Японская война 1904. Книга четвертая

Глава 21

Стою, смотрю… То на краешек поля боя, который можно разглядеть своими глазами, то на карту, где видно всю обстановку на десятки километров вокруг. И везде сегодня работает 2-й Сибирский. Уже сыграли свою роль аэростаты отвлечения внимания, уже артиллеристы подогнали бронепоезд и вывели из строя ближайшие японские батареи, уже двинулись вперед броневики разминирования, заодно прикрывая идущих за броней штурмовиков… И пока без сбоев.

— Сработало… — тихо прошептал Лосьев.

— Не накаркай, — тут же возразил ему Брюммер.

— Поздно уже каркать, — Лосьев только головой тряхнул. — Нет у них тут больше пушек, чтобы остановить наши броневики.

— Нет, — согласился я. — Теперь главное, чтобы ребята продержались!

Ребята — это Врангель с Буденным, которые повели две тысячи казаков через горы. Кажется, что такое две тысячи в современной войне, но это… только кажется. Японцы строили оборону с упором на рельеф: хорошие укрепления и много орудий на равнине, и чисто символические дозоры со стороны гор. Там и пары тысяч хватит для прорыва, а больше… Их и заметить проще, и накрыть огнем на узких горных тропах — тоже.

Две тысячи же — это то, что мы могли провести тайно. Что могли сосредоточить рядом с врагом и быстро ввести в бой. И именно они начали это сражение! Еще три часа назад.

— Петр Николаевич! — к Врангелю подбежал адъютант, прижимая к груди расшифровку с радиотелеграфа. — Семен Михайлович передает. 4-й батальон вышел на позиции и взял плацдарм.

— Потери? — спросил Врангель.

— Убитых — 12, раненых — 40. Сколько из них тяжелых, пока непонятно.

Врангель вздохнул: много, но… Ожидаемо. Они не могли взять с собой через горы тяжелое вооружение, и даже те несколько пушек, которые тащили на своих плечах восемь артиллерийских команд, нельзя было пускать в первой волне. Именно поэтому Буденному нужно было брать ближайшую деревню только винтовками, штыками и парой пулеметов. Но смог! Смог, чертяка, а значит, у них есть шанс!

Врангель отдал приказ, чтобы вперед выдвигались другие отряды. Один батальон на подготовку позиций — чуть позже после отдыха к ним присоединятся солдаты Буденного. А два других батальона, на ходу разбиваясь на роты, взводы и отдельные пятерки, начали рассасываться по округе.

— Как ты? — Врангель крепко пожал ладонь Буденному, встретив его рядом с временным госпиталем.

— Словно заговоренный, — только и махнул рукой Семен. — Рядом двоих подстрелили, а мне — хоть бы что.

— Не стоит гневить судьбу…

— А чего тут гневить? Просто людей жалко! Нам бы пушек сюда да хоть одну ту машину Славского и… Никого бы не потеряли!

— И ты знаешь, почему их у нас не было.

— Знаю, — Буденный словно сдулся. Он действительно знал. — У нас не обход, у нас фактически десантная операция.

— И в чем разница? — Врангель продолжал давить, помогая другу прийти в себя.

На войне иногда кроет — на то она и война — и именно в такие моменты должны помогать те, кто рядом. Иногда по морде дать, иногда просто вправить мозги.

— Разница… — Буденный выдохнул и продолжил уже спокойнее. — Когда мы по флангу обходим, то мы же и давим врага. А когда десант, то наша задача внести неопределенность в его планы, заставить раздергать силы, чтобы остальным нашим было проще прорвать фронт.

— И как пара тысяч солдат в тылу этому поможет?

— Ну хватит, Петр, я уже в норме.

— Как⁈

До Русско-японской Буденный был рядовым, и чтобы подготовить его к поступлению в Академию Генштаба, именно Врангель чаще всего занимался со вторым главным кавалеристом 2-го Сибирского. Или первым… Петр Николаевич был готов признавать, что в последние месяцы Буденный сделал больше него.

— Мы отвлекаем силы — раз… — начал Семен.

— Пример.

— Врагу нужна будет артиллерия, чтобы выбить такой десант, когда он окопается. А мы окопаемся! И даже пара батарей, которых не будет на фронте — это неприкрытый участок, это ослабленные остальные позиции, которым не хватит сил прикрыть друг друга.

— Ты сказал про «раз», а что будет на «два»?

— Два — это хаос. Противник опытный, у него есть планы на случай нашей атаки, как бы успешно она ни начала развиваться. В этих планах четко прописана роль каждого японского отделения, учтены необходимые силы, чтобы остановить тот или иной неприятный для самураев вариант. А тут мы… Какие-то части сразу кинут на сдерживание наших двух тысяч в тылу, какие-то позже на штурм. И когда придет время следовать планам по отражению главного удара 2-го Сибирского, то окажется, что солдат не хватает то здесь, то там. И либо враг по умолчанию будет действовать слабее, чем следовало бы, либо ему придется менять планы прямо на коленке. А это ненамного лучше.

— Ну вот, — Врангель улыбнулся, — совсем другое дело. Не солдат, генерал!

— Да хватит тебе, — Буденный только отмахнулся. — Скажешь тоже, генерал.

На его лице, впрочем, в этот момент появилась мечтательная улыбка. За маской простого парня порой мелькали очень серьезные амбиции, и у Буденного на самом деле были для этого основания. Только бы побороть излишнюю горячность, и цены такому командиру не будет… Про свои амбиции Петр Николаевич пока старался особо даже не думать. Всему свое время, а пока им нужно было действовать.

Пока японцы не опомнились — давить, а как сами попрут — держаться! Держаться, оттягивая врага столько, сколько потребуется! Впрочем, в глубине души Врангель верил, что их главные силы не будут слишком тянуть.

— Первую линию окопов прошли, — донесения с передовой летели каждую минуту. — Сейчас наводят мосты через окопы, чтобы Борь перевезти.

Броневая машина разминирования «Борона», она же Боря. Сама по себе она могла бы перевалить через японские окопы, но вот с подвесом нужно было тратить время.

— Как они? — спросил я у оставленного сегодня при штабе Афанасьева.

— Потеряли две штуки…

— Окончательно?

— Под ремонт. От взрывов переднюю ось повело — надо все-таки еще больше ее укреплять. А вот колеса из литого каучука себя показали выше всяческих похвал. Мягкости хода, конечно, нет, но и на любые осколки им плевать, хоть бери и снимай передний бронещиток.

— Не стоит так спешить… Что с японской артиллерией?

— Пока все еще молчит. Такое чувство, — Афанасьев смущенно кашлянул, — что они эшелонировали пехоту, нарыли побольше окопов, а вот пушки по старинке в одну линию расположили. Потом что-то дернули в тыл, что-то мы подбили, и на всем участке фронта у них разом ничего не осталось.

Я только головой покачал. Во Вторую Мировую, да даже в Первую подобное было бы немыслимо, а сейчас… Все только набивали свои первые шишки, и нужно было выжимать из момента максимум.

— Вводим вторую волну броневиков!

Теперь в тылу остался только один взвод, зато скорость передвижения вперед разом увеличилась. До этого японские фестунги с засевшими в укреплениях из бетона пулеметчиками мы брали с помощью снайперов. Причем их и подстрелить-то было непросто, приходилось действовать в два этапа: заставляли врага залечь, а за это время поближе подбирался боец с гранатой. Сбоев схема не давала, но она тратила время…

А броневик с 47-миллиметровой пушкой плевать хотел на пулеметные очереди. Он подъезжал и прямой наводкой просто-напросто разносил укрепления одно за другим. А дальше опять гранаты для надежности, зачистка и снова вперед-вперед-вперед. На третьей линии обороны нам начали попадаться укрепления с пушками. Шрапнель в лоб могла бы надолго остановить обычных солдат, но броневики опять же… Просто продолжили движение.

— Хорошо, что фугасов у них мало, — Афанасьев сжал кулаки, глядя, как одну из машин на левом фланге все-таки подбили.

— Заметил? — посмотрел я на артиллериста. — С начала боя прошло всего два часа, а они уже поняли, что сзади броня попроще, и начали туда целить!

— Гады!

— Умные гады, — согласился я.

За последние полчаса мы в итоге потеряли 6 броневиков — больше, чем за весь бой до этого. Но оно все равно того стоило. Вся линия укреплений японцев, на все четыре километра в глубину, была прорвана, и мы начали вводить туда войска. Часть чтобы продолжить зачистку укреплений, часть чтобы прикрыться от возможных ударов… Но вся 1-я штурмовая Шереметева без лишних слов просто рванула вперед. Как можно быстрее, как можно дальше — пока японцы не оправились, пока они не готовы!

Жалко, что со Штакельбергом так и не удалось договориться. Солдаты 1-го Сибирского могли бы очень пригодиться, прикрыв тылы и дав нам больше времени и сил на прорыв, но… Надеюсь, мы и так справимся!

Фельдфебель Тюрин потер глаза. Невероятная, немыслимая по количеству укреплений, солдат и орудий японская линия обороны была прорвана всего за пару часов. Причем как прорвана! Без героизма! Без тысяч смертей и рек крови! Просто, буднично, словно это не война, а кто-то в булочную за хлебом сходил.

— Прорвали, — подошедший поручик тоже был растерян.

— Ну что, тогда помогаем?

— Из штаба пришло указание: ничего не предпринимать без отдельного приказа.

— В смысле? — переспросил Тюрин.

— В прямом. Ждать приказа, в наступление 2-го Сибирского не лезть. За ненужные потери с каждого пообещали шкуру спустить.

Тюрин сглотнул. Возможно, он что-то не понимает, но… Дыра в японской обороне — вот же она! И теперь просто надо расширять плацдарм, давить японцев, пока те не очухались! Если получится, они ведь до самого Цзиньчжоу посыпятся. А тут…

— И что мы?

— Мы… Наверно, мы не получили последнюю телеграмму, — поручик скомкал лист бумаги у себя в руках.

— Тогда?.. — по спине Тюрина побежали мурашки.

— Командуйте наступление, фельдфебель! Поможем нашим! — поручик вскинул голову и уверенной походкой отправился вперед.

Вслед за ним даже без лишних команд начали подниматься ближайшие взводы. Неожиданно в памяти Тюрина всплыла фамилия поручика, которую до этого ну никак не получалось запомнить. Но теперь это был не просто очередной офицер со смазанным лицом, это был Дроздовский Михаил Гордеевич, его командир.

— Вперед, братцы! — кричал Тюрин и махал рукой, поднимая дальние взводы.

Мелькнула мысль: вот же будет глупо, если макаровцы их после такого развернут назад, но… Тут они как раз проходили мимо одной из первых подбитых бронированных машин. Взгляд Тюрина зацепился за сорванную ось, погнутый закопченный корпус и следы крови на водительском сиденье… Нет, несмотря на все их успехи, 2-й Сибирский — это тоже просто солдаты, просто люди. Им тоже нужна помощь! И они шли!

Офицеры, унтера, солдаты… Потому что по-другому было бы не то что неправильно. По-другому было нельзя!

— 19-я рота, 1-й Сибирский корпус, — поручик Дроздовский представился встретившему их офицеру. — Можете на нас рассчитывать.

— Полковник Мелехов, — суровый дядька оказался одним из легендарных офицеров, которые были с Макаровым с самого начала. — Рады вас видеть и… Конечно, для вас найдется работа.

Тюрин ожидал легкого хаоса, который всегда бывает, когда встречаются разные части и пытаются без должной привычки работать вместе, но… Им выдали карты. Очень детальные! А на них были отмечены позиции. Где зачистить, где расположиться.

— Даже сектора обстрела для каждого отделения размечены, — с легкой завистью выдохнул Дроздовский. Очень легкой, потому что и он, и Тюрин прекрасно понимали, сколько труда стоит за таким, кажется, простым листом бумаги, и после такого…

— Неудивительно, что они умеют побеждать, — добавил фельдфебель. — Таким картам, такой технике даже германцы позавидуют… Как думаете, у 2-го Сибирского получится? Все-таки только один корпус.

— Разве? — Дроздовский обернулся назад.

Там сквозь пробитый проход в японских позициях вперед подтягивались их соседи, 18-я и 20-я роты.

— Кажется, не только у нас проблемы с телеграфом, — выдохнул Тюрин.

А вслед за ними на бывшие японские укрепления медленно, но верно накатывались и другие русские части. Кто-то шел к месту прорыва, кто-то, пользуясь растерянностью врага, пробивал свой путь. На несколько километров во все стороны японская линия фронта трещала и, казалось, была готова обрушиться в любой момент.

— Сколько в итоге пришло к нам на помощь? — переспросил я.

— Мелехов говорит, что отдельными ротами уже не меньше двух полков собралось, — ответил Лосьев. — Достаточно, чтобы оставить на них фланги, и тогда можно будет еще одну нашу бригаду послать на помощь Шереметеву. Как раз на острие будущего японского прорыва пригодятся.

Я задумался. Отправлять слишком много своих сил в узкую горловину прорыва было рискованно, особенно учитывая, что фланги нам сейчас помогали держать фактически в нарушение всех правил. Я-то знал, что большие генералы решили не рисковать, принимая участие в нашей атаке, и все, кто пришел к нам сейчас, сделали это только по собственной воле. Но такая возможность! Я прислушался к ощущениям внутри себя, и вот там не было ни капли сомнений.

— Усильте фланги туземными частями и добровольцами, — решил я. — Мелехов пусть идет вперед, но… без фанатизма. Его задача не помочь Шереметеву в атаке, а только развернуть укрепления по линии Чшаньданьпу — Куньтудзы.

— Если мы перекроем проход в долину реки Ченсухэ, то, может, отправим по ней сразу кого-то на восточный край Ляодуна? — предложил Лосьев. — Пуганем хотя бы японцев с той стороны, чтобы не спешили на помощь.

— На восток пусть идут Врангель с Буденным, — согласился я. — Они у нас сейчас на ходу, потери небольшие… Только напомни, что на этот раз никаких плацдармов. Пошумели, показали себя, а как за них возьмутся всерьез, сразу назад. Полноценно работать на фронте в сотню километров мы пока все же не потянем.

— Есть, — Лосьев убежал передавать приказы дальше, а я снова замер над картой.

Все ли мы учли? Нет, не так… Где же именно враг сможет подкинуть нам сюрприз, поступить не так, как мы от него ждем?

Я смотрел на место прорыва, куда продолжали подтягиваться все новые и новые части 1-го Сибирского. Нет, тут нас уже не сомнут. Следующее слабое место — убегающий вперед Шереметев. С одной стороны, у него очень важная задача: лишить японцев подкреплений и припасов, загнать в цейтнот и заодно окопаться сразу перед Цзиньчжоу, закрепляя за русской армией сразу большую часть Ляодуна. С другой… Если отступающие японцы соберутся, если еще и ударят совместно с основными силами из Квантуна и Кореи, то 1-я штурмовая окажется в очень сложной ситуации.

Вот только с тыла мы ее прикрыли Мелеховым. 2-я дивизия сыграет роль волнореза, который если и даст японцам пройти на юг, то лишь небольшими отрядами. Ну, а корейские войска… Даже если японское командование решится оставить тот фланг и все бросить на нас, то уже наша кавалерия должна их задержать. Хотя бы день, хотя бы полдня, и мы успеем снова собрать силы в кулак, чтобы справиться с любой угрозой.

— Что японцы? — спросил я вернувшегося Лосьева.

— Стоят… — просто ответил тот.

И вроде бы такая пассивность, неготовность осознать, что именно сейчас творится с фронтом, сейчас играет нам на руку, но… Как же хочется, чтобы они наконец-то все поняли и начали действовать. А то как будто даже неудобно: столько готовились, столько опасных ударов планировали отражать, и все зря.

— На левом фланге движение! — от телеграфа донесся крик Чернова, и вот…

Кажется, началось!

Хикару Иноуэ был в ярости.

Сначала свои! Почти половину месяца половина офицеров 4-й армии Нодзу, которая и держала вход в Ляодун, заглядывала к нему, чтобы посмеяться над любовью Хикару к русской тактике. Всего несколько десятков немецких советников и инженеров в кратчайшие сроки построили такую линию укреплений, с которой их враги просто ничего не могли поделать.

И плевать всем было, что против них действует не Макаров, что Иноуэ просил их сохранять бдительность… 4-я армия после Ляояне и Сяошахэ была фактически переформирована заново, и молодые неопытные офицеры убедили себя, что так будет всегда. А тут еще и постоянные потоки подкреплений, каждый день идущие из метрополии, слабость русских — все это привело к самому настоящему головокружению от успехов.

А потом были новости о падении Инкоу, о целом отряде броненосных крейсеров, что Макаров потопил, лично наводя пушки… Здесь, конечно, не обошлось без преувеличений, но сам факт. Проклятый русский генерал снова побеждал и скоро он должен был подойти к Ляодуну. И чем ближе было это время, тем злее становились шутки над Иноуэ, а потом…

Не было долгих недель, как под Сяошахэ, когда русские прокладывали железные дороги для обстрела японских позиций. 2-й Сибирский просто пришел, просто ударил в лоб, и хваленые германские окопы и фестунги ничем не смогли помочь. Дивизию Иноуэ это наступление зацепило только краем, но и они… Несмотря на все тренировки, несмотря на постоянную бдительность тоже никого не остановили.

Немного помогли пушки. Наплевав на модные тренды про бетон и пулеметы, Иноуэ продолжал, как и раньше, верить в большие стволы и тяжелые фугасы. Сохранив несколько батарей до самого конца, 12-я дивизия встретила русские броневики почти в лоб, но… Те выдержали. Потом начали отвечать и… Возможно, еще неизвестно, как бы все сложилось, но меньше чем через минуту к небольшим пушкам новых машин, гранатам и винтовочному огню пехоты присоединились еще и русские гаубицы.

4-й армии, а вместе с ней и 12-й дивизии пришлось откатываться назад, а потом… Нашлись идиоты, которые, несмотря на то что видели, как около десятка полков 2-го Сибирского ушло им в тыл, все равно хотели окопаться и держать новые позиции. Разве не очевидно, что русские взломают выкопанную наспех оборону еще быстрее, чем то, что готовили почти месяц? К счастью, генерал Нодзу внял голосу разума, и отступление началось.

Солдаты Иноуэ, как самые опытные и лучше всех себя показавшие, шли в арьергарде, чтобы сдержать подгоняющих их русских. В чем-то так было даже проще: главные силы Макарова были впереди, а остальные русские генералы не особо и напирали. Хикару даже поверил, что они смогут сохранить свои основные силы, особенно когда флот подогнал к берегу старый китайский броненосец «Чин-Иен». Захваченный еще в 1895-м из-за небольшой скорости и устаревших медленных пушек, он не мог особо помочь на море, но вот против сухопутных армий его 12-дюймовые орудия были до сих пор страшны.

Именно под его прикрытием основные силы 4-й армии попытались прорвать правый фланг взявших их в клещи русских. Не получилось! Уж больно крепко те окопались, но… Оставалась небольшая полоса вдоль берега, которую прикрывал «Чин-Иен» и по которой небольшими отрядами вполне можно было просачиваться дальше на юг. И это было последнее, что привело Иноуэ в ярость. Выведя потрепанные остатки своей дивизии на сопку повыше, он как раз увидел такой «прорыв».

Целый полк быстрыми перебежками стелился по берегу. Со стороны моря изредка грохотали тяжелые орудия, но русским, разбившимся на множество мелких групп, как будто и не было до них дела. Они лежали и деловито стреляли из винтовок по проходящим японцам. А те даже не думали отвечать!

— Сколько там русских? — выдохнул Иноуэ, стараясь не сорваться.

— Около роты, — доложил так же сжавший от ярости зубы разведчик. — В тылу еще достаточно наших, что не смогли отступить вместе со всеми, поэтому их главные силы продолжают держать укрепления на линии Чшаньданьпу — Куньтудзы. А тут… Они словно специально поставили немного солдат, чтобы мы могли прорываться, но…

— Чтобы убивать при этом нашу гордость, — Иноуэ набычился.

Целый полк шел с опущенными головами, они даже не пытались отстреливаться, они были живы, но их души уже были мертвы. И это было, наверно, самое страшное, что Хикару видел на этой войне.

— Подготовьте пушки и пулеметы, сметем эту роту, — приказал он.

Увы, несмотря на довольно быстрые действия 12-й дивизии, дерзкая рота, увидев, что на них нацелились всерьез, просто откатилась назад под прикрытие уже своей артиллерии. Пришлось отступиться… И пусть этот рывок стоил его солдатам почти всех оставшихся сил, Иноуэ знал — только так и было правильно. Они отступали, они не могли победить, но они еще были армией, они еще могли сражаться.