь усилило страх Анны. Она металась по квартире, без конца курила, переставляла с места на место всякие безделушки. Наконец она налила себе выпить и около часа сидела у телевизора, перебирая в уме события нескольких прошедших недель и соображая, что могло пойти не так, что она могла сказать лишнего. Она ничего не нашла, но это не помогло. Самое опасное в подобного рода делах — это зависеть от других.

Каждый раз, как она смотрела на часы, каждый раз до десяти утра оставалось все меньше. Она обнаружила, что не может даже подумать о том, чтобы снова войти в посольство. Если жена офицера КГБ попала под подозрение, то автоматически поднимется вопрос и об его надежности. Кто эти люди из Москвы, зачем они хотят поговорить с ними? И зачем их паспорта? Она не верила в объяснения Фелякина.

Энрико появился только около полуночи, он оставил машину в посольстве и добирался на такси. Он пил с Шепановым, и хотя зашел не слишком далеко, чтоб его можно было назвать пьяным, но это было заметно. Такое случалось время от времени. Анна рассматривала это, как предохранительный клапан против стрессов, которые делают язвы, высокое давление и проблемы с нервами обычными спутниками жизни офицера КГБ — а у Энрико было достаточно здравого смысла не выпускать это из-под контроля. Но обычно после такой вечерней выпивки с друзьями он приходил домой с веселыми глазами, словоохотливый, а в этот вечер он вернулся мрачный и рассеянный. Очевидно, что-то тяжелое было у него на душе.

— Что случилось? — спросила Анна.

— Ничего.

— Слушай, я же вижу, что что-то случилось. Но я не смогу тебе помочь, пока не узнаю в чем дело. Я же не умею читать мысли.

Он странно посмотрел на нее и ничего не ответил.

Потом, когда он налил себе еще и уселся напротив нее в гостиной, он все-таки заговорил.

— У Шепанова будут неприятности. У него были проблемы с женой, а это привело его к проблемам с выпивкой. Знакомая история.

— Я слышала, в посольстве ходили слухи. Его жена, и еще пара имен. Да, так бывает.

— Он одинок, вдали от России, от друзей. Он любит, когда есть с кем поговорить. Но иногда он чересчур открывается и говорит больше, чем следовало бы, — Энрико явно к чему-то вел. Анна терпеливо ждала. Тогда он глотнул еще и неожиданно спросил:

— Что ты знаешь об той женщине, ученой из Новосибирска, с которой спутался твой бывший муж?

Анна мгновенно напряглась. В нормальных условиях она бы напомнила ему, что они договорились не поднимать таких тем, но это было слишком близко к тому, о чем она думала весь вечер. Поэтому она спросила:

— А что? Что с ней случилось?

— Меня не интересуют твои личные дела или что-то в этом роде. Как она… в политическом смысле? — Энрико отхлебнул еще. Анне впервые показалось, что он перебрал. — Ее лояльность когда-нибудь ставилась под вопрос?

Анна посмотрела на него, пытаясь связать это с тем, что происходило в течение дня.

— Почему? — спросила она наконец. Ее голос был странно сух и неискренен. — Что случилось?

Энрико поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза.

— Сегодня Шепанов сказал мне, что она была арестована три месяца назад, по обвинению в подрывной диссидентской деятельности. Конечно, это тут же поставило Дьяшкина под подозрение.

Дальше можно было не продолжать. Все близкие родственники и знакомые Дьяшкина тоже попадут под подозрение. Особенно она, как его бывшая жена. И пока в этом замешана его карьера, Энрико это совсем ни к чему.

— Ты когда нибудь была замешана в чем-нибудь таком? — потребовал он.

— Конечно, нет. Перед нашей свадьбой меня же не раз проверяли. Ты сам знаешь, как они это делают.

— И все же ошибки случаются.

Анна похолодела, ее затрясло. Ей нужна была хотя бы минутка, чтобы взять себя в руки.

— Я… сделаю тебе кофе.

— Посмотри на меня, Анна. Я еще раз спрашиваю — ты когда нибудь была замешана в чем-нибудь таком?

Она заставила себя огрызнуться.

— Нет, говорят тебе! Проспись, ты смешон! Тебе сварить кофе?

Энрико откинулся на кресло.

— Да, наверное…

Анна поспешила на кухню. Пока она вынимала из шкафчика кофе и чашки, она была слишком возбуждена, чтобы думать. А потом, когда она посмотрела на стеклянную банку с кофе в своих руках, ее вдруг осенило. Если она пойдет завтра утром в посольство, то выйдет оттуда только под конвоем, в аэропорт, на самолет в Москву. Без сомнения, Энрико отвертится. А она скорее всего с ней будет кончено.

Она стояла на кухне, кусая губы, освобождаясь от нелепых мыслей о том, что делать дальше. Потом медленно подняла обеими руками банку с кофе, поколебалась минуту и швырнула ее об пол. К тому времени, как Энрико появился в дверях гостиной, она была уже у него за спиной и одевала пальто. Он неуверенно посмотрел на нее.

— Что случилось? С тобой все в порядке? Ты куда?

— Кофе — я уронила банку. Я сбегаю возьму еще в магазине на углу. Будь умницей, убери, пока я буду ходить?

И прежде чем Энрико смог ответить, она выскочила в дверь и зашагала к лестнице. Квартира была на втором этаже, поэтому вместо того, чтобы выйти через главный вход, она спустилась по лестнице вниз и вышла черным ходом через подземный гараж.

Анна прошла несколько кварталов, потом взяла такси до Найтсбриджа, с южной стороны Гайд Парка. Она зашла в знакомую гостиницу и немного посидела в баре на втором этаже, привела себя в чувство рюмкой, собираясь с мыслями. Потом наконец пришла к выводу, что другого выхода у нее нет, спустилась в фойе и позвонила из автомата по специальному номеру, который ей дал ее контакт из СИС.

В оперативном зале британской специальной разведывательной службы, в лабиринтах, которые существовали под Уайтхоллом еще со времен второй мировой войны, зазвонил телефон. Дежурный офицер связался с начальником, а затем отправил радиосигнал, кодированный "Чрезвычайно срочно". В двух милях оттуда, в Челси, сигнал включил обычный с виду коммуникатор в кармане пиджака, погребенного на спинке стула под кучкой одежды. Вообще-то коммуникатор был отключен, чтобы не тревожили. Но в нем была встроена специальная схема, обходящая все подобные запреты.

Джереми ждал этого момента несколько месяцев. Ужин на двоих был великолепным, вино — безукоризненным, атмосфера — очаровательной. Теперь, под мягкие звуки скрипки и запах роз в ее спальне, он подходил к логическому концу.

Дафна поцеловала его и откинулась на спину, соблазнительно улыбаясь. Распахнув халат, она открыла его взгляду свое совершенное тело. Джереми позволил себе не торопясь любоваться им.

— Скажи-ка, — промурлыкал он, — у меня всегда была страсть к таким прозрачным маленьким трусикам, как не тебе. Под ними такая же прелесть, как и все остальное?

— А почему бы тебе не попробовать? — прошептала она.

Его рука скользнула от ее щеки вниз по шее, задержалась на груди, чтобы поиграть соском, а затем поползла вниз к животу, чувствуя, как он напряженно принимает ласку.

БИП БИП БИП БИП БИП

— Боже! Только не это!.. Мать! Мать! Чтоб им всем! Чтоб они! Они…

— Что это? — вскрикнула Дафна, садясь в кровати.

— Мне нужно идти.

— Но ты же сказал, что всю ночь свободен.

— Так и есть. То есть… Долго объяснять.

— Ты не можешь выключить эту штуку?

— Она под шмотками…

— Осторожнее с этим платьем, дорогой.

— Сейчас. О Боже!..

Дафна снова накинула халат и потянулась за сигаретой. Она разочарованно вздохнула.

— Телефон там. Надеюсь, в следующий раз будет лучше.

— Так значит, будет следующий раз?

— Конечно. Я даже думаю, что ты сделал это специально, чтобы растянуть удовольствие.

— Ты в самом деле сумасшедшая. Но мне все равно нужно выйти прогуляться под дождичком.

— Под дождичком?

— А-а, так американцы говорят.

— А что это значит?

Джереми замер с рукой над телефоном.

— Ты знаешь, — ответил он, неожиданно смутившись, — понятия не имею.

Джереми подобрал Анну в такси в точке встречи на углу Гайд Парка и отвез ее к югу от реки, в Ламбет. Когда они приехали, там их уже ждали Сильвия и еще одна женщина из СИС. Теперь два агента будут вместе с ней в течение двадцати четырех часов в сутки, пока ее не перевезут в безопасное место. Снаружи за домом будет следить полиция.

— Как вы думаете, что теперь будет? — спросила Анна.

— Это не от нас зависит, — ответила Сильвия. — Раз американцы вами так интересовались, то я не удивлюсь, если вас перебросят к ним, предположил Джереми.

— Надеюсь, я вам не в тягость, — робко сказала Анна.

Сильвия рассмеялась.

— Конечно же, нет. Это наша работа. Какой глупый вопрос!

— И пусть о нас говорят, что ничто не сможет встать между нами и службой, короне и стране, — процитировал Джереми. Сильвия заинтригованно посмотрела на него, он надменно фыркнул в ответ. — Я лучше пойду чай поставлю.

И Джереми вышел из комнаты. По пути через гостиную он остановился и отвесил изрядный пинок подвернувшемуся под ногу зонтику.