Яромира. Украденная княжна

Княжеская дочка VI

Яромира с трудом удержала лицо, когда не увидела среди тех, кто вернулся на Ладогу, Харальда.

Был солнечный, морозный день. Со дня, как войско ушло на Новый Град, минуло больше дюжины седмиц, и возвращались они в самый разгар суровой зимы.

Князь Ярослав отправлял в терем гонцов, и потому Яромира знала, что Харальд в той битве выстоял. И ждала его всем сердцем все это долгое время. Но вместо него увидела кормщика Олафа в сопровождении двух мужчин из дружины конунга, имен которых она даже не знала.

Когда Звенислава пошла навстречу мужу и сыну, Яромира поняла, что не может ступить и шага. Ноги словно приросли к крыльцу терема. Она стояла и смотрела на отца. На брата, у которого на лице теперь был шрам. Смотрела, как к ним следом за матерью бросились младшие дети: Мстислав и Горислава. А сама она словно окаменела. Могла лишь сердито поджимать дрожавшие губы — не реветь же ей на глазах у всех!

Потом, вестимо, сбежала с крыльца, чтобы обнять отца и брата, но взгляд все равно блестел от с трудом сдерживаемых слез. Князь ничего ей не сказал про жениха, но зато в сторонку ее отвел кормщик Олаф.

Он протянул ей железный оберег в виде трех пересекающихся треугольников.

— Конунг Харальд велел передать… — неловко пробормотал он, явно желая оказаться в любом ином месте. — Как залог, что он вернется за тобой, дроттнинг.

— Где он? — сглотнув, спросила Яромира, не отводя взгляда от оберега, но и не решаясь к нему прикоснуться.

— Ушел с драккарами на север, — неохотно отозвался кормщик. — Одолеть Рёрика и забрать его людей и земли.

— А это что?

Треугольники манили княжну и одновременно пугали.

— Его воинский знак. Амулет Одина. Харальд носил его, не снимая, как только взял в руку боевой меч.

Что-то в голосе кормщика заставило Яромиру вскинуть пытливый взор.

— Он что же… он что же отдал мне знак своей воинской удачи? Свой обережный знак? — ее губы задрожали.

— Выходит, что так, дроттнинг, — с привычной суровостью кивнул Олаф.

— Но зачем?.. — потрясенно прошептала она и полезла под меховую свиту и под теплую рубаху из шерсти, чтобы вытащить шнурок, на котором висело кольцо конунга. — Харальд уже отдал мне его… Мне не нужно иного! Я и так его дождусь…

Яромира вцепилась в руку кормщика и заставила того сомкнуть ладонь, сжать в кулаке оберег.

— Отвези, отвези его Харальду! Пусть будет у него! Зачем же он отпустил тебя от себя?..

Она удивилась, когда на губах Олафа мелькнула быстрая улыбка. Он покачал головой, совсем иным взглядом смотря на княжну.

— Мой конунг приказал мне отправиться с твоим отцом в Альдейгьюборге. И передать тебе его оберег. И остаться рядом с тобой, дроттнинг. Пока он не вернется.

Яромира, подавившись словами, замерла. Слова кормщика звучали в ее голове, но смысл от нее ускользал.

— Харальд что же… не верит моему обещанию… — прошептала она потрясенно, позабыв, что была не одна.

Над ее головой раздался смешок. Не знай она, что рядом с ней стоял Олаф, она бы сказала, что смешок прозвучал ласково.

— Тебе он верит. И хочет, чтобы ты верила ему.

Яромира крепко сжала кулаки, ее ногти впились в ладони. Она подняла взгляд на кормщика, чувствуя, как холодный комок оседает в горле. Его грубоватое лицо с суровыми чертами в тот миг показалось мягче.

— Иногда ожидание требует больше храбрости, чем битва, — добавил он, усмехнувшись, но в его глазах не было насмешки.

— Один же не покинет его? От того, что Харальд отдал мне оберег?

Старый кормщик покачал головой. А потом поднял руку и бережно погладил Яромиру по плечу. Смотрел он на нее теперь совсем иными глазами.

— Не слыхал ни разу, чтобы Один оставлял воинов из-за того, что те крепко полюбили женщину.

Княжне пришлось зажмуриться, чтобы спрятать слезы. Она забрала оберег из руки Олафа и выпрямилась. Потом приветливо улыбнулась кормщику и слегка поклонилась, посторонившись, и указала ладонью на терем.

— Проходи, будь нашим гостем.

Потом ее охватили привычные заботы, и времени на горестные раздумья не осталось. Князь Ярослав разбил своего врага, но заплатил за это немалую цену. Войско вернулось на Ладогу изрядно потрепанным и побитым. Яромира была еще девчонкой, когда ее отец разгромил хазар, а его брат пытался захватить ладожский престол, но ей казалось, что даже тогда было меньше павших и раненых.

А тут… воевода Будимир пал, воевода Буривой по колено лишился левой ноги, Вячко едва володел правой рукой, а у Чеславы никак не подживало раздробленное запястье. Отец и воевода Стемид избежали столь жестоких увечий, но ранений им хватило даже с излишком. У ее младшего братца, которого она качала в люльке, на лице останется шрам на всю жизнь…

Сердце сжималось, когда Яромира думала о том, что пришлось испытать другим. И своя тоска по Харальду вдруг начинала казаться девичьей блажью да глупостью. Но и тосковать по нему она не могла. Лишь носила молча в себе и старалась не замечать косых взглядов, которые бросал на нее отец.

Яромира и хотела бы с ним поговорить, но страшилась того, что услышит. И потому зареклась при князе вслух вспоминать Харальда.

Оставалось еще кое-что, что подтачивало княжну изнутри. И в один из дней, спустя седмицу после возвращения войска, она набралась храбрости и пошла в терем воеводы Будимира, где жила теперь его разом осиротевшая семья.

Идти было боязно, ведь Яромира знала себя виноватой. Она позволила Вячко увести себя в ту ночь, подалась его уговорам, хотя должна была помнить о княжеской чести. И все, что случилось с ним после, произошло по ее вине. Воевода Будимир исторг его из рода, на него обозлился князь и до́брая часть старшей дружины, его приютила у себя Чеслава, и до самого последнего мига Вячко не говорил с отцом. Старался даже на него не смотреть… Они едва успели проститься.

Воевода Будимир отстроил для семьи небольшой терем с собственным подворьем. Вопреки опасениям, его жена Нежана встретила ее скупой, но приветливой улыбкой. И приняла из ее рук горшок с похлёбкой, который княжна захватила с собой.

— Как раз к столу.

А вон внутри, повстречавшись с черноводским воеводой Буривоем, Яромира сильно подивилась. Он и Вячко в сенях выстругивали палку, на которую лишившийся ноги мужчина мог бы опираться при ходьбе.

Завидев ее, Вячко встал и отряхнул руки от налипшей стружки.

— Здравствуй, княжна, — сказал он, и его взгляд потеплел, а губы тронула улыбка.

У Яромиры отлегло от сердца.

Втроем они прошли в горницу к столу, на который Нежана выставила теплый ягодный взвар и каравай. Черноводскому воеводе было еще непривычно опираться на палку да на одну ногу, но шагал он гораздо увереннее, чем даже седмицу назад, когда войско только вернулось на Ладогу.

Пока говорили, Яромира с любопытством на него посматривала, но первой ничего спрашивать не решалась. Но когда Буривой сам заговорил с ней и задал вопрос, княжна ничуть не удивилась.

— Как здоровье воительницы Чеславы? — словно между делом спросил он. Словно было ему не любопытно.

— Рука ее еще тревожит, — опасливо отозвалась Яромира, почему-то чувствуя себя так, словно ступила на очень тонкую веревку, натянутую над обрывом.

— Давно не встречал ее в княжьем тереме… — так же нехотя обронил воевода.

Княжна поймала взгляд Вячко. Лицом тот был суров, а вот в глазах проскакивали задорные смешинки.

— Девчушка ее… Даринка захворала, — Яромира со всем тщанием скрывала улыбку. — Вот и не показывалась Чеслава на подворье.

— Что ж, — вздохнул Буривой. — Коли увидишь ее, княжна, будь добра, передай, что справлялся о ней.

Яромира обещалась исполнить.

Вскоре за воеводой пришли кмети из черноводской дружины, чтобы проводить его до ладожского терема. Княжна от души им посочувствовала, потому как Буривой выругал их на чем свет стоит, а после и вовсе запретил к себе приближаться и подсоблять с палкой.

В горнице за столом они остались с Вячко одни. Задержав дыхание, Яромира на него посмотрела.

— Я виноват перед тобою…

— Прости меня.

Произнесли одновременно оба. И спустя долгую тишину по горнице разнесся их негромкий смех.

— Я не должен был приходить к тебе в ту ночь, — уже без улыбки, серьезно промолвил Вячко.

Яромира покачала головой.

— Я не должна была к тебе спускаться. Я княжна, с меня спрос строже.

И она горестно вздохнула.

Вечеслав внимательно на нее посмотрел.

— Я так мыслю, ты сполна за все расплатилась.

— Ты расплатился куда сильнее, — прошептала Яромира.

Теперь пришел черед Вячко качать головой.

— Отец был добрым воином и умер так, как хотел: в бою, служа своему князю. Защищая меня. По мертвым нельзя тосковать, иначе им не будет покоя в чертогах Перуна.

Яромира фыркнула.

— Я глупая девка. Мне дозволяется лить слезы.

Вячко вернул ей улыбку и встал.

— Идем, княжна. Доведу тебя до терема, пока не хватились.

На другой день, когда Яромира засела в горнице ткать для Харальда жениховскую рубаху, в дверь тихо поскребся Крутояр. Вот уж кого она не ожидала увидать на женской половине терема.

Брат по-прежнему носил повязку на один глаз, сделавшись похожим на воительницу Чеславу. Он замер в дверях, с любопытством наблюдая за занятием сестры. В последний раз он бывал в ее горнице очень давно, еще летом. Хотя казалось, что с той поры минуло несколько зим. Они оба были тогда еще детьми. Даже Яромира, которая звалась невестой и к которой приехал свататься жених.

— Где отец? — спросила Яромира, не отрываясь от кудели.

Брат усмехнулся, до боли напомнив князя.

— С боярами говорит.

Он сел на лавку рядом с ней и едва заметно поморщился. Рана на лице болела нестерпимо.

— А я как раз собиралась тебя идти искать, — Яромира, перебирая пальцами нить, посмотрела на княжича.

Тот мгновенно насторожился.

— Подсоби мне кормщика Олафа разговорить. Хочу выведать у него про битву.

— Зачем тебе? — искренне подивился Крутояр.

Яромира поджала губы.

— Надо.

Вздохнув, нехотя добавила спустя время, видя, что брат молчал и не спешил соглашаться.

— Про то, как сражался наш отец, ведают все. И о том рассказывают. А как Харальд открыл ворота в Новый Град — никто не говорит! И от вопросов моих отмахиваются, словно я мошка надоедливая.

— Так может твой жених не хочет, чтобы ты ведала. Негоже его волю нарушать, — княжич справедливо, совсем по-взрослому пожал плечами, и Яромира возмущенно вскинулась.

— Вот будет у тебя невеста, за нее и решай! А ты мне брат, и я прошу, чтобы ты мне подсобил!

— Так Харальд мне родичем скоро станет. Старшим, — фыркнул Крутояр.

Но сестра по взгляду уже видела, что брат ей не откажет.

Для порядка он еще немного помялся и посидел на лавке. Потом вздохнул, подражая отцу, и покачал головой.

— Мирошка, когда ты из терема пропала, я две седмицы кряду на лавке сидеть не мог. Ты уж не выдавай меня жениху, когда он разозлится, что ты прознала о том, о чем он не хотел, чтобы ты прознала.

Крутояр улыбнулся, и у Яромиры дрогнули губы. Она рассмеялась и, подавшись порыву, протянула руку, чтобы растрепать его волосы. Княжич недовольно заворчал, мол, он уже не маленький, но под ласку макушку подставил.

Яромира придумала так: Крутояр — княжич, будущий князь. Для него нет ничего зазорного, чтобы спросить кормщика Олафа о том, как сражались он и люди Харальда. Отрок чает вызнать про воинские умения — это же благо и радость. Там, где княжну отправят на лавку прясть и ткать, Крутояра усадят за широкий стол и все ему обстоятельство обскажут.

— У них своя горница есть, — шептала брату Яромира, которая три дня все придумывала. — А к ней клеть примыкает. Я там спрячусь, а ты дверь пошире открой, когда к ним пойдешь.

Крутояр только покачал головой. Но сестру он любил крепко. И помнил, что вскоре она уедет с женихом и неведомо, когда еще свидятся они. Потому и согласился сделать, как она просила.

Кормщик Олаф встретил его настороженным взглядом. Он был в горнице один — сидел за столом и смотрел на диковинные раковины, переливавшиеся словно жемчуг. Завидев княжича, быстро убрал их со стола и спрятал в мошну на воинском поясе.

Яромира, прильнув к срубу, вся обратилась вслух. Даже дышать старалась через раз и потише, чтобы ничего не упустить.

Она не смогла объяснить брату, когда он спросил, зачем ей это выведать. Просто знала, что надобно. Надобно услышать, что сделал ее жених. Что сделал ее жених ради нее.

— Здрав будь, кормщик Олаф, — немного коверкая слова, степенно сказал Крутояр.

— И ты будь здрав, сын конунга, — мужчина сверкнул взглядом, но смолчал.

— Я хотел попросить тебя… я учу ваш язык… — княжич говорил медленно. — Хотел попросить тебя, чтобы ты поговорил со мной.

— Что же, — отозвался кормщик. — Можно и поговорить. Нашто же тебе наш язык?

— Моя сестра станет женой твоего конунга. Мой отец говорит, что мы ведем торговлю с твоим народом, — Крутояр шумно выдохнул и потянулся смахнуть выступившую на лбу испарину.

Правы были знающие люди: мыслить порой бывает сложнее, чем махать мечом. И устаешь сильнее!

У Яромиры вдруг защекотало в носу, и она тихонько выдохнула. Чихнуть хотелось нестерпимо, и пришлось зажать нос ладонью.

— Славная мысль, сын конунга, — похвалил Олаф. — Ты растешь достойным правителем этих земель.

Крутояр степенно поклонился. Он уже и сам радовался, что согласился подсобить сестре. Сколько прока будет!

— О чем же ты хочешь поговорить? — спросил кормщик.

Княжич уселся напротив него за стол, невольно чувствуя слабое волнение. А ну как откажет? Уже и самому любопытно стало!

— Прошу тебя, расскажи о битве. Которую вел конунг Харальд, — Крутояр скомкал просьбу, вдруг разом позабыв половину слов, которые ведал.

Но кормщик ничего не сказал. Он даже не подивился. Лишь вскинул брови и хмыкнул, смерив княжича задумчивым взглядом.

— Поведать тебе о битве? — протянул он. — Что же. Мой конунг не запрещал об этом говорить с тобой.

И старый кормщик рассказал.

Яромира затаила дыхание, вслушиваясь в каждое слово.

Как Харальд обманул охранявших детинец воинов, подкинув им Ивара как приманку. Как племянник конунга перетянул на себя стрелы, и сам конунг и его люди смогли переплыть реку почти не тронутыми. Потеряли всего троих, а ведь Харальд опасался, что намного больше.

И все равно бой со стражниками дался им непросто. Пришлось сражаться без всякой брони и даже без щитов против хорошо вооруженных воинов. Харальду в плечо угодила стрела, а он не сразу ее приметил.

Но и это оказалось не самым сложным. А вот пробраться к воротам внутри детинца, где каждый встречный был твоим врагом — едва не стало для них непосильным делом.

Потому-то Харальд задержался, потому-то и не поспел к сроку, который наметил с ладожским конунгом.

— Он смог схватить одного из хёвдингов Рёрика, — неторопливо рассказывал Олаф. — И долго, очень долго говорил с ним, чтобы переубедить.

— И он смог? — задержав дыхание, спросил Крутояр, предвкушая славный исход.

— Нет, — а вот кормщик по-стариковски жестко усмехнулся. — И перерезал хёвдингу горло. Но время уже было упущено, и Харальд велел над продираться с боем. Велел оставить его, коли ранят. Велел бросить нашего конунга, но любой ценой открыть ворота.

Яромира обеими ладонями зажала рот, чтобы ни звука из него не вырвалось. Она жалела и не жалела, что упросила Крутояра подсобить, но была уже на тонкой грани.

Младший братец был прав, неспроста ведь Харальд не хотел, чтобы она знала, чтобы она слышала. В славном подвиге оказалось много грязи и крови.

— И вы бросили?

Тишина послужила Крутояру ответом. Затем кормщик вновь желчно хмыкнул. Даже стоя за дверью, Яромира почувствовала, как в горнице разлилось липкое напряжение. И, кажется, смешанная со стыдом вина.

— Да, — коротко ответил Олаф. — Нашему конунгу нужен был Хольмград. И мы оставили его, чтобы открыть ворота.

— И конунг со всем совладал.

Вновь воцарившаяся тишина прошлась на оголенным чувствам Яромиры огненным мечом. Она зажмурилась. Лучше бы ей всего этого не слышать. Лучше бы ей всего этого не знать.

Но коли назвался груздем — полезай в кузов.

Потому она лишь неслышно переступила с ноги на ногу и упрямо осталась на месте.

— Как же вы их открыли?

— Обманом.

Теперь уже пришел черед Крутояра сдерживать ошеломленный вздох. Он долго молчал, когда услышал ответ, пока не прозвучал незлобный смешок кормщика.

— Твой отец славно тебя воспитал, сын конунга. Ты ничего не сказал мне о попранной чести.

— Мужи, достойнее меня, остались лежать под стенами Нового Града. И осталось бы гораздо больше, если бы вы не открыли ворота, — осипшим голосом отозвался Крутояр.

Яромира услышала шелест одежды: ее брат встал с лавки.

— Благодарю тебя за беседу, господин Олаф, — княжич поклонился и, дождавшись ответного кивка, вылетел из горницы прочь.

Он даже не остановился, чтобы посмотреть на сестру, и ей показалось, что глаза у него блестели. Стало малость совестно, и Яромира закусила губу.

— В другой раз, дроттнинг, приходи прямо ко мне.

А теперь она устыдилась по-настоящему. Распахнув дверь в клеть, прямо перед княжной стоял старый кормщик. И глядел на нее с едкой насмешкой.

— Ты бы ничего мне не рассказал, — заупрямилась она.

— Не рассказал бы, — согласился Олаф. — И был бы прав.

— Когда же ты догадался?

— Когда услышал твой всхлип, — ничуть не чураясь говорить с ней прямо, сказал он.

— Я не всхлипывала… — пробормотала Яромира вполголоса.

— Опасайся, дроттнинг. Харальд не терпит в женщинах непокорства и непослушания, — мрачно произнес Олаф.

Яромира поджала губы.

— Ты можешь рассказать ему, коли сочтешь нужным. Но я не стану боле говорить с тобой о конунге Харальде, — и поведя подбородком, она плавно повернулась и ушла прочь, держа голову высоко поднятой, а спину особенно прямой.

Если бы она обернулась, то заметила бы, как по устам Олафа промелькнула одобрительная, быстрая улыбка.