Яромира. Украденная княжна

Кметь с косой VI

Чеслава щелкнула ногтями по лезвию меча и полюбовалась на нем серым отражением неба. Она довольно кивнула сама себе: наточить получилось на славу. Теперь оставалось дождаться битвы.

Князь, едва вернувшись в лагерь, объявил, чтобы войско готовилось к схватке. День которой настал сегодня.

Суета началась еще задолго до восхода солнца и с каждым часом лишь усиливалась. Воительница старалась не прислушиваться к чужим разговорам да ругани и думала лишь о сражении, что им предстояло.

— Пойдешь под мою руку, — сказал ей накануне воевода Буривой. — Князь твой согласился.

Чеслава даже не стала шибко артачиться. Огрызнулась несколько раз и затихла. Чужой воевода, вопреки обыкновению, не улыбался и не балагурил. Впервые смотрел на нее строго и серьезно, а говорил — коротко, обстоятельно и лишь по делу.

Было непривычно, и воительница долго смотрела ему вслед, когда он ушел. Потом пожала плечами. Ей не было разницы, где сражаться. Под рукой Буривоя — так под рукой Буривоя. За князем найдется, кому приглядеть. Стемид и Будимир от него взглядов не отведут.

— Я пойду с тобой, — твердо заявил ей Вячко, когда после за вечерней трапезой она рассказала ему о словах Буривоя.

Чеслава посмотрела него, подумала немного и кивнула. Вечеслав был добрым воином, и она привязалась к нему с тех пор, как отец изгнал его из рода. Сколько воды утекло с того дня…

— Я тебя не подведу, — без улыбки пообещал Вячко.

Она мыслила, что вести о том, что Яромира жива-здорова, как и встреча с княжной, его порадуют. Но он же, напрочь, сделался лишь задумчивее и мрачнее.

— Отец… воевода Будимир говорил со мной, — нехотя сказал Вячко, когда Чеслава спросила у него, почему он хмурился. — Теперь, когда княжна нашлась, он хочет вернуть меня в род.

У воительницы перешибло дыхание. Распахнув глаза, она посмотрела на ожесточенно скривившегося кметя. И проглотила следующий вопрос, потому что ответ был виден в его взгляде. Но Вячко все равно договорил.

— Но я ему не шелудивый пес, чтобы прогонять со двора, а потом сызнова заманивать мясной костью. Он был скор на расправу. Тотчас обвинил меня во всем. Даже князь так против меня не озлобился, как отец…

Чеслава прикусила язык, чтобы не влезать с непрошенным советом. Она думала, что Вячко был не прав. Что слишком погорячился сейчас — как слишком погорячился его отец тогда. Все же кровь не водица.

Но она ничего не сказала. Потому что есть решения, которые человек принимает лишь в одиночестве.

— Чеслава.

Воительница отвлеклась от своих мыслей и, бросив последний взгляд на начищенный меч, убрала его в ножны. За ее спиной в нескольких шагах остановился воевода Будимир. Он уже облачился в легкий доспех: кожаную рубашку из плотной, толстой кожи, на которую были нашиты металлические пластины. В одной руке он держал обитый железом щит, в другой — поводья жеребца.

Постаревший за несколько седмиц на много лет Будимир до рези в глазах напомнил Чеславе его отца, дядьку Крута, который приходился князю пестуном. Она моргнула, и странное видение исчезло.

— Да, воевода? — воительница отвела от его лица взгляд. И мысленно пожурила Вечеслава. Напрасно он накануне срубил с плеча.

Впрочем, все мужчины в их роду были такими: что дядька Крут, что Будимир, что Вячко…

— Присмотри за сыном, — тяжело попросил он. Говорить воеводе было трудно. — Знаю, что он с тобой будет.

Горло свело судорогой, и Чеслава не смогла ничего ответить. Лишь молчала кивнула, но Будимиру было довольно и этого. Блекло улыбнувшись ей напоследок, он развернулся и ушел, а у воительницы по спине пополз холодок. Чтобы не утонуть в дурном предчувствии, резко на нее нахлынувшем, она отправилась разыскивать Стемида. Ей было, о чем попросить уже его.

Воевода нашелся неподалеку от князя, который толковал о чем-то с Желаном Некрасовичем. Его воинов, приведенных из далекой степи, Ярослав оставлял позади. Стены Нового Града они отправятся брать без него. Кто-то должен был прикрывать их спину в этом безумстве: так сказал накануне ладожский князь, когда обсуждал со своими людьми предстоящую битву.

Поневоле Чеслава раз за разом возвращалась в мыслях к битве против хазарского каганата, которая случилась дюжину зим назад. Тогда она упустила князя в самом начале, а когда нашла, едва не стало поздно…

Она подойти не успела к Стемиду, а тот уже самодовольно ухмыльнулся.

— Не спущу с него глаз, не тревожься, — он загодя угадал, о чем она хотела потолковать.

Впрочем, это было нетрудно.

— А княжич? — уперев в бока руки, спросила Чеслава.

— И с него тоже, — Стемид чуть помрачнел, свел на переносице брови, но затем резко мотнул головой, стряхивая с лица морок. — Ты себя тоже побереги. Где мы еще такую сыщем, — он улыбнулся и неожиданно притянул Чеславу к себе, похлопал по спине, едва не вышибив из нее весь дух, а ведь воительницу никто не посмел бы назвать слабой.

Она в ответ сжала его плечи обеими ладонями.

— Скоро свидимся, воевода, — шепнула на прощание.

Проходя мимо князя, встретилась с ним взглядом. Ярослав кивнул едва заметно, и на душе у нее потеплело. Перехватив покрепче меч, Чеслава заспешила обратно. Князь наметил выступление на раннее утро, и время приближалось неотвратимо.

— Чего ходила к ним? — воевода Буривой, вокруг которого собралась черноводская дружина, встретил ее вопросом и внимательным прищуром. — Скоро уж свидитесь. Князь твой сам сказал, что чужой конунг откроет для нас ворота.

Чеслава пожала плечами. Обычно она за словом в карман не лезла, но тут промолчала. Боялась, что воевода посмеется над ее дурным предчувствием, назовет еще, не приведи Перун, бабской блажью да слабостью… Как тогда ей дальше с ним говорить-то?..

Буривой хмыкнул, но спросить ничего не успел: вдалеке протрубили в рог, и воевода молниеносно вскочил на коня. Вячко подвел к ней кобылу, и Чеслава, перехватив из его рук поводья, взлетела в седло. Внутри все колотилось и сжималось, в ушах стоял стук собственного сердца и звук рога, разнесшийся далеко вокруг. Низкий, протяжный, он звал их на битву.

На битву, из которой вернутся не все.

Чеславе казалось, что весь мир застыл в тот миг, прислушиваясь, как звучание рога вливалось в кровь, заставляя сердца биться быстрее, а разум сосредотачиваться на одном: вперед!

Ряды войска, повинуясь приказу князя, тронулись с места. Копыта и сапоги загремели по замерзшей земле, и она задрожала под тяжестью шагов. Знамена, трепещущие на ветру, словно подгоняли воинов.

Чеслава прищурилась вдаль, пытаясь разглядеть князя. Но слишком многое их разделяло, и потому она не смогла различить его среди толпы, похожей больше на море. Но на мгновение ей все же показалось, что она заметила, как поднятый его рукой меч отразил луч солнца, показавшегося на краткий миг из-за туч.

Когда схлынула первая волна всадников, отправившихся следом за князем, Чеслава посмотрела на Буривоя. Его жеребец бил копытами землю, похрипывая, но воевода был спокоен. Он ждал. Их черед — зайти с левого края — наступит самым последним. Сперва часть дружины увел Ярослав; теперь они ждали, пока выступят воины справа. И лишь потом они.

Ожидание изматывало хуже битвы. А внутри Чеславы ледяной змеей продолжала клубиться тревога. Вместо уверенности, которая обычно охватывала ее перед битвой, в груди поселилось что-то чуждое — тягучее, липкое, дурное чувство. Оно напоминало комок в горле, который невозможно проглотить, и холод, пробиравщийся под кольчугу.

Воительница всегда гордилась своей решимостью, своей волей, способной переломить любые сомнения. Она не раз вела за собой воинов, не боясь смерти. Но нынче что-то было не так.

Чеслава тихо зашептала молитву Перуну, как всегда перед боем. Слова привычно слетали с губ, но не приносили облегчения. Когда звук рога вновь расколол воздух, и левая часть войска тронулась с места, она сжала зубы. Она — воительница. У нее нет права на слабость.

Но комок предчувствия остался, сидел глубоко в душе, как затаившаяся тень, которую нельзя было изгнать.

Постепенно набрав ход, вскоре они уже мчались вперед, и Чеслава все сильнее себя подстегивала. Она видела чуть сбоку от себя Буривоя и знала, что Вячко скачет на шаг позади. Это почему-то придавало уверенности.

Детинец Нового Града стоял на холме, и чтобы приблизиться к нему, нужно было подняться в гору, преодолев ров. Нападавшие были как на ладони, и когда первая волна оказалась на расстоянии выстрела, над головами воинов тотчас засвистели стрелы и камни, которые метали со стен. С глухими ударами те раскалывали щиты и отскакивали на землю.

Строй нарушился, и войско растянулось в беспорядочную, слишком длинную цепь. Ветер донес до Чеславы крики князя и воевод: те пытались собрать людей воедино. Воительница припала к шее кобылы, жалея, что не может одни махом преодолеть расстояние до детинца. Когда они приблизились ко рву, Буривой вскинул руку, приказав всем замедлиться, и вскоре Чеслава увидела торчавшие из земли копья. И напоровшихся на них людей…

Стрелы, словно злые осы, летели сверху одна за другой, едва ли не заслоняя собой серое небо. Чеслава поздно вскинула щит, и ее задел один из камней, оставив на скуле глубокую ссадину.

Воины метали крюки с веревками, стремясь зацепиться за зубцы стены, чтобы залезть наверх. Их сбрасывали и провожали ливнем стрел и камней. Люди Ярослава упорно лезли на стену, и кое-где им удавалось сбить врага копьями. Но гораздо чаще они срывались и падали вниз.

Чеслава застыла на месте и не поверила своим ушам, когда услышала вражеский рог. И не из детинца, а откуда-то сбоку. Она вскинула голову, оборачиваясь, и увидела, как сгустился воздух на горизонте, а вскоре вдали показались первые всадники. Их фигурки были совсем еще маленькими, едва различимыми.

— Кто это⁈ — взревел Буривой, когда они оказались поблизости.

У воительницы зуб на зуб не попадал, и она лишь дернула плечами, думая о том, что войска, оставленного с Желаном Некрасовичем, не хватит, чтобы броситься врагам наперерез и задержать их.

Уже очень скоро воины — кем бы они ни были — возьмут в кольцо уже их самих. Позади будет неприступная стена детинца, впереди — неведомый враг.

Чеслава бросила отчаянный взгляд на крепкие ворота Нового Града.

Они были закрыты.

Конунг Харальд по неведомой причине до сих пор не исполнил того, что обещал.

Он запаздывал гораздо сильнее, чем кто-либо мог предположить…

На знаменах тех, кто несся к детинцу, развевался двузубец, не понаслышке знакомый ладожской дружине. Для Чеславы он был что бельмо на глазу. Ее передернуло от воспоминаний о сожженном поселении, где в живых осталась лишь ее Даринка. Неведомо, каким чудом.

— Держать строй!

Укрываясь щитом от летевших со стены стрел и камней, она вскинула голову, когда услышала знакомый голос.

Князь Ярослав вихрем промчался сквозь разрозненную толпу своих людей, вскинув зажатый в руке меч. Вслед ему неслись стрелы, но, верно, Перун его хранил, раз ни одна в него не угодила.

— Держать строй! — князь остановился за спинами последних воинов и развернул жеребца.

Теперь он оказался лицом к рати, во главе которой развевалось знамя с двузубцем. Он встретит их первым.

Чеслава бросила последний тоскливый взгляд на закрытые ворота и рванула к князю, к которому уже стекались ручейками дружинники.

«Не зря со всеми простилась», — мелькнула у нее мысль, которой воительница не особо испугалась.

Она не боялась смерти — она боялась только того, что не успеет исполнить свой долг.

Чеслава сидела верхом, стиснув меч, тяжело дыша, и чувствовала, как будто земля под лошадиными копытами уходит в бездну. Новая рать стремительно взбиралась по холму, готовясь заключить их в смертельную ловушку. Стройный, неудержимый поток врагов, чей боевой клич уже сливался в одно сплошное рычание, мчался к ним. Их тяжелые шаги и ритмичное грохотание оружия оглушали.

— Чеслава! — позвал кто-то рядом, но голос утонул в шуме. Она не обернулась, не могла. Ее взгляд был прикован к тому, что приближалось.

Она знала, что это конец. Но они должны были решить, как встретят свою смерть.

— Стрелы! — взревел Ярослав, и, повинуясь его приказу, они накрыли врагов градом выстрелов.

Но этого было недостаточно.

— Стоим насмерть! — крикнул князь и вновь вскинул меч.

Кто-то выкрикнул боевой клич в ответ, дрожащий, но громкий. Один, другой — крик множился, превращаясь в новый рев, который мог бы затмить врагов внизу холма.

— Либо мы прорвёмся, либо заберём их с собой! — голос Ярослава смог прорваться сквозь рев его же людей.

Еще несколько мгновений, и земля затрясется от удара. Чеслава вздохнула и стиснула меч.

Мир и впрямь содрогнулся, когда шквал вражеских воинов накрыл их, словно буря. Лезвия клинков блеснули в тусклом свете солнца, и первые удары обрушились с оглушительным звоном.

— Держим строй! — крикнул кто-то рядом, но его голос потонул в грохоте оружия.

Чеслава встретила атаку с неистовством. Ее меч обрушился на первого врага, ударив по щиту так сильно, что тот затрещал. Она повернулась, встретив следующего. Каждое движение было точным, каждое усилие было выверенным. Ярость кипела в крови, в ушах звенел боевой рог, и стоял громовой голос князя.

Она умрет, но заберет с собой всех, кого сможет.

Очень скоро битва обернулась хаосом.

Звуки ударов и крики сливались в одно сплошное гудение. Земля под ногами стала скользкой от крови, а воздух наполнился запахом железа и пота. Чеслава чувствовала, как руки дрожали от усталости, а плечи ныли от тяжести меча, но не смела остановиться.

Она и сама была вся в грязи и крови — чужой и своей. Ее, как и многих, давно сшибли с коня на землю. Она потеряла свой щит, свое копье. Подобрала чей-то чужой. Взяла у воина, которому уже никогда не понадобится ни щит, ни меч.

Чеслава давно не видела вокруг знакомых лиц и надеялась лишь, что голос князя, изредка до нее доносившийся, ей не чудился.

Она тяжело выдохнула, стирая кровь и пот с лица. Диво, но она не чувствовала ни страха, ни боли. Лишь странную ясность. В ее голове вспыхнула мысль: если это конец, то пусть он будет достойным.

Вражеский топор свистнул у нее над головой, и она едва успела отшатнуться. Гнев хлынул волной, смывая усталость. Стиснув зубы, Чеслава подхватила с земли копье и метнула его в сторону, откуда прилетел топор. И зло усмехнулась, услышав хриплый, булькающий крик и грохот ударившегося о землю тела.

— За князя Ярослава! — выкрикнула она, и те, кто еще держался на ногах, ответили ей громовым ревом.

— Чеслава! Сзади!

Повинуясь инстинкту, она успела пригнуться и краем глаза увидела Буривоя, которого не встречала с самого начала схватки. Он сражался сразу против троих, но успел предупредить ее, что двое подкрадываются к ней со спины.

Она едва перевела дыхание, как они налетели на нее, обрушив удары молотов. Один из них задел щит, и мощнейший удар отдался болью в ее руке. Второй развернулся для еще одной атаки, но Чеслава метнулась вперед, вновь поймала его удар своим щитом и резко подрезала. Его напарник замешкался на долю секунды — и этого было достаточно. Чеслава ударила его быстрым выпадом, заставив повалиться навзничь.

Она крутанулась на месте, ища взглядом Буривоя. И похолодела от липкого ужаса, когда заметила воеводу.

Распростершегося на земле.

Придавленного по пояс лошадью.

Она сорвалась с места, поскользнулась и растянулась в грязном месиве, в которое превратилась земля. От усталости и слабости Чеслава совершила непоправимое: выпустила из руки меч. Он отлетел от нее на пару шагов в сторону, и она тотчас поползла за ним, впервые по-настоящему испугавшись. Не было ничего хуже в битве, чем лишиться оружия.

Сперва она даже не почувствовала боли. Лишь увидела, как огромная нога опустилась на ее вытянутую руку, вдавив запястье в землю. Оглушительно хрустнула кость, и вот тогда вместе с невольным криком к ней пришла боль. Чеслава зажмурилась: позже она устыдится, но в тот миг ей не хотелось видеть свою смерть. Но тяжесть, давившая на запястье, вдруг уменьшилась, а затем и вовсе исчезла.

Воительница вскинула голову, чтобы посмотреть: вражеского воина сшиб с ног подоспевший неведомо откуда Вячко. Они повалились на землю и покатились по ней, сцепившись руками и ногами, словно дворовые псы. Оба словно позабыли, что при них мечи и ножи, и пытались достать друг друга лишь голыми руками.

Чеслава кое-как перекатилась на бок, чувствуя во рту железный привкус крови. От боли она прокусила язык. На правое перебитое запястье она старалась не смотреть и протянула за мечом левую руку. Ей она володела похуже, но подсобить Вячко сможет.

Грудной стон Буривой заставил ее замереть на месте, и воительница обернулась к нему. Воевода лежал, по-прежнему придавленный лошадью, его раскинутые руки шарили по земле, ища хоть какое-то оружие. Смотреть на него было больно и страшно. Но пока Чеслава медлила и терзалась, Вячко и вражеский воин откатились от нее на два добрых десятка шагов. Оба уже поднялись на ноги и взялись за мечи: только и рассекали воздух лезвия.

Переборов себя, Чеслава заспешила к Буривою, баюкая у груди запястье, которое на каждый ее шаг отзывалось огненной вспышкой. Когда она подоспела, воевода был уже не в себе. Его глаза закатились, губы побелели, кожа на лице сделалась серой, словно пепел от костра. Воительница рухнула рядом с ним на колени и увидела, что ударом молота враг раздробил ему колено. А свалившаяся поверх ног лошадь усугубила и без того непростую рану.

Одной рукой расстегивать и сдирать с себя воинский пояс было тяжело. Чеслава помогала себе зубами, даже не замечая, что щека под единственным глазам залита не только по́том, но и слезами. Кое-как она сняла пояс, отколов попутно кусочек зуба железной, тяжелой пряжкой, и принялась мастерить жгут, перехватив бедро Буривоя над раздробленным коленом. Крепко-накрепко затянуть его ей удалось не сразу, вновь пришлось повозиться и перетерпеть боль в запястье.

— Отец!!!

Отчаянный вопль оглушил Чеславу и пронзил насквозь, вышибив весь дух. В сумятице, царящей вокруг, она не сразу разобрала, кто кричал, и не знала, что хуже: будь это Крутояр, убивавшийся по князю, или Вячко…

Она бросила быстрый взгляд на Буривоя и вскинула голову, ища глазами княжича или кметя.

Оказалось, что кричал Вячко.

Того также сшибли на землю. И также придавили поверх чем-то тяжелым. И, верно, уже убили бы, не приди отец ему на выручку. Воевода Будимир вырос перед сыном, встретив трех вражеских воинов сразу.

Чеслава выпрямилась на неверных, негнущихся ногах и заспешила к нему. Она видела, что уставший сверх всякой меры воевода не справится в одиночку. Но воительница устала ничуть не меньше. В ее движениях не было былой резвости и резкости. Она невольно оберегала и лелеяла руку и потому бежала куда медленнее, чем могла бы.

И она не успела.

Когда копье насквозь пронзило Будимира, воздух вокруг задрожал от отчаянногоо крика Вячко. Второй удар повалил воеводу на землю. Он одолел двоих. Но третьего — уже не сдюжил. Его добила подоспевшая Чеслава, но что проку?..

Будимир грузно осел на колени, сжимая обеими ладонями древко копья, торчавшее из живота. Рана выглядела скверно, и воительница покрылась ледяным потом.

После таких не выживают.

Воевода вскинул лицо и посмотрел Чеславе в глаза. Он улыбнулся, и изо рта вытекла тонкая струйка крови. Спустилась по подбородку и утонула в земле.

Сбоку раздался всхлип. Припадая на одну ногу, к отцу, спотыкаясь и шатаясь, брел Вячко. Его левая рука висела вдоль тела, словно плеть. Из бока сочилась кровь.

Чеслава отвела взгляд и развернулась, чтобы уйти, но Будимир ее окликнул.

— Постой… — выдохнул он хрипло, — будешь видаком…

Она не сразу поняла. А уразумев, всхлипнула и поднесла к губам здоровую ладонь, давя рвавшийся из груди крик.

— Б-батька, — Вячко осел на землю рядом с воеводой и сжал плечо. Бросил быстрый взгляд на копье, торчащее из живота, и побледнел. — Вставай, нужно отойти отсюда, пока не затоптали.

— Дай руку, — Будимир мотнул головой и схватил ладонь сына, крепко прижал к своей ране, смешав кровь.

Он поднял голову к небу, будто призывая богов в свидетели. Его голос, хотя и хриплый от боли, звучал твердо и ясно.

— Внимай, Перун-громовержец! Я, Будимир, сын Крута, внук Милонега, смешиваю с тобой, Вечеслав, свою кровь и ввожу тебя в род как своего сына… — он замолчал на мгновение, пережидая вспышку боли, и в тишине особенно громко прозвучал не то стон, не то всхлип Вячко.

— Пусть клятва эта станет тверже меча и долговечнее камня. Отныне ты — Будимирович, сын мой, плоть от плоти моей и дух от духа. Живи, чтобы продолжить наш род! — кое-как вытолкнул из себя воевода и надсадно, надрывно закашлялся.

— Батька, батька! — Вячко поудобнее обхватил его за плечо и затряс изо всех сил.

Будимир с трудом открыл глаза. Вновь улыбнулся окровавленными губами и поднял руку, чтобы потрепать его по щеке.

— Сын, — выдохнул он, и это было последним, что он сказал.

Чеслава изо всех сил лупанула кулаком по земле.

В то мгновение со стороны детинца прозвучал знакомый рог.

Конунга Харальда.

И открылись ворота.