Японская война 1904. Книга четвертая

Глава 4

— Панчик! Подвал слева! — крик Кунаева пробрал до костей.

Панчик резко повернулся, и действительно, он чуть не пропустил присыпанный японцами вход в подпол. А если кто-то что-то прятал, то явно не просто так! Выхватив из подсумка предпоследнюю гранату, Панчик катнул ее мимо старого платяного шкафа, которым и прикрыли спуск. Грохот и… стон! Точно не зря все было. А ведь изначально Панчик был из тех, кому оказалось физически больно кидать такие ценные гранаты просто на всякий случай. Все его естество требовало дождаться хотя бы мелькнувшего в темноте врага, но на тренировках из них, прежде всего, и выбивали эту нерешительность.

Граната — всего лишь вещь, человек — вот, что действительно важно. Капитан Лишин, полковник Мелехов, сам генерал Макаров — все ходили на тренировочные полигоны с простыми солдатами и вбивали в них эту простую истину. И тоже странно! Панчик ведь успел достаточно послужить, чтобы составить вполне однозначное впечатление о русской императорской армии. Костная, словно скроенная по лекалам прошлых веков, и кастовая, где офицеры и солдаты жили каждые в своих мирах. В такой армии было совсем несложно поверить словам братьев из родной Польши, тем более что за небольшие услуги те платили вполне конкретными полновесными рублями.

А потом все изменилось. В армии и в нем самом тоже как будто проснулось что-то новое… Панчик даже пару раз отказал братьям, но потом пришел тот посланник от самого Юзефа и взял его за яйца. Показал стопку подписанных бумаг, где Панчик расписывался за полученные деньги, показал список погибших из-за этой информации офицеров, а дальше можно было уже не продолжать. Панчику продемонстрировали, кто тут хозяин, а потом без лишних слов велели собирать вокруг себя верных людей. Кажется, невероятно сколотить организованную ячейку предателей прямо в чужой армии, но эти люди умели не спешить.

Сначала Панчик вернулся из штрафного отряда в обычный, потом в его взвод начали подтягиваться новые люди. Кто-то сразу говорил особые слова, кто-то ничего не знал, а потом… Новый бой, и лишние чужаки просто его не переживали. Нет, сами они никого не убивали, но верные люди были не только в пехоте. Где-то запаздывали снайперы, не прикрыв идущих вперед штурмовиков, и Панчик знал, что это дело рук тоже работающего на братьев Мишека. Иногда артиллерия могла промазать на пару сотен метров и накрыть своих — кто там работал на свободную Польшу, Панчик не знал, но ощущение раскинутых во все стороны щупалец внушало благоговение перед чужой силой и… безысходность.

Не сбежать, не передумать — один раз встав на эту скользкую дорожку, ему только и оставалось, что идти до конца.

— Иду дальше! — башка Кунаева мелькнула у соседнего дома, а руки несколько раз махнули, показывая направление, которое нужно прикрыть. Рыжий ведь мог уйти от них, его даже в 1-й конно-пехотный звали, но он опять решил не бросать старых товарищей и в который уже раз спас им жизнь.

— Панчик, надо задержаться, — рядом с поляком притормозил Чарный. Его маленькие черные глазки тревожно бегали из стороны в сторону, и на душе сразу стало неспокойно.

— Почему?

— Мишек сказал, что Кунаев слишком много авторитета набрал, из-за него многие новички не решаются идти до конца. А если их кровью быстро не повязать, то сдадут ведь!

— Что вы задумали?

— У Мишека сегодня напарника убили, — Чарный хихикнул. — Так что он без присмотра сейчас. Сказал, что подберет японскую винтовку и подстрелит из нее Рыжего. Нам только и останется, что потом повернуть его головой в другую сторону. Мол, испугался, подставил спину врагу и получил пулю — никто и не подкопается.

Панчик неожиданно ощутил, как внутри него разрастается пустота. Ему давно не нравилось то, что они делали, но вот так… Подставить друга, того, кто шел вместе с ними в смертельные атаки почти без шанса на успех, кто спасал им жизни — это был уже перебор. Тем более, еще и выставить трусом! Родным про такое, конечно, не напишут, но вот в роте и полку слухи пойдут, а там кто-то знакомый услышит… Панчик представил, как к его матери и сестре кто-то бы пришел и начал рассказывать, как он, их сын и брат, испугался и от смерти бегал!

— Прикрывай! — поляк оттолкнул отшатнувшегося от него Чарного, а потом бросился вперед. — Рыжий! Рыжий! — орал он, привлекая внимание затаившихся впереди японцев. — Не высовывайся! Сзади вражеский снайпер!

— Понял-понял! — в развалинах соседнего дома мелькнуло знакомое раскрасневшееся лицо и тут же исчезло.

Панчик выдохнул и поспешил рухнуть на землю, когда вокруг застучали японские пули. Все-таки он знатно нашумел, привлекая внимание Кунаева, и теперь к ним не меньше десятка узкоглазых повернулось. Но ничего, выживут, еще и не в таких передрягах выживали! А с Мишеком он еще поговорит! По-своему! Будет знать, бледная моль, как пытаться убить его, Панчика, людей! А не поймет, так кое-кому тогда придется уяснить на своей шкуре, что настоящего солдата никакие писульки, никакой страх не остановит, когда он решит идти до конца.

Панчик принял решение, и на душе сразу стало легко и просто. Правда, только до того момента, как японцы навалились. Следующие десять минут их утюжили, даже самодельными гранатами из бамбука закидывали. И ведь тоже та еще зараза! Убить такой сложно, но вот занозы, если словишь, всегда гноиться начинают. Зацепит желудок — и прощай!

— Никому голову не поднимать! — новый крик, и Панчик не сумел сдержать улыбку.

Это соседние пятерки среагировали на изменение обстановки и окружили собравшихся вокруг них японцев. Рухнув на землю и придерживая руками каску, он слушал, как гремят взрывы гранат. Пара минут, и все было кончено. Полезшие на них, словно на приманку, японцы подставились и закономерно получили по шапке. Теперь вся северная окраина деревни Ютбатай была за ними.

— Вперед! Вперед! Вперед! — Панчик вскочил на ноги, подзывая свою пятерку и задавая новое направление.

Другие тоже потянулись вперед, когда позади раздался резкий басовитый удар тяжелой батареи, а потом по всей линии фронта вверх полетели подсвеченные зелеными искрами сигнальные ракеты. Зеленый — значит, надо останавливать наступление и срочно окапываться. До этого им только один раз показывали, как выглядят такие сигналы, уж больно сложно было их делать. И раз генерал решил, что пришло время их тратить, значит, точно грядет что-то серьезное.

— Подвалы! — Панчик быстро повернулся к тому, из которого его недавно чуть не подстрелили.

Платяной шкаф полетел в сторону. Панчик подтянул несколько выбитых из стены глиняных блоков, окружая спуск небольшим редутом. Один ярус, второй — вроде бы достаточно. В уши ударил странный непривычный свист, словно кто-то бросил на раскаленную сковородку клубок гадюк и оставил их развлекаться. Рядом заканчивали свои укрепления Чарный и Кунаев, а в небе… Панчик задрал голову и увидел, как в сторону Ютбатая летит несколько сотен дымных следов. Слишком медленно для нормального пушечного залпа и слишком быстро для чего-то другого.

— Вниз! — успел крикнуть Панчик, а потом деревню заполнило пламя.

Странные снаряды походили на гранаты на палках, которые враг закинул к ним, словно решив подать пример, что такое на самом деле не экономить на железе и порохе. Вся южная половина деревни Ютбатай превратилась в сплошной костер, у них на севере было чуть спокойнее, но даже тут, даже в подвале немного да припекало. Панчик, поддавшись какому-то озарению, решился высунуться наружу только через полчаса, и вовремя. В еще не опавших до конца языках пламени вперед пробирались цепочки солдат в черных мундирах с красными штанами. Обычно японцы хорошо выделялись на фоне Маньчжурии, но сейчас… Их фигуры словно сливались с пламенем на земле и чадящей тьмой в воздухе.

Тряхнув головой, Панчик избавился от наваждения и навел винтовку на ближайшего солдата. Страшно немного одному идти против сотен врагов, но поляк знал, что на самом деле он совсем не один. Выстрел, выстрел… Японцы бросились врассыпную и попытались залечь, и тут в них ударили уже с других сторон. Его пятерка, кто-то из соседей… Панчик не сразу понял, что начал хрипло хохотать, посылая вперед пулю за пулей. Заранее сложенный бруствер очень помогал: особенно когда он бросил в сторону подобравшихся поближе врагов последнюю гранату. Ему было где укрыться, а им нет.

Смех Панчика стал громче, и в этот момент он заметил, как Чарный перебежал из своего начавшегося заваливаться дома в соседний и неожиданно навел винтовку не на врагов, а на Кунаева. Кричать? Если его уже раз ослушались — бесполезно!

— Опусти! — Панчик все равно попытался, и Чарный даже замедлился. На мгновение поднял голову, но потом только мотнул своей тупой башкой, сгорбился и снова прижался к винтовке.

— Как же я вас ненавижу! — заорал в этот момент Панчик и поднял свою.

Два выстрела прозвучали почти одновременно. Пуля Чарного из-за дрогнувшей винтовки улетела куда-то в сторону, а сам черноглазый пошатнулся, посмотрел на Панчика с какой-то детской обидой и рухнул на землю, заливая все вокруг кровью. Побеленная стена фанзы какого-то маньчжурского торговца и красная кровь — совсем как польский флаг. Вот только какой в нем смысл так далеко от дома?

Панчик замер, словно на какое-то время выпав из этого мира. Он не заметил, как японцы не решились идти дальше и откатились назад. Не видел, как Кунаев с остальными членами его пятерки нашел его и положил на носилки, чтобы вытащить в тыл. Не видел, как к нему пытался прорваться и что-то сказать бледный Мишек… Лишь под утро, уже оказавшись в госпитале для легкораненых, он начал приходить в себя. Открыл глаза, вдохнул полной грудью, а потом осознал, что к его носу прижат мягкий женский платок, пропитанный странной вонючей жидкостью.

— А теперь нам надо поговорить, — голос звучал вкрадчиво, но вот рука, прижавшая Панчика к кровати, была совсем не слабой.

Хожу из стороны в сторону, словно хищник в клетке. Только вместо прутьев у меня законы мироздания, которые не позволяют человеку находиться сразу в нескольких местах. А так хотелось бы самому оказаться на передовой, все увидеть, все сделать, но увы, остается только ждать… Все началось с сообщения Корнилова, который обратил внимание на странную активность японцев. И только я хотел похвалить полковника, что тот начал вести себя по-взрослому, как всплыли остальные детали.

Да, Лавр Георгиевич не полез сразу к черту в пекло. Он сообщил все мне, он проработал маршруты для каждой из групп, отправленных на передовую, он даже под свою ответственность выдал каждой по катушке провода для срочной связи — очень разумно. Но вот потом он не отказал себе в старой привычке рисковать жизнью и тоже полез в тыл к японцам. Причем на самом опасном участке, почти без прикрытия, и только чудом, когда половину его отряда положили, сам Корнилов сумел пробиться назад.

И ведь не накажешь его, что самое обидное. Именно Лавр Георгиевич в итоге и смог добыть ту самую информацию о контрударе японцев. Я при этом тоже что-то чувствовал, но не мог понять что. Смущало, что Куроки совершенно не подтягивал артиллерию на направление нового удара, но, как оказалось, он смог найти ей временную замену. Несколько тысяч ракет Конгрива! Старье, которое, конечно, не идет ни в какое сравнение с ракетами моего времени. Старье, которое придумали еще во времена Наполеона! Старье, которое наклепали в огромном количестве под Крымскую кампанию, но которое проиграло конкуренцию нарезным пушкам и осталось гнить на складах даже не в метрополии, а в самых далеких колониях.

И вот через полвека англичане — или кто их сюда притащил — нашли им применение. Предложили японцам за относительно накрученную цену, и те не отказались. Восстановили деревянные части, заменили взрывчатку и не пожалели сразу всех запасов для одного массированного удара. Если бы не Корнилов, если бы мы пропустили его, то потери могли быть страшными, а так… Мы вовремя получили информацию, мы вовремя остановились и успели окопаться, пережидая самые опасные мгновения первого удара. Как же у меня тогда билось сердце, когда я видел, как тысячи разрывов заполняют собой километры пространства, но в итоге…

Мы успели! Да, потеряли атакующий порыв, да, были вынуждены остановиться, но потери были не такие и большие. Около тысячи человек, из которых большая часть легкие раненые, кто уже скоро снова сможет вернуться в строй.

— Ваше превосходительство, может, пока не будем спешить с новыми атаками? — Лосьев и остальные под впечатлением от японской удали стали осторожнее, чем обычно.

— Вряд ли у них будут ракеты для еще одного такого удара, — я покачал головой. — Нет! Нас попытались отбросить, мы выстояли, так что теперь наша очередь бить.

— Будем обходить Ютбатай? — предложил Борецкий, вернувшийся в штаб с передовой. — Если действовать быстро, то мы сможем отрезать от остальных пару батальонов, а то и целый полк, что пытался идти там вперед.

— А если более дерзко? — я обвел взглядом свой штаб. — Подумайте… Сколько японцы пустили вперед солдат после огневой подготовки?

— От двух полков до дивизии.

— Было бы этого достаточно, чтобы изменить ход боя?

— Нет, но они могли не знать всех наших сил, — задумался Лосьев. — Однако более вероятным будет… Да! Они хотели нас отбросить перед отступлением.

— Я тоже так думаю, — кивнул я. — И тогда нам нужно не обходы устраивать, а…

— Бить в лоб! — рубанул рукой Борецкий. — Пробьем их заслон и ударим по только что оставленным позициям.

— Прямо по центру? — Лосьев еще сомневался. — Если это ловушка, то… В принципе, мы всегда сможем остановиться. А если нет, то просто рассечем весь фланг на две части. И тогда не полк, не дивизия, а целая армия может оказаться в полной нашей власти!

Вот и решили! Мои штабисты засели за карты, продумывая точные маршруты движения для каждого отряда, я же отошел к телеграфу. Нужно было передать сообщения отрядам Бильдерлинга и Зарубаева, чтобы те нас поддержали. Желательно кавалерией! Если Самсонов и Мищенко обойдут японцев с правого фланга, то все это может обернуться даже не частичным, а полным разгромом.

Десять минут ушло на подготовку сообщений, еще час на перегруппировку и подвоз снарядов для ударного отряда, а потом… Мы снова пошли вперед. Шереметев лично повел штурмовые части точно между гвардией Хасэгавы, пытающейся удержать нас у деревни Ютбатай, и 12-й дивизией Иноуэ. Два часа яростной мясорубки, в которой мы лишились всех мобильных мортирных батарей и пулеметов, показали дно запасы гранат, но Степан Сергеевич прорвался. А потом в эту брешь ударили переведенные с левого фланга те самые четыре тысячи конной пехоты, что я все это время держал в резерве.

— Это невероятно… — шептал Борецкий, глядя как конная лавина без всякого противодействия проходит прямо по бывшему центру японских позиций.

Отряд за отрядом достигали каждый своей намеченной точки, спешивались и начинали окапываться. Еще час, и японцам придется умыться кровью, чтобы сдвинуть нас с места. Два, и мы просто никуда их не выпустим! Невольно вспомнился один из приказов Второй Мировой, когда немецкое командование запретило своим офицерам игнорировать прорывы русской армии, какими бы незначительными они ни казались. А то небольшой плацдарм за ночь могли окопать так, что даже при поддержке тяжелой техники с ним было совсем не просто справиться.

Умение защищать было у нас в крови, и я тоже собирался использовать его по полной. Вот только геройствовать, даже когда кажется, что надежды нет, умели и наши враги… Выходя во фланг отступающему Куроки и отрезая вырвавшуюся вперед 12-ю дивизию Иноуэ, я, конечно, помнил, что мы окажемся еще и рядом с 4-й армией Нодзу… Хотя какая это армия? Всего две дивизии и одна резервная бригада, 72 легких орудия и 6 эскадронов кавалерии — на фоне армий Оку или Куроки они смотрелись несерьезно. К тому же они еще и новички, которые до этого не участвовали ни в одном серьезном сражении. Когда мы вышли еще и к их мягкому подбрюшью, последнее, чего я ждал, это встречной атаки. Но японцы выбрали именно ее!

Без укреплений, без поддержки артиллерии, без опытных командиров они просто не понимали, в какую бойню себя загоняют, и именно поэтому даже не думали останавливаться. А у нас-то тоже именно сейчас рядом с местом прорыва еще не было пушек. Да, солдаты были опытнее, мы лучше стреляли, лучше двигались, лучше выбирали позиции и не стеснялись поддерживать себя гранатами, но… Японцев было много, они умирали, но шли вперед. Рота за ротой, полк за полком, и эта самоубийственная атака смогла сдержать нас не хуже, чем пара тысяч ракет…

— Солнце село уже давно. Еще полчаса, и будет совсем ничего не видно, надо отходить, — Лосьев стоял рядом со мной, сжимая кулаки.

И он был прав: мы перебили очень много японцев, не знаю, осталось ли вообще хоть что-то от 4-й армии, но… Даже разрозненными отрядами те зубами цеплялись за каждую сопку, и мы ничего не могли с этим поделать. Я мог сохранить за собой поле боя и рискнуть потерять в темноте свою армию или отступить и сохранить ее.

— Отходим, — приказал я, и все, что осталось от нашего ударного кулака, начало откатываться на подготовленные в тылу позиции. — Свежие части вперед и… Мне нужны цифры потерь. Наши и японцев.

Поле боя за рекой Сяошахэ погружалось в темноту, и только завтра мы сможем узнать, чем же все на самом деле закончилось.