Сибирский эндшпиль

27

В Замке организация чего угодно на постоянной основе — а именно это было на уме у Мак-Кейна — требовала прежде всего найти способы избегать информаторов и электронного наблюдения. Если теория Мак-Кейна об Замке, как об "информационной шахте" была верной, то вряд ли русские бы ограничились полумерами.

Рашаззи и Хабер разработали несколько способов обнаружения и отключения спрятанных микрофонов, и сейчас экспериментировали с нейтрализацией электронных браслетов. Чтобы скрыть эту деятельность и, совместив приятное с полезным, повеселиться самому, Рашаззи надрессировал своих мышек есть пластиковую изоляцию русской электропроводки, а затем выпустил их в пространство между стенами и потолком. Когда русские техники появлялись, чтобы ликвидировать поломки — которые неизбежно случались, пока двое ученых возились с системой безопасности — они неизменно находили накоротко замкнутые провода, выглядевшие так, как будто над ними поработали зубки какого-то грызуна, как правило, мышки, бегавшей тут же неподалеку. Веселье, правда, было недолгим, и через Лученко до Рашаззи дошел приказ избавиться от мышей. Тогда они таинственным образом убежали из своих клеток и, вероятно, пропали в дыре, которая столь же таинственным образом возникла в стене под бачком в одной из кабинок туалета камеры В-3. Их мобильность должна была быть потрясающей, потому что дежурные техники в течение нескольких дней носились по Замку и боролись с эпидемией коротких замыканий и обрывов. У Лученко были проблемы с начальником блока, Рашаззи потерял кучу накопившихся привилегий, но дальше этого дело не пошло.

Это упражнение послужило дымовой завесой для дальнейших изысканий о системе безопасности, но общей проблемы не решило. Русские давно стали мастерами обмана, и нельзя было сказать наверное, не являются ли обнаруженные устройства ловушкой, чтобы отвлечь внимание заключенных, в то время, как более сложный и хитрый уровень системы работает без помех. Лишь долгое время спустя после того, как Рашаззи и Хабер стали экспертами по вынюхиванию скрытых микрофонов с проводами, они обнаружили еще один вид встроенных микрофонов, работавший вообще без проводов: подключался он полосками проводящей краски, которая маскировалась сверху слоем обычной краски. Рашаззи сделал пробник с парой тонких игл, с помощью которого можно было обнаруживать такие полосы, но это была очень утомительная работа.

Можно было, конечно, играть в угадалки, прослушивается ли определенное место или нет, например, начиная провокационный разговор и ожидая реакции русски. Но и русские тоже могли играть в эту игру, закидывая сеть с широкой ячеей, они могли пропускать мелкую рыбешку, чтобы поймать большую. И потом, кто будет играть роль наживки?

Мак-Кейн пришел к выводу, что внутри Замка нет надежных способов общения. Работа снаружи позволяла надеяться на большее, но он не мог контролировать назначений на работу, а самого его из Замка не выпускали. Потом, правда, он спросил себя: а так ли уж необходимо выбираться из Замка вообще? Следящие устройства будут стоять в тех местах, где есть люди: в камерах, коридорах, и тому подобное. Но кроме таких мест, на станции есть и пространство между стен, машинные палубы между уровнями, шахты для кабелей, разветвляющиеся во всех направлениях. Если бы только можно было забраться в такое место…

Мак-Кейн поставил такой вопрос перед Рашаззи, когда они шли по улице Горького, вслед за трактором, нагруженным грохочущими муфтами для труб.

— Альбрехт и я думали над этим, — ответил Рашаззи. Проблема в том, что на панелях пола и стен с обратной стороны везде проложены эти проводящие полоски, так что если открыть ее, то цепь нарушится и начнется тревога.

— А вы не можете замкнуть цепь перемычкой или чем-то вроде этого, когда мы будем поднимать ее?

— Можем, если известна схема сигнализации. Но схему выяснить нельзя, пока не снимешь панель. Это замкнутый круг. Многие здесь в Замке попадали в одиночки, когда пытались шалить с этим. Это рискованное дело.

Мак-Кейн замолчал и грустно уставился под ноги. Если он не сможет говорить и обмениваться информацией свободно, он никуда не попадет.

Внешний тор "Валентины Терешковой" по окружности был не больше трех миль, а значит, общая длина дорожной системы колонии была невелика. Поэтому русские не утруждали себя доставкой тяжелых дорожных машин: вместо этого они использовали уже имеющуюся рабочую силу. Когда центральное планирование не предусмотрело достаточно болтов, чтобы заткнуть ими дырки, которые сверлил в рамах для кроватей Скэнлон, производство кроватей прекратили, а Мак-Кейна отправили на наружные работы с бригадой по ремонту дороги, в которой был и Ко. Они работали на границе одной из агрозон и Мак-Кейн надеялся, что у него появится шанс поговорить с Ко в менее стесненном окружении.

Дорога, которую они чинили, лежала между полями сахарной свеклы, у основания поднимающихся кверху террас с плантациями винограда, фруктов, сои и помидор. Над головой, сквозь прозрачную часть крыши над агрозоной видна была одна из малых спиц, вздымавшаяся вверх, чтобы слиться с центральной конструкцией. С запада дул легкий ветерок, после Замка это была приятная перемена, как для заключенных, так и для охраны, а это значило, что никто особо не торопился закончить работу, и надзор был минимален. Двое из охранников играли в карты на капоте одного из грузовичков, один, сидя в кабине, читал, остальные расхаживали вокруг, болтая с заключенными. Мак-Кейн работал вместе с Ко поодаль от других, разглаживая чем-то вроде грабель липкую серую смесь из шлака лунной руды и связующего из промышленных отходов.

— Так что ты сделал? — спросил Мак-Кейн.

— Что ты имеешь в виду? — ответил Ко вопросом на вопрос. Мак-Кейну, правда, показалось, что тот знал, что он имел в виду.

— Ты обещал, что когда-нибудь расскажешь мне, что ты сделал, чтобы забраться сюда.

Ко какое-то время работал молча, и Мак-Кейн подумал, что тот игнорирует вопрос, но Ко неожиданно щелкнул языком и начал:

— Ты помнишь инцидент на Азиатской Индустриальной Ярмарке в Чонкине пару лет назад?

— Похоже, звенит… Там был пожар, да? Что-то связанное с КГБ.

— Китайское движение традиционалистов под названием "Белая Луна" утомительно протестовало против индустриализации, модернизации. Они устроили демонстрацию у китайского павильона… по крайней мере, так это должно было выглядеть.

Мак-Кейн кивнул.

— Да, я вспомнил. Только эти люди были вовсе не Белая Луна. Это были самозванцы, а всю кашу заварила китайская разведка, чтобы дискредитировать их и ввести строгие ограничения. Но потом тот парень, который устроил все это, признался, что работал для КГБ. Так что все это было рукой Моск…

Голос Мак-Кейна увял. Он остановился на месте и вскинул голову.

— Минутку. Накадзима-Лин Комеи-Цо-Лян — это были вы! Вы были агентом КГБ и шефом китайской разведки!

— Заместителем, — поправил Ко.

— Какая разница. Так что не получилось? Как вы сюда-то попали?

Ко снова щелкнул языком.

— Ну, это ведь была моя идея. Конечно, это не совсем честно, но ты не можешь себе представить, как эта Белая Луна начинала нам мешать. Это должна была быть простая демонстрация. Люди, которых мы наняли, не должны были сжечь весь павильон дотла. Это переусердствовал мой подчиненный. Но ответственность лежала на мне, а у нас очень сильное чувство чести…

Ко покачал головой и захихикал коротким отрывистым смехом, словно больше не в силах сдерживаться.

— Только, видишь ли, КГБ не имело к этому ни малейшего отношения, хе-хе-хе-хе… Я только сделал это признание, после того, как все уже случилось.

— Вы хотите сказать, что не работали на КГБ?

— Нет. Это вероятно, первый случай в истории мирового шпионажа, в котором они в самом деле были неповинны, хе-хе-хе-хе… и никто им не поверил!

Мак-Кейн улыбнулся и снова взялся за грабли.

— Ну и?

— Ну и КГБ похитило меня, чтобы быть уверенными, что я больше не выкину такую штуку. И вот я здесь.

Подъехал грузовичок с новой порцией смеси, и они пошли к мешалке на другом конце рабочей площадки. Один из охранников подошел к ним поближе, проверил, чем они заняты и снова вернулся. Какое-то время они работали молча. Потом Мак-Кейн сказал:

— Скэнлон сказал, что я должен поговорить с вами.

— Да?

— Вы не слышали о комитете побега, там, в Замке?

— В Замке можно услышать обо многом…

— Как вы думаете, это вообще возможно — убежать отсюда?

— Говорят, что все возможно…

Мак-Кейн понял, что сейчас придется постараться. Он решил избегать острых углов.

— Если бы существовал комитет побега, если бы выбор был за вами кому бы вы поверили?

— У меня сложилось впечатление, что ты уже решил это для себя.

— А кто опасен? Кого бы вы вычеркнули?

Ко промедлил с ответом, и Мак-Кейн подсказал:

— Я не имею в виду Лученко и эту шайку из конца камеры. Для начала Нолан и остальные.

Ко нахмурился.

— Я не убежден, что Нолан — один из них, — ответил он наконец. — Я не сомневаюсь, что он истинный правоверный, но это не значит, что ему достаточно доверяют, чтобы сделать подсадным. Их лидеры с подозрением относятся с истинным марксистам. Сталин не обрадовался предложению Берии вербовать прямолинейных идеалистов из английских университетов в тридцатых годах. Он считал, что люди, способные поверить в такую ерунду, не могут быть надежными шпионами.

Ну, по крайней мере Ко заговорил. Мак-Кейн решил продолжать.

— А что движет такими, как Нолан?

— Страх свободы.

— Это звучит непривычно.

— Нет, если ты задумаешься над этим. На своем пути человечество развивается на пути к индивидуализму. Слияние западной философии индивидуальной свободы, связанных с этим экономических принципов, и собственной культуры — пожалуй, величайшая вещь, когда-либо происшедшая в Азии. Это та сила, которая создает двадцать первый век.

— Старая добрая американская система.

— Да. Но никто не говорил, что она должна навсегда остаться в Америке. В любом случае, родилась она в Европе.

— О'кей.

Ко продолжал:

— Иногда социальные изменения происходят слишком быстро, чтобы люди успевали к ним приспособиться. Когда это случается, люди чувствуют себя в опасности, им начинают угрожать силы, которых они не понимают и не могут с ними справиться. Поэтому они пытаются избежать их, повернув часы назад. Ранние общественные системы, феодальные системы подавляли индивидуальность, но взамен они предлагали безопасность и стабильность. Ты знаешь, кто ты, откуда ты, и что от тебя ждут. Как в семье, где авторитет семьи ограничивает, но и защищает.

— Но дети вырастают.

— Да, и люди тоже должны расти. Но когда перемены слишком быстры, и оставляют их в изоляции, люди поворачиваются к авторитаризму в поисках уверенности и безопасности, которые они потеряли. Начиная с подъема реформистских религий Лютера и Кальвина, когда разрушался европейский феодализм. Средние классы сбивались вместе, чтобы отдаться под власть всемогущего Бога, мощь которого защитит их.

— И то же случилось с Германией и нацистами, — заметил Мак-Кейн, махая граблями.

— Точно. Они были не готовы стать страной либеральной демократии, которую союзники попытались сделать из них в 1918. Они искали такую власть, к которой привыкли, сильного лидера, который возьмет на себя ответственность и будет принимать решения, — Ко пожал плечами. — Они нашли такого.

Он оторвал руку от грабель и широким жестом показал на всю колонию вокруг.

— То же самое относится и к этому советскому политическому монстру. Прогрессивная? Да-да! Ничего подобного. Это последний реликт вымирающего общества.

— Похоже, вы со Скэнлоном много говорили об этом.

— А разве ирландцы не любят пофилософствовать о жизни, "которая значит все"? — ответил Ко.

Мак-Кейн разогнулся и вынул из кармана штанов платок, чтобы вытереть пот со лба.

— Кстати о Скэнлоне, — напомнил он. Четыре дня назад он сказал мне…

Ко оборвал его жестом руки.

— Не трать время на долгое вступление, — он кивнул головой в сторону грузовичка в сотне ярдов у них за спиной. Там лежала их одежда, инструменты, пакеты с завтраком. Когда будешь брать свою куртку, посмотри во внутреннем кармане. Там ты найдешь кое-что, что поможет ответить на многие вопросы. Смотри на это, как на жест доброй воли со стороны комитета побега. Они считают, что у вас может быть общие области сотрудничества. И у меня сложилось впечатление, что так же думаешь и ты.

— Значит, он все-таки существует?

— Конечно.

— Но как?…

Ко улыбнулся и покачал головой.

— Никогда не задумывайся, откуда я знаю то, что знаю. Давайте лучше скажем, мистер Эрншоу, что мы оба что-то да понимаем в разведке.