Застенок

9. Управляемый летательный аппарат легче воздуха

На следующий день Роман отыскал помятое письмо и отправился искать указанный адрес, недоумевая по поводу заботливости начальства. В иное время и при других обстоятельствах это радение и попечительство тронули бы его до глубины души. Но сейчас во всем этом было что-то непонятное и авантюрное. И если Роман не свернул с полпути, то только потому, что душой рвался к приключениям и похождениям. Ибо хорошую книгу можно было написать, лишь продравшись сквозь тернии к звездам.

Выходя из подъезда, Роман едва не споткнулся о неопрятную, раздавленную тушку крысы. Судя по виду, издохла крыска уже давно, не менее двух суток назад. «Черт знает, что такое! – подумал Роман. Брезгливо перешагнув через труп, он отправился дальше, высматривая по сторонам бездельничающих дворников, но не обнаружил ни одного.

По дороге Роман отрешенно гадал, сколько еще мертвых останков он сегодня повстречает. Это начинало выходить за всякие рамки. Никаким поэтическим вдохновением нельзя было объяснить такого наплыва трупов в окружающей среде. В последние дни они буквально валялись под ногами и не выходили из головы.

Но ничего в таком роде больше не попалось, если не считать нескольких мусорных кучек по бокам дорожки – аккуратных творений местных дворников, отдаленно напоминающих могильные холмики.

Домишко, где располагалась редакция журнала «Дирижабль», ровно ничем не отличался от того, где коптился родной «Затейник». Та же серая несколькоэтажка, отданная под мелкие офисы.

Выгрузившись из лифта на четвертом этаже, Роман уткнулся в табличку: «Дирижабль. Журнал истории, цивилизации, культуры. Тайнопись времен». Пока он стоял перед дверью, читая и раздумывая, что бы могли означать последние два слова, та вдруг открылась. Роман оказался нос к носу с человеком неприятной наружности. Тот окинул его холодно-гадливым взором и, отодвинув рукой в сторону, как бесчувственный предмет, вышел в коридор. Роман растерянно посмотрел ему вслед. Смурной тип. Совершенно неинтеллигентная внешность. Что он мог делать в редакции журнала? Чинить электропроводку? Служить живым экспонатом тайнописи времен? Тип был очень похож на индейца: смоляные нечесаные патлы чуть не до пупа, кожаная тесьма на лбу, горбатый нос, глаза с прищуром. Эти колоритные характерности вызвали в памяти Романа облик индейца Джо из детского фильма. Ему еще никогда не доводилось сталкиваться нос к носу с живыми индейцами, поэтому внезапная встреча на пороге авантюрной редакции произвела на него сильное впечатление. Роман сразу же окрестил «индейца» Хромым Хмырем – тот припадал при ходьбе на одну ногу. И почему-то моментально решил, что Хмырь не случаен и обязательно встретится ему еще когда-нибудь, как того требовали законы литературного жанра.

Отвлекшись наконец от Хмыря, Роман вошел внутрь. Он оказался на перепутье трех дверей – в уютной приемной с мягкой мебелью для гостей, пальмой в кадушке, настенной живописью и столом в углу. За столом сидела секретарша во всеоружии женского служебного арсенала, призванного делать из просто женщины деловую женщину – гибрид плюшевого котенка и стального сейфа. Строгий темно-синий костюм, гладкая прическа, на шее – толстый слой искусственного жемчуга, почти как ортопедический воротник, прохладный изучающий взгляд, выражение лица – неопределимое: то ли брезгливое, то ли надменное, то ли настороженное. Но красивая, из тех, что впечатляют. Особенно с первого взгляда.

Роман впечатлился, хотя всегда боялся таких женщин и обходил далеко стороной. Их высокостильная и надменная женственность, наводимая по всем правилам искусства моды и красоты, отпугивала не меньше, а может и больше, чем неприкрытое уродство несчастных дурнушек. Он бесстыже глазел на секретарское диво, позабыв о цели визита, пока само диво не вывело его из забытья.

– Молодой человек, вы по какому делу? – спросила секретарша томным, соблазняющим голосом.

Роман молча отдал ей письмо. Та мельком взглянув на бумагу, сняла телефонную трубку и щелкнула кнопочками.

– Сергей Владиленович, к вам молодой человек по вчерашнему запросу… Хорошо.

Она положила трубку и вскинула на Романа царские очи.

– Сергей Владиленович сейчас занят. Он просит вас подождать его.

– Я подожду, – смирился Роман.

Он расположился на кожаном гостевом диване, сразу же утонув в его мягкой пухлости. С этого места открывался вид на кадушку с развесистым деревом и картину на стене в почти незаметной рамочке. Картина поразила его лаконичностью изобразительных средств. Точнее, эти средства даже изобразительными назвать было трудно, и Роман засомневался – считать ли картину произведением живописи или литературного минимализма? На однородном сером фоне по центру были выведены ровные буквы:

«Вакуум. Пустота», – подумал Роман, но дальше этого его разумение не пошло. Авторская фантазия не поддавалась классификации и вылезала за пределы всех известных Роману постмодернистских направлений.

– О! Я вижу вам не чуждо наслаждение тонким искусством. Не многие могут по достоинству оценить это произведение. Между тем – это истинный шедевр живописи, сравнимый разве что с творениями Высокого Возрождения. – Секретарское диво покинуло свое место за столом и приблизилось к Роману.

– Признаться, я не совсем улавливаю… – смущенно пробормотал ценитель тонкого искусства, попытавшись выбраться из диванных объятий. Но почувствовав на плечах руки, властно препятствующие этим попыткам, плюхнулся обратно и застыл, не смея повернуть голову в сторону повелительного дива. Секретарша опустилась рядом на широкий подлокотный валик. Рук с плеч не убрала, напротив – полуобняв Романа, прижалась к нему грудью. А над ухом все звучал глубокий, бархатный голос:

– Согласитесь, картина бесподобна. К сожалению, это только копия. Подлинник находится в одной из частных американских коллекций. Автор – Дэвид Смит, малоизвестный художник…

Левая рука бесстыжего дива неторопливо, но настойчиво пробиралась за воротник его рубашки. Правая нежно ерошила волосы. Роман сносил домогательства в остолбенении.

– …Концепция поистине гениальна. Картина называется, как вы уже, наверное, догадались, «Пустота». Замысел рассчитан на то, чтобы заставить зрителя сосредоточиться на абсолютной пустоте между буквами, погрузиться в это пространство незримости, немыслия, нечувствования, небытия. Это пространство и есть настоящий, подлинный мир, без лишних примесей. Пустота открывает нам совершенно иной мир, сказочно прекрасный…

Стройная ножка дива переместилась на колени Романа. Верхняя пуговица его рубашки расстегнулась, поддавшись натиску властной женской руки.

– …зритель непременно должен как бы самораствориться в этих зовущих глубинах скрытого от повседневности мира. Вы меня понимаете? – тонкие пальчики затеяли под рубашкой рискованную игру.

Роман понял, что сейчас с ним случится обычная мужская интересность, и от этого понимания моментально взмок. Мысленно он взмолился о спасении.

– …а ты, – она дышала ему в самое ухо, понизив голос до интимного шепота, – разве ты не чувствуешь, что непременно должен войти туда, раствориться в этих влекущих, сокровенных глубинах, отдать им всего себя, и ты сделаешь это…

Роман был согласен уже на все.

– Регина!

В одну секунду он был брошен на произвол судьбы и оставлен один на один со своим томительным вожделением, мокрый и растрепанный.

– В чем дело, почему мне никто не отвечает?

В открытом проеме двери напротив стоял мужчина с сердитым выражением лица. На непристойности, прерванные его окликом, он, казалось, не обратил никакого внимания. Весь его гнев был обращен на служебную нерасторопность секретарши.

– Все в порядке, Сергей Владиленович. Я на месте, – нисколько не смущенная Регина, чуть оправив одежду, усаживалась за стол.

Роман ошалело застегивал рубашку и приглаживал волосы.

– Молодой человек к вам, Сергей Владиленович, – Регина пренебрежительно махнула авторучкой в сторону Романа, как будто не его она собиралась только что изнасиловать в присутственном месте.

– Весьма рад, – Сергей Владиленович коротко кивнул Роману: – Прошу.

Роман, не глядя на Регину, поспешно прошмыгнул мимо стола.

– Присаживайтесь, – Сергей Владиленович угнездился в своем кресле.

Ему было не больше сорока. Аккуратный серый костюм, галстук, обычная, даже блеклая внешность. После эффектной, непредсказуемой и авантюрной Регины он показался Роману (с приключенческой точки зрения) полным нулем, провалом в пустоту – ту, что изображена на картине.

Роман опустился на стул напротив хозяина кабинета.

– Итак, Саломея Африканова, приятная во всех отношениях дама, обернулась весьма решительным молодым человеком, не теряющим времени даром.

Роман скромно потупил глаза.

– Ну что ж, давайте знакомиться. Моя фамилия Бубликов, Сергей Владиленович. Я заместитель главного редактора по всем без исключения вопросам.

– Полоскин Роман. Литератор, – лаконично отрекомендовался Роман.

– Весьма рад нашему знакомству. Надеюсь, оно будет продолжено. Так. Ну, думаю, суть предложения вам в общих чертах ясна. Мы хотим видеть вас, дорогой Роман, в числе наших постоянных авторов. Полное название вы, наверное, видели на двери. Главное, как вы, конечно, догадались, кроется в двух последних словах. Тайнопись времен – это наш хлеб насущный и уникальная, не преувеличиваю, рыночная ниша. Уверяю, больше изданий с таким профилем в России пока нет. Я имею в виду, конечно, периодические издания. Книжная отрасль – не наше дело, там, как говорится, свои законы. Тайнопись времен – это звучит гордо. Сразу бьет по нервам, щекочет струнки где-то там, в потемках души. Пленяет, чарует, завораживает. А? Я не прав?

– Ну почему же… – уклончиво пробормотал Роман.

– Безусловно. Публике нужны тайны. Нужны, как хлеб. И чем древнее тайны, тем лучше. Древность сама по себе уже есть тайна превеликая. Она всегда будет влечь к себе интерес публики. А интересы публики для нас закон. Чего хочет читатель, того хотим мы. Но! – Сергей Владиленович поднял вверх палец. – Велико искусство печати. А наибольшая искусность в том, чтобы читатель захотел того, чего от него хотим мы. Вы понимаете?

– Да-да, – рассеянно ответил Роман, рассматривая корешки книг в шкафу за спиной Сергея Владиленовича.

– Нужно приучать читателя к высокому искусству. Как это сделать, спросите вы. Ведь читатель в большинстве своем хочет одного – кайфа. А мы подсовываем ему какое-то искусство. Да он и смотреть на это не будет. Вот тут-то и кроется хитрость. Мы делаем искусство реальностью. Мы не говорим, что это – искусство. Мы убеждаем читателя: то, что он держит в руках – это жизнь, самая настоящая, неподдельная, кипучая, щекочущая нервишки, богатая на сенсации, открытия века и тайны, тайны, тайны, разгаданные и замурованные. – Бубликов увлеченно рубил ладонью воздух.

– То есть… я не вполне понимаю…

– Сейчас поймете. Жизнь должна стать искусством. Почти игрой, твореньем праздного ума. Чтобы, как говорится, жить стало легче и веселей. Так вот, «Дирижабль» – это искусство расцвечивания реальности. Это не просто журнал, это стиль жизни, состояние души, целая программа. Ах, дорогой Роман, вам, как никому другому должно быть известно, что люди жаждут праздника. Они хотят фейерверков, маскарадов, карнавалов. А что все это такое, как не обман? В лучшем случае – самообман. А вы знаете, как еще называется обман?

– Неправда, фальшивка, враки, брехня, клевета, фикция, – Роман задумчиво перечислял синонимический ряд.

– Со-чи-ни-тель-ство, – торжественно объявил Сергей Владиленович.

– Вы предлагаете сочинительство выдавать за реальность? – опешил Роман. – Называть вранье правдой? И это будет искусство?

– Безусловно. Ведь что такое правда? Это не то, что истинно, а то. чему больше верят. Будьте спокойны, читателю это нужно, он хочет этого. «Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад». Это сказал Пушкин. Чего же иного вы хотите от простого и даже не совсем умного читателя?

– Как-то это все… – неуверенно сопротивлялся Роман. – Некорректно.

– Очень даже корректно, – Сергей Владиленович замахал на Романа руками. – Не тухлое же мясо или кислое молоко мы продаем. Мы продаем кайф. И читатель знает, что покупает кайф. А сила этого кайфа увеличивается соразмерно степени реальности нашего товара. Если мы утверждаем, что это – жизнь, взаправдашний мир, кайф достигает просто гигантских масштабов.

– Вы думаете, так легко выдать вранье за правду? – все еще сомневался Роман.

– Конечно! Надо только знать, что именно выдавать за правду. Беллетристику за истину не выдашь, это уж точно. Возможна лишь максимальная степень приближения. Но кто скажет, что материалы серьезного исторического издания, хоть и популярного – это блеф?

– Ну, историки там… специалисты.

– Вы шутите! – Сергей Владиленович в изумлении откинулся на спинку кресла. – Какой уважающий себя профессионал станет тратить время на популярное массовое чтиво? Да если и прочтет, что с того? Пожмет плечами и умоет руки. Не станет же он писать опровержения. Ну предположим, и напишет. Так ведь кто будет читать эти опровержения, кроме опять же специалистов? Нормальному читателю эти игрушки снобов-историков ни к чему. Ему кайф нужен, а не научные выпендрежи.

– Понимаю, – кивнул головой Роман. – И все же я не совсем уловил – чем я могу пригодиться? В тайнописи времен я профан.

– Напрасно вы так думаете, – энергично возразил Сергей Владиленович. – Тайнопись времен – такое же изобретение праздного ума, как и все, о чем мы с вами здесь сейчас говорим. Вся тайнопись содержится в головах наших авторов – даже не в моей и тем более не в голове моего начальства. Все в ваших руках, любезный Роман. Ведь вы далеко не случайный здесь гость. Вы для нас даже не полуфабрикат. Вас не надо учить, готовить. Вы – наш идеальный автор.

– Это вы на основании одного рассказа сделали такой вывод? – удивился Роман.

– Именно! – воскликнул Бубликов. – В иных случаях достаточно бывает одного только слова. Да вы и представить себе не можете, милый Роман, какой вы для нас клад! Такие, как вы, большая редкость. Мы были бы счастливы, если бы все наши авторы прошли через то, что выпало вам. Но, к сожалению, не всем дано разбивать границы реальности собственной смертью. – Сергей Владиленович с сожалением развел руками.

До Романа не сразу дошел смысл его слов. А когда дошел, он ошарашенно воззрился на собеседника:

– А-а… что?… ч-чем?

– О, не обращайте внимания, – замахал руками Сергей Владиленович. – В свое время вы все поймете. Будьте спокойны, вашей жизни ничего не угрожает. Я очень надеюсь, что вы согласитесь с нами сотрудничать. Оплату мы гарантируем высокую. Ну как, по рукам?

– Хорошо. Я попробую, – в голосе Романа звучала явная неуверенность в своих силах и возможностях в качестве тайнописца.

– Замечательно! – обрадовался Сергей Владиленович и протянул Роману через стол руку. – Я знал, что вы не откажетесь.

Бубликов повернулся к шкафу и выудил два ярких журнала.

– Вот наша продукция. – Сергей Владиленович светился удовольствием. – Это вы, Роман, возьмете с собой, как методологический материал. Почитайте, вникните в суть с учетом того, что я вам говорил. И приступайте к работе. Для начала, я думаю, вам нужно попробовать что-нибудь простое. И приносите сразу, как будет готово. Я всегда здесь, у себя. А если нет, то спросите у Регины. С Региной вы ведь уже познакомились? – Сергей Владиленович смотрел на Романа просто, без всяких хитрых намеков, но все равно заставил его нервно ерзнуть на стуле.

– Познакомились.

– Прекрасно. Да, и побольше субъективности. Субъективность, дорогой Роман, – это единственное богатство человека. И не стоит от него отказываться ради серой, грубой объективности. Объективность, мой друг, – это равнение на всех, но, поверьте, в той жизни, которую ведет девяносто девять процентов населения планеты, нет ничего заманчивого. Куда приятней блуждать по райским садам собственной фантазии, не правда ли? – Бубликов раскинулся в кресле, заложив руки за голову. Речь его стала медлительна и сладка, как полузасахаренный мед. – Так вот, наша цель – сделать вашу фантазию, вашу дивную субъективность достоянием каждого, кто обделен сим богатством. Бог велел делиться с нищими. Мы используем вашу фантазию как отмычку для взламывания чужих сейфов – человеческих душ. Мы опустошаем их, чтобы сделать богаче. Вы не пожалеете. Ну, не смею вас больше задерживать. – Сергей Владиленович снова принял деловой вид.

– До свиданья, – Роман поднялся со стула.

– Всего хорошего. И удачи вам.

В коридорчике Роман вновь испытал на себе изучающий и оценивающий взгляд царских очей Регины.

– До свиданья, – сказал он, быстро продвигаясь к выходу, дабы избежать новых поползновений со стороны ретивой секретарши.

– До встречи, сладкий мой, – томно ответила Регина, и в голосе ее, похожем на ночную тайну, содержалось верное обещание дальнейших приключений и будущего сладострастья.

Роман стремительно выскочил за дверь и понесся к лестнице, позабыв о лифте. Поспешное отступление обернулось паденьем со ступенек, во время которого он лишь крепче прижал к себе глянцевые журналы, предоставив собственную безопасность произволу судьбы. Судьба оказалась милостивой. Она одарила его всего лишь шишкой на лбу и синяком на колене.