Сибирский эндшпиль

ЭПИЛОГ

— Добрый вечер, мистер Мак-Кейн.

— Привет, Джерри. Со светом, похоже, все в порядке.

— Да, электрик сказал, что он все сделал. Ваше такси ждет снаружи, Джерри обратил внимание, что у Мак-Кейна под плащом темный костюм, хрустящая белая рубашка, а заколка для галстука — с драгоценным камешком. — У вас сегодня званый вечер?

— Нет, просто тихий ужин со старым другом.

— Приятного вечера.

— Спасибо. Постараюсь.

Мак-Кейн вышел на крышу здания и увидел такси, ожидающее на площадке.

— До Милбурн Тауэр, сэр? — спросил таксист, когда он взбирался внутрь.

— Да. Не торопись, времени много.

Мак-Кейн удобно устроился на заднем, обтянутом кожей сиденьи. Звук двигателей стал громче и секунду спустя ярко освещенная крыша здания, сад и бассейн провалились далеко вниз. Наступили сумерки, внизу уже зажглись огни, и когда такси развернулось, на фоне темного неба на востоке в лобовое стекло медленно вплыло зарево над Вашингтоном.

Итак, война, которая могла покончить со всем войнами, с ними покончила — не случившись. А что еще оставалось делать советским лидерам, кроме как капитулировать, когда весь стратегический арсенал Запада готов был обрушиться именно на то место, где они собрали все, что хотели сохранить — включая и их самих. Горы над головой не сыграли бы особой разницы в размере воронки, которую проковыряли бы в Сибири.

Таким образом, находясь в положении, когда можно диктовать свои условия, Запад связался со своими агентами и союзниками, находившимися внутри "Потемкина", и использовал их, чтобы задержать Советы на месте, пока международная инспекция не долетела до "Валентины Терешковой". А того, что они обнаружили там на глазах у всего мира, хватило, чтобы развалить советское государство. Из последовавшего внутреннего хаоса постепенно возникло современное демократическое государство. Некоторые наблюдатели описали этот процесс, как "1917, сыгранный наоборот".

Снова наступило седьмое ноября, а в этот день Мак-Кейн обычно вспоминал все памятные события этого дня тогда, в 2017 году. Глядя через прозрачную крышу такси на загорающиеся звезды — среди них были и искусственные миры, построенные в космосе, иногда их можно было увидеть глазом; впрочем, он уже давно был сыт по горло искусственными мирами и хотел как следует прожить в этом, настоящем — так вот, глядя на звезды, ему пришло в голову, что обычно, вспоминая о таких событиях, принято говорить, что десять лет пролетели незаметно. Но это было не так. Десять прошедших лет — за это время случилось много нового.

Когда последнее противостояние между двумя гигантами наконец-то разрешилось, в мире не осталось никаких конфликтов, кроме локальных — и локальных действий по их прекращению, чтобы занять воинственные умы взрослеющих государств. Оборонные институты соответственно уменьшились, а освободившиеся ресурсы и творческие усилия всех стран, направленные в более продуктивных направлениях, привели к такому общественно-экономическому подъему, который грозил затмить Сельскохозяйственную, Промышленную, и Информационную Революции, вместе взятые. Человечество скоро покорит Солнечную Систему. Между Землей и Луной теперь создавались настоящие космические колонии — и "Валентина Терешкова" после переделки стала одной из них. На Марсе была создана постоянная база, которая сейчас расширялась, принимая новых жителей. Гигантские пилотируемые корабли для путешествия к внешним планетам строились на орбите Земли, а на чертежах уже возникали очертания автоматических зондов для полета к звездам. Подземная копия космической колонии под названием "Потемкин" была все еще там, в Сибири. Но теперь ее использовали, как тренажер, в котором будущие обитатели космических колоний привыкали к условиям тамошней жизни. Население Земли стабилизировалось, а население Солнечной системы, по оценкам специалистов, скоро должно было резко возрасти. Конец двадцатого века, юность Мак-Кейна, с бесконечным пессимизмом относительно неизбежной катастрофы и всеобщего упадка, был давным-давно позади.

Такси вошло в один из транспортных коридоров над городом и минуты спустя уже летело над залитыми радужным светом стеклянными ущельями метрополиса. Скользнув к голубоватой, словно покрытой инеем, сосульке Милбурн Тауэр, такси сделало круг, снижаясь, и опустилось, высадив Мак-Кейна у главных дверей на стоянке, где из других машин выходили постояльцы отеля, празднично одетые люди, спешащие поужинать в ресторане. Мак-Кейн прошел через коридор в бар "Орхидея", рядом с рестораном, отдал плащ и назвал свое имя метрдотелю, который провел его к столу, где его уже ожидали.

Навстречу ему поднялась фигура в темно-сером костюме, каштановом галстуке и с платочком в тон, выглядывавшем из нагрудного кармана. Его лицо за прошедшие десять лет слегка пополнело, но глаза все еще заметно выступали. Эти годы добавили своих морщин, но одновременно смягчили его и напряжение, когда-то бившее наружу, ушло. Теперь его лицо было лицом человека в мире с окружающим и с самим собой.

— Здравствуйте, мистер Эрншоу, журналист, — сказал Скэнлон. — Давно не виделись. Ваше лицо, я вижу, с тех пор стало выглядеть куда лучше.

Мак-Кейн улыбнулся.

— Да и ты тоже неплохо выглядишь.

Они тепло обнялись и Скэнлон прекратил валять дурака.

— Боже, Лью, как я рад тебя видеть. Ты выбрал отличное место.

— Одно из лучших в городе. Ты здесь не был?

— Нет. Мне вообще не приходилось бывать в Вашингтоне.

— Это замечательный ресторан. Тут великолепный вид на центр. Тебе понравится.

Подошел официант с восточного типа чертами, чтобы принять заказ на коктейль. Мак-Кейн заказал Наполеон, а Скэнлон повторил ирландское Бушмилл "и капельку воды". Они не видели друг друга почти десять лет, расставшись после того, как вся история закончилась, когда Скэнлон исчез, чтобы заняться свой собственной жизнью. Месяц назад он неожиданно позвонил, чтобы сказать, что будет в Вашингтоне в начале ноября. Седьмое ноября было лучшим днем, чтобы выбрать для встречи.

— Так это одна из твоих постоянных точек? — спросил Скэнлон, подняв высокий стакан.

— Я бы не сказал, что постоянная. Так, время от времени…

— И отличное место, чтобы сбивать с пути истинного дам, выскользнувших из-под родительской опеки. Неудивительно. Ты живешь здесь?

— Нет, не в городе. У меня квартира в Уоррентоне, в Вирджинии — на запад отсюда.

— И далеко?

— Около тридцати миль.

Скэнлон откинулся назад и смерил Мак-Кейна долгим взглядом.

— Кстати говоря о дамах — ты видишься о своей белокурой партнершей по преступлению? Правда, она была тощенькой, но очень даже ничего. У нее был свой норов, и, наверное, многие мужчины страдали.

Мак-Кейн покачал головой.

— Нет, сейчас нет. В конце концов, мы просто работали вместе. А она сошлась с Раззом. Я думаю, вообще у них было много общего… По крайней мере, ему не пришлось изменять своим привычкам. Они улетели на Луну, работать над одним из проектов.

— Так это правда?

— Что-то связанное с передачей энергии по лучу на космические корабли.

— Раз уж ты живешь здесь — ты видишь своих старых друзей из твоего ведомства?

— Я часто вижусь с Фоледой и его семьей, — ответил Мак-Кейн. — Ты его помнишь, наверное, когда все закончилось — тот человек, на которого я работал.

— Да, мне он понравился. Говорил то, что следовало, не тратя времени на расшаркиванья. Как он поживает?

— Он ушел в отставку, когда начали закрывать остатки Пентагона. Майра — его жена — сказала мне как-то, что он так и не смог привыкнуть к тому, что каждое утро у него нет хвоста из КГБ. Как будто он расстался со старыми друзьями. Так что он ушел. Теперь забавляется со своими внуками или сидит в баре со старыми дружками из пентагоновской мафии, — Мак-Кейн сделал короткий жест рукой. — Я иногда вижу Ко. Он в Азии, снова с головой ушел в политику и курсирует в Вашингтон и обратно. У него всегда очень тесный график, но если он может, то выбирается.

Принесли коктейли. Мак-Кейн посмотрел на друга, поколебался, а потом поднял свой стакан:

— Ну что… За старое время, наверное.

— И за старых друзей.

Они выпили и замолчали.

— А как насчет тебя? — наконец спросил Скэнлон. — Мир все еще доставляет тебе достаточно обмана?

Мак-Кейн поставил стакан и пожал плечами.

— Ну, мне дали очень приличную пенсию, так что с деньгами у меня нет проблем. Я летаю на самолете и стараюсь поддерживать форму. У меня есть подруга по имени Донна — я вроде однолюба, только с одной, поверишь ты этому или нет. Она юрист и у нее нет времени на какую-то серьезную связь, так что это устраивает нас обоих. Все еще интересуюсь политикой и историей, много читаю, — он опять отхлебнул. — И еще я собираю материалы по истории технологий шпионажа. Даже думаю однажды написать книгу. Единственное, что меня беспокоит, прочитает ли ее кто-нибудь. По-моему, сейчас остался только коммерческий шпионаж.

— А ты попробуй написать об альпинизме. У тебя тоже есть кое-какой опыт.

Мак-Кейн улыбнулся.

— Ну ладно, а вот ты как живешь? Когда ты звонил, ты сказал что-то об обучении… только я не поверил.

Скэнлон посмотрел вверх и виновато поскреб шею пальцами.

— Ну, это действительно что-то вроде обучения. Это называется "советник по безопасности". Некоторые из государств в Азии и вообще… люди, которые наперебой ими управляют, как правило, особенно беспокоятся о своей безопасности и тому подобное, ты понимаешь. Они хорошо платят инструкторам, которые учат их телохранителей своему делу, если ты понимаешь, что я хочу сказать.

Мак-Кейн безнадежно кивнул.

— Я должен был бы догадаться: ты торгуешь технологией, ноу-хау, да? Убийство, нанесение увечий, взрывчатка, ловушки…

— Должен же человек зарабатывать себе на жизнь, — сказал Скэнлон, употребив фразу из прошлого. — Кроме того, ведь у каждого есть право спокойно спать в своей постели.

Мак-Кейн снова замолчал, изучая содержимое стакана. Когда он наконец поднял глаза, их выражение было более серьезным.

— Кев, я всегда хотел спросить тебя об одной вещи. Почему тогда, в Замке, ты перешел на нашу сторону?

Скэнлон пожал плечами.

— Ой, знаешь ли, КГБ не радовалось особо, используя иностранца на такой работе. Но потом, с таким, как ты, они вряд ли смогли бы использовать русского. Я думаю, они слишком полагались на свою пропаганду ирландско-английско-американских отношений… И потом, кто знает, что делается в голове у ирландца?

Мак-Кейн выпил еще, задумался и покачал головой.

— Нет, это ты повторял, когда нас расспрашивали после всего, на всяких пресс-конференциях. Но я никогда не верил в это. В чем настоящая причина?

Скэнлон посмотрел по сторонам, совершенно не удивившись. Помолчав, он ответил:

— Это был Ко.

— Ко? — Мак-Кейн действительно был ошарашен.

Скэнлон отвернулся, глядя сквозь стеклянную стену бара.

— Все, что он рассказывал о цивилизациях: греческой, римской, европейской, американской… даже о бриттах. Как все они неожиданно рождались, как живые существа, жили и процветали, выражали все, чем они были, во всем, что ни творили… а потом они умирали. Но несколько камешков подбирал из пыли следующий и клал их в свое здание, еще лучшее, и человечество продолжало жить… а это главное, — он указал рукой в темное небо. — Именно это и происходит сейчас там. И разве мне не приятно будет думать, что я помог сделать один-два таких камешка? И когда я подумал об этом — как я мог работать дальше на тех, на кого работал? Вся это система представляла собой то, от чего мир уходит, а не то, к чему он идет.

Мак-Кейн откинулся на спинку кресла и с удивлением посмотрел на Скэнлона.

— Так вот о чем вы с ним разговаривали часами… Ко сделал это, а? Уболтал ирландца? Интересно, знал ли он, что делает?

— Если быть абсолютно точным, то знал… И потом глядя на таких, как ты, Разз, все наши — я думал, кого вы представляете. Я видел режим, который мог выжить только благодаря страху, разрушающему разум человека. И я видел силу человеческого разума, силу людей, которые выжили, преодолев страх. Я сделал мой выбор, вот и все.

Мак-Кейн осушил свой стакан.

— Поэт и философ! — прокомментировал он.

— А что ты хотел от ирландца?

Мак-Кейн посмотрел вокруг.

— Знаешь, Кев, у меня никогда не было проблем с людьми. Только с системой. Посмотри, как у них пошли дела теперь… Кстати, угадай, от кого я получил недавно письмо? Андреев. Помнишь?

— Этот старичок, седой такой?

— Да, он. Он вернулся, снова живет на Украине.

— Ты знаешь, что его отец был там — в Германии в 1945, с армией Конева? — спросил Скэнлон. Оба засмеялись.

— Он упоминал о первом русском Диснейленде, который открылся под Москвой. И написал, что его управляющий — Протворнов. Я так и не понял, шутит он или нет.

В этот момент к их столику приблизился метрдотель.

— Ваши гости прибыли, джентльмены.

Мак-Кейн с недоумением посмотрел на него, как раз вовремя, чтобы заметить, что Скэнлон подмигивает.

И тут за его спиной раздался женский голос:

— Я думала, что ты выберешь японский ресторан, Лью.

Мак-Кейн обернулся, не веря своим глазам. Она чуть пополнела, но эта прядь волос, которая столько могла сказать о ней, все так же сбивалась на лоб. Он вскочил, не в силах сказать ни слова.

Из-за ее спины выглянул расплывшийся в улыбке Рашаззи.

— Это наш первый отпуск на Землю за эти восемнадцать месяцев. Мы не могли не увидеть тебя. Время выбрано просто отлично.

Мак-Кейн крепко пожал руку Рашаззи и обнял Полу.

— Это была ее идея, — сказал сзади Скэнлон. — Она меня выследила и позвонила с Луны два месяца назад.

— Правда, мы немного опоздали, — извинился Рашаззи. — Эти женщины…

— Э-э, ваш стол готов, — вмешался метрдотель. — Но если вы хотите сначала выпить по коктейлю, то мы приготовим для вас другой, чуть позже. Мистер Накадзима-Лин позвонил несколько минут назад и сказал, что он немного задержится, так что можете начинать без него.

— Нет, давайте подождем, — возразил Рашаззи. — Я еще не умираю от голода.

— Мы в Вашингтоне на неделю, — сказала Пола Мак-Кейну. — Куда торопиться?

Они уселись, а Мак-Кейн продолжал ошеломленно стоять.

— Ко? Ко тоже придет?

— Одна из его маленьких отлучек, о которых ты говорил, — заметил Скэнлон. — Между нами, мне кажется, что их племя собирается колонизировать Штаты.

— Ну и как вам быть учеными на Луне? — обратился Мак-Кейн к Рашаззи.

— Неописуемо, — ответил он. — Потрясающе. Чувство бескрайнего, совершенно нетронутая природа, там наверху… Ты не можешь себе это представить.

— А ты уверен, что вы действительно там? Это не может быть где-нибудь под Бруклином? — спросил Мак-Кейн, весело глядя сквозь стакан. Рашаззи рассмеялся.

— А что касается — быть ученым, — начала Пола, долгим и неожиданно серьезным взглядом глядя на Мак-Кейна. — Ты имеешь к этому самое прямое отношение, Лью. Я так много узнала о людях… Но я узнала, и что такое настоящая наука.

— То есть? — не понял тот.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Наука — это реализм, отсечение любой выдумки. Если этого не сможешь сделать, то никогда не узнаешь истины. Так можно построить в свой голове собственный "Потемкин". И иногда из него бывает очень трудно выбраться, но уж если выберешься оттуда и оглянешься на свою тюрьму, которую столько времени считал реальностью — будет то же чувство освобождения и возможностей бесконечного роста.

— Как с идеями Ко об эволюции, — добавил Скэнлон.

— Это одно и то же, — возразил Рашаззи.

Официант с восточными чертами лица вернулся к столику и пока он принимал у Полы и Рашаззи заказ, Мак-Кейн внимательно разглядывал его. В его чертах смешалось японское и китайское происхождение, но ни то, ни другое никак не могло взять верх. За годы своей работы на Востоке Мак-Кейн приучился отличать китайцев от японцев. Неожиданно новая мысль пришла ему в голову и он нахмурился.

— Простите, вас случайно зовут не Накадзима-Лин? — спросил он у официанта.

— Нет, сэр. Моя фамилия Джонс.

Мак-Кейн расслабился со вздохом облегчения.

— Приятно это слышать.

— Что приятно, сэр? — поинтересовался официант.

Мак-Кейн посмотрел на звезды за стеной.

— О, это долгая, долгая история. Скажем так, это могло быть совпадением — а я никогда не доверял совпадениям.

Остальные рассмеялись. Скэнлон и Мак-Кейн заказали еще по одной.

А тем временем высоко в небе, совсем рядом с Луной, взошла крошечная звездочка.