Зловещий миттельшпиль

Глава пятнадцатая Слово императора

Когда мавр догорел, я потушил его чуть тухловатой дождевой водой из бочки, после чего прикончил четвёрку зомби, заглянувших на огонёк, а затем начал собирать трофеи.

Срезал пальцы, чтобы была возможность использовать карабины и ту бандурину, выдаваемую за ручной пулемёт, поместил их в зиплоки, чтобы не испортились раньше времени, а затем спрятал пакетики, которые пришлось пометить номерами карабинов, в рюкзак.

Броня мне их не нужна, я уже разобрался, что эти штуки изготавливаются индивидуально, под каждого отдельно взятого боевика. Попробовал напялить наруч с перчаткой — блок батарей, сокрытый под бронёй, после обвинительного гудка, начал плавиться, а сервоприводы застыли, как заклиненные. Сканер встроен, это точно. В шлем тоже был встроен, но сработал только после того, как я начал лезть в персональные данные. Защита частной жизни — это у них всё. Ну, якобы. По факту, там могли быть планы, сведения о личном составе, иные секретные данные, а ограниченный функционал, доступный для любого — это херня, если подумать. И я предполагаю, что, если бы полез в связь, тоже бы зафиксировало меня как чужака и отключило шлем.

— Ах, сука! — отбросил я нагревшийся наруч.

В общем, бронекостюмы имеют только ресурсную ценность, то есть их элементы можно и нужно использовать для разработки ухудшенной по всем статьям брони. Нашить такие пластины на кевларовую основу — можно сообразить что-нибудь интересное и пуленепробиваемое. Против хай-тек пуль, конечно, не поможет, но я стрелял в хренов экзоскелетный шлем два раза дуплетом из обреза. Стреляй я в обычный бронежилет III-класса — рёбра переломало бы, требуху в кашу. В случае с каской — кости черепа поломало бы точно, тяжёлая контузия гарантирована. А тот ушлёпок продолжал бой.

С остальной бронёй, думаю, будет так же. Система компенсации поступающей кинетической энергии, а может и гасящие импульс материалы подбоя — хрен его знает.

Но самой ценной находкой были не пушки и гранаты, а сферы сверхспособностей. Эти уродцы собрали всё, что обнаружили среди тел пристреленных зомби, но принимать ничего не решились. Большая ошибка, потому что я вижу очень богатый выбор вещей, которые могли бы создать мне проблемы.

Как минимум, с помощью этой сверхспособности можно было попробовать смыться от меня подальше. Хотя тут написано, что это развитие мутации мышц ног, то есть впечатляющие скоростные характеристики будут развиты постепенно. Ну и расход калорий — он ведь не исключается, а при таком темпе спринта можно сильно проголодаться через двадцать-тридцать минут.

Страшно представить, если где-то есть такая же сфера, но с эпическим потенциалом. Сколько там будет, примерно? Бесконечный бег на скорости 500 километров в час с сохранением повышенной манёвренности на скорости до 300 километров в час? Если ты сильнее носителя этой сверхспособности — не догонишь, если слабее — не убежишь. Чертовски опасный сукин сын, в потенциале…

Как я понимаю, незаменимая тема для снайперов. Если снайпер и так будет в камуфляже, то его заметность снизится ещё существеннее. В эпическом потенциале, наверное, эта способность бы дала человеку возможность быть оптически невидимым на бегу, потому что магия бы сделала его абсолютно прозрачным для солнечных лучей. Страшная штука, конечно, но весь полезный потенциал напрочь убивается тепловизором или специально обученными собаками.

Ну, это точно проклятье, а не дар. Ограничивать своё зрение предельной дальностью в километр, но, наверное, весь этот километр видеть предельно остро. Хотя, что тут понимается под «видеть»? Абсолютно новый для человека тип видения, потому что постоянно видеть мир в режиме рентгена — это беспрецедентный опыт, пусть и ужасно непривычный. Людей этот человек в лицо узнавать перестанет, обрекая себя на наблюдение бьющихся сердец и раздувающихся лёгких… С другой стороны, в охраняемый таким человеком периметр хрен проникнешь, даже хамелеоны и невидимки любого потенциала становятся в колонну по трое и строевым шагом, с песней, идут нахрен. Крайне полезный человек, если подумать… Бабуле придётся сильно раскошелиться, если она захочет получить этот шарик.

А вот французики не рискнули, хотя это позволило бы убить меня сразу же, как я приближусь к ним на дистанцию в километр. Но что за жизнь в таком новом формате, да?

Это чуть-чуть интересно, потому что если отражение врага вдруг перережет себе глотку, а потом в реальности горло врага будет перерезано — это круто. Но что такое «ограниченно взаимодействовать»? Погладить отражение врага ладонью по жопе? Пощекотать ему ушко? Толкнуть? Хм…

Будь потенциал повыше, а взаимодействие с отражениями были бы вольными или произвольными, то было бы очень круто. Ходить по городу с зеркалом в руках, наводить зеркало на зомби и иных недоброжелателей, смело накуканивать их на метафорический кол и всё. Необоримая сверхспособность в потенциале типа эпического или выше.

Это были самыми интересными из способностей, потому что остальные сферы были обычного потенциала, «Кислотная кровь», «Громила» «Пирокинез» и в этом духе. Смысл в том же пирокинезе, если всё, что ты можешь — давать двадцатисантиметровую струю жгучего пламени? Нет, конечно, лучше, чем ничего, но то же «Рентгеновское зрение» гораздо полезнее в социальном плане. «Громила»? Перманентное увеличение физической силы на 15 % и длины рук на десять сантиметров от исходной — скучно и не особо полезно.

В общем, обычный стафф я буду использовать как сдачу при обмене на полезные ништяки.

Броню и оружие я сложил в одну кучу, а потом пошёл за «Газелью», расположенной за оградой, неподалёку отсюда. Вроде как, никому не нужна, никто не претендует и, если аккумулятор не сдох, то поеду с ветерком.

Аккумулятор, как оказалось, сдох, поэтому пришлось технично вскрыть «Жигуль» во дворе жилого комплекса напротив кладбища, после чего завести, наконец-то, грузовичок.

В крытом кузове лежало всякое дерьмо, типа разобранной мебели, каких-то телевизоров — скорее всего, мародёры какие-то использовали, но не свезло. В пользу этого говорило наличие ключа в замке зажигания и незапертые двери.

Бесполезный хлам я выкинул на месте, а затем пригнал «Газель» на кладбище, гулом движка приманив к себе десяток зомби. Прикончил их и начал грузить трофеи в кузов.

Час спустя, я уже ехал на Карташихина.

В небе вновь появились вертолёты, я даже разглядел один из них. Летел он высоко в небе, где-то в двух-трёх километрах, но даже мне стало ясно, что он хоть и вертолёт, а скорость его что-то около пятисот-шестисот километров в час, если я не ошибся с высотой полёта и оценкой размеров. Вооружения видно не было, поэтому я счёл, что это какой-то разведчик. Не повезло бедолаге или бедолагам…

Судя по всему, в параллельных мирах Питеру приходится несладко. Думаю, в других городах не сильно лучше, но я-то в Питере.

— Не стреляйте, это я! — выглянул я из водительского окна.

— Верещагин?! — окликнул меня мужик в латной броне из Эрмитажа. — Уходи с баркаса!

И глумливо заржал.

— Пошёл нахрен… — прошептал я. — Юморист, сука…

— Жди, сейчас врата поднимем! — латник дал знак кому-то в бетонной башне справа от врат. — Мзду не брал, пока в городе мотылялся?!

— С тебя, сука, возьму… — недовольно прошептал я.

— Стреляли там, да? — продолжал острить латник.

— Ещё как, твою мать! — крикнул я ему. — Не задерживай давай, я тороплюсь!

— А пулемёт дашь?! Ха-ха-ха! — заливисто рассмеялся латник.

— Тебя как звать, остряк? — спросил я.

— Петрухой зови! — ответил тот.

— Поторопи там своих, реально спешу! — крикнул я ему.

Врата отворились, я проехал в специальный отсек между двумя подъёмными воротами, где ко мне вышло ещё четыре латника.

— Новый протокол — должны досмотреть транспортное средство, — будто бы извиняясь, произнёс один из них, приподняв забрало закрытого бургиньота.

Физиономия, явно, татарская, но глаза зелёные, а усы каштановые. Странное сочетание, но среди татар не редкость.

— Да досматривайте, — махнул я рукой. — Но сопрёте что-то — строго спрошу. Запрещённого, по нынешним временам, ничего нет.

— А ты, как будто, знаешь что запрещено нынче! — донеслось со стены от Петрухи. — А-а-а, ты же таможенник!

— Пошёл ты… — вздохнул я.

Ещё в школе донимали, типа Верещагин, а значит — за державу обидно. Особенно физрук, при любом случае, потому что он оказался Фёдором Ильичом Серпуховым, а это значит, что для него было делом чести «подколоть» меня на счёт «Белого солнца пустыни». Эх… Лучше бы у меня были проблемы со школьными хулиганами, но не было у нас никаких хулиганов. Ладно пять раз кто-то услышит твою фамилию и начнёт с хохотом «острить», но это ведь как вирус — много кто хочет очень дёшево прослыть хохмачом. И тут, сука, тоже вылез один…

— Оружие? — спросил парень в закрытом бургиньоте. — Это что за штуки?

— Это секретная разработка НИИ «Точмаш», — усмехнулся я. — Да шучу! Трофеи. Руками лучше не трогайте, а то заманаетесь с асфальта свою требуху соскребать.

— А что за штуки странные? — спросил татарин.

— Трофеи, — вздохнул. — Слушайте, парни, я ранен, мне нужна медицинская помощь, всё, что в кузове — досталось мне недёшево.

— Протокол, — покачал головой татарин.

В итоге, они внимательно осмотрели содержимое кузова, ничего не трогали, судя по отсутствию лязга металла, а потом татарин кивнул человеку на второй бетонной башне и врата поползли вверх.

Проезжаю во внутренний периметр, а затем снова стена и врата. Но тут просто посмотрели мне в лицо, после чего пропустили дальше.

У бабушкиной сталинки происходило столпотворение, бабушка стояла на деревянной трибуне, специально сконструированной на случай, если надо срочно толкнуть речь, и вещала что-то. Я медленно подъехал и припарковал «Газель» рядом с потрёпанным тентованным УАЗом цвета хаки.

Подхожу к толпе, без особого воодушевления слушающей мою бабушку. Видно, что старается, но харизмы нет, а без харизмы никуда…

— … победим! Мы готовы! — возбуждённо вещала Агата Петровна. — С нами сила Красной Армии! С нами народное ополчение! Мы одолеем любого! Но главное — за нами организация, богатый опыт боестолкновений! У нас есть солдаты, бившие фашистов под Ленинградом! Как громко бы не угрожали нам эти уголовники, мы встретим их, как полагается! Они не готовы к тому, чем мы их удивим!

Кто-то похлопал, но сразу видно, что зажигательной речи не получилось.

Я надел маску Наполеона и нашёл Арию, одну из немногих, кто действительно искренне хлопал бабушке.

Одета девушка в камуфляжную форму, на плече АКМ, а на голове красный берет. Ещё не хватает пулемётных лент крест-накрест, и парочки коктейлей Молотова в подсумок. Что-то напряжённое случилось, видимо, раз бабушка пытается вдохновить народ речью.

— Приветствую, мадмуазель, — похлопал я курдянку по плечу.

— Дима! — сразу узнала она мой голос. — Ты вернулся!

— Вернулся, как видишь, — кивнул я.

— Что-то ты быстро в этот раз, — улыбнулась Ария. — Но я рада, что ты выжил.

— А я как рад… — усмехнулся я, а затем попросил. — Посвяти меня в контекст, пожалуйста.

Девушка, похоже, была искренне рада меня видеть, чего нельзя сказать об остальных. Лица в толпе новые, почти никого не видел раньше — новички или редко выходят из дома. Тут многие привыкли сидеть дома.

— Эм… — Ария поправила локон волос, выбившийся из-под красного берета. — Слышал о «Бригаде»? По радио вещали, пытались убедить всех, что они самые сильные и сопротивление бесполезно.

— Которые бывшие студентики СПбГУ? — припомнил я.

— Да-да, они, — закивала Ария. — Я слышала, что они обещали «зачистить» Петроградский остров — они зачистили его недавно. Но останавливаться на этом они не собираются, вознамерившись заходить на Васильевский остров, чтобы покончить с «Коммуной».

— «Коммуна» — это мы? — честно говоря, не знаю точно, как официально называется организация бабушки.

— Мы, — подтвердила Ария. — Агата Петровна решила, что нужно вдохновить людей, сподвигнуть вступить в спешно формируемое народное ополчение, но люди боятся и не горят желанием. Есть уже пятьдесят семь человек, но дело сугубо добровольное, у нас ведь коммуна…

— Тогда грон-мэр выбрала неправильную подачу… — произнёс я задумчиво. — Р̀азве так вдохновляют на добровольную жертву жизнью?

Выхожу из толпы и направляюсь прямо к трибуне, где бабушка уже не знает, что делать и как подбить людей безвозмездно заняться смертельно опасными вещами.

Киваю бабушке и жестом отстраняю её от трибуны, после чего становлюсь на её место.

— Где куются империи? — спросил я у безмолвствующей толпы.

Вижу по глазам многих, что мой образ узнали. Не Наполеона, не Дмитрия Верещагина, а того человека, который творил ужасные вещи на различных видео.

— Это тот, из Телеги… — тихо шепнул один из молодых парней своему соседу.

Знают, хорошо знают. Кто-то достал телефон и начал запись.

— Где куются империи? — повторил я вопрос, внимательно глядя на людей.

Снова никто не ответил. Правильно. Связываться со мной — себе дороже. Никто не хочет связываться с туберкулёзной палочкой, с пулей в башке и с пропоротыми мечом кишками…

— Они куются на фабриках? — спросил я риторически. — В мануфактурах, на заводах, в гаражных мастерских?

Делаю паузу, почему-то отчётливо осознавая, насколько долго она должна длиться.

— О нет, дорогие мои сограждане. Империи куются не там, — покачал я головой с огорчением. — Империи куются здесь!

Я тычу пальцем себе в грудь.

— И здесь! И здесь! И здесь! — тычу я пальцами в разных людей, примерно в область груди. — В сердцах!

Снова делаю паузу, но чувствую, что состояние недоумения скоро пройдёт и людям перестанет быть интересно. Крючок с империей, чувствую, ни за что не зацепился.

Империя — не то. Не те люди, не то время. Это моя ошибка. Замнём.

— Моя грон-мэр, рассказывая вам о том, кто ещё с нами, забыла упомянуть, — со смешком в голосе продолжил я, — что с нами ещё я — Наполеон Бонапарт, император Франции! Если вы видели, как я обращаюсь с теми, кто перешёл мне дорогу — вы знаете, что связываться со мной — это плохой способ уйти из жизни.

— Видели уже! — с усмешкой выкрикнул один небритый тип в ватнике, поверх которого надета кольчуга. — Каждому встреченному бригаднику калаш в жопу запихаешь?

— Я могу! — заверил я его. — Но боюсь, что калаши кончатся раньше!

Толпа же безмолвствовала — трудный контингент достался бабушке, таких раскачать очень тяжело. Да и репутация у меня, откровенно говоря, плохая. Никто не любит людей, которые ведут себя так, как я. Но это была затравка, я создал небольшую эмоциональную связь с толпой. Ассоциации нужные возникли, я теперь не просто маска, а личность, которую они знают и сейчас вспомнили самые запоминающиеся и шокирующие моменты. Не важно что — важно, что вспомнили.

А теперь мы переходим к плану «Горький воодушевляющий эмоциональный коктейль».

— Услышьте же меня, сограждане! — воскликнул я. — За этот месяц вы успели испытать все бедствия истинного Апокалипсиса, заката человечества… Поражение вашей армии было делом нескольких недель. Я был там, я проиграл, как проиграл каждый солдат этой погибшей страны… Страны, где вы родились, выросли и стали людьми, больше нет! От этого хочется опустить руки, хочется сдать позиции, хочется бездействовать, хочется отдать своё спасение в чужую заботу — признайтесь, так ведь? Ведь нет больше никого, кто встанет за вас гранитной стеной, как встали мы — последние солдаты этого в муках умершего города…

Стыд. Вызвать стыд — кто-то умирал за вас, а вы даже не знаете их имён и лиц. Должна закрасться стыдливая мыслишка, что думать об этом они начали только когда им напомнили.

Морщусь от боли в раненой руке — бинты давно надо обновить, а саму рану тщательно промыть и вообще, обработать.

Народ же молчал, но я видел потребные мне выражения лиц — доказательство, что я выбрал нужные интонации и правильные слова.

— Но вы-то ещё есть! Вы-то ещё живы! — продолжил я, наращивая громкость и запал. — Никто, кроме вас, не может спасти ваши жизни! Никто, кроме вас, не может спасти жизни ваших близких! Отцов и матерей, мужей и жён, сыновей и дочерей! Ваших женщин, ваших мужчин! Братьев и сестёр! Никто!

Беспокойство. В этом участке речи надо было коснуться самого дорогого, что есть у человека. С солдатами гораздо проще, ведь есть стандартный набор: мать, жена, сестра, дочь. Как бы ни было избито, но, в нужный момент, даёт правильный эффект. И я прочитал на их лицах этот эффект — мои слова заставили толпу слегка колыхнуться. Лиха беда начало!

— Враг силён, — продолжил я уже более спокойным тоном. — Силён и жесток. Я не вижу здесь людей, которые сравнятся жестокостью с этими моральными уродами, чудовищами, способными лишь удовлетворять свои самые низменные потребности! Не вижу никого, кто мог бы выйти и выступить против них — насилующих, убивающих, порабощающих! Что ты, что ты, Наполеон, мы лучше спрячемся за твоей широкой спиной, а когда тебя не станет, спрячемся за спинами других солдат, ставящих долг выше своих жизней!

Гнев. Ненависть к врагу — да, но в то же время ненависть к своим страхам. Может, эти бывшие студентики не так уж плохи, но демонизация врага — это неизбежная часть. Пусть забудут, что будут биться с людьми. Не с людьми, но с насильниками, убийцами, поработителями.

— Нет! — выкрикнул я гневно и стукнул кулаком по трибуне, с хрустом треснувшей от удара. — Вы — правнуки тех, кто обратил в бегство тевтонских крестоносцев! Внуки тех, кто остановил меня! Дети тех, кто отправил в могилу гидру фашизма! Вы!

Гордость. Веру в свои силы лучше черпать из величия и могущества легендарных предков.

— Поднимайтесь! Покажите, что вся мощь ваших угнетателей не смогла убить мужество в наследниках героев, которые сделали бы честь Спарте и Р̀иму! — воскликнул я. — Поспешите! Настал час! Пришел момент, который не повторится, может быть, больше никогда — потребовать восстановления вашего величия! Вашей гордости! Чтобы через десятки лет, сидя в кресле на веранде, с ностальгической грустью сказать своим внукам…

Рвение. Именно ты, ты и только ты, больше никто. Максимально концентрируюсь, чтобы избавиться от акцента.

— «Дети мои, а я ведь был там, в тот день… Сжав кровавое знамя в омытых кровью руках! Всходил на холмы из трупов, обжигая руки о раскалённый автомат! Не сомневался — мы победим! Ни секунды не медлил! Не ждал нужного часа! Шёл вперёд и стрелял!» — произнёс я исходящие будто бы из самого сердца слова. — «Плакал кровью над общей могилой для братьев-сестёр! Смахивал кровь, терял кровь, проливал кровь — чтоб умыть ей врагов! Мстил, убивал, калечил — без ложной жалости! Шёл к сегодня — без сомнения! Ради вас, дети мои. Только ради вас…»

Коктейль из разных эмоций, я вижу его в их глазах.

— Трижды блаженны те, кто будет заодно с нами! — воскликнул я, выхватив палаш и воздев его к небесам. — Трижды блаженны те, кто останутся за нашей спиной! Но трижды горе тем, кто поднимет против нас оружие! Для них не будет надежды: они все погибнут…

— Да! Ура! Да! К победе! — вразнобой, но восторженно закричала толпа. — Веди нас! Веди нас к победе! Да! Ура! Ура! Ура!

Я посмотрел на бабушку, стоящую чуть в стороне, со значением. Она же смотрела на происходящее с непроницаемо безэмоциональным лицом.

— Возвращаю слово Агате Петровне, — отступаю я от трибуны.