Йарахонг. Город и тьма

Глава 23. Надежда и решимость

— Бес-с-сполезно, — шипела Тьма над головой Рани, — глупые божки и их прихлебатели. Зря оттягивают время. Это их не спасет. На что они рассчитывают? Их осталось совсем мало, они ранены. Почему бы просто не сдаться и не ускорить события?

В голосе Тьмы слышалось нетерпение, но Рани было не до оттенков и смыслов. Он замерз и омертвел от долгой неподвижности. Казалось, даже если сейчас кокон раскроется, онемевшие ноги не удержат тело, и Рани упадет. Но его оболочка, похоже, становилась только прочней. Если вначале кокон прижимался к телу душным покрывалом, то теперь сделался жестким, как панцирь. Рани на пробу ткнулся в него лбом. Скорлупа не поддалась.

Что он мог? Да ничего. Только стоять-висеть внутри и ждать, что будет дальше. Всего лишь смотреть, как Тьма забирает город себе. Каким дураком он был! Как легко попался на заботу и обещание мести! Не признал вранье.

Рани отвел голову назад и с размаху долбанул лбом в твердую корку. Еще. Еще — до тех пор, пока от брови к носу не потянулась струйка крови. Рани остановился, задыхаясь от боли и отчаяния. Гладкая поверхность кокона холодила кожу. Ему бы заплакать, да слез не осталось.

— Глупое дитя. Нестабильное. Бесполезное. Слабое, — шепот прошелестел за ухом и исчез, сменившись на брезгливо-пренебрежительную тишину.

У Тьмы хватало дел и без его соплей.

Он подвел кокон с Рани почти вплотную к выжившим, сбившимся в кучку у стены. Что отделяло их от смерти? Рани вгляделся в лица. Двое высоких парней впереди зыркали исподлобья, как загнанные в угол крысы. Они были готовы драться хоть голыми руками. Плечистый бородач смотрел спокойно и почти расслабленно, но это было спокойствие и равновесие стали. Девушка нервно оглядывалась то на своих спутников, то в темноту, но не бежала, не опускала рук. Надежда и упрямство — вот что их держало. Рани раньше всегда удирал от опасности, если мог. И это спасало его до тех пор, пока он сам не загнал себя в ловушку. Но эти… Эти были готовы драться.

— Вот и все, — шёпот скользнул, как выдох.

Подчиняясь почти неразличимому звуку, чернота кокона проросла нитями. Рани обреченно смотрел, как они тянутся к живому теплу, заплетают, заматывают. Как люди дергаются, но слишком слабо и слишком поздно. Как неслышно переминаются с лапы на лапу баргесты, все туже стягивая кольцо. Сейчас они прыгнут на спеленутых паутиной людей — и здесь все будет кончено. Тьме больше не нужно играть и запугивать. Время заканчивать быстро и наверняка.

За миг до прыжка баргестов нити вспыхнули и рассыпались пеплом. Ослепительно светящаяся полоса пробежала по мостовой и вспухла стеной огня. Рани вскрикнул от неожиданности и восторга, но тут же прикусил язык: Тьма заметит. Кто знает, что с ним тогда сделают. Но Тьме, похоже, все еще было не до него. Баргесты изваяниями застыли в полшаге от границы круга. Дымная шкура клубилась завитками на их холках и боках, острые уши ловили шорохи.

Пламенный круг выглядел не так, как первый. На вид жаркий и опасный, но прерывистее и слабей. Вдвое ниже, чем раньше. Долго ли он продержится? Что тогда останется от упрямства и надежды? Рани кусал губы. Ногти воткнулись в ладони. Неужели отсюда он совсем ничем не может им помочь?

Хотя почему нет? Он же чувствует баргестов, как собственные руки. Пусть замерзшие и онемевшие, но свои. И как он раньше не догадался?

Рани на пробу шевельнул мизинцем. Нет, не так. Он сощурился и провел мысленную черту от себя к ближайшему псу. Под кожей баргеста медленно пульсировало черное. Подушечки переступающих лап легко касались камней брусчатки, гораздо легче, чем у живых существ. Один из когтей на передней лапе был сломан и почему-то не восстановился. И хотя это не доставляло псу неудобств, Рани мысленно дотронулся и вытянул острие когтя достаточно, чтобы оно сравнялось с остальными. Дымное тело баргеста лепилось легко, как разогретый воск.

Вот так, хорошо. Рани закусил губу и постарался унять частое дыхание. Лучше бы Тьме не замечать, чем он тут занят. Выдох. Вдох. Выдох. А теперь незримым касанием пробежаться по напряженным мускулам пса, расслабляя, успокаивая их. Вот так, понемногу. Тебе не надо никуда стремиться. Отдохни. Вот так, хорошо.

Тьма зашипела над макушкой, резко и гневно, как вода, с размаху выплеснутая в огонь. Рани вздрогнул и отшатнулся, больно ударившись плечом. Дурак! Жалкий болван! Надеялся, радовался, боялся? Ха! Думал — Тьма не заметит? Думал, что удастся что-то изменить?

Рани, съежившись, ждал удара, но его все не было. Тьма бормотала, обращаясь вовсе не к нему.

— Алтарь. Как не вовремя. Жалкое дитя никчемно. Его слабого рассудка недостаточно. Надо было повозиться и взять того, взрослого.

Рани ощутил, как внимание и воля божества потянулись вдаль, за пределы видимого. Он и сам не понял, как его увлекло следом.

То, что увидел Рани, больше походило на короткий сон, такой, как бывает, когда проваливаешься в голодную дремоту. Ему привиделась улица, с детства знакомая до мелочей. За спиной стоял храм пророков, который еще вчера он так ненавидел и к которому стремился. Перед ним испуганно застыли двое людей, младший за спиной взрослого. Справа и слева от Рани, бок о бок к нему, вздыбили шерсть два баргеста. Он глядел тоже откуда-то снизу, как будто сидел на земле или смотрел из пасти такого же пса. Он слышал учащенное дыхание людей и еще странное то ли потрескивание, то ли жужжание. Рани повел ушами, пытаясь понять, откуда идет звук, но не успел. Баргест рядом с ним подобрался и прыгнул. В ту же секунду Рани увидел короткую вспышку, в нос ударил запах паленого, и все оборвалось.

Тьма дернулась, стряхивая его обратно в тело.

— Проклятье! — шипело за его затылком. — Что эти жалкие возомнили о себе? Да как они посмели явиться так не вовремя!

Огненная стена расступилась, выплюнув два огненных шара. У них еще остались силы нападать? Рани смотрел на пламя и не мог оторвать от него взгляд. Если оно достигнет кокона, загорится ли его оболочка так же, как занимаются шкуры баргестов? Нити взвились и хлестнули по огненным шарам. Те распались на ослепительные брызги, но перед этим Рани успел заметить, как баргест, которого он касался, прыгнул к жертве. Намного медленней и ленивее, чем остальные.

Рани зажмурился, а когда открыл глаза, кокон быстро скользил над землей. Прочь, прочь.

— Мы убегаем? — Рани обнаглел достаточно, чтобы задать вопрос.

— Не говори ерунды! — голос хлестнул по ушам. — Сильные не убегают. Но защищают то, что им ценно.

— От тех двоих? Со вспышками?

— С искрами. Ты видел их? — пауза. — Тем лучше.

Шепот окутал Рани со всех сторон, а потом завис напротив носа. Его присутствие выдавало нечто неощутимое, наподобие взгляда. Рани внимательно рассматривали, как будто увидели впервые. Он с трудом сдерживал нервную дрожь.

— Что ж, тем лучше, — в бесплотном голосе послышалось удовлетворение, — возможно, ты и впрямь способен стать полезным.

Полезным? Рани передернуло. Руки все еще помнили нож и липкую горячую кровь на пальцах и алтаре. Помнили, как рукоять скользила в мокрых ладонях. К горлу подступила тошнота. Полезным? Чтобы теперь всю жизнь — вот так?

Только не… Нет!

Рани слышал множество сказок о героях прошлого.

В момент величайшей нужды они молили богов о помощи, и те отзывались. Являлись спасать друзей и карать врагов. Совершали невозможное. Многие из них потом оставались в мире насовсем, делая героев своими первожрецами. Одни боги в сказках были добры, другие свирепы и гневливы, но ни в одной не говорилось о таком, который оказался бы хуже ночного кошмара. Ни одна не объясняла, как быть, если помощь божества обернется проклятием.

«Клянусь быть твоими очами, глядящими на мир, твоим голосом, звучащим в мире, твоими руками, меняющими мир, твоим бьющимся сердцем и связующей нитью». Так Рани обещал над самодельным алтарем с давленным жуком и разорванной напополам соломенной лошадкой. Можно ли клятвы обратить вспять? Можно ли сделать так, чтобы всего этого не стало?

Только что он видел людей, которые сражались, даже зная, что обречены. А где он, Рани, потерял свои надежду и решимость? Были ли они когда-нибудь вообще?

Кокон скользил по улицам и проулкам. Рани чувствовал, как стремительно приближается храм пророков. Бывший храм. С изувеченным алтарным камнем, с кровью, залившей мозаичный пол. Туда, где скоро все повторится.

Нет! Только не снова! Рани крепко зажмурился.

Решение пришло мгновенно, как вспышка под закрытыми веками. Представить, как тяжелеют лапы, как расслабляются мышцы. Бросить это чувство всем баргестам — отдыхать. Замедлиться. Не шевелиться. И быстро-быстро, пока мысль расходится кольцом, как волна от упавшего в лужу камешка, зашептать. Пока не успел передумать. Пока Тьма не заметила и не отняла голос.

— Отрекаюсь от тебя.

Первые три слова дались легко, как будто сами легли на язык.

— Я больше не буду твоими очами.

Свет в глазах померк, горло сжалось, язык и губы онемели.

— Не буду твоими руками и сердцем.

Пальцы заледенели, под ребрами сдавило и ожгло. Рани согнулся в приступе судороги.

— Отрекаюсь навсегда. Прочь, откуда пришел!

Рани хрипел, пропихивая в непослушное горло воздух. Перед глазами плыли круги. Он изо всех сил рванулся, продавливая оболочку кокона, и тот поддался.

Так…просто?

И мир Рани разлетелся вдребезги.

Юржину стоило бояться — любой испугался бы на его месте. Непроглядная темень сжималась. Черные твари, такие же, от которых он только что сбежал, окружали их с Игнасием со всех сторон. Скалились, припадая на передние лапы. Юржин знал, что могут сделать с человеком их когти и игольчатые клыки. Но страх отступил, сменившись дрожью азарта.

А ведь еще какую-то минуту назад он прятался за спиной Игнасия. Плетеный круг в руках молчал. Перья не качались, стеклянные бусины потеряли блеск и даже сияние обода угасло. Юржин пялился на него, чувствуя себя полным дураком. Как… как же это? Ведь у него раньше получалось. Что он для этого делал?

С треском посыпались искры. Запахло паленым. Игнасий впереди него охнул, отшвыривая от себя тварь, скособочился и шагнул назад, вынуждая Юржина тоже отступить.

Юржин встряхнул реликвию. Ну же! Почему она замолчала в тот момент, когда ее сила была так нужна? Неужели все закончится здесь и сейчас? Пожалуйста! На глазах выступили непрошеные слезы. Юржин сердито тряхнул головой, капля сорвалась с ресниц и упала на святыню ветра.

Плетеный круг ожил. Похолодил ладони, овеял запястья тонкими воздушными струйками. Юржин, не веря себе, поднял его вверх — и порыв ветра, зародившийся в середине круга, вырвался на свободу. Плети воздуха подхватывали искры и разбрасывали дальше и шире. Волосы Юржина встали дыбом. Он чувствовал кожей каждый ветряной поток, будто сам нес огоньки в ладонях, впечатывая в дымные шкуры. Так! Еще! Вот вам!

Неужели эти существа только что его так пугали? Юржин послушным вихрем закружил пучок искр, а затем растянул его, как покрывало, и набросил на морду и плечи твари. Огоньки просочились сквозь шкуру, дымная плоть твари расползалась на глазах. Под ней не было ни черепа, ни сухожилий — ничего. Пыль. Труха.

Голова истлела. Тварь упала пустой оболочкой, как сброшенная одежда.

Юржин рассмеялся. Ветер подхватил его смех новым порывом и усилился, раздувая искры. И вот уже еще одна тварь, беззвучно скуля, каталась по мостовой, оставляя на камнях клочья тьмы. Тени от искр метались и ликовали.

Внезапно Игнасий рядом с Юржином запнулся на полушаге, замер — и вдруг упал на одно колено. В эту же секунду твари прыгнули.

Клыки одной скрежетнули по дереву шкатулки. Пасть другой сомкнулась на кисти, прикрывающей лицо. Игнасий закричал. Юржин крутанулся на пятках, наотмашь хлестнул ветряной плетью. Шкатулка распахнулась. Скупо плюнула искрами прямо в черное нёбо. Тварь завизжала. Кажется, Юржин впервые слышал от этого существа хоть какой-то звук. Хребет второй твари рассекло ветром. Она впустую скребла когтями по земле, пытаясь встать. Края раны быстро затягивались.

Игнасий неловко поднялся на ноги. Он помогал себе здоровой рукой, зажав шкатулку между грудью и предплечьем. Раздробленная кисть походила на кусок мяса. Юржин отвел глаза.

Безголовая тварь, распластавшаяся на земле, уже отращивала новую башку и пару лап, чуть позади передних. Полусгоревшие культи быстро втягивались в тело. Она скоро встанет. И если все четыре прыгнут разом, им вдвоем ни за что не выстоять. Тем более, что они и так почти… Юржин покосился на Игнасия и взмахнул плетеным кругом, выдувая из головы ненужную мысль. Пусть пытаются! Он встретит их, чем сможет!

Твари вновь закружили, сужая кольцо. Бывшая безголовая тоже влилась в смертельный танец. Она казалась мельче и худее остальных, сквозь истончившуюся шкуру на боках проступали ребра. Будь у Юржина достаточно времени и огня, он бы… Нет, эта мысль тоже некстати. Он, как всегда, размечтается, отвлечется и пропустит момент. Юржин тряхнул реликвией, и ветер отозвался, закручиваясь пыльным вихрем.

Игнасий рядом хрипло и шумно дышал сквозь сжатые зубы. Он отчего-то медлил. Искры не появлялись. Неужели шкатулка обмелела? Или — Юржин внезапно задохнулся от дурного предчувствия — или он просто больше не может сражаться? Вот сейчас он упадет, и Юржин останется совсем один в темноте, полной хищных тварей. Он слишком хорошо понимал, что тогда случится.

Затрещали, разбрызгиваясь, искры. Вихрь торопливо подхватил их, закружил. Огоньки неслись по кругу, не спеша оседать. Твари тоже не нападали. Пялились из темноты безглазыми мордами, тяжело дышали, вывалив длинные языки. Неужели они тоже могут уставать?

Внезапно одна из них легла, устроив голову между вытянутыми вперед лапами, совсем как обычный пес. Вторая умостилась рядом. Третья и четвертая сели там, где стояли. Их силуэты отчетливо выделялись в сумраке.

— Что… что это они?

Юржин растерянно отпустил ветер, и искры, лишенные поддержки, посыпались вниз, угасая на лету. Твари не шевельнулись.

— Не знаю, — качнул головой Игнасий, — возможно, что-то случилось с жрецом.

— А если это ловушка?

— Так или иначе — все одно, — Игнасий скривился и кивнул на вход, — нам туда. Может, успеем, пока они… такие.

Он заковылял к дверям нетвердо, пошатываясь, припадая на правую ногу. Юржин секунду смотрел ему в спину, а потом догнал и подставил плечо.

Так, вровень, они и приблизились к проему. Полусорванная дверь висела неподвижно, в глубине по-прежнему сгущался мрак. Юржин обернулся. Твари, казалось, смотрели на них, но ни одна не двинулась с места. Его передернуло. Он отвел глаза, покрепче ухватился за тускло сияющую реликвию, задержал дыхание и вошел.

На несколько шагов их поглотила темнота. На несколько тяжелых, неровных шагов, которыми передвигался Игнасий и к которым Юржину тоже пришлось подстраиваться. Свечение плетеного круга не пробивалось сквозь тьму. Юржин видел лишь очертания собственных пальцев, сжатых на ободе, и больше ничего. Здесь не было ни направлений, ни верха, ни низа. Тьма вжималась в лицо, обволакивала кожу, заползала в ноздри, грозясь раздавить ничтожных людишек. Должно быть, именно так чувствуют себя мертвецы глубоко под землей. Живот Юржина свело. Сердце стучало в ушах. О реальности напоминал лишь вес опирающегося на плечо тела да вкус свечного дыма в носу и на языке.

Спустя несколько долгих шагов Юржин ввалился внутрь, задыхаясь, будто вынырнул из-под воды.

Зал, в котором они оказались, тоже заполняла темнота, но уже будничная, обыкновенная, не пытавшаяся никого сожрать. Пахло железом и чем-то неприятно сладковатым. Далекие стены и потолок скрывались в черноте. В глубине зала мерещилось то ли кресло с высокой спинкой, то ли поставленный на торец камень. Юржин моргнул, и видение скрылось, будто не было. Как он мог разглядеть хоть что-то в такой темени? Первый шаг отразился гулким эхом, заставив замереть на месте. Юржину внезапно показалось, что если он сейчас ступит не туда, то больше никогда не сможет вернуться на свет. Потеряется. И будет вечность ходить кругами.

Его щеки коснулся ветерок, скользнул вокруг запястья и исчез где-то впереди, будто поторапливая: «Идем, идем!» Юржин тряхнул головой. И правда, чего это он разнюнился? Только что бесстрашно сражался, а тут испугался пустой комнаты?

— Туда, — сказал Юржин и поразился, каким жалким писком прозвучал его голос.

Путь занял вечность или всего несколько секунд — чувство времени куда-то подевалось. Наконец Юржин ощутил короткий порыв ветра в лицо и остановился.

Плетеный круг разгорелся ярче. Сияние выхватило из темноты большой, Юржину по грудь, неровный камень с плоской верхушкой. В одних местах его грани были гладкими, как стекло, в других изъедены глубокими бороздами и кавернами. Такие следы остаются на льдине, облитой горячим. У подножия, прямо за камнем, было навалено что-то большое, темное. Юржин с усилием отвел глаза, запретил себе рассматривать. Потом, все потом. Сначала он закончит начатое, чтобы у дяди больше не было поводов упрекать его за то, что он бросает дела на полпути. Юржин потянулся было к камню, но, не дотронувшись, отдернул руку. От глыбы веяло нехорошим.

Игнасий оттолкнулся от плеча Юржина и выпрямился. Несколько секунд он просто стоял, пошатываясь, и не отрывал взгляд от оскверненного алтаря, но скоро овладел собой.

— Готовь ветер.

Игнасий крепче зажал шкатулку грудью и предплечьем искалеченной левой руки. Пальцы правой поддели крышку. Искры вырвались наружу.

Юржин взмахнул плетеным кругом. Ветер с воем подхватил огоньки, взмыл с ними к потолку и оттуда со всей силы рухнул на камень, заталкивая их в каждую каверну и щель. Треск искр перекрылся скрежетом и шипением. От каждой горящей точки побежали трещины. Камень застонал. Дрогнул. И разлетелся на куски.

Грохот ударил Юржина в лицо. Пол выскользнул из-под ног. Последнее, что он увидел — парящий над ним плетеный ветряной круг.

Черный кокон скользил, не касаясь земли. Мимо скрытых во мраке храмов и жилых построек, мимо погасших фонарей, мимо застывших в безветрии редких деревьев. Его движение было уверенным и стремительным. По кратчайшему пути — через узкие переулки и дворы, сквозь арки и и проходы. Мимо, мимо.

Внезапно кокон будто запнулся. По его гладкой поверхности пробежала дрожь. Он накренился. Выправился. И тут же накренился снова.

Из узкой ниши между зданиями навстречу кокону выступил человек. Если бы рядом оказался некто, способный его увидеть, он бы не запомнил его лица. Внимание привлекал только великолепный хрустальный клинок, который, казалось, не отражал свет, а сам источал сияние. Мгновение кокон и человек стояли друг напротив друга. Затем последовал короткий взмах, блеск, свист взрезаемого воздуха. И сразу за ними громкий хруст и звон.

Хрусталь не выдержал удара. Рассыпался узкими острыми осколками, раскатился сверкающей крошкой. Но и черная оболочка распалась, выронив неподвижное тело, и начала таять, растекаться темнотой. Очень скоро от нее остался лишь острый свечной запах — и больше ничего.

Глаза человека сверкнули хрустальным переливчатым многоцветьем. Стайка отблесков метнулась по наглухо запертым ставням, мостовой и щуплому детскому тельцу, скорчившемуся у стены. Световые зайчики пробежали по усыпавшим землю осколкам, каждый из которых отозвался коротким сверканием, покрутились в воздухе, будто что-то искали, и снова вернулись к ребенку. Пусто. Хотя сердце еще билось, в этом теле не осталось связки с вышним миром. Нить лопнула.

Человек без хрустального кинжала развернулся и скрылся в тенях. Спустя небольшое время в переулке послышался топот быстрых шагов.

Мимо протащилась компания, слишком торопившаяся, чтобы идти шагом, и слишком усталая для того, чтобы бежать.

Людей было четверо: двое красноволосых парней, похожих, точно братья, широкоплечий бородач и растрепанная чумазая девчонка. Их глаза заливал пот, под ногами хрустело стекло. Ни один не остановился и не посмотрел внимательней по сторонам. Никто не заметил мальчишку, лежавшего у стены. Четверо прошли мимо и быстро скрылись из виду.

На улицах и площадях Йарахонга медленно рассеивалась тьма.