Японская война. 1904 (СИ)

Глава 23

Сижу в кровати, думаю, злиться ли мне самому, что в мирное время разбудили в пять утра, или же радоваться, что все мои офицеры сделали правильный выбор. Наверно, все же второе. Я тихо подошел к окну, глядя, как все участники вчерашних баталий выводят своих солдат на учения. Главное, чтобы они и до них смогли донести, ради чего мы стараемся… Мимо как раз проходили бывшие члены штрафного отряда, и я невольно прислушался к их разговору.

— Гордыню тешат, — рядовой Панчик сплюнул на ходу и тут же вытянулся, заметив взгляд кого-то из вездесущих поручиков.

— Что? — удивился рыжий Кунаев, которого я награждал за захват японской батареи. — При чем тут гордыня и тренировки? На Ялу, например, сколько жизней спасли, потому что каждый знал, что ему нужно делать.

— Там спасли, потому что выбора не было, — Панчик снова сплюнул. — Но сейчас-то выбор есть, а полковник вместо того, чтобы с остальными ровно стоять, все пытается выделиться. И гоняет нас не просто так, а чтобы за нашу кровь для себя награды и чины получить.

— Думаешь, где больше солдат гибнет — в трусливых тыловых полках или в геройских, идущих на врага в первую очередь? — незнакомый чернявый парень, следующий за Панчиком словно шакал, быстро закивал.

— Может быть, в одном сражении трусов и меньше погибнет. А за всю войну? — рыжий Кунаев упрямо нахмурился. — Вот когда по тебе пушки бьют, как можно выжить? Только вперед прорвавшись. Так и тут! Трусов зажмут да расстреляют издалека. А тех, кто побегут, еще и вырежут словно баранов.

— Это если герои не прикроют нам спину, умерев первыми, — хохотнул Панчик.

Солдаты ушли дальше, а я задумался. Если послушать Панчика и его прихлебателей — ведь сволочи же, которым спину нельзя доверить. Вот только в атаку на японцев они все равно пошли и сражались, когда было нужно и сколько нужно. И тот же рыжий, который кажется на их фоне белой вороной, это запомнил. Ему предлагали уйти обратно в старую роту, но нет, держится за тех, с кем кровь проливал. И те опять же это чувствуют: смеются, ржут, но прикрывают своего.

Свой — такое странное слово, за которым так много стоит. Вот раньше всегда думал, что свой — это тот, кто думает с тобой одинаково. Ведь как бывает: с кем-то родился рядом, с кем-то рос, с кем-то служил — а потом поговорили по душам, и понимаешь, что вы разные. Чужие… А эти ходят, ругаются, спорят и все равно держатся друг за друга. Почему они все равно свои?

Ответов на все эти вопросы у меня не было, но одно я решил точно. Быстро сполоснул лицо, смолотил принесенную денщиком тарелку каши и кусок свежей булки, накинул мундир и выскочил на улицу. Мои солдаты идут в тренировочный поход, вот и я с ними схожу. Ближе всех оказался отряд Хорунженкова, так что я догнал капитана и попросил его до возвращения считать меня просто одним из его солдат.

— Тогда… — Александр Александрович на мгновение задумался. — Рядовой Макаров, а где же ваша фляга?

Капитан с довольной улыбкой проследил, чтобы я получил в обозе все, что полагается солдату, сам тоже нагрузился, а потом скомандовал выступление. По городу, разгоняя утреннюю хандру и вчерашних выпивох, мы прошагали с песней. Дальше уже шли, экономя дыхание, и я с какой-то новой стороны взглянул на своих солдат. Многие в возрасте, но все подтянутые, уверенные в себе. Никаких белых рубашек, все уже давно покрашено в желто-зеленую охру, вещевые мешки с жесткой кожаной спинкой — такую подтянешь поясным ремнем, и груз кажется легче. Впрочем, главный показатель маньчжурского старожила — это фляга с чаем из гаоляна, чтобы никаких кишечных инфекций. И обязательно замотать ее в ткань, чтобы тепло держала чуть лучше и не стучала по ляжкам во время ходьбы.

Хорунженков задал хороший темп: и быстрый, и держать его было не так сложно. Учитывая, что народ подобрался опытный, перерывы делали уже не каждый час, а всего один раз, ровно посередине дистанции. Зато никаких полумер, когда падаешь на землю в чем был — Хорунженков вместе с ефрейторами прошелся по отряду и проследил, чтобы каждый скинул вещмешок и сапоги, давая телу полноценный отдых. Получилось удачно, за выделенные полчаса все успели восстановиться, еще и нестроевые чины чай погрели, и каждый смог обновить свои запасы. В общем, в обратный путь выступили даже с большей охотой, чем раньше.

— Ну что, Вячеслав Григорьевич, — когда впереди уже показались окраины Ляояна, Хорунженков немного отстал и пристроился рядом со мной, — обгоним мы теперь дивизию Иноуэ в новой игре?

— В дневном переходе точно обгоните, — согласился я.

— А если несколько дней будут идти маневры? — заподозрил неладное капитан.

— В таком случае нужно буду учитывать вашу скорость с обозом, — я улыбнулся. — А его я сегодня с нами не видел.

— Чай был, — буркнул Хорунженков.

— И это была шикарная идея, солдаты оценили. Я тоже, — после моих слов капитан чуть расслабился. — Вот только десяток нестроевых и одна неполная кухня — это не весь обоз. Помнишь же, как после Ялу мы отходили, и хвост обозных растягивался даже больше, чем боевые части.

— Значит, по-вашему, нестроевых тоже нужно гонять, — задумался Хорунженков. — А ведь это посложнее будет. Солдаты-то хоть понимают, ради чего стараются, а эти… Им бы лишь время отбыть да подальше от пуль и снарядов держаться.

— Странно, — я покачал головой. — А я вот помню, как носильщики под этими самыми пулями и снарядами носили раненых на Ялу. Знаешь, сколько людей выжило из-за того, что они не испугались, а сразу же дотащили кого можно до госпиталя?

— Много, — капитан почесал затылок, а потом улыбнулся. — И ведь точно. Сейчас-то в нестроевых много добровольцев, кого до обычных солдат не допустили, но желание-то дело делать никуда не пропало. Вовремя вы об этом подумали, Вячеслав Григорьевич! А то ведь увидели бы, что на них внимание не обращают, не ждут ничего, и пропала бы искра. Но теперь-то нет, никуда не денутся, сделаем мы из них настоящих вояк.

Хорунженков ничуть не стеснялся идущих рядом солдат, говорил во весь голос, но никого его слова не смущали. Наоборот, народ начал посмеиваться, радуясь, что какой-то Васька теперь не сможет спать до обеда, а Порфирий Петрович поймет, в чем разница между его книжками и реальной жизнью. Офицеры, солдаты, нестроевые — если все будем работать как один, то точно с любыми проблемами справимся!

Я дошел до расположения полка в хорошем настроении, и этим тут же воспользовался подполковник Мелехов, предложив провести вечер в офицерском собрании. По слухам, которыми он со мной доверительно поделился, сегодня в Ляоян прибывала новая миссия Красного креста, и генерал Куропаткин согласился выделить шампанское из собственных запасов, чтобы поддержать настрой своих офицеров.

— Мы — одна из немногих частей, что уже сражались, — Павел Анастасович гордо подкрутил ус. — Надо напомнить о себе.

— Может быть, наконец, пополнение дадут, — задумался я.

— Или пушек дадут, — замечтался Афанасьев.

— Или просто дадут, — фыркнул Шереметев. — Не ждите слишком многого от приема, который проводят не из чувства прекрасного, а из долга. На таких не бывает чудес, и никакая княжна Гагарина, ни даже ее жалкая копия из какого-то местного городка не снизойдут до нас, чтобы скрасить компанию. Их уровень — генерал-майоры, не меньше. А наш — Кабанихи, которые приехали на войну, как на охоту, чтобы напоить и спеленать себе будущего мужа…

Подполковник еще долго рассуждал, закончив речь очередным упоминанием княжны Гагариной. Даже стало интересно, что это за дама такая, раз ей столько внимания… Впрочем, все эти метания не помешали Шереметеву сбегать за парадным мундиром и первому как главному старожилу и столичному франту повести нас на прием.

В мае в Маньчжурии вечера уже теплые, так что собрание решили провести не в помещении, а на открытом воздухе. Просто подготовили площадку, поставили шатры, и в целом вышло довольно мило. Без лишнего пафоса, но как напоминание того, что может получить каждый, дослужившись хотя бы до капитана. Я про дворянство: за капитана — личное, за полковника — уже потомственное. Этот социальный лифт работал уже больше века: не идеально, со скрипом, но работал.

— Посторонись, — подвинув меня плечом, вперед протолкался незнакомый молодой свитский с небольшим носом и большими залысинами.

— Конечно, — вежливо ответил я и не двинулся с места.

Свитский чуть не расплескал сжатые в обеих руках бокалы и окатил меня презрительным взглядом маленьких крысиных глазок. Возможно, он бы и сказал что-то, но мой вежливый ответ, кажется, сбил его с толку. В итоге Крысеныш мысленно махнул на меня рукой и продолжил свой путь. Даже понимаю его: я разглядел красивую девушку лет двадцати со светлыми кудряшками, к которой он направлялся. Невольно мелькнуло в голове, что такой совсем не место на войне, но… Если человек не красоваться приехал, а реальным делом занимается, то как он выглядит.

Я закрутил головой, пытаясь найти взглядом Куропаткина или Алексеева, и уже почти было прошел дальше, когда меня остановил женский вскрик. Потом звук пощечины. Когда я обернулся, то Крысеныш алел красной щекой перед тяжело дышащей Кудряшкой. Я на мгновение задумался, как с ее-то пережатой талией у нее получается вбирать в себя столько воздуха. А потом неожиданно осознал, что никто не спешит заступаться за девушку, и это было очень странно. Даже невозможно, чтобы в русской армии, в окружении офицеров, все так долго думали, прежде чем заступиться за девичью честь.

— Борис Владимирович, имейте в виду, я буду жаловаться Алексею Николаевичу! — Кудряшка поняла, что помощи ждать неоткуда, и сама взялась за дело. Храбрая чертовка.

Очень храбрая… Я неожиданно осознал, что знаю человека перед ней и знаю, почему все молчат. Борис Владимирович, сын Владимира Александровича, младшего брата Александра III и дяди нынешнего царя. За сто лет без дворцовых переворотов царская семья довольно сильно разрослась, и очень многие великие князья поверили, что не только самодержец, но и они сами выше любого закона.

Я вспомнил, что читал про этот эпизод в будущем. Девушка действительно пожалуется Куропаткину, генерал сделает замечание Крысенышу, тот возмутится, спрятавшись за титул великого князя, а на приказ «руки по швам» выхватит пистолет и выстрелит в генерала. И ладно бы хоть после этого он получил по заслугам, но Куропаткин испугается. Дважды: первый раз, когда запросит приказ у царя, что делать с его родственником, а второй — когда на ответ «поступать по закону» просто комиссует того и вышлет из армии.

— Делайте что хотите, — Борис Владимирович тем временем отмахнулся от пустых угроз и даже наклонился поближе, чтобы сказать что-то только самой Кудряшке.

— Бесит, — выдохнул я в пустоту, а потом пошел вперед. — Бесит, что ты сражаешься за Родину, за империю, а великие князья позорят страну и принижают твой подвиг.

— Что ты сказал? — Крысеныш резво развернулся в мою сторону.

— Что большой титул — это не только права, но еще и большая ответственность. Забудете про это, и будут вас называть не по имени-отчеству, а выберут какое-нибудь серое пищащее прозвище и…

Я не договорил. Кажется, даже намека на крысу хватило, чтобы великий князь вышел из себя и выхватил пистолет. А ведь я до последнего надеялся, что ему до стрессов после больших сражений, которые еще не случились, хватит силы воли, чтобы удержать себя в руках.

— Вы забываете, что говорите с великим князем! — черное дуло смотрело мне прямо между глаз, и чем дольше меня пугали смертью, тем холоднее становилось внутри.

— Вы забываете, что говорите с офицером, — я выхватил свой пистолет.

Гораздо быстрее, чем Борис Владимирович. И тот осознал, что случилось, только когда и сам оказался в сантиметре от вороненого ствола. Крысеныш разом вспотел, но тут повисшую паузу нарушил крик Куропаткина. Генералу доложили, что происходит, и он поспешил вмешаться.

— Надо было, как со мной, рукоять пистолета ему отстрелить, — возмущался Буденный, когда после разбора полетов нас отправили обратно в полк.

— Пистолет меньше винтовки, — признался я. — Задело бы Крысеныша осколками, могли бы вообще выпереть из армии. А он не стоит того, чтобы вас бросать.

— Вот это правильно, — сразу согласился Буденный.

— Но даже так — вы подняли оружие на члена императорской фамилии, такое просто не могли оставить без последствий, — Шереметев лучше других понимал ситуацию. — Что вам сказал генерал, когда отводил в сторону?

— Он сказал, что Крысеныш не хочет огласки, боится, что это подорвет позиции его отца.

— А кто его отец? — задумался Буденный.

— Владимир Александрович — сенатор, член Госсовета, но таких много. А вот то, что он главнокомандующий войсками гвардии и Санкт-Петербургского военного округа, дает ему настоящую власть, — снова пояснил Шереметев.

Я же вспомнил еще пару деталей.

— А еще он один из тех, кто до последнего стоял и будет стоять за запрет отправлять гвардию к нам.

— Пытается превратить нормальные войска в преторианцев времен упадка Византии, когда те вместо того, чтобы приносить победы на поле боя, больше занимались кутежом и защитой трона от народного гнева, — Шереметев все никак не мог успокоиться. — Так все же, Вячеслав Григорьевич, что вам сказали?

— Что прорывом блокады Порт-Артура буду командовать не я, вместо меня назначили полковника Одишелидзе, если вы помните такого.

— Тот, из-за кого на Ялу мы потеряли почти всю артиллерию? — выругался Афанасьев.

— Но он всего лишь полковник, как ему могли доверить корпус? — нахмурился Мелехов. — Ладно вам, вы себя героем показали, но он-то…

— За грамотное планирование обороны, в результате которого наш полк смог себя проявить, полковника повысили до генерал-майора, — вздохнул я.

— Покровителя, значит, нашел, — Мелехов грозно свел брови. — А мы теперь будем ему подчиняться?

— Будем, — кивнул я. — Более того, Одишелидзе уже рассказал мне основные детали своего плана наступления.

— И что он задумал? — державшийся до этого в стороне Хорунженков разом подобрался.

— Наш полк идет впереди: задача — вытянуть на себя силы врага, окопаться и сдерживать их, пока наш новый генерал не решит, что пришло время для его собственного главного удара.

— Вот же сволочь! — капитан выругался. — Он ведь до последнего будет тянуть! И как бы все ни вышло… Если мы отступим, то мы же и будем виноваты в невыполнении плана. Если выстоим, то он нанесет главный удар и заберет себе все лавры.

— Значит, хоть что-то он да умеет планировать, — я невольно фыркнул.

— Полковник! — хором возмутились все мои офицеры.

— На самом деле все не так плохо, — я собрался и начал прокручивать варианты, как можно выбраться из неприятностей, в которые нас загнали. — Да, нас вроде бы отправляют на убой, но в то же время мы получаем и свободу маневра. Впереди всей армии мы сможем действовать, как сами того захотим, и уже только от нас самих будет зависеть, сумеем ли мы придумать, как добиться победы.

— Одним полком против дивизии? — выдохнул Шереметев.

— Скорее целой армии, но… — я поднял палец. — Но вы ведь помните, что сделали японцы на Ялу? Маневрировали и получили преимущество на нужном участке. Неужели мы не сможем провернуть что-то подобное?

— Одним полком? — снова спросил Шереметев.

— Одним полком, — решительно ответил я. — Кстати, подполковник, а что вы весь вечер ходите словно пришибленный? Ладно в меня пистолетом тыкали, но с вами-то что?

— Княжна… — Шереметев неожиданно смутился.

— Какая княжна?

— Та девушка, которую я не решился защитить, а вы… смогли! Это княжна Гагарина, а я упустил свой шанс.

Значит, вот как зовут Кудряшку. И, кажется, я понял. Когда есть что-то, во что ты почти не верил, но это потом проходит так близко от тебя, а ты не успел ничего сделать… Так и до депрессии с апатией и дофаминовой ямой недалеко.

— Обещаю, — я решительно рубанул рукой. — Если все постараемся и победим японцев, то устрою вам, Степан Сергеевич, свидание с княжной. Но дальше уже сами!

— А я что получу? — сразу же подобрался Мелехов.

— У вас ведь дамы сердца еще нет? Тогда повышение.

— А я? — включился в игру Афанасьев.

— А вы уже сейчас пишите статью про новые реалии того, сколько нужно боеприпасов в современном бою, — решил я. — Обещаю, что ваш труд напечатают и у нас, и за границей. Станете новым гуру артиллерии.

— Кем?

— Специалистом.

— Мне что пообещаете? — Хорунженков ждал продолжения.

— Вам? Отпущу на пенсию!

Капитан после такого аж слов не нашел и только беззвучно открывал рот, напоминая выброшенную на берег рыбу. Накрывшее нас напряжение наконец-то пропало, и все дружно расхохотались. А дальше мы уже нормально обсуждали и новые неприятности, и новые сражения. Да, будет сложнее, чем я думал… Но разве вторая невозможная победа не даст мне ту самую славу и авторитет, которые помогут что-то изменить?

Сайго Такамори выбрал именно эту ночь, чтобы лично поговорить с полковником. Он думал сначала выяснить планы сестры, но та попросила перенести встречу, и тогда он решил не терять время. Поблагодарить, задать вопросы, которые в последние дни все больше мучали молодого японца, но… Именно в эту ночь полковник Макаров и не подумал ложиться спать. Как вернулся с собрания, так сразу и закрылся со своими офицерами.

Ничего. Сайго решил, что один день ничего не изменит, и тихо прокрался обратно в госпиталь. Его отсутствия опять никто не заметил, русские порой такие наивные… Японец позволил себе еле заметную улыбку, и именно в этот момент обнаружил, что на его кровати кто-то есть. Девушка. Та, что появилась в госпитале после одного из набегов полковника на Корейский полуостров. И вот она сидела на его месте, смотрела ему прямо в глаза и довольно улыбалась.

— Что вы хотите? — Сайго сразу понял, куда свернет этот разговор, и не стал притворяться.

— Убей полковника Макарова, — девушка тоже сказала все в лоб. И такого молодой Такамори точно не ожидал.