Запад и Восток

Глава 11

Переговоры с Барнумом затянулись на несколько дней. Во-первых, сам Барнум дико возбудился, узнав, что я могу снабдить его еще одним трюком, еще не освоенным фокусниками цивилизованного мира, и попросил предъявить ему трюк в натуре — так что у меня ушло довольно много времени на набивание гвоздей в широкую доску… вы даже не представляете, какое это монотонное занятие. Оно надоело мне еще на той стадии, когда я расчерчивал доску линиями с шагом 0,7 дюйма (около 2х см) вдоль и поперек, когда сверлил дырочки под гвоздья — начал закипать, а уж когда начал забивать гвозди в перекрестья линий — проклял все на свете и в том числе свой болтливый язык. Квинта тем временем попробовал по телеграфу выяснить у Барнетта какой-то вопрос насчет договора, после чего получил в ответ категорический запрет подписывать хоть какую бумажку вместе с Барнумом, а тянуть время и ждать, пока Барнетт доберётся из Миссури в Нью-Йорк.

Тем временем Саймон ожидал прибытия кузена из Филадельфии, на пару с которым хотел делать «разрезание женщины» — внешность кузена куда больше подходила к обличью «магрибского колдуна», в то время как Саймон был белобрыс, голубоглаз и щедро обсыпан веснушками. И для лежания на гвоздях кузен подходил куда лучше, потому что у него, по словам Саймона, была красивая мускулатура, хоть ты с него гладиатора ваяй, а Саймон был скорее тощ и жилист — никакого удовольствия для глаз публики. На себя он взял ту роль, которую при показе исполнял я: заговаривать публике зубы, отвлекать ее внимание и между делом управляться с искусственными ножками. По предварительному соглашению, которое мы подписали, я передавал ему права на трюк полностью, и он имел право нанимать для исполнения номера любой необходимый персонал. Мне в любом случае шло десять процентов выручки как автору трюка.

И еще Квинта внес дополнительный пункт, по которому два процента от моей доли отчислялись Шейну — в награду за то, что тот остановил меня, когда я чуть не рассказал Саймону принцип трюка бесплатно. «А в следующий раз помнить будешь, что каждое слово денег стоит!» — злодейски ухмыляясь, заявил Квинта.

Когда мне осталось добить штук тридцать гвоздиков, мне пришла в голову простая мысль: а ведь можно же было просто нанять работягу! Я привык такими делами заниматься вместе с Джейком, с ним выходило веселее и в голову приходили конструктивные мысли. Но в одиночку это получалась неинтересная нудная работа, которую я уже вполне мог оплатить. Однако мысль о том, что я уже не нищий, а сравнительно обеспеченный человек, пока еще плохо задерживалась в моей голове. Я вбил последний ряд гвоздей, глянул на часы, отметил, что до прихода Саймона осталось полчаса, и решил, что у меня есть время подумать, нельзя ли как-то разнообразить фокус… ну, это я Саймону все равно показывать не стану, я помню про два процента Шейна.

Впрочем, меня малость беспокоило мое изделие, и мысли об разнообразии разрезания девушки как-то в голову не шли.

Ложе из гвоздей надо было испытать, и хотя я теоретически в нем был уверен, практически на него ложиться не хотелось. Однако, как говорят, конструкторов мостов отправляют первыми перейти речку… ну, слава богу, я на мосты пока не замахивался. Самое опасное было лечь и встать — в эти моменты нагрузка на один гвоздь была выше, а значит мог проявиться болевой эффект. Я помялся… и решительно начал раздеваться. Собственную кожу было жалко, но штаны было еще жальчее — топать домой в штанах в мелкие дырочки как-то не комильфо. Так что я осторожно возлег — и по итогу решил, что спать, конечно, на таком ложе неудобно, но каких-то особо болезненных ощущений не наблюдается. Хотя гвоздики можно было и ровнее забивать. Тут мне в голову пришла мысль, и я ее подумал. Посмотрел на свой блокнот, куда надо бы ее записать — но решил пока не дергаться, запишу позже. Главное, не забыть.

В комнату без стука заглянул Саймон и увидел возлежащего меня.

— О! — только и сказал он и, открыв дверь пошире, приблизился. Следом за ним в комнату просочился Шейн. Этот вообще изошел восторгом, но помалкивал: не то выражений не хватало, не то и его тоже впечатлил довод Квинты про слова и деньги.

Я аккуратно снял себя с гвоздей и встал. Шейн немедленно упал на мое место и взвыл, роняя на пол и себя, и доску. Никаких фатальных повреждений не получили ни его штаны, ни он сам.

— Кто же так плюхается, это ведь не диван, — укорил я его. — Осторожнее надо!

Я снова положил доску на три табуретки и начал одеваться. Саймон, наоборот, начал раздеваться, чтобы немедленно испытать доску в действии. Я, как самый опытный из нас в гвоздележании, свысока его консультировал. Саймон полежал, потом полежал Шейн, внимательно отнесшийся к моей консультации. Потом в дверь постучала мисс Мелори, заглянула, сказала «ой» и закрыла дверь. Сквозь дверь она уведомила нас, что Шейну пора на сцену. Шейн поспешно оделся и убежал. Мы с Саймоном обсудили впечатления, Саймон еще полежал на гвоздях, прибежал отвыступавшийся Шейн, тоже полежал, тоже поделился впечатлениями, потом снова стукнула в дверь мисс Мелори, но даже заглядывать не стала, чтобы не смущать свой взор возможным зрелищем мужчин в подштанниках, и позвала Шейна на последнее выступление. Пока Шейн откатывал свой номер, мы засунули доску между громоздким шкафом и стеной, на всякий случай прислонили к шкафу длинный рулон какой-то размалеванной ткани и закрыли комнату на ключ.

Теперь надо было только дождаться Барнетта. Э, а какую это мысль я собирался записать, но забыл об этом?

Следующий день был выходным, а по выходным у меня есть дурацкая привычка просыпаться рано, хотя можно было бы спать хоть до обеда. Дуглас, ранняя пташка, уже сидел за столом и что-то писал — черновики свои он сейчас отдавал мисс Мелори и мисс Трейси, чтобы они в пределах выставочной экспозиции не просто так изображали работу в офисе, а еще и полезным делом занимались. Я им тоже работенку подкидывал, но где уж мне угнаться за нашим рьяным писакой!

— Что пишем? — спросил я, валяясь в постели. — Новый роман?

— Нет, это скорее для себя, — не поворачивая головы, ответил Дуглас. — Я собираю материалы по действиям конфедератов в тылу северных войск — шпионаж, саботаж, диверсии — всякое такое. Всего-то несколько лет прошло, а вокруг этого столько всякого наверчено, что еще лет через десять и не разберешься, а что на самом деле происходило.

— Полезная работа, — согласился я. — Надо бы, наверное, и зеркальную ситуацию рассматривать — северные шпионы на Юге…

— Это у меня в другой папке, — отозвался Дуглас. — И надо, наверное, уже картотеку сделать — а то материала накопал много, начинаю в нем тонуть.

— Наверное, надо, — поддакнул я.

Пора было вставать и думать, чем заниматься дальше, потому что в солнечные дни валяться в постели не хотелось. А день сегодня выдался явно ярким и безоблачным, если судить по тому, что было видно в окно.

— Хочу на волю, в пампасы, — помечтал я.

— Ближайшие пампасы, о которых я знаю, — не оборачиваясь прокомментировал Дуглас, — находятся в королевстве моего дедушки в Патагонии. Или в России тоже есть какие-нибудь пампасы?

— Это из одной русской книги, — ответил я. — Учитель географии сошел с ума и рвался из дурдома на волю, в пампасы.

— Бедняга, — посочувствовал Дуглас. — А тебе обязательно пампасы надо, или какой-нибудь нью-йоркский парк подойдет?

— Парк подойдет, — согласился я. — Только, пожалуй, не Центральный, а то до него тащиться столько же, сколько до твоей Патагонии…

Центральный парк затеяли делать уж больше десяти лет назад, а конца работы и видно пока не было. Правда, на время войны работы в нем приостановили, но война уж давно кончилась, а сделана была разве что половина от задуманного.

Насколько я знаю, там от первоначального рельефа ни камешка не осталось: что-то взрывали, что-то копали, завозили землю из Нью-Джерси, — в общем, создавали настоящий искусственный, но как бы естественный пейзаж. И находилось это чудо терраформирования ой как далеко от нашей улицы, аж за 59й стрит. В 21 веке проблема решалась бы метро или автомобилем, но в середине девятнадцатого века транспортные расходы встали бы в копеечку, да и времени поездка заняла бы немало.

— Тогда лучше на Батарею отправиться, — заключил Дуглас, и когда мы пришли на завтрак, пригласил с нами погулять мисс Мелори, Шейна и обоих Трейси. Шейн тут же попробовал выпросить, чтобы маршрут сменили на Центральный парк — там, мол, зверинец… но всем было лень тащиться в такую даль в ту пору, когда не то зима, не то весна, и в парке нет никаких особых развлечений, а для просто подышать свежим воздухом Бэттери-парк подходил как нельзя лучше.

— Бэттери-парк уже не тот! — вмешалась в наш разговор хозяйка пансиона. — Вот когда я молоденькой была — вот тогда действительно самый лучший парк на Манхеттене — это он и был, в Касл-Гардене то представления, то выставки, в парке — гуляния… а потом какой-то умник придумал в Касл-Гардене иммигрантов разместить — и всё, пропал парк! Траву повытоптали, деревья пообломали. Близко к Касл-Гардену лучше и не подходить — там эти приехавшие прямо толпами клубятся: немцы да ирландцы, да какие-то шведы еще объявились.

— Мы не близко пойдем, — заверил Дуглас.

И в самом деле, только в восточной части и можно было гулять.

Бэттери-парк и Стейт-стрит в 1858 году. Слева в отдалении виден Касл-Гарден, в просвете между деревьями — река Гудзон https://web.archive.org/web/20160406230244/http://watsonhouse.org/exhibition/17/watson-house

— Когда-то здесь жили ленапе, — рассказывал Дуглас. — Рыбачили, собирали устриц, огородики разводили. Потом тут появились голландцы, отсыпали индейцам несколько мерок стеклянных бус, дали ножей, топоров, мотыг — в общем, всякого товара на шестьдесят голландских гульденов или двадцать четыре доллара, и получили остров Манхэттен в полную собственность. И это сейчас кажется, что индейцы продешевили, а на самом деле они получили груду разной ценной металлической утвари за клочок земли, каких вокруг было много. Вон в том месте, — он показал на восток от парка, — завелся поселок Новый Амстердам. А здесь, — он широким жестом обвел парк, — были скалы и мелководье… неудобицы, короче, на которых порт не устроишь, так что голландцы приткнули тут артиллерийскую батарею, англичане традицию продолжили, но что-то я не помню, чтобы эти укрепления внесли хоть какой вклад хоть в какую войну. После войны за независимость тут по той же традиции на насыпном острове поставили форт, но очень быстро поняли, что как военный объект он никому здесь не нужен, — и быстренько сплавили форт городу Нью-Йорку как место для развлечений. Вокруг форта насыпали немного землицы, насадили деревьев и обозвали форт Касл-Гарденом, а парк около него — Бэттери-парком. Ну и начали с той поры земли еще добавлять, и парк понемногу вырос до современных размеров, и, наверное, еще подрастет, — заключил Дуглас.

Вид с Бэттери-парка на юг. Картинка сделана в 1892, поэтому в ту пору, когда на набережной стоят Дэн и компания, никакой статуи Свободы еще нет. К тому же картинка скорее иллюстративная, чем реальная, с нарушением масштабов, так даже будь там эта самая статуя, с набережной она выглядела бы куда скромнее. И да, круглый торчок в центре — это и есть Касл-Гарден

Мы дошли до набережной. Перед нами открывался отличный вид на залив. Слева, за Ист-ривер, был Бруклин, третий по величине город Соединенных Штатов после Нью-Йорка и Филадельфии. Справа был штат Нью-Джерси. А прямо были острова и корабли: пароходы, парусники, большие, малые. Часть из них направлялась в Морской порт, который находился немного выше по Ист-ривер, в районе Саут-Стрит — или, естественно, шли оттуда, оставив в порту свой груз и взяв другой. Другие шли к причалам на Гудзоне — или, соответственно, от них. Какой-то пароход стоял сейчас у пристани рядом с Касл-Гарден — вероятно, выгружал очередную партию прибывших из Европы переселенцев.

— Смотрите, — сказал Трейси, — это же «Город Париж»!

В самом деле, от причала на Ист-ривер уходил один из новейших трансатлантических пассажирских лайнеров. Пароходная компания Инмэн Лайн надеялась, что SS City of Paris сможет посоревноваться с самыми быстрыми пароходами Кунард Лайн, которая уже годами удерживала первенство в неофициальном соревновании на скорость при пересечении Атлантики. Сторонники Инмэн поговаривали, что в прошлом году «Город Париж» обогнал кунардовскую «Скотию», придя в порт чуть не на час быстрее. Сторонники Кунард возражали, что курс «Скотии» был проложен более длинный, а вот скорость она развивает почти в четырнадцать с половиной узлов, на целых три четверти узла больше, чем способен развить «Город Париж». Впрочем, поговаривали, что Почта Британии предпочла заключить контракт с Инмэн, а не с Кунард.

«Город Париж» в 1866 году

Мы провожали взглядами лайнер, когда мисс Мелори вдруг встревожилась:

— Где этот мальчишка?

В самом деле, Шейну просто так гулять, дышать свежим воздухом и слушать россказни Дугласа было не очень интересно, и он постоянно от нас отставал или уходил в сторону. Однако сейчас он угулял куда-то слишком уж далеко. Мы заозирались по сторонам, но наш Соколиный Глаз, по недоразумению носящий фамилию Маклауд, углядел вдали нашу пропажу. Шейн затесался в большое ирландское семейство, приходящее в себя после путешествия на солнышке в парке, и внимательно слушал, что втирает растерянным иммигрантам такой солидный господин, что даже сомнения не возникало, что он мошенник. Правда, когда мы приблизились и прислушались к его речам, поняли, что это не жулик… ну, то есть не такой уж и жулик, потому что это был вербовщик… а нет, все-таки жулик, потому что он уверял понаехавших, что пенсильванский городок, куда их звали родственники, находится совсем рядом с алабамскими полями, где легко и просто заработать сбором хлопка довольно большие деньги.

— Не слушайте его! — наконец не выдержал Шейн. — Вам надо покупать билеты на поезд до Питтсбурга, штат Пенсильвания, а в этой Алабаме пусть алабамских негров на плантации обратно загоняют, а белому человеку там делать нечего.

Вербовщик попробовал было дать Шейну оплеуху, чтобы не срывал план по найму, но Шейн увернулся, а Дуглас придвинулся и спросил свысока с огромным интересом:

— Где-где находится Пенсильвания, говорите?..

Поскольку вербовщик на добрую голову был ниже Дугласа, он предпочел ретироваться.

Дуглас оглянулся вокруг, окидывая взором восточную часть парка, щедро украшенную иммигрантскими стайками, и спросил:

— Дэн, а ты на экскурсию в Касл-Гарден сходить не хочешь?

— Что, сейчас? — удивился я. — А обедать?

— Нет, не сегодня, конечно. Мне еще надо визит согласовать, — отозвался Дуглас. — А насчет пообедать… я тут знаю одно хорошее местечко…

Ресторан, куда он нас привел, явно не относился к разряду фешенебельных, но тут было довольно мило, а главное, чисто и не пахло ничем подозрительным, разве что рыбой, потому что специализировался ресторанчик на морепродуктах. От устриц мы, жители глубококонтинентальных штатов, с подозрением отказались, но попробовать омаров Дуглас нас уговорил, хотя и с некоторыми трудностями.

— Это же раки! — уверял нас Шейн. — Раки-переростки! Это же только как наживку для рыбы можно употреблять, а жрать их… Мы что, каджуны какие-нибудь или шведы?

— Ешь, — пробормотал я, разделывая упитанного лобстера. — Дело к тому идет, что скоро этих тварей только богачи будут есть за бешеные деньги.

— Вы шутите, мистер Миллер, — отозвался Трейси. — Это же пища бедняков, этих лобстеров тут как грязи, их на удобрение для полей вылавливают. Ну и конечно, для таких, как мы гостей из прерий, это экзотика… попробовать интересно. А богачи нормальное мясо любят, а не этот… заменитель курятины, — тем не менее, Трейси этот заменитель ел с большим аппетитом.

— Это сейчас — лобстеров как грязи, — сказал я. — И бизонов — как грязи. А через четверть века оглянешься — где те бизоны? А нету. Сотня голов на всю Америку осталось. А где лобстеры? В дорогих ресторанах, на вес золота.

Помянутый в этой главе пароход «Скотия» через несколько недель после этой прогулки, а именно 13 апреля 1867 года будет случайно протаранен подводной лодкой «Наутилус»: «В двух с половиной метрах ниже ватерлинии появилась аккуратная дыра в виде равнобедренного треугольника». Несмотря на дыру и благодаря водонепроницаемым отсекам, пароход благополучно доберется до Ливерпуля… ну, во всяком случае, так пишет Жюль Верн в романе «Двадцать тысяч лье под водой».

Если же не отвлекаться на классику научной фантастики, то «Скотия» была последним атлантическим лайнером, снабженным гребными колесами. Более поздние лайнеры строились уже с винтами. На момент первого рейса это было второе по величине судно после злополучного «Грейт Истерна». Это было роскошное судно, которое которое могло взять на борт 273 пассажира первого класса и 50 второго, но в коммерческом отношении оказалось не очень успешным проектом, так что двадцать лет спустя его снабдили двум винтами и переделали в кабелеукладчик. Как и «Грейт Истерн», да.