Яромира. Украденная княжна

Князь Ладожский VII

Многие вещи Ярослав никогда не позабудет. Умирать будет, а вспомнит, как впервые взял на руки Крутояра, как чуть не потерял в ту страшную ночь жену. Как предавал огню своего пестуна, дядьку Крута, заменившего ему отца.

И страшный крик Стемида, который заметил воинов Рюрика, сперва притаившихся в засаде, а нынче несшихся на них, чтобы раздавить о стены детинца, Ярослав тоже никогда не позабудет.

В то мгновение он впервые за все многочисленные битвы, в которых сражался, помыслил, что это конец. Они не отобьются. Сложат головы под стенами Нового Града.

Как Рюрик сокрыл своих людей, как провел их туда? Как Ярослав не заметил, не нашел их?

Эти вопросы крутились в голове, пока князь мчался вдоль своих дружинников, но раздумывать над ответами было поздно. Он должен был перестроить войско, пока их не настигли те, кто высоко вздевал знамена с двузубцами.

Ярослав резко повернул коня и впился взглядом в точку на горизонте, где дожидался своего череда его родин, муж дочери Любавы. Он думал, что князю Желану не придётся вступать в бой, и потому уговорил своего суматошного сына остаться с ним, чтобы во время схватки не путался под ногами у мужей.

Но выходило, что настал черед и для Желана Некрасовича. Они уговорились, что он придет на подмогу, коли дела под стенами детинца станут совсем плохи. Ярослав мрачно покосился на приближавшихся воинов Рюрика. Кажется, дела стали хуже некуда. Стоило ждать, что вскоре выступит и князь Желан. А вместе с ним — Крутояр.

Ярослав мучительно застонал вслух и даже не этого заметил.

— Княже? — его нагнал запыхавшийся Стемид.

Половина головы у него была покрыта кровью, и воевода даже не знал, была ли она своей или чужой.

— Там Крутояр… — выдохнул Ярослав, которому показалось, что вдали у горизонта зашевелились в точки.

Никогда в жизни он больше не возьмет с собой мальчишку ни в один поход, покуда тот не станет кметем. В другой раз не только в клети сына запрет, но еще и плетей всыплет, чтобы неповадно было сбегать. Да чтобы не рвалось у Ярослава сердце так, как рвалось нынче.

Стемид выругался и проследил за взглядом князя.

— Мыслишь, Желан Некрасович ударит?

Тот коротко кивнул и обернулся: знамена с двузубцамм приближались все стремительнее. И ворота в Новый Град были по-прежнему закрыты.

— Собери людей в строй, — бросил он воеводе. — Мы должны встретить их щитами и копьями.

И они встретили. И не единожды.

Ярослав вывел своих воинов вперед, чтобы заслонили тех, кто был ближе к стенам детинца. Те части войска вели за собой воеводы Буривой и Будимир, и он доверил им двоим, как себе. Тем паче, что подле черноводского воеводы была Чеслава. К ней бы князь с закрытыми глазами повернулся спиной и даже не стал бы тревожиться.

Люди Рюрика ударили по ним так, как привыкли: мощно, сильно, сокрушительно. Желан Некрасович, подоспевший, чтобы разбить их клин, позволил Ярославу и его людям выиграть немного времени. Без его подмоги они бы уже, верно, валялись бездыханными на земле. Но степной князь насквозь прорвал их строй, раскидав вражеских воинов далеко вдоль стен детинца.

И тогда Ярославу сделалось чуть проще.

Но не шибко.

Он не знал, сколько длился бой. Он не знал, сколько прошло времени с той минуты, как они выступили на детинец. Как на них напали воины Рюрика, тесня к стенам все ближе и ближе.

Он с трудом поднимал меч и чувствовал, как кровь липла к ладоням, вытекая из открытой раны на плече. Каждый вдох давался с трудом. Кожаная рубашка с металлическими нашивками, насквозь пропитанная потом и кровью, стала невыносимо тяжелой.

Он отправил Стемида присмотреть за Крутояром и потому остался один, без ближайшего своего воеводы. Он сам отдавал приказы, сам подбадривал тех, кто сражался бок о бок с ним. Он осип от крика, горло драла тысяча иголок, но его воины, его люди знали, что их князь жив. Что он не сломлен. Что битва — какой бы тяжелой и безнадежной она ни казалась — еще не окончена.

Перед глазами Ярослава мелькали фигуры врагов — размазанные, словно в тумане. Он отбивал удары, едва успевая уклоняться, и порой лишь чутье спасала его от гибели. Или от еще одного ранения.

Но мысли его были не здесь, не среди кричащей толпы.

Он искал глазами Крутояра.

«Где он»? — пульсировала в голове одна-единственная мысль, острыми краями впиваясь в сознание. Его сын, его кровь, его наследник.

Крик приближающегося врага вырвал его из раздумий. Ярослав развернулся, встретил удар, ощутил, как меч врага скользит по его клинку. Усталость делала движения тяжелыми и неповоротливыми. Он замахнулся и, вложив последние силы, отбросил нападавшего прочь.

Обтирая лоб рукавом, Ярослав осмотрелся по сторонам. Шум сражения сливался в далекий гул — он почти перестал различать отдельные звуки. Ноги вязли в грязи, смешанной с кровью.

Он обернулся, услышав тяжелый стук. Сквозь рев битвы донесся глухой, низкий скрежет. Князь вскинул голову, и сердце заколотилось в груди.

— Ворота, — выдохнул он, едва веря своим глазам.

Медленно распахивались массивные створки.

— Ворота! — заорал он во всю мощь глотки. — Ворота!

Шум битвы на мгновение замер, чтобы тут же взорваться новым взрывом криков и звона стали.

Впереди Ярослав увидел воинов из своей дружины, что уже мчалась к стенам детинца. Они воодушевленно вторили его крику, вскидывали над головами мечи. Дружина ревела, словно единое существо. Те, кто мгновение назад едва держались на ногах от усталости и боли, теперь бросались вперед с такой силой, будто и не было этих бесконечных часов под стрелами и клинками.

Враги отступали к стенам детинца, поддаваясь натиску войска Ярослава.

— Княже! Княже! — кто-то окликнул его, подвел чужого коня, лишившегося хозяина, и он вскочил в седло и стиснул поводья, вихрем промчавшись мимо своих и чужих.

— Вперед, вперед! — кричал он, раз за разом вскидывая меч, и вскоре услышал за спиной оглушающий топот копыт.

Со стен детинца продолжали сыпаться стрелы и камни, но из-за сумятицы, охватившей людей внизу, лучники не понимали, в кого они целятся, в кого стреляют. В своих ли, в чужих ли.

Ярослав сжимал поводья так крепко, что суставы пальцев побелели. Он влетел в ворота, словно вихрь. Его взгляд горел, губы были плотно сжаты. Плащ, изорванный и заляпанный кровью, развевался, будто боевое знамя, пока он несся вперед.

Внутри царила еще бо́льшая сумятица, чем снаружи. Он попытался выхватить из толпы Харальда, который был должен поджидать его возле ворот, как они условились, но не смог. Он давно не видел никого из своих воевод и ближников. Он не слышал ничего ни о Стемиде, ни о Крутояре.

Но он был князем и не мог остановиться на половине пути. Не мог развернуться назад. И потому Ярослав поднял над головой меч.

— За мной! — его голос разорвал воздух, как раскат грома.

Из-за его спины вырывались воины. Копья и мечи сияли в неверном свете заката, и крики дружины эхом разносились по детинцу. Показавшееся на несколько мгновений солнце окрасило все вокруг в кровавые, багряные цвета.

Ярослав не останавливался. Его конь мчался вперед, разбрасывая врагов, словно щепки. Первый противник, осмелившийся приблизиться, рухнул под копытами, второй не успел поднять меч, прежде чем клинок князя нашел его горло.

— За мной!

Битва постепенно угасала. Шум, некогда оглушавший, начинал растворяться в воздухе, как раскаты грома после бури. Гул копыт и оружия затих, пока не остались лишь отдельные крики и стоны.

В какой-то миг Ярослав остановился. Он стоял посреди детинца, опираясь на меч, как на костыль. Его грудь тяжело вздымалась и опускалась, из груди вырывались свистящие хрипы.

Вокруг было так тихо. Невероятно, непривычно тихо.

— Все кончено… — глухо произнес кто-то из его воинов, и эти слова вихрем разнеслись по толпе.

Щиты падали под ноги с глухими звуками. Пропитанный потом, кровью и гарью воздух уж не казался таким тяжелым.

Ярослав сделал шаг вперед, его ноги, казалось, налились свинцом. Князь поднял глаза к небу, всматриваясь в последние лучи кровавого заката.

Они победили, но какой ценой?

Дурное предчувствие царапнулось изнутри. Он не видел конунга Харальда. По-прежнему не видел никого из ближников. Не видел Стемида. Не видел сына.

И Рюрика.

— Родич! — к нему на всем скаку несся муж его дочери, князь Желан Некрасович.

Соскочив на землю, тот бросился к князю, и они крепко обнялись.

— Отправь людей в боярский конец, пусть перекроют все пути из города. И чтоб не смели бушевать и трогать простой люд. Узнаю — всем головы снесу, — торопливо сказал ему Ярослав. — Ты видел Крутояра?

— С твоим воеводой он остался. Позади нас всех был, — уже в спину отозвался Желан Некрасович.

Первой, кого повстречал князь на пути к воротам, стала Чеслава. Воительница продиралась сквозь толпу, прижимая к груди руку, и отчаянно вертела головой по сторонам, выискивая знакомые лица.

— Господин! — она обрадовалась ему, заспешила навстречу.

Но Ярослав видел по ее лицу, что что-то неладно. Никогда прежде Чеслава не отводила взгляда и не боялась смотреть ему в глаза. Но нынче она старательно отворачивалась и прятала лицо.

— Что? — строго и хмуро спросил он. — Говори!

Не было тягостнее для него занятия после битвы, чем слушать горькие вести. Чем слышать имена тех, кто уже никогда не возьмет в руку меч и не поднимется с холодной земли.

Он ненавидел время после сражения — это тяжкое затишье, обманчивое, лживое. Взгляд метался, ища знакомые лица, но находил лишь пустые, застывшие глаза тех, кто еще недавно выкрикивал имя своего князя и держал знамена; тех, кто молча умирал, прикрывая ему спину.

Но прежде, чем Чеслава успела ответить, краем глаза Ярослав заметил конунга Харальда. В сопровождении лишь нескольких своих людей он спешил к воротам детинца. Он шел со стороны берега, на котором была выстроена пристань.

— Рёрик ушел, — выпалил конунг издалека.

Голова у него была разбита, кровь залила светлые волосы, превратив их в слипшиеся сосульки. Наметанный взгляд Ярослава уловил и множество других ран. Которые, казалось, конунга ничуть не волновали.

Все, о чем тот мог мыслить — сбежавший враг.

— Ушел на трех драккарах, — добавил он и надсадно, хрипло закашлялся, выплюнув сгусток крови.

Ярослав рванул от горла ворот.

Ничего еще не было кончено.

— Я настигну его, — сказал Харальд, откашлявшись. — И добью.

Ярослав ничего не успел ответить, когда северный конунг вытащил из-под рубахи шнурок, на котором болталась знакомая лунница. Он оттянул его так, что грубое волокно до красноты впилось в шею, и потряс оберегом. Кровь, стекавшая из рассеченной брови, придавала его облику еще больше дикости.

— Ее мне дала твоя дочь, — прохрипел Харальд. — Ярлфрид носит на шее мое кольцо. Я открыл тебе ворота, конунг. Забирай Хольмград — мне он не нужен. Я убью Рёрика и вернусь за своей невестой, и увезу Ярлфрид с собой.

Он дышал тяжело, со свистом. Опустив взгляд, Ярослав увидел, что у того под ребрами была разорвана рубаха с металлическими пластинами, и из раны сочилась кровь.

Харальд ступил вперед и схватил ладожского князя за плечо.

— Обещай мне. Обещай мне ее.

Он пошатывался, и на миг Ярославу показалось, что тот впился ладонью в его плечо, чтобы не свалиться на землю.

— Приезжай на Ладогу. Там будет видно, — нехотя проговорил князь.

Харальд растянул окровавленные губы в усмешке.

— Скоро свидимся, конунг, — он разжал хватку и повернулся к своим людям, которые дожидались его за спиной — Олаф! — позвал он, и Ярослав увидел, что вперед ступил изрядно поживший мужчина. Но, несмотря на седую голову, меч и щит он сжимал уверенно, а на ногах держался получше своего израненного вождя.

— Вернешься в Альдейгьюборге вместе с войском конунга Ярислейва. Передашь моей невесте вот это, — Харальд сунул ему что-то в руку. — Скажешь, что я вернусь по весне!

Воин по имени Олаф вскинулся, принялся о чем-то творить.

Ярослав отвернулся, не став слушать. Харальд был прав, и от этого сводило зубы. Он действительно открыл для них ворота. И, как мог судить князь, заплатил за это большую цену — коли смотреть на него самого да на людей за его спиной.

— Передохни, — сказал кто-то голосом ладожского князя. — Вы измотаны. Еще поспеешь угнаться за Рюриком.

Судя по взгляду, который бросил на него Харальд, то заговорил с ним сам Ярослав.

— Поговорим… о Яромире… — с трудом вытолкнул из себя он.

Поразмыслив немного и сверкнув глазами, северный конунг кивнул. И вновь повернулся к своим людям, начал раздавать указания: осмотреть драккары, которые уцелели; разобрать припасы; согнать всех пленных к берегу…

Подавив вздох, Ярослав теперь уже окончательно от них отвернулся и посмотрел на Чеславу.

— Говори, — велел он.

И она отвела его к месту, где встретил свою смерть воевода Будимир, сын его пестуна дядьки Крута. Подле отца на земле сидел Вячко. Рука его была неестественно вывернута в плече, но он до сих пор не позволил никому из лекарей к ней притронуться. Неподалеку от них вытаскивали из-под лошади черноводского воеводу Буривоя.

Ярослав оглядел поле битвы, над которым серой дымкой опускались ранние осенние сумерки. Закат давно отгорел, и всюду вспыхивало пламя первых костров. Слышались крики раненых; воздух дрожал от тяжких стонов. Звучали имена: люди пытались отыскать родных и друзей. Лекарям, как и всегда, не хватало рук.

— Князь!

Он круто развернулся на месте, когда услышал вдали голос Стемида. Воевода медленно правил верхом на лошади, перед ним в седле болтался из стороны в сторону лишившийся сознания Крутояр.

Казалось, разделявшее их расстояние Ярослав преодолел за несколько шагов. Он снял сына с седла и прижал к груди, и с облегчением услышал его протяжный стон. Половину лица Крутояра скрывала наложенная впопыхах, но умелая повязка.

Князь требовательно глянул на спрыгнувшего на землю Стемида, и тот поспешил ответить.

— Глаза целы. Рассекло щеку и нос.

Губы у Ярослава дрогнули, словно у плаксивой теремной девки. Он сделал глубокий вдох и усмехнулся. У него тоже на щеке был шрам. Сын не ушел далеко от отца.

— Нас затоптали, князь, — торопливо договорил Стемид, направившись следом за Ярославом, который не спускал Крутояра с рук. — Я потерял княжича в давке. Прости, не уследил…

Воевода и сам был весь посечен. Из плеча торчал обломок стрелы, который он, казалось, даже не замечал. И шел, прихрамывая не левую ногу. Он неудачно зацепился ею за стремя, и, когда испуганная лошадь встала на дыбы, не смог из-за этого соскочить из седла, и она протащила его по земле следом за собой…

Недалеко от места, где он оставил Чеславу, запалили особенно большой костер. К нему на щите принесли воеводу Буривоя, к нему подошел Вячко, укрывший отца остатками плаща. Возле него же Ярослав положил и Крутояра. Сын распахнул единственный глаз, который был виден из-под повязки, и шевельнул сухими, искусанными губами, увидев над собой склонившегося отца. Он попросил пить, и Ярослав поднес ему бурдюк с остатками воды.

По уму, ему бы отправиться в детинец да переговорить с боярами нынче, а не по утру. К рассвету они уже придумают, как вывернуть все себе на благо, в этом ладожский князь не сомневался. Обвинят во всем проклятого Рюрика. Мол, захватил, принудил, заставил, угрожал и убивал…

Но Ярослав решил, что встретится с ними со всеми завтра. С боярами да простым людом, который нынче попрятался по избам да теремам, и не смел казать носа наружу. А многие загодя покинули родные стены, оставив позади пустые дома.

Дружины его родича князя Желана хватит, чтобы удержать всех в узде на одну ночь. А утром он отправится в детинец. И возьмет с Нового Града богатую виру. И обложит их данью…

Вскоре вокруг огня выросли навесы и зажглись еще костры. Лекари велели приносить сюда раненых. Кто-то принялся кашеварить, из детинца натаскали бочонков с хмельным медом, свежего хлеба, мяса, всякого добра.

Всем обустройством заправляла Чеслава — единственная из его воевод, еще державшаяся на ногах. Ей все было некогда показать лекарю руку, которую она продолжала прижимать к груди, и под конец Ярославу пришлось на нее прикрикнуть. И приказом заставить сесть и передохнуть.

— Твой отец был добрым воином, — сказал он Вячко, у которого заместо лица осталась лишь тень с потухшими глазами.

Тринадцать долгих зим он полагался на Будимира. Оставлял его наместником, отправлял в самые дальние земли, доверял свой терем и свою семью. И ни разу в нем не усомнился. До того единственного мига, когда его старший сын увел Яромиру ночью в лес…

Ярослав не успел переговорить с воеводой после того, как дочь нашлась. Не успел сказать, что гнев его давно поутих, что он его ни в чем не винит.

И уже не успеет.

— Он принял меня в род, — тихо отозвался Вячко. — Перед самой смертью.

Горло ему стягивало от слез, которым он так и не позволил пролиться.

— Будь его достоин, — сказал князь.

Вскоре к их яркому костру пришел и конунг Харальд. Он смыл с лица и волос кровь, и его голову огибала широкая, плотная повязка. Вячко подвинулся, уступив ему место подле князя. Воины, которые его сопровождали, уселись чуть в стороне.

— Как твой сын? — спросил Харальд, бросив быстрый взгляд на княжича, забывшегося рядом с отцом беспокойным сном.

— Останется со шрамом.

Северный конунг усмехнулся. У кого из воинов их не было?..

— Говорят, Рёрик вывез добрую часть сокровищницы Хольмграда, — чуть погодя сказал Харальд.

Ему, как и всем прочим возле костра, поднесли чарку с теплым питьем, и теперь он катал ее меж ладоней.

— Ты знаешь, куда он направился?

— Да. На Севере не так много мест, где он мог бы укрыться.

Они помолчали, буравя друг друга тяжелыми, неуступчивыми взглядами.

— Я вернусь за ней. Я найду ее где-угодно, — мрачно посулил Харальд.

Ярослав сдержал дюжину ругательств, что так и рвались с языка. Он видел, что к их разговору прислушивались. Чувствовал затылком внимательные взгляды своих и чужих людей.

— Моей дочери должно быть спокойно на Севере. Что ты станешь делать, когда убьешь Рюрика?

Харальд сузил глаза. Он догадывался, о чем толковал с ним конунг из Альдейгьюборге.

— Рюрик звал себя вождем всех вождей, — вновь заговорил Ярослав, не дожидавшись ответа. Но он видел, что северный конунг внимательно его слушал. — Я бы мог отдать дочку за вождя всех вождей.

Недобрая усмешка скользнула по губам Харальда.

— Поклянись, — потребовал он.

Немало ран получил нынче Ярослав. Но, достав из голенища сапога нож, он нанес еще один порез — сам себе, проведя острым лезвием по ладони. Сжав кулак, пока на землю не закапала кровь, он просто сказал.

— Я клянусь.

Харальд мрачно кивнул. Он уже понял, что поспешил сегодня, когда велел передать Ярлфрид, что вернется по весне. С тем, что потребовал от него конунг из Альдейгьюборге, ему не управится и к лету…

— Я оставлю с тобой двух своих людей. Они скажут Ярлфрид, чтобы она дождалась меня.

— Я сам скажу ей.

Северный конунг ожег его острым взглядом и стиснул челюсть. Но ничего не проронил в ответ. Как никак, говорил он с отцом своей невесты, будущей жены. Они станут родней…

На том они и порешили.

Утром, еще до того, как встало солнце, Харальд покинул Новый Град на нескольких драккарах, оставив на берегу старого кормщика Олафа с одним из своих воинов.

Люди Ярослава искали павших и врачевали раненых, пока князь отправился в детинец. Потолковать с боярами и пленными. Да рассудить, как им всем жить дальше.