Зеркало перемен. 2. Странница

* * *

Лена выдержала очень недолго. Закружилась голова, и Гарвин просто унес ее в ее комнату, уложил на кровать и посадил рядом Кайла, а сам пошел присматривать: вдруг глазом некроманта заметит что-то, чего не увидят остальные. Кайл гладил ее по голове, что-то бормотал, похоже, что заклинания, улучшающие настроение и снимающие дурноту.

– Ты чувствуешь вместе с ним, – расстроенно признал он, – с полукровкой. Аиллена, это пройдет. Ну, полежит в постели денек-другой. Все пройдет. Кавен – очень хороший маг. Правда. И Владыка тоже. Редко кто может так, как они, – не ранить душу.

– А ты после того допроса оправился совсем?

– Нет, и никогда не оправлюсь. Именно потому, что ваши маги так аккуратно не умеют, как Кавен. Да и допрос был другой. Глубокий. Мне не было плохо или больно. Я как раз ничего не чувствовал. Ничего и не помню. А они все запомнят, но они и не… с ними не будет того, что было со мной. От чего ты меня спасла. – Он взял руку Лены и поднес к губам. – Спасибо тебе, Аиллена. Меня спасла твоя доброта. Не волнуйся за своих друзей. С ними все будет в порядке. Знаешь, я никогда не видел, чтобы двое были так связаны, как ты и полукровка. Это что-то необычное. Это не просто любовь… И, прости, не просто близость. Ты – это он, а он – это ты. Понимаешь? С отцом у тебя все было иначе. Совершенно. Там все понятно.

– Зубы мне заговариваешь? – задыхаясь, спросила Лена.

– Да. Там уже недолго. Проводника ты так чувствовать не будешь. А знаешь, что ты не только чувствуешь вместе с ним, но и все, что вы чувствуете, делится на двоих? То есть ему сейчас чуточку полегче, чем могло бы быть. Не так плохо, не так больно. Ты ему помогаешь. Постарайся думать о другом – и ему будет легче.

– Ваши имена имеют какое-то значение?

– Иногда. Но, как правило, оно уже забылось. Имя и имя… Вот Кайл – это… как сказать… душа реки. У меня глаза сразу, с рождения, были ясные почему-то и такие вот… как речная вода. Мать и захотела дать мне такое имя. Если имя кончается на «ит» – Милит, Айрит, Кемрит, это значит «воин». А первый слог – это характеристика. Вот отец – неудержимый воин. Так оно и есть, правда. Айрит… ты помнишь Айрита, да? Мальчик, который полукровке глаз подбил? Айрит – смелый воин. Смешно, правда, разве воин может быть не смелым? Да и не бывает эльфов-трусов. Мы если уж деремся, то до конца. Кемрит – не знаю, какой воин. Потерялось значение. А Кемрит вовсе даже не воин, он даже из лука плохо стреляет, зато делает лучшее сукно, какое я когда-то видел. Ты знаешь, что Владыка велел купить шерсть для ткачей? Может быть, скоро мы будем продавать ткани людям. У нас хорошие ткани.

Еще на ярмарке Лена обратила внимание на неаппетитно пахнущие возы с овечьей и козьей шерстью, за которые заплатил Владыка. Вообще, Лиасс тут устроил самый настоящий военный коммунизм: у эльфов практически не было денег, необходимое они получали из закупок, сделанных Лиассом, и никому в голову не приходило роптать. Наверное, для них это пока был наилучший вариант. Когда жизнь более-менее устроится, каждый начнет зарабатывать на жизнь сам, как было, судя по рассказам Милита или Арианы. Пока же слишком многие мужчины были заняты на строительстве и благоустройстве, и только особо хорошие мастера получили возможность заниматься своим делом. Или самые необходимые: кузнецы, оружейники, сапожники, теперь вот ткачи. А поначалу все, кроме инвалидов типа Паира, валили лес, строили, копали, добывали камень…

У Лены сложилось впечатление, что эльфы были достаточно равнодушны к богатству. Возможно, потому, что не бедствовали. Зато они любили красивые вещи. Не было у них простых кинжалов. Каждый – произведение искусства. Не было у женщин простеньких браслетов, но с большим рубином. Браслет мог быть серебряным, но уж такой работы, что глаз не оторвать. А та же Милитова ветка-застежка – ведь Фаберже действительно удавился бы от зависти.

И лентяев среди эльфов не было. Лодырем считался тот, кто во время обеденного перерыва, наспех перекусив, ложился вздремнуть, а не болтал с остальными или не бегал на реку поплавать. Лене определенно нравились эльфы. Во всяком случае, эльфы Лиасса. Они умели воевать, умели работать, умели веселиться, умели быть терпеливыми и благодарными. Неужели тому неведомому эльфийскому магу именно это мешает? Организованность… нет, даже сплоченность тех, кого все считают крайними индивидуалистами. И вообще, почему об этом думает только Лиасс? Конечно, он умнее и опытнее, но думать не запрещено даже полным дурам. Вдруг что-то дельное придет в голову. Пришло же, что этот эльф не из Трехмирья и не из Сайбии. А откуда? Как он появляется здесь? Открывает проход между мирами, что тяжело даже для Лиасса? Или раз открыл, набрал себе сторонников из местных и проводит в жизнь какие-то свои непонятные планы? Что там надо для начала выяснять – кому выгодно? А никому… Если только не вообразить конкуренцию в мире Владык, так ведь, если судить по рассказам, Владыка превыше всего должен ставить интересы своего народа. Лиасс любого эльфа считает своим. Может, какого-то эльфа просто не устраивает наличие Владыки? А почему? Власть Лиасса феноменальна: по его приказу эльфы пойдут и убивать, и умирать, и по его приказу позволят умереть и ему и снова станут разобщенным народом. Ну и станут. Что изменится? Ровным счетом ничего. Они уже в Сайбии. Они уже живут здесь. И так и будут жить. Клятву Родагу они дали – ту самую истинную, которую вроде как никто не может нарушить. Станут смотреть на людей привычно свысока? Ну и что с того, никто не удивится. Воевать? А вот это вряд ли. Раскачать эльфов трудно даже на войну.

А если… если действительно кому-то нужна война в Сайбии? Война людей и эльфов?

Для чего?

Милит почти внес шута, уложил его на место Лены. Шут был страшно, неестественно бледен, хотя румянцем не отличался и раньше, часто и мелко дышал, виски были влажные от пота.

– Не ты? – тоном абсолютной убежденности спросил Кайл.

– Не я, – слабо улыбнулся шут.

– Аиллена, мать сказала, что ты можешь сделать для них отвар из наперстянки, жизнянки, раннего горицвета и… забыл. Она сказала, что ты его знаешь. Для сердца, – сообщил Милит. – И для твоего собственного успокоения.

Шута трясло. Лена сняла с него сапоги, велела Кайлу приподнять его, вытащила из-под него одеяло и укрыла. Эти травки у нее были. Она достала свои запасы, маленькую ступку – горицвет надо было растирать почти в пыль – и занялась приготовлением сбора. От аритмии помогает? В прошлый раз у шута сердце вообще вразнос шло, знобило его все время, мутило, что-то болело, только он не говорил что, может, даже не понимал. Кайл подсунул ему под спину вторую подушку, обтер лицо мокрым полотенцем.

– Может, переодеть тебя? – спросила Лена.

– Не надо. Только лоб и вспотел… Я ж все-таки полуэльф. Маркуса, может… Кайл, дай воды, пожалуйста.

Кайл напоил его – зубы так стучали о край кружки, что Лена слышала. Приготовив сбор, она сняла с огня чайник, заварила травы и сделала чай. Просто чтобы согревать.

– Странно… Меня сто раз маги расспрашивали, но всегда хуже было, – сказал шут. – Честно. Сейчас хоть не так больно. Лена, если бы не та стрела, я бы вообще сам пришел.

– Ты помолчи, – посоветовал Кайл. – Береги силы. Я не знаю, как ты переносил это раньше, а сейчас вижу, что тебе плохо. Но ты это переживешь. О, Аиллена, ты уже сделала отвар? Бабушка говорит, что ты скоро станешь хорошим лекарем. Правда.

Кайл приподнял голову шута, чтобы Лена могла напоить его горячим и достаточно мерзким на вкус отваром. Шут морщился, но глотал, глядя на Лену совершенно собачьими глазами. Милит привел Маркуса, тоже бледного, взмокшего, еле живого, однако передвигающего ноги. Лена тут же начала стаскивать с него мокрую рубашку, обтирать торс горячим полотенцем, укладывать под одеяло и поить отваром.

– Фу, – кое-как проговорил он, – словно целый день бежал в полном вооружении… И голова болит – жуть. Делиена, можно что-то от головы, а?

– Это он на вино намекает, – сказал шут. – Не надо, Маркус. Голова пройдет. Ты вообрази, что это просто с похмелья, тебе и легче станет.

– Ух ты, – обрадовался Маркус, – а и правда – с похмелья похоже… Ты уверен, что от этого не умирают?

– Ну я же жив… Сто не сто, но раз тридцать-сорок я с магами… беседовал. Понимаешь, так вспоминаешь и то, чего не вспомнишь…

Зашел Гарвин, как-то одним жестом усыпил Маркуса, а потом и шута.

– Пойдем, Аиллена. Кайл, ты за ними присмотришь? Следи, чтобы не просыпались, и все. Пусть поспят хоть до обеда. Легче будет. О, Аиллена, ты их уже напоила? Молодец. Да не переживай ты, ничего страшного. Стрела в сердце – это куда хуже.

– Это Маркус, Гарвин?

– Маркус. Хотя я больше подозревал полукровку. Аиллена! Ты что? Решила его геройски защищать? А кто его обвиняет? И в чем? Он не может сопротивляться серьезной магии. А мы имеем дело с серьезной. Светлая доставлена, Владыка. Эти двое спят. Она их уже напоила травами.

– Может, я на них взгляну? – предложила Ариана. – Кайл вам тут нужнее. Вы же решили делать из него великого мага.

Лиасс кивнул. Он тоже был бледен, глаза казались еще синее. Кавен рассеянно перебирал что-то вроде четок. Посол хмурился. Карис выглядел несчастным.

– Не волнуйся, Карис. – сказал Кавен, не отрываясь от своего занятия. – Никто ни в чем не обвиняет Маркуса. И не обвинит. Аиллена, все прошло хорошо. К вечеру они будут чувствовать себя намного лучше, а завтра утром все последствия исчезнут. Владыка мне помог, так что вмешательство получилось очень мягким. Если честно, никогда не получалось таким мягким. Обошлось почти без боли. Я рад. Владыка, я запомнил твои действия. Думаю, что смогу применять их во время допросов.

– Кто-то заставил Маркуса сказать, где мы?

– Да.

– Кто?

– Кайл.

Кайл шарахнулся и ошеломленно уставился на Кавена.

– Я? Владыка…

– Тебе тоже придется подвергнуться допросу, Кайл.

– Да, конечно… Но… Я бы помнил, мне кажется. Я не настолько прост, чтобы легко поймать заклятие повиновения.

– Если только ты не получил его тогда, вместе с заклятием молчаливой смерти. А мы просмотрели. Кавен, он перенесет допрос?

– В такой форме? Конечно. Ну, тоже поболеет. Может быть, подольше. Никаких необратимых последствий. Ты готов, малыш?

Кайл виновато посмотрел на Лену и сел перед Кавеном на стул, придвинутый к стене.

– Не напрягайся, Кавен, я тебе помогу, – вздохнул Лиасс. – Вдвоем у нас лучше получится. Мальчика надо поберечь.

– Стоит ли Светлой… – начал было посол, но его без особой почтительности оборвал Гарвин:

– Стоит. Там она и вовсе изведется, глядя, как эти двое храпят. Почему люди храпят?

– Носовая перегородка провисает, – проворчала Лена. – Дам в нос – сам храпеть начнешь. Не доставай меня, Гарвин.

Кайла расспрашивали часа два, пока не взмолился Карис:

– Вы уже по три раза все спросили, ну пожалейте, ему же плохо! Что он мог сказать, он сказал.

Кавен кивнул и осторожно отпустил Кайла. Тот поморгал растерянно.

– Не помню. Кавен, не помню, о чем ты спрашивал. Странно.

– Ему тоже можно дать отвар? – мрачно поинтересовалась Лена. Ей самой впору было выпить пару кружек вина. Или водки – чтобы вырубиться. Но водки здесь не было.

– Конечно, – улыбнулся Лиасс. – И сама пару глотков сделай. Ты словно и с ним вместе чувствуешь. Аиллена, согласись, теперь мы знаем, что ни твои друзья, ни Кайл не виноваты ни в чем. И эльфы будут это знать.

– Владыка, – обеспокоенно начал посол, – получается, что против тебя стоит какой-то великий маг… Но я не слышал, чтобы среди эльфов Сайбии был маг такой силы…

– Среди эльфов Сайбии нет мага сильнее меня, – кивнул Владыка. Лишний раз подчеркнул, что он честный подданный короны. – Я знаю это точно. Здешние эльфы признали меня Владыкой, посол. Никто не заставлял их. Владыкой можно либо быть… либо не быть. Всякий эльф это знает.

– Владыка не вождь и не король, – поддержал Милит, – Владыка – отец. Даже больше. И эльфы… ну, мы видим, Владыка ли это. Если видим – то и разговоров нет. Этот эльф не здешний, посол.

– Он сильнее Владыки?

– Вряд ли, – усмехнулся Лиасс. – Иначе он не действовал бы исподтишка. Ничего. Впредь буду умнее, стану держать наготове заклинания…

– И носить кольчугу, – твердо закончил посол. – От имени короля требую, чтобы ты соблюдал меры безопасности, Владыка Лиасс.

– Я исполню твое требование, – согласился Лиасс, – и буду носить кольчугу. Ты хочешь доложить об этом королю?

– Не уверен, что смогу это сделать так, чтобы нас не услышали… те, кто не должен слышать, – покачал головой посол. – Потом. Когда король нанесет тебе визит. Как ты себя чувствуешь, Владыка?

– Хорошо. Несколько дней мне придется провести в постели… как решит Ариана. Она лучше разбирается в этом.

– Как себя чувствуешь ты, Кайл?

– Не особенно, – улыбнулся Кайл, – но это быстро пройдет. Что? Это действительно я? Я устроил покушение на Владыку?

– Нет, – утешил его Кавен, – ты был только посредником. Полагаю, между Маркусом и тем магом.

– Я не сказал?

– Нет. Чтобы ты сказал, нужен глубокий допрос.

– Нет, – выпалила Лена. – Только попробуйте – и точно никогда больше меня не увидите. Обещаю.

– Никто и не собирается пробовать, Аиллена, – удивился Лиасс. – Что изменится от того, что мы получим подтверждение: да, это тот самый маг или другой? Поверь, Кайлу ничего не грозит. И тем более глубокий допрос. Даже если он будет его требовать. Кстати, Кайл, я запрещаю тебе даже думать об этом. Ты меня понял?

М-да… это был Владыка. И Кайл опустился на колено, прижал к груди раскрытую ладонь и понуро повторил:

– Я понял тебя. Владыка.

И чуть не свалился. Милит успел его подхватить и водрузить обратно на стул, потом повернулся к Лене.

– Не уходи. Поверь в мое чутье. Тебе нельзя уходить от нас. Беда грозит не нам, а тебе.

Гарвин вытаращил глаза. Преувеличенно. Лиасс тоже – почти. Милит не то чтоб смутился, но выглядел не так уверенно, как обычно. Как там шут? Конечно, как все заявляют, она чувствует то же, что и он, однако не всегда.

– Объяснись, Милит, – потребовал Лиасс в конце концов. Милит вскинул голову, но получилось забавно: он был и так выше всех, потому принял прежнюю позу и тихо, но убежденно сказал:

– Ты всегда верил в мое чутье, Владыка. Поверь и сейчас. Я чувствую, что ей грозит опасность.

– Знаешь, Милит, – деликатно начал Кавен, – опасность, которая грозит Светлой, – это как-то очень уж чересчур. Даже сумасшедший не причинит умышленного вреда Светлой, а мы имеем дело не с сумасшедшим. И даже не с человеком. Прости, посол, но эльфы чуть больше знают толк в магии и силе проклятий. Обидеть Светлую – навлечь на свою кровь проклятие, Милит.

– Я знаю, – пробурчал Милит, – а чутье солдата куда девать?

Гарвин еле слышно уточнил, куда. Ну конечно, у них для всего одно место. Наверняка голливудятину всякую смотрел. Чтобы исчерпать вопрос, Лена успокоила:

– Я пока никуда и не собираюсь. Мне и здесь хорошо. Тем более если вы не намерены устраивать еще одну пытку для Кайла. И для шута с Маркусом.

– Да ничего с ними не случится, – удивился Гарвин. – Переживут. Мужчины они или нет?

– Они мужчины. А ты не будешь, если продолжишь меня доставать, – пообещала Лена, вызвав такой взрыв хохота, что растерялась. Удачно пошутила на эльфийский лад? А чего ж тогда посол слезы утирает? И Карис даже икать начал от смеха. Кайл обессиленно привалился к стене, чуть ли не всхлипывая. Хохотал Лиасс, невольно хватаясь за грудь, хохотал даже вечно суровый Кавен, что уж говорить о Милите. Гарвин смеялся тоже, но скорее потому, что не смеяться было нельзя, а взгляд у него был такой… озабоченный. Лена догадалась: ему очень не хочется, чтоб об этой незатейливой шутке узнали остальные. Наверное, все-таки это что-то особенное у них, иначе чего б так веселиться? Лена пожала плечами (они даже застонали) и отправилась к своим. Оба крепко спали, Маркус даже не похрапывал, а шут явно видел тревожные сны: лицо странно подергивалось. Ариана ободряюще улыбнулась.

– Ну что там с малышом? Тайное заклятие?

– Наверное. Я в этом не разбираюсь. Ты же не думала, что Кайл сознательно может причинить Владыке вред?

– Ни один из наших эльфов не сможет, – пожала плечами Ариана. – Королю мы дали истинную клятву вслух, а клятву Владыке каждый дал в своем сердце. Это вмешательство извне. Хотя я и правда не представляю себе, как эльф может стрелять во Владыку…

– А эльфа допросили?

– Конечно. Некромант. Не из этого мира. Даже допрос мага не понадобился, когда он узнал, что отец – Владыка. Был потрясен. Все рассказал – только проку нет. Он не знает, кто этот эльф. Сильнейший маг. Магия неясного ему уровня. Что-то необычное.

– Что с ним будет?

– Мужчины решат. Эльфы не убивают друг друга… но есть и иные способы наказания. Например, лишить магии. Совсем. Кольцу это по силам.

– Почему решают только мужчины?

– Потому что я не хочу решать, – удивилась Ариана. – А кроме меня в совете нет других женщин. Так уж получилось. Мы все равны и свободны и подчиняемся решениям совета только потому, что в совете достойнейшие. У нас не так, как у людей. Совсем не так. Ты волнуешься за полукровку? Почему?

– Плохие сны.

Ариана на минуту вышла и вернулась уже с Гарвином.

– Посмотри его сон, брат.

Лена не успела ничего сказать. Гарвин взял шута за руку. Тот дернулся, словно от боли, скривились губы – и тут же успокоился, даже дышать стал ровнее, расслабилось лицо…

– Воспоминания, похоже, – констатировал Гарвин. – Обычный плохой сон. Я недостаточно хорошо его усыпил. Он был особенно возбужден, я этого не учел. Вообще, у него удивительно яркие и логичные сны. Знаете, без этой неразберихи, которая обычно снится. Аиллена, все хорошо.

– Если даже ты сто раз повторишь «все хорошо», я в это не поверю, – проворчала Лена. – Вон как сердце неровно бьется.

Гарвин открыл было рот, но промолчал. Что ж такого особенного она сказала? Лена села на край кровати, взяла шута за руку. Пальцы были холодные. Гарвин примостился на стульчике рядом с туалетным столиком, взял успокоительный амулет и рассеянно его погладил.

– Крепко ты меня приложила. Спасибо хоть не при всех.

– Пожалуйста. Ты умеешь видеть чужие сны?

– Умею, – вздохнул Гарвин. – Я много что умею, Све… прости, Аиллена. Ты держишь его за руку – и у вас одна аура. Ты отойдешь, и у него появится своя. Очень сложная у него аура. Я не видел подобной, понимаешь? Обычно преобладает какой-то один цвет или пара близких. Голубой и серый. Цвет травы и цвет листьев. Не бывает, чтоб и алый, и чисто-белый, и черный. Одновременно. А у него – так. Да еще и переменчивая.

– И что это означает?

– Если б я знал… А твою я почти не вижу. Очень смутно. Только знаю, что она не светлая, как у всех Странниц, а яркая.

– Ты думаешь, я знаю, что значит светлая аура или яркая?

– Совсем? – удивился Гарвин. – Извини, не думал. Яркие краски – яркие чувства. Или яркая личность. У Владыки очень яркая аура. И у тебя. Владыка не страдает яркими чувствами, ты… прости, не яркая личность. Аура не неизменна, Аиллена.

– А у тебя какая?

– Не знаю. Вот свою видеть не дано даже Владыке. Ты неспокойна, Аиллена. Почему? Потому что они чувствуют себя не лучшим образом?

– Да. И они, и Кайл. Почему тебя это так удивляет?

Гарвин покачал головой, чуть склонив ее набок. Впервые, пожалуй, Лена видела, чтобы светло-голубые глаза… очень светло-голубые… не казались неприятными. Может, за счет этих непонятных эльфийских крапинок? Ведь у Кайла глаза действительно цвета речной воды: зеленовато-серовато-голубоватые и совершенно прозрачные, а крапинки – словно камешки на дне. Мультяшная красота.

– Удивляет, – признался Гарвин. – Потому что я еще не встречал женщины, которая бы так переживала по поводу сущей ерунды. Никаких последствий, никакой опасности – то есть никакого повода для переживаний.

– Переживать можно, только если угрожает смерть? – осведомилась Лена.

– Зачем? Зачем вообще переживать? Ты помогаешь им, как можешь, завариваешь травы, поишь водой, переодеваешь. От того, что ты тут умирала от сочувствия, им не было легче, а тебе было хуже. Зачем?

Лена растерялась так, что молча смотрела на него. Он не шутил. Кайла допрашивал маг – а Ариана не переживала? Гарвин терпеливо ждал, и тогда Лена спросила:

– Твою внучку скормили собакам – тебе не было больно? Ты не переживал?

– Сравнила, – неровно усмехнулся эльф. – Я еще понимал, когда полукровка получил стрелу в грудь. Но сейчас-то что? Простудится он, кашлять будет – тоже станешь волноваться? Живот прихватит – станешь переживать?

– Стану. Я ничего особенного в этом не вижу, Гарвин. Всегда волнуешься за того, кого любишь, даже если ему не очень больно и завтра он поправится. Я и за тебя стану волноваться, если ты заболеешь или будешь ранен.

– Зачем? Разве от этого что-то изменится? Рана заживет или болезнь пройдет? Да, твои желания могут воплотиться в жизнь, но ты ведь этого раньше не знала, а все равно переживала? Что ж с тобой будет, когда полукровка умрет?

– Гарвин, ты хочешь сказать, что у эльфов это не принято?

– Что значит – не принято? Просто этого нет. Мне иногда кажется, что мы и живем дольше, потому что принимаем жизнь, а вы с ней постоянно воюете, боретесь, тратитесь на бесполезные чувства. Погоди! Мы тоже умеем любить и ненавидеть. Я любил свою семью, Ариана любила своего мужа, Милит любил дочку… Но разве жизнь остановилась, когда убили мужа Арианы или мою жену? Я помню ее и буду помнить всегда, она была… она была хорошая. Только я не понимаю, зачем так убиваться, как иногда убиваются люди. Это не вернет умерших.

– Однажды у тебя убили брата. И ты изменился.

– Однажды у меня казнили брата, – уточнил Гарвин. – Я его очень любил. Он был смешной и немножко наивный, вроде Кайла, только вспыльчивый, как Милит. Да, я изменился. Только не потому, что сочувствовал брату. Я видел, как он умирал, Аиллена. Знал, что я буду следующим, а потом казнят моего отца. Меня изменило не сострадание, а ненависть к тем, кто убивает.

– А твой отец чувствовал то же, что и твой брат. Чувствовал вместе с ним.

– Он Владыка, – горько усмехнулся Гарвин, – а я некромант. Аиллена, я не сужу. Я вообще заговорил об этом… потому что мне показалось, что я могу поговорить с тобой.

– Можешь, конечно. Но ответь сам себе, почему тебе так показалось?

– Мне показалось, что ты относишься ко мне, как к другу.

– Это тебя тоже удивляет?

– Больше всего.

Он вдруг принял совершенно человеческую позу, потеряв гордую эльфийскую осанку: облокотился на колени, ссутулился, опустил голову.

– Ты мешаешь мне ненавидеть людей. И жизнь теряет смысл.

– Разве смысл жизни в ненависти?

– Моей – да.

– Получается, что ты чувствуешь гораздо сильнее других эльфов. А меня в этом упрекаешь.

– Не упрекаю. Хочу понять.

Беспокойно задвигался шут, забормотал что-то, застонал, дернулся, словно пытаясь высвободиться. Гарвин, не вставая, вырвал его из сна. Шут широко открыл глаза, судорожно вздохнул, вскинулся и только потом сообразил, где он находится.

– Снится черт знает что, – смущенно пробормотал он. – Я плохо переношу магический сон, Гарвин. Ну что? Маркус или нет?

– Маркус, но невольно.

– Конечно, невольно…. Лена, у нас вода есть?

Пил он жадно, словно только что закончил кросс по пустыне. Сердце колотилось так, что рубашка на груди ходила ходуном. Дышал он трудно. А ведь на эльфа он похож чисто условно: глаза большие и в крапинку, сложение, изящество… Не было в нем безупречности. И нос был длинный, и волосы непослушные, да еще с сединой, и лицо слишком худое и какое-то неправильное. И равнодушия эльфов в нем тоже не было.

Гарвин так и сидел, уставившись в пол. Обыкновенный дощатый некрашеный пол, правда, обработанный каким-то составом, защищающим древесину – пол достаточно было регулярно подметать, мыть не требовалось, доски только равномерно потемнели. Шут глянул на Лену, потом на эльфа и снова на Лену – недоуменно и… сочувственно. И отпустил ее руку. Ну почему он все так хорошо понимает? Она поставила второй стульчик рядом, обняла Гарвина за плечи и тихо спросила:

– Тебя пугает, что ты хоть в чем-то похож на человека? Или тебе неуютно без ненависти?

– Не уходи без меня, – глухо сказал он, – если все же соберешься уйти. Усыпить тебя снова, полукровка?

– Нет, не надо. Я так… пройдет.

– Пройдет. Ты ее в этом убеди. Она изводится, потому что тебе плохо.

– Это свойственно людям, Гарвин. И даже не только женщинам. Мы менее равнодушны, чем эльфы.

– Разве я равнодушен?

– А разве нет?

Гарвин снова повесил голову.

– Не хотел бы я быть человеком.

Застонал в своей комнате Маркус, и Лена бросилась к нему, обтерла лоб влажным полотенцем, погладила по голове – и он успокоился, задышал ровнее. Да что ж это – воздействие на психику? Гипноз? Почему им так плохо-то? Стоило ей отойти на два шага, Маркус беспокойно зашевелился, и Лена вернулась к нему, взяла за руку. Сила, говорят, есть – пусть получает. Маркус сжал пальцы, причем так сильно, что Лена охнула, но он не проснулся. Запрограммированный сон. Сказано, что проснется к ночи, значит, к ночи. Ей самой не нравился магический сон – абстиненция с него такая, что не разобрать, с кем целуешься, да и настроение скверное. Мужчины покрепче, конечно, они ни в слезы, ни в раздражение не ударятся и не перепутают никого ни с кем.

Жалко было всех. Шута. Маркуса. Кайла. Лиасса. Гарвина. Ему тоже больно, только он этого не понимает. Да, если уходить, его с собой брать нужно скорее, чем Милита. Даже потому, что Лена для него не женщина. Нет. Просто потому, что Лена для него – друг. Сильно похоже, что единственный. Эльфы его сторонятся. Включая родную сестру и столь же родного отца, хотя уж Лиасс-то мог бы иметь взгляды и пошире.

Она положила руку Маркусу на грудь. Сердце тоже бесновалось. Кардиограмму тут не сделаешь, да и проку-то – кардиологи тоже в окрестностях не водятся. И почему она не умеет исцелять… А если попробовать? Ее магия, которую цивилизованный дракон называл энергией, имеет иную природу. Если она может давать силу, реанимировать умершую магию и вовсе возвращать жизнь, то может и эту жизнь облегчать. Так сказать, качество жизни улучшать. Вопрос в другом: как? Просто держать ладонь на груди и приговаривать про себя нечто успокоительное в расчете на то, что чужое сердце услышит? Попробовать-то можно… Словесно оформлять не обязательно, особенно с учетом присутствия рядом язвительного эльфа, даже, может, мысленно не обязательно формулировать, не мантра, чай, только желание. Маркус держит за руку… пальцы бы от синдрома длительного сдавливания не отвалились потом, зато кольцо получилось, Лиасс ведь и советовал руку положить на область сердца. Маркус сильный и здоровый, он обязательно поправится, но хорошо бы, чтоб побыстрее, ни к чему человеку лишний час страдать, хотя циничные эльфы находят это естественным… Или просто фаталистичные эльфы. Рок. Фатум. Кисмет. Дураки. Судьба – она сама по себе, ее пожелания учитывать, наверное, надо, да ведь и мудрейший Лиасс говорил, что она только намек дает, а дальше всякий выбирает путь сам.

А сердце у Маркуса начало биться ровнее, дыхание стало легче, даже щеки порозовели. Лена осторожно убрала руку – все осталось так же. Даже пальцы его расслабились, удалось свои высвободить. Посиневшие совершенно. Когда она вернулась в свою комнату, это заметил Гарвин, осуждающе покачал головой, но ничего не сказал. Теперь то же самое с шутом?

Примерно через полчаса шут ошалело спросил:

– Что ты сделала? Лена, я… мне лучше…

Гарвин встрепенулся, вскочил, внимательно осмотрел шута, посчитал пульс – правда, не на запястье, а на горле, уставился на Лену столь же ошалело и вдруг вышел. Обиделся? на что?

Он всего лишь сбегал за Арианой. Она внимательно обследовала шута, прослушала ему сердце (приложив ухо к груди – стетоскопами эльфы с их тонким слухом не пользовались, а вот у людей старорежимные трубочки были в ходу) и потрясенно сказала:

– Ты исцелила его. Аиллена, невозможно устранить последствия магического воздействия…

– Было невозможно, – криво усмехнулся Гарвин. – Сестра, посмотри и Проводника. Если он тоже…

– Если он тоже, я и к Кайлу схожу, – пригрозила Лена. – А Лиасс пусть помучается. У него не магия, у него стрела.

Ариана осмотрела Маркуса и кивнула:

– Он тоже… Кайл там, с Владыкой. У него пока сил нет идти…

Лена сделала торжествующее лицо и отправилась проводить эксперименты над эльфом. Кайл даже не проснулся (ему постелили на полу), а Лиасс наблюдал за ней так напряженно, что Лена спиной ощущала его взгляд.

– Аиллена, ты не перестаешь меня удивлять, – проговорил Лиасс, когда она, кряхтя, встала с пола. – Как тебе пришло в голову попробовать?

– Пришло, – неопределенно ответила Лена. – На Кайла времени больше ушло. Потому что он эльф?

– Нет, скорее потому, что он маг. И он нездоров. И что? Ему лучше?

– Сердце ровнее бьется, – гордо сказала Лена. – И смотри, дышит спокойно. Может, с тобой тоже попробовать?

– А я тут причем? – удивился Лиасс. – Нет, дорогая моя, у меня совсем другой случай. Исцеление раны – это всего лишь ускорение ее заживления. Целитель устраняет основную опасность, останавливает кровь, а остальное организм делает сам. Так, как я чувствую себя сейчас, я бы чувствовал себя через две недели при обычном лечении. – Он подумал и добавил: – Если бы выжил, конечно. Не всякому удается без магии вылечить такую рану. Со мной все в порядке. Просто… знаешь, просто болит – и все. Слабость. Хочешь, поклянусь, что через десять дней и думать забуду об этой стреле?

– Организм эльфа сильно отличаются от человеческого?

– Не особенно. У нас больше легкие, нет некоторых органов, которые есть у людей, в другом месте расположено сердце – вот здесь, почти посередине. – Он потыкал пальцем себя в грудь. – У нас более гибкие суставы и другое строение костей. Видишь, мы все достаточно тонкие в кости, хотя силой никак не обижены и кости у нас вовсе не хрупкие. И кровь у нас очищается лучше, поэтому болеем мы гораздо реже. Если во время мора умирает до трети людей, то эльфов – единицы. И за это нас тоже не любят. Но мы действительно не слишком отличаемся. Иначе бы у нас и людей не могло быть детей.

– Полукровки…

– Они эльфы, – перебил Лиасс. – У них всегда наше строение. Я не могу понять, почему у твоего полукровки седые волосы, да еще в таком возрасте…

– Магия.

– Жестокая магия, если она заставляет седеть эльфа, – покачал головой Лиасс. – Я пытался увидеть, что ты делаешь с Кайлом. И не увидел. Я совсем не вижу твоей магии. Даже обидно.

Лена засмеялась, чмокнула его в щеку и вернулась к своим. Она была очень довольна собой. Шут просиял. У него заметно порозовели губы. А Маркус мирно похрапывал, почти сбросил одеяло. Ему было тепло. Да и у шута руки уже не были ледяными.