Застенок

17. Конфликтная ситуация

Маньяк тем временем все крепче пленял его душу.

С наступлением поздней летней темноты мысль о маньяке наполняла Романа беспокойством, гнала на улицу, тянула в малолюдные места, в темные провалы дворов, тупиков, пустырей. Роман искал маньяка чтобы остановить его, уничтожить. Я тебя породил маньяка, я тебя и убью. Потому что всякий палач непременно висит на крюке у другого, большего палача, как и у всякой жертвы имеется своя добыча.

Охотник шел по следу. Но след был настолько неясен, размыт, что давал глазу, нюху и интуиции полную свободу выбора. Роман брел наугад, тревожно вслушиваясь в звуки и вглядываясь в темноту неосвещенных улиц, засматриваясь на одиноких прохожих, пытаясь угадать в них маньяка. Лицом, одеждой, походкой маньяк не отличался от обычных людей, его ничто не выдавало. Но это и было тем самым свойством, по которому можно узнать маньяка. Если ничто не выдает – это уже подозрительно, внушает недоверие. А вот если навстречу тебе несется на всех парах придурок, обвешанный железом, клацающий зубами, бряцающий заточками и ножами, не чета кухонным, и при этом издающий воинственные кличи диких племен и изрыгающий брань пополам с угрозами – здесь не может быть двух мнений. Будьте спокойны, это однозначно не маньяк. Маньяки так эксцентрично и вульгарно себя не ведут.

Поэтому, увидев целую толпу неманьяков, мчащихся прямо на него, Роман попытался сохранить присутствие духа. Удачная попытка, как минимум, помогла ему остаться на ногах. Сообразив, что эти неманьяки не его ищут и сейчас попросту затопчут, он вовремя успел отскочить в сторону и прижаться к стене. Неманьяки пронеслись мимо. Они не были экипированы, не размахивали клинками, не крутили над головой цепями и выглядели всего лишь на время взбесившимися семьянинами, домашними мужьями, безвредными работягами, крестными муками своих терпеливых жен. Поголовье промчавшегося стада оказалось небольшим – четыре хрипло дышащих особи. Толпой они показались охотнику лишь в начале – у страха в глазах всегда двоится. А экономные вопли неманьяков – чтобы не сбить дыхание, и без того неровное, страстно прерывистое, – прояснили ситуацию.

– Наших бьют!

– Урою гадов!

– Фитилем скручу, морду в ж… вставлю!

– Достали эти вечные жидомасоны!

Угрюмо-раззадоренное стадо дружно нырнуло в темную подворотню. Оттуда слышался неясный шум битвы, доносились глухие крики и звуки нешуточных ударов. Роман потрусил вслед за стадом неманьяков.

Выбравшись с захламленной территории к слабо освещенному ристалищу, он занял место в зрительном зале, у дырявого заборчика. Неманьяки быстро смешались с толпой дерущихся. Отличить наших от не наших теперь было невозможно, понять, кто с кем дерется и за какие общественные идеалы – тем паче. Масштаб битвы впечатлял – друг дружку колошматило около трех десятков бравых парней. Это напоминало старинное русское народное развлечение «стенка на стенку». Только здесь стенки пошли уже вкривь и вкось, разобрались на сегменты, смешались в окрошку и затеяли беготню по арене. Отовсюду слышалось бодрящее:

– Х-хэк!

– Мужики, не посрамите!

– Ну, гад, держись!

– Еще? П-па-а-лучите!

– Отвали, урод, убью!!!

– Бляха-муха, ты же, шволочь, мне жубы выбил!

– Ах ты, жидовская морда, русской крови не видел?

– От пархатого слышу, сектант гребаный!

– Да я тя щас…

– Был ты Вечный жид, станешь увечным…

– Бей их, мужики, круши сионистский капитал!

– Ааа, разойдись, порешу всех к едреной фене!

Приглядевшись к обстановке, Роман выяснил, что в зрительном зале он не один. Битва происходила у помойки, за ровной батареей пузатых мусорных баков прятались тени, осторожно и опасливо выглядывая из убежища. Видно, местным бомжам зрелище пришлось не по вкусу. А кому бы это понравилось, когда собственная берлога и порожек перед ней превращаются в гладиаторскую арену, на которой три десятка мордоворотов, обзывая зачем-то друг дружку жидами, стукаются лбами, машут кулаками, гневно сопят, ломают себе ребра и вообще разводят беспокой и бестолковую возню?

Кого-то из дерущихся забросили, не целясь, в пустой бак. Тело, сложившись пополам, безвольно ухнуло на дно и затихло. Один из бомжей пополз следом за ним. Но не извлекать из контейнера, как сначала подумал гуманный Роман. Пару минут спустя предприимчивый бродяга вылез из бака, прижимая к груди добычу – снятые с упакованного драчуна кроссовки. Спрыгнув на землю, мародер моментально растворился в окрестной темноте.

«Безобразие», – подумал Роман вдогонку улепетывающему мародеру. Вероятно, ему следовало вмешаться в происходящее, обуздать мордобитие, вразумить разошедшийся не на шутку народ. Но сомненьям не было конца: с кого начать, как подступиться к клубку ломаемых тел, не слишком ли их много на него одного, хватит ли сил? Колеблясь и не решаясь, Роман прохаживался вдоль забора, нервно поглядывал на бойню. Это было серьезное дело – не какая-нибудь гражданка на мосту и не бухгалтерша, которую приклеить к двери – раз плюнуть. Тут война, целое разбушевавшееся стадо. Хоть и неманьяки – но страшнее вошедшего в азарт и боевую ярость домашнего мужа зверя нет. Как вырвется на свободу – гуляет по полной культурной программе. Пока вольным воздухом не надышится, вразумлять его бесполезно.

Но сомнения сомнениями, а испытать силушку в настоящем деле Роману не терпелось. Как оно будет – сила слова, воля искусства против азарта жизни?

Он остановился, примериваясь, сделал каменное лицо, внутренне подобрался, напрягся, охватил единым взглядом все поле битвы. И начал творить. Вдохновенно, самозабвенно, с размахом. Вот уже и несколько тел отвалились в беспамятстве в сторонку. Им хорошо наподдали напоследок из центра событий. Вот уже и страшные вопли приутихли, только чавкают удары, что-то хрустит да сопят в нетерпении покончить с делом бойцы. Уж близок долгожданный мир, когда считать придется раны, товарищей искать…

– Что ж вы, паразиты, творите?! – битва огласилась басовитым бабьим окриком. – Совсем обезголовели, дурни! Я щас милицию вызову!

«Уйди, женщина, не мешай», – бросил ей мысленно Роман в запале вдохновения и утроил усилия.

Творческий раж накрыл его с головой. Поле битвы внезапно потемнело, будто погас единственный фонарь, освещавший его. И участники битвы стали расползаться в клубы черного тумана. Безмолвие опустилось на мир. Последнее, что мелькнуло в голове, было слово «менты». А затем черная пустота увлекла его в бездну. Визга милицейской сирены он уже не слышал.