Японская война. 1904 (СИ)

Глава 20

Алексей Николаевич Куропаткин знал, что для многих в империи он так и остался штабистом генерала Скобелева. Злые языки обсуждали, как он может подвести страну, впервые встав во главе армии лично, вот только это было совсем не так. Еще 1879-м Куропаткин лично командовал стрелковой бригадой и смог на практике увидеть множество проблем, с которыми потом боролся на посту военного министра.

И вот, когда по его приказу к нему пришел полковник Макаров, Куропаткин первым делом задал ему очень важный для себя вопрос.

— Что вы знаете об Ахал-Текинской экспедиции? — генерал сидел за массивным столом в своем штабном вагоне.

— Вы же тогда командовали авангардом Кульджинского отряда? — Макаров сначала растерялся и даже без разрешения присел на стул для гостей. — И ведь хорошо командовали. Прошли 500 километров… То есть верст по пустыне всего за 18 дней, смогли сохранить отряд, его боеспособность и потом участвовали в штурме Геок-Тепе в первых рядах, в итоге замирив и присоединив к России Туркестан. Я ничего не пропустил?

— Все верно, — Куропаткин был приятно удивлен тем, что не самые известные детали не самой великой военной кампании стали достоянием общественности. — Что ж, тогда вы должны понимать, что именно заинтересовало меня в ваших действиях во время сражения с японцами.

Макаров снова растерялся. Куропаткин улыбнулся про себя: все-таки этому полковнику еще катастрофически не хватало опыта.

— Я про маневры, — пояснил он вслух. — До меня и раньше доходили слухи о вашей работе за ленточкой, но вы смогли показать, что движение может и должно быть в том числе и прямо во время боя. Очень интересное открытие, которое теперь кажется таким очевидным.

— Все же 20-й век. Время, когда армии строились напротив друг друга и шли в лоб, прошло, — пошутил Макаров. — Тем более, учитывая, какие преимущества может дать всего лишь угроза концентрации сил не там, где враг этого ожидал, грех таким не пользоваться.

— Верно.

— Вот только есть и минусы, — неожиданно заметил Макаров. — То, с чем я столкнулся на практике и что точно могут использовать против нас уже японцы.

— Рассказывайте, — Куропаткин махнул рукой заглянувшему адъютанту, чтобы тот подготовил самовар с чаем. Днем он поддался моменту, пригласив полковника, потом пожалел об этом и решил лишь формально обменяться парой фраз, но этот человек оказался гораздо интереснее, чем большинство обычных полевых офицеров.

— Первое, — Макаров начал загибать пальцы. — Маневры во время боя может использовать и враг, нужно быть к этому готовым. Второе, враг способен не только использовать маневры сам, но и провоцировать нас на то, что нужно ему. Третье, провоцируя врага, можно не только заставить его ухудшить позицию, но и вымотать свои силы.

Если до этого все было очевидно, то вот тут Куропаткин был не согласен.

— Мне кажется, вы недооцениваете выносливость русского солдата, — заметил он. — И я как никто другой понимаю, насколько она важна, и поэтому снабжение русской армии одно из лучших в мире. Количество калорий в день, мясные порции, разнообразие еды, удобство экипировки, быта — все это изучалось и улучшалось, так что смею надеяться, что хотя бы день-два солдаты смогут выкладываться на полную.

— Четыре дня, — Макаров как раз загнул четвертый палец. — Сражение на Ялу шло четыре дня, притом силы наших и японцев были относительно небольшими. А что будет, когда размеры армий подрастут до сотни или пары сотен тысяч?

— Я еще не читал детальные отчеты, но мне казалось, что генерал Засулич говорил, будто все решилось за один день.

— Один день горячей фазы, но до этого было три дня маневров и работы артиллерии. Три дня подготовки, которую мы проиграли, не сумев разгадать и прикрыть направление главного удара.

— Вы прикрыли.

— У меня был один полк, я заставил врага заплатить за успех, но для настоящей победы нужно все же больше солдат. Технологии могут шагать вперед, вот только слова Наполеона пока еще никто не опроверг.

— Войны выигрывают большие батальоны, — Куропаткин усмехнулся.

Полковник определенно ему нравился: его настрой, его идеи, то, что во многом они с ним были похожи. Верили в эшелонированную оборону, маневр и продуманность деталей, когда еще до боя нужно решить не только как давить врага в случае победы, но и как отступать в случае поражения. В то же время было в Макарове и что-то от Скобелева. Не детали и расчет, а ярость и рывок, которых, как честно признавался сам себе Куропаткин, ему лично не хватало.

Макаров ждал новых вопросов.

Куропаткин же задумался о том, что именно такой человек может ему пригодиться. Алексеев ведь не успокоится: наместник порой плевать хотел на стратегию и требовал скорейшего деблокирования Порт-Артура. Какое-то время он еще потерпит, но через месяц-два в любом случае придется кого-то двигать в сторону Квантуна, и почему бы не рассмотреть на эту роль Макарова.

Лирика и воспоминания — это, конечно, прекрасно, но главное, этот человек вполне смог бы стать тем инструментом, который позволит Алексею Николаевичу добиться всех его целей. Не только победить на востоке, не только предотвратить риск войны на западе, но и… выполнить просьбу уважаемых людей, чтобы партия царя не получила за счет этого слишком много власти.

Евгений Иванович Алексеев стал наместником Его Императорского Величества на Дальнем Востоке летом прошлого года, а вообще он на Квантун приехал еще в 1899-м. Как раз успел поучаствовать в подавлении Боксерского восстания, и, наверно, в те дни он окончательно осознал, что это место можно подчинить только силой. Не жестокостью, а именно силой державы, которая должна была притянуть и поглотить новые земли.

Поэтому он и активно включился в работу Безобразовских концессий в Корее, и искренне поддержал императора в его готовности следовать заветам прадеда. Место, где был раз поднят русский флаг, больше он опускаться не должен.

— Полковник Макаров прибыл по вашему приказанию, — доложил старый слуга, который прошел с наместником сквозь годы и три кругосветных путешествия.

— Проводите его ко мне, — кивнул Евгений Иванович, думая, как выстроить этот разговор.

С одной стороны, Макаров заинтересовал его еще когда генерал Засулич доложил о завербованных им корейцах: умение поставить себя с малыми народами говорило бывалому путешественнику о многом. С другой стороны, полковник был, прежде всего, военным, а значит, по умолчанию входил в орбиту Куропаткина и тех лиц, что представлял бывший военный министр. Впрочем, могло ли это говорить о личных политических взглядах Макарова? Вовсе нет…

Алексеев решил начать издалека.

— Что вы знаете о Ходынской трагедии, полковник? — спросил он, разжигая трубку и приглашая своего гостя пройти на балкон, с которого открывался вид на Ляоян.

— Коронация, больше тысячи смертей, трагедия… — осторожно ответил Макаров.

— Не стесняйтесь, говорите все, — подтолкнул его Алексеев, заинтересовавшись, испугается полковник или нет.

— Личная ошибка царя, которая принесла ему прозвище Кровавый, — его гость не испугался.

— Почему личная? — Алексеев ждал. — Раз мог царь лично предотвратить все эти смерти?

— Не мог, — согласился Макаров. — Но он точно мог объявить траур, а не идти в тот же вечер на прием к французскому послу и танцевать там три часа. Знаете, что писали об этом? Между русским и французским народами в тот день царь выбрал чужой.

— Вот с этого я и хотел начать наш разговор, — лицо Алексеева окаменело. — Трагедия, которая унесла больше тысячи жизней в мирный праздничный день, в итоге становится предметом интриг между ветвями дома Романовых.

— Что? — Макаров задумался.

— Та версия, которую вы рассказали, продвигалась Михайловичами, потомками Александра Михайловича.

— Сына Михаила Николаевича? Младшего брата Александра II?

— Все верно, атака на Александровичей, основную ветвь семьи, попытка снести с Москвы Сергея Александровича и ослабить личные позиции Николая II, — наместник чувствовал, что Макаров с непривычки поплыл, потерявшись в именах августейшей фамилии, но ему было важно, чтобы тот сам дошел до нужной идеи.

— Я понимаю, что борьба за власть была, есть и будет, — наконец, заговорил полковник, — но… Разве это отменяет личное решение Николая отправиться на французский прием?

— А вы вспомните, какие у нас были отношения с французами в то время.

— Если вы про союзный договор, — полковник показал неожиданную осведомленность, — то его заключил еще Александр III, и вряд ли французы бы сильно обиделись, если бы царь пропустил один-единственный прием по такому поводу.

— Все же заметно, что вы редко бываете в столице: вы много слышали, но не знаете всего, — Алексеев покачал головой. — Договор, заключенный еще при Александре Александровиче, был секретным, даже наследник узнал о нем только после коронации и должен был его перезаключить. А теперь представьте момент…

Алексеев поделился своими личными воспоминаниями. Набравшая силу Пруссия, ищущая нового врага, отброшенный от власти Бисмарк, который раньше сдерживал ее амбиции на востоке, смена династии и единственный сильный союзник, который не спешит подтверждать договоренности о взаимной поддержке в случае войны. В итоге это был выбор не между трауром и весельем, а между силой и слабостью, которая легко могла закончиться большой войной.

— Это… ваши впечатления, — Макаров не спешил принимать точку зрения наместника, — но действительно ли все было так, мы не знаем.

— И тем не менее, — подвел черту Алексеев, — вы теперь знаете и эту точку зрения. Знаете, что в Петербурге с первого дня царствования Николая II идет борьба за власть, за ресурсы. Семья, разбившаяся на кланы. Министры, которые думают больше о личных интересах и амбициях, чем о благе страны. России, чтобы пройти через этот шторм, нужна сильная власть. Нужен царь-победитель, который сможет приструнить тех, кто позволяет лишнее. Нужны новые земли, которые пойдут тем, кто его поддержит. Нужна сильная страна, которая должна быть важнее денег или власти.

— И чего вы хотите от меня? — полковник правильно понял суть.

Он не поддержал вслух идеи, что ему озвучили, но в то же время он и не отказался от них. Не стал картинно отворачиваться в сторону, как большинство офицеров, двулично заявляющих, что никогда не будут лезть в политику. Словно одна эта фраза уже не является поддержкой тех, кто старается держать их в стороне от принятия решений.

— Чтобы вы помогли мне победить, — принял решение наместник. — Я думаю предложить вашу кандидатуру на место командира нового сводного корпуса, который пробьет блокаду Порт-Артура. Генерал Засулич получит новый отряд, а усиленный 2-й Сибирский достанется вам. Справитесь?

— Так точно, — полковник не сомневался, и это был правильный ответ.

Разговоры с Куропаткиным и Алексеевым заставили меня знатно попотеть. Первый больше расспрашивал о боевых действиях, и, надеюсь, мне удалось заставить его задуматься. По крайней мере, большую часть ошибок, допущенных Куропаткиным в моей истории, я перечислил. Алексеев же больше говорил сам, почему-то решив втянуть меня в политику. И не сказать, чтобы ему совсем не удалось меня зацепить. Если посмотреть на Русско-японскую как на продолжение политических интриг, когда целью каждой из сторон было не столько победить, сколько упрочить свои позиции в Санкт-Петербурге, многие странности начинали выглядеть совсем по-другому.

Меняет ли это что-то для меня? Нет! Наоборот, теперь грядущие трагедии Первой Мировой и Гражданской казались только неизбежнее. И мое желание избежать их или хотя бы сгладить становилось только сильнее.

— Господин полковник, — сияющий Буденный перехватил меня на полпути к нашей стоянке. — А мы отмечаем! Присоединяйтесь!

Только сейчас я заметил, что Семен не один, а командует десятком казаков, на каждого из которых было загружено по два ящика алкоголя. Умеют люди праздновать. Впрочем… Я пригляделся к этикеткам: мадера, марсала, какое-то местное красное вино — все было довольно дешевым. А тут еще до носа долетел запах недавно открытой банки сардин, и стало понятно, что и на столе у нас все будет не менее бюджетно.

Вроде бы и мелочь — но с победой мы вернулись или нет? И не меня ли недавно пытались завербовать весьма небедные люди? Так пусть их расположение увижу не только я, но и весь полк.

— За мной! — я решительно развернулся и, оставив казаков у входа, отправился обратно в занятый наместником дом.

Там меня никто уже не ждал, но и останавливать не стали. Вечер, народу мало, а на карауле те же солдаты, что меня видели меньше получаса назад. Проскользнув по уже знакомому коридору, я постучал в дверь и аккуратно ее приоткрыл. Алексеев уже закончил курить и сейчас сидел за столом, закопавшись в бумаги. Работал, складка на лбу еле заметно шевелилась, словно следуя изгибам мысли начальства.

— Разрешите, — я еще раз постучал, чтобы меня точно заметили.

— Макаров? — наместник искренне удивился. — Вы зачем?

— Я… — сначала хотел вывернуть все по-хитрому, но, глядя на заработавшегося Алексеева, передумал. — Я, когда вы намекнули о повышении и важной задаче, не решился чего сразу просить, чтобы не показаться слишком жадным. Но вы, если что, спросите у генерала Засулича, я всегда все в дело пускаю.

— Ближе к сути, — наместник начал раздражаться.

— Насчет обеспечения моего корпуса я вас еще отдельно попрошу, — я не поддался и продолжил гнуть свою линию. — А пока можно выдать 22-му стрелковому немного шампанского и жареной курочки, чтобы отметить возвращение?

— И вы, полковник, сами о таком просите? Меня?

— Так вы тут единственный, кого я знаю. А солдаты с офицерами хорошо себя показали, хочется наградить.

— В счет вашего ордена? — Алексеев смерил меня взглядом. Нашел чем пугать.

— В счет. Я согласен на медаль, — от удачно вставленной цитаты на губах появилась улыбка.

Наместник несколько долгих мгновений буравил меня взглядом, но потом только рукой махнул. Не в том смысле, что пошел вон, а позвал адъютанта и отправил его вместе со мной на кухню. Кажется, шампанским меня решили угостить из собственных запасов наместника. Там же мне выделили под сотню ощипанных куриных тушек, которые споро раскидали по мешкам, а потом выдали моим ошарашенным казакам.

— Ваше высокоблагородие, — шепотом уточнил Буденный, когда мы отошли от дома наместника. — Вы что, у самого Алексеева шампанское попросили?

— Ну да, — я пожал плечами. — Он нас хвалил, и я решил, что помимо слов нашему полку пригодится еще и что-то вещественное.

— Но шампанское… — Семен искренне недоумевал. — Оно в столице по 5 с половиной рублей за бутылку идет, а тут, в Маньчжурии, и вовсе дешевле тридцати никто не отдаст. А вы двадцать ящиков взяли!

— Не взяли, а обменяли, — я напомнил, что из-за нехватки рук наша дешевая мадера осталась у Алексеева.

— Тем более, — Буденный икнул, а потом принялся старательно считать, сколько же денег нам, считай, выделили на это празднество.

Я тоже считал. 20 ящиков, в них по 12 бутылок, каждая по 30 рублей — 7 тысяч 200 рублей. При том, что зарплата полковника еле-еле дотягивала до 300 рублей в месяц, выходило, что Алексеев фактически выдал мое жалование за 2 года вперед. В обычное время, когда бы во всем разобрались, мне бы точно попало. А сейчас — уверен, наместнику будет не до того.

— Празднуем! — крикнул я, когда мы дошли до выделенных нам домов-фанз, где, несмотря на позднее время, гудел весь полк. Конечно, офицеры были отдельно, солдаты отдельно, но сегодня гуляли все. За победу, за то, что вернулись.

Особенно радовался Джек Лондон: увидев, с чем я заявился на вечеринку, американец решил, что теперь-то мы точно выпьем, но я его расстроил. Рано! Впрочем, в другом писатель мне сразу пригодился. 18 ящиков я оставил офицерам, но два закинул на его тощие плечи, и мы пошли к солдатам. От роты к роте — я всматривался в лица, которые запомнились во время сражения, подходил, благодарил и одну за другой раздаривал французские бутылки.

— Вряд ли они оценят, с непривычки шаманское — это та еще кислятина, — заметил Лондон, когда я полностью избавил его от груза и сжал в руках последнюю бутылку.

— Тут ведь дело не во вкусе. Главное, внимание, — я как раз приметил группу бывших штрафников, которые все еще держались немного наособицу от остальных. — Спасибо за службу, — я протянул шампанское молодому парню с рыжими усами. Именно он, опередив на полшага остальных, первым добежал до японских пушек во время контратаки Мелехова.

— Спасибо, господин полковник, — парень сначала растерялся, но быстро вытянулся по струнке, как положено.

— Вольно и… Поделись с остальными, вы все заслужили, — я оставил штрафников, проводивших меня странными взглядами, и направился обратно к офицерам. Теперь надо было и им сказать пару добрых слов.