Йарахонг. Город и тьма

Глава 24. Блики

Солнце медленно поднимается из-за горизонта. Низ небосвода окрашивается нежно-розовым, подсвечивает земляникой нежные подбрюшья облаков и продолжает разгораться ярче и сильней. Из-за внешних границ мира выкатывается раскаленный червонно-золотой диск, нисколько не смущенный тем, что появился поздней обычного. Хотя, возможно, он как раз это заметил, и именно поэтому спешит наверстать упущенное. Со стороны кажется, что он движется быстрей обычного.

Из-под крыш вылетают стаи белых голубей. С чердаков и веток снимаются галки. Окрестности Птичьей башни оживают, наполняясь многоголосым гомоном. Крылья шумят то там, то здесь. Внимательные черные глаза смотрят с карнизов, из древесных крон, из поднебесья. Распускаются лепестки розовых, белых и желтых бутонов. Улыбаются, кто робко, кто игриво, а кто торжествующе, искусно вырезанные барельефы и цветастые фрески. Нерешительно и осторожно открываются ставни и двери.

Между тем светило продолжает свой привычный путь в небесах над благословенным Йарахонгом. Вот уже сверкают флюгеры и крыши башен, сияют стеклом, позолотой и глазурованной черепицей купола храмов. Солнечные лучи отражаются от стеклышек витражей и разлетаются мириадами разноцветных бликов, заглядывая в каждый переулок, в каждый уголок.

Блик.

Двое красноволосых парней, похожих, как братья, плечистый огненный жрец и девушка в карминных одеждах ученицы выходят на улицу возле пророческого храма. Они резко останавливаются, завидев сидящих и лежащих на мостовой темных тварей. Девушка тихонько ойкает.

Братья одинаково морщат носы и щурятся от попавших в глаза солнечных зайчиков. Один из них оглушительно чихает.

От этого звука неподвижный воздух вздрагивает, и твари начинают растворяться. От холок и заостренных ушей поднимается тонкий дымок. Он тянется, тянется — и наконец развеивается налетевшим утренним ветерком. Опустевшие шкуры держатся еще несколько мгновений, но скоро исчезают и они.

Четверо молча переглядываются и, обогнув погасший фонарь, входят в пустой проем входа.

Блик.

Мозаичный пол в бывшем алтарном зале пророков залит запекшейся кровью и засыпан фиолетово-черной каменной крошкой. На полу лежит мужчина средних лет в дорогой одежде, когда-то яркой, способной восхитить текстурой и плетением нитей, а теперь заскорузлой и бурой. Горло зияет раной от уха до уха, широко раскрытые глаза остекленели. Отраженные солнечные лучи проникают сквозь витраж и падают раздробленными мазками — красными, фиолетовыми, золотыми — на лицо мертвеца, придавая коже лихорадочный румянец.

Над ним на коленях склонился юноша. Взгляд его безумен, по щекам текут слезы, оставляя в копоти светлые дорожки.

— Как… как же так получилось, — бормочет он, — как ты здесь оказался? Ты же сам меня учил не ввязываться в дурацкие авантюры. Я думал… откуда ты, как… как же…

Юноша всхлипывает, плечи и руки трясутся.

— Вероятно, он искал тебя. В храм пророков издавна идут те, кто беспокоится о близких.

Голос, доносящийся от противоположной стены зала, звучит негромко, но юноша слышит каждое слово. Даже без всяких божественных сил он знает, что это правда. Громкий всхлип прорывается рыданием.

Светлый плетеный круг, реликвия Ветра, лежит поодаль, на единственном чистом пятачке пола. Перья на нем еле заметно трепещут.

У дальней стены, запрокинув лицо, сидит молодой мужчина. Его кожа и прикрытые веки тоже испещрены цветными пятнами — зеленое, голубое, желтое. Он прерывисто вздыхает, свет и тени смещаются по коже, как живые. Искалеченная кисть непроизвольно движется, и мужчина дергается, задевая бедром стоящую рядом небольшую резную шкатулку. Коробочка опрокидывается набок. Становится видно, что на ее дне начертан знак Времени, похожий на незавершенный виток спирали. Теперь он полустерт. Внутри шкатулки что-то потрескивает и жужжит.

В этот же момент в зал входят четверо с улицы.

Блик.

На улице, где недавно прокатилось сражение, остались искаженные, обездвиженные останки тварей. Солнечный зайчик осторожно касается одной, перепрыгивает на другую, и, уже не стесняясь, с размаху хлопается на третью. Та не выдерживает и начинает осыпаться.

Громоздящаяся рядом искаженная фигура дрожит и меняется, обретая человеческий облик. Пару минут спустя она превращается в темноволосую девушку, лежащую ничком. Она остается неподвижной.

Блик.

На верхнем этаже жилой части храма пророков приоткрывается дверь с нарисованным на ней символом Времени. Из щели выглядывает любопытно-встревоженная детская мордашка. Девочка оглядывается, прислушивается и на цыпочках крадется к лестнице. За ней из комнаты выходят еще четверо детей.

Блик.

С протяжным зеванием садится в постели глава храма Ветра. Трет лицо, потягивается. Озадаченно смотрит на снятую с петель и прислоненную к стене дверь. Брезгливо кривится от вони ароматических масел и нюхательной соли, заполнивших комнату. Легким движением пальцев распахивает окно. Сжимает в кулаке послушный воле вихревой поток и рявкает так, что дребезжит стекло:

— Джассан! Быстро ко мне! Что здесь творится! — и разжимает пальцы.

Ветерок покидает комнату так быстро, как будто за ним гонится десяток темных тварей.

Блик.

Главная жрица храма Искр ахает, прижав ладони ко рту.

— Как? Нашлась?! А мы все думали… Как такое возможно?

Блик.

Отраженный солнечный луч падает на мостовую, усеянную хрустальными осколками, и тут же рассыпается десятками радужных пятен. Ребенка, который совсем недавно лежал, свернувшись клубком у стены, больше не видать. Куда он мог подеваться?

Солнечные лучи ищут его и не находят. Хотя они не слишком-то упорствуют в этом.

Блик.

Бывший глава храма Истины отец Далассин спит. Его губы подергиваются, будто он пытается что-то сказать, глазные яблоки ворочаются под тонкими веками. У изголовья сидя дремлет Утара. Ее белые волосы в беспорядке, под глазами залегли темные круги. Она вздрагивает и резко выныривает из сна, когда отец Далассин внезапно открывает глаза. Его взгляд неожиданно остр и цепок.

— Доложи о событиях. Кратко.

Утара набирает полную грудь воздуха и начинает тараторить, быстро, но четко выговаривая слова. В уголках ее рта прячется улыбка.

Блик.

Солнечные лучи топчутся у жалкого домишки на окраине, похожего на плюгавого старика в драной шляпе. К его скрипучему крыльцу, как водится по утрам, тонкой струйкой стекаются оборванцы. Сегодня не хватает некоторых из тех, кто обычно тут ошивается.

Блик.

Над центральной площадью раздается шум крыльев. Острые черные глаза отмечают запекшуюся кровь и неподвижные тела. Птицы пролетают над каждым, задерживаясь возле некоторых и вглядываясь в лица. Один из вьюрков приземляется рядом с безжизненной совой и что-то клюет на ее лапе. Скоро он взлетает. В клюве виднеется клочок тонкой бумаги.

Ступая по разбросанным пестрым перьям, по площади осторожно ступают служители храма Исцеления. Они не задерживаются около лежащего на краю человека — он очевидно мертв. Моноптер они тоже обходят по дуге. Их помощь там уже не требуется. Одинокий еле теплящийся светоч жизни зовет их за собой.

Увидав сложенные за моноптером тела, самый юный из целителей бледнеет, резко меняется в лице и отбегает в сторону. Его тошнит. Ему кажется, что остальные косятся на него с неодобрением, но им нет дела до его слабого желудка и нервов. Они видят пузырящуюся кровь и слышат прерывистое хриплое дыхание.

Один из целителей, прикрыв глаза, голыми руками соединяет разорванные жилы. Другой гладит выжившего по голове, унимая боль. Вниманием третьего, наконец присоединившегося к ним, завладевает что-то яркое, блеснувшее у раненого в ладони. Он осторожно разжимает пальцы и видит золотую монету, чистую и блестящую, не запятнанную ни грязью, ни кровью. На одной стороне монеты знак богини Удачи, на другой — нарисованное краской полуразомкнутое кольцо.

Как только монета покидает ладонь, дыхание раненого ослабевает, сердце пропускает удар. Еще один. Послушник-целитель испуганно возвращает тяжелый кругляш обратно.

Пульс выравнивается.

Блик.

Дверь, сделанная из дымчатого хрусталя, захлопывается со звоном. Силуэт вошедшего внутрь человека еще мгновение виден, но он делает шаг вперед и скрывается за мерцанием и блеском.

Блик.

У дверей храма Росы стоит верховный жрец. Его лицо обезображено рытвинами и ожогами, одежда порвана и прожжена в нескольких местах. Он молча смотрит на восходящее солнце, его глаза слезятся.

Блик.

Блик. Блик. Блик.

Солнце катится к закату. По Золотой улице Йарахонга тянется цепочкой небольшой паломнический караван. Стучат копыта. Угрюмо молчат люди и подвязанные тряпицами бубенцы. Рядом с небольшой крытой повозкой идет юноша, почти еще мальчик, с копной нечесаных волос и опухшими от слез глазами. Он ведет в поводу красивого крепконогого мула. На козлах повозки сидит мужчина средних лет, одетый как слуга.

Ты подбегаешь к ним, когда они почти подходят к городским воротам. Хотя тебе это только так кажется — твое ковыляние назвала бы бегом разве что безногая улитка. Ты безошибочно опознаешь юнца как главного. Того, кто может принимать решения.

— Возьмите меня с собой.

Твой голос срывается и сипит, будто простуженный.

Он внимательно смотрит на тебя и, конечно, все видит. Жалкую щуплую фигурку, слишком мелкую для твоего возраста. Пальцы, комкающие подол оборванной одежды, больше похожей на тряпье. Челку, спадающую на темные глаза, и искусанные в кровь губы.

Ему бы поинтересоваться, на кой ты им такой сдался, но он лишь глядит тебе в лицо, склонив набок голову, а затем спрашивает:

— Кто-то потеряет тебя?

Ты не произносишь ни слова, и поэтому он уточняет:

— Кто-то станет переживать из-за того, что тебя нет?

Ты молча мотаешь головой, не решаясь снова подать голос. Тогда он хлопает по борту повозки.

— Забирайся.

Ты залезаешь внутрь, и повозка трогается. Копыта и подошвы ног поднимают пыль

В спины уходящим дует ветер.