Японская война 1904. Книга четвертая

Глава 18

Жозеф Пуаре никогда не пропускал утренние газеты. Именно они помогали ему чувствовать, что он держит руку на пульсе всего, что творится вокруг, и, главное, сумеет поддержать разговор на излюбленную в высшем обществе тему… Куда же катится этот мир. И одной из стран, которая катилась быстрее всех остальных, всегда была Россия. Дед Жозефа читал об этом в «Журнал де л’Эмпрэ», отец — в «Журнал де Пари», и он сам — в «Ле Тё». Падение затянулось, но сейчас-то точно пришло время.

Царизм не успевал за движением времени, дворяне глупели, обычные люди умнели, и огромная махина, которая одним фактом своего существования сдерживала развитие всей Европы, постепенно скатывалась в болото. Увы, пока Франция и Россия были союзниками, но Жозеф с интересом следил за всеми неудачами, которые преследовали русский флот и русскую армию. Правда, в последние месяцы новостей с фронта стало меньше, но молодой француз не сомневался, что вряд ли ситуация за это время успела сильно измениться. И тем сильнее было его удивление, когда из администрации самого Гастона Думерга пришел заказ на перевозку груза в русский порт.

Всю дорогу, пока «Мерс-эль-Кебир» карабкался на север, капитан Пуаре пытался найти ответы на вопросы. Почему Франция решила протянуть руку помощи России? А еще как эта самая Россия смогла вернуть себе захваченный японцами порт?

— Знаешь, что я думаю? — первый помощник капитана Жебер Копе чихнул и закутался в специально купленный как раз для такой погоды полушубок.

— Что?

— Что наше название «Мерс-эль-Кебир» в этих водах звучит странно. Зачем Франции называть корабль в честь города в Алжире, где мы воевали еще при первом Бонапарте? И есть ли где-то в Средиземном море посудина с гордым названием «Вунгтоу»? Просто чтобы мир держался в равновесии.

— Что за чушь ты несешь! — Пуаре отмахнулся от своего помощника. — Лучше скажи, что ты думаешь о цели нашего путешествия и грузе?

— А чего тут думать, — Копе только плечами пожал. — Хитрые господа продали русским старье по двойной цене, так еще и отправили его туда, где все перехватят японцы. Двойная выгода!

— Это да, — согласился Пуаре, вспоминая, что видел статью с похожими мыслями, но, как назло, не успел ее прочесть. А успел бы, и можно было бы не мучиться вопросами.

— Русские будут нам должны, — продолжал болтать Копе, — а пушки уйдут японцам! Красота же!

Когда мир снова стал простым и понятным, настроение капитана Пуаре сразу улучшилось, и он даже нормально вздремнул. Вот только дни шли, а странные мысли все возвращались и возвращались. Почему русские пошли на эту сделку? Почему решили, что смогут отбить порт? Они совсем сошли с ума или же это он, простой парень Жозеф Пуаре, чего-то не знает?

И вот впереди показался Инкоу!

Вся команда «Мерс-эль-Кебира» была уверена, что сначала они увидят дымы окружившего город японского флота, но… Японцев не было, а город с развевающимся над ним черно-желто-белым флагом стоял. Нет, не так! Он кипел жизнью! На улицах сновали солдаты и совершенно не обращающие на них внимание местные жители. В море толпились рыбацкие лодки, а в порту грели на солнце пузатые бока потрепанные жизнью торговцы. Словно и нет никакой войны, нет победоносного японского флота!

Пуаре ничего не понимал, но тут к ним прибыл лоцман, и корабль зашел в бухту. Практически сразу в глаза бросились странные стальные отблески под водой, капитан пригляделся и обмер. Корабли! Под водой лежали десятки потопленных кораблей! Один торговец прямо у входа в бухту. Дальше несколько миноносцев… Крейсер! Мерд! Пуаре даже перекрестился и задержал дыхание, пока они проплывали мимо развороченной туши стального гиганта.

— Смотрите, там на корме какая-то надпись! — заметил кто-то из матросов.

— Традиционные японские изречения, — Пуаре ответил словно сам себе. — Они их рисуют на некоторых кораблях как символ удачи.

— Иши но уе нимо саннен, — тихо прочитал Копе, который немного знал японский. — Терпение превращает камень в пух… Неужели русские просто явились сюда, взяли город, а потом еще и потопили каждый корабль, что посмел к ним заглянуть? Неужели для них нет ничего невозможного?

Капитан Пуаре ничего не ответил. В этот момент он думал о том самом терпении, которое может победить даже камни. А ведь это подходит России: они долго ждут, долго собираются, но, если начинают, остановить их уже невозможно… Камни сотрутся в пыль, и даже время для этого не понадобится. Кому как не им, французам, которым деды и прадеды рассказывали о русской армии в Париже в 1814-ом, стоило об этом помнить?

Капитан долго смотрел на затопленные корабли, но все-таки гораздо больше его поразили люди. Китайцы, которые каким-то образом нашли со своими захватчиками общий язык, и ни те, ни другие не казались в Инкоу чужими. И сами русские. Ладно офицеры — эти, как слышал Пуаре, воспитывались в бесконечной преданности своему царю, но простые нижние чины… Откуда была в них эта уверенность, лихость и гордость?

— Что это? — Пауаре заметил, что на груди у каждого солдата выделяются два стальных кружка, и задал вопрос выданному французам сопровождающему.

— Первая — медаль за Ляоян, ее отливали из сплава с захваченных японских пушек. А вторая — за Инкоу, туда пошла сталь с японских крейсеров, сразу с обоих, что нам удалось потопить.

— Два крейсера?

— Два броненосных крейсера, — поправил капитана сопровождающий. — Второй, правда, лежит на глубине, но немного стали для медали мы достали.

— И что дальше? — сам у себя спросил Пуаре, но русский услышал его и принял это за новый вопрос.

— Дальше? — он и не подумал ничего скрывать. — Дальше Порт-Артур, дальше Япония и… все те, кто встал в этой войне против нас.

Жозеф Пуаре только кивнул в ответ. Про такое в утренних французских газетах почему-то совсем не писали.

Сижу, пишу письма и тихонько зверею.

Кажется, я понял, как великий князь Сергей Александрович решил со мной расправиться. Не сумел выпнуть из армии, так завалил письмами…

— Снова намекает, что за потери вам головой отвечать? — спросил сидящий рядом Огинский. Он тоже сейчас на письмах.

Если великим князьям и министрам я отвечаю лично, то вот со всеми остальными справлялся уже Алексей Алексеевич. Вообще, это было не обязательно, но у меня с репутацией сейчас непонятно что творится, вот я и решил воспользоваться моментом. А Огинский быстро ухватил суть. Девушкам отправлялись фотокарточки с пожеланиями. Дворянам — предложение вместе собраться, можно просто деньгами, и бить японцев. Бывшим военным и техническим специалистам — уже личное приглашение и обещание работы. А то, если раньше наши китайские мастерские справлялись, теперь же стало очевидно, что без подходящей базы мои задумки в жизнь уже не воплотить.

А я всего-то и хотел собрать простенький стабилизатор для пушек. Даже не замахивался на две плоскости, думал, выдержим горизонталь и ладно. Не смогли! А ведь там делов-то всего ничего! Гироскоп фиксирует отклонение от плоскости, электродвигатель вращает червячную передачу, та вращает колесо, а уже оно через рычаги или шестерни регулирует положение оружия. Просто же? Я искренне гордился собой, когда вспомнил все эти детали. Рассказал Мелехову, старейшине китайцев, и те заверили, что если и соберут что-то подобное, то не больше одного стабилизатора в месяц. И не факт, что он будет работать.

В общем, инженеры, особенно с практикой и опытом, были нужны как воздух.

Тут я вспомнил, что Огинский еще ждет ответа, прокрутил в памяти его вопрос и продолжил разговор как ни в чем не бывало.

— Уже не намекает, — я бросил взгляд на письмо от великого князя. — Кажется, он до этого рассчитывал, что японцы нас серьезно потреплют. А теперь просто до всякой мелочи докапывается. Мол, как мы могли потерять почти целую батарею пушек при штурме? Или почему не поставили противоторпедный бон перед захваченными торговцами и не сохранили их для России?

— Но ведь мы же на эти торговцы выманивали японские миноносцы! Чтобы они в свою очередь прикрыли крейсера, и те решились подойти! Пара ржавых корыт за еще один броненосный крейсер на дне — разве это не, считай, бесплатно? — Огинский даже вскочил на ноги от возмущения, потом замер, вздохнул и закончил уже спокойно. — А хотите, если там ничего серьезного, то я могу взять на себя еще и письма великого князя?

Было видно, что он сам не верит, будто кто-то может отказаться от возможности вести переписку с такой персоной, пусть и не по самому приятному поводу. Но лично я не сомневался ни мгновения. Встал, обнял поручика и совершенно искренне пожелал ему удачи и бесконечного терпения. Слава богу, у меня есть те, кому можно совершенно спокойно доверить все аппаратные игры и не сомневаться… Огинский не подведет.

А я наконец-то смог сосредоточиться на том, что на самом деле было важно. И пусть в подготовке к броску на Ляодун пока все тоже шло своим чередом, здесь я чувствовал себя на своем месте. Очень много времени уделялось тренировкам солдат и офицеров, отработке старых тактик и поискам новых. Броневики и «буханки» медленно, но уверенно принимались на вооружение. Да, они были тихоходными, не особо надежными, а броня… Ее всегда мало! Однако они появлялись, и в следующем сражении мы определенно сможем включать их в план операции не только на уровне отдельной роты, но и всей армии.

Я вышел на улицу и как раз встретил новенький взвод. Четыре машины со свежей броней и французскими пушками ехали в сторону полигона. То-то артиллеристы с «Сивуча» будут рады — теперь техники на всех хватит. Хватило бы людей…

А то ведь мы как начали выпускать броневики, так сразу и обнаружили, что железо железом, но к нему нужны еще и те, кто будут с ним управляться. И если водителей с механиками мы готовили сами, то вот артиллеристов хотелось готовых. А моряки — это люди, уже знакомые с 37-ми и 47-миллиметровыми пушками, которые и наведут, и выстрелят, и, если что, стукнут где надо, когда заклинит. Естественно, одних «сивучцев» было мало, но у нас нашлись еще несколько десятков неучтенных моряков в добровольцах.

Неудачное для русского флота начало войны многих оставило на берегу. Кто-то просто продолжил жить как раньше, кто-то выжидал шанса вернуться на море, а кто-то пошел туда, куда его были готовы взять. А кто собирал больше всех добровольцев? Правильно, 2-й Сибирский! В общем, на один батальон броневиков стрелков набралось, но… Прям впритык! А дальше — под новые машины, на случай потерь — нужно было срочно учить новых. И мы этим занимались, но когда еще новички смогут уверенно встать вровень со своими опытными товарищами?

Время… Все упиралось в него, и именно его у нас не было.

Главная армия, несмотря на готовность японцев отступать, каким-то чудом умудрилась застрять еще в начале Ляодунского полуострова. И тот же Линевич был готов дать нам буквально пару недель, но потом ждал 2-й Сибирский на направлении главного удара.

Фельдфебель Тюрин лежал и смотрел, как правее них идет в атаку 18-я рота 1-го Сибирского корпуса. Они были знакомы с поручиком Сапиным и фельдфебелем Грузовым, и те хорошо подготовились. Сползали на разведку, передали артиллерии самые точные координаты японских укреплений, закупились пуховиками, касками и гранатами… И вот после часовой подготовки две сотни человек, разбившись на небольшие группы, короткими перебежками рванули вперед.

Тюрин сжал кулаки: это тоже его идея. В госпитале он успел пообщаться с теми, кто видел, как работает 2-й Сибирский, и когда обида на их успехи немного улеглась, он же и предложил опробовать их тактику. И вот 18-я рота уже совсем близко. Враг установил перед позициями два ряда колючей проволоки, но в каждом взводе есть солдаты, которые тащат бревна. Они помогут придавить и перебраться через ограждение, причем не в одном месте, где их могли бы накрыть артиллерией, а по всей линии фронта.

— Ну, давайте же! — сжал кулаки Тюрин.

До колючей проволоки оставалась всего пара метров, когда под ногами бегущих впереди всех Сапина и Грузова что-то взорвалось. Мины! Организованная сила, которая еще мгновение назад знала, что и как будет делать, разом потерялась… Сейчас кто-то закричит «назад», и они и вовсе собьются в толпу. А японцы как раз начали высовываться из окопов, готовясь вести огонь по подставившемуся врагу.

— Господин фельдфебель, — ефрейтор Глыбов тоже все видел. — Может, поможем?

Помочь? Такое простое и понятное слово. Вот только нет у них приказа, и тогда, даже если все пройдет идеально, если они и спасут 18-ю роту и японскую позицию возьмут, именно ведь с него, Тюрина, спросят, а зачем он полез вперед. Зачем подставил своих солдат.

— Ваше благородие, — фельдфебель Тюрин не смог себя побороть и просто подполз поближе к командиру роты, поручику Красову. — Может, поможем?

Поручик молчал. Тюрин сначала подумал, что того накрыло от страха, такое иногда бывает с молодыми офицерами. Протянул руку, хотел было предложить свою флягу с купленным еще в госпитале коньяком, но Красов неожиданно уронил голову и сполз в сторону… На груди у него расплывалось красное пятно. Случайная пуля, которая нашла свою цель почти за две тысячи метров от чужих позиций. Тоже бывает…

— Господин фельдфебель! — Глыбов все заметил и заволновался. — Что будем делать?

И в этот момент Тюрин осознал, что если японцы сейчас решат пойти вперед, то они не выдержат. Не то, что с атакой не справятся, а свои собственные позиции потеряют. Подставят соседей, весь корпус, армию… Все как всегда: одни приносят Родине славу, а другие позор. И от последней мысли стало так обидно, что фельдфебель не выдержал и, приказав себе не думать о будущем, вскочил на ноги.

— Ура! В атаку, братцы! — заорал он. — Поможем своим!

— Поможем своим! — в два раза громче заорал Глыбов, словно прогоняя из себя все страхи и сомнения.

— Ура! — подхватил кто-то рядом уже без всякого заднего смысла.

— Ура!!! — полетело на сотни метров во все стороны, когда их рота пошла вперед.

18-я, услышав их клич, догадалась залечь, а они за считанные минуты добежали до японских позиций. Часть бревен для колючей проволоки полетела на землю перед ней, подрывая мины и расчищая дорогу. Точек прорыва в итоге получилось всего две, и японцы успели подтянуть к одной из них пулемет, но его накрыли гранатами. Рядовой Сытин, который, казалось, ничего не умеет кроме как жаловаться, рванул вперед и поразил его точным броском почти на 20 метров.

Японские винтовки, впрочем, и без пулемета устроили у них над головами целое море из пуль.

— Вперед! Вперед! — было очень страшно поднимать голову, даже на пару сантиметров, но Тюрин знал, если поддаться страху, если остановиться, то тут их и возьмут.

Рывок. На земле осталось не меньше десяти человек, но остальные подобрались на дистанцию броска.

— Не жалеем! — снова крикнул Тюрин, и все оставшиеся у них гранаты полетели вперед.

Весь японский окоп окутало дымом, и пока враги не успели отступить, их рота рванула вниз с штыками наперевес и уже в ближнем бою поставила точку. Вышло неожиданно непросто. Слишком узким, слишком неправильным был окоп, словно специально, чтобы неудобно было работать штыком, но… Время сориентироваться у них было, и они справились.

Враг был уничтожен, враг не успел отступить, рядом так же прорвалась и 18-я рота. Тоже без офицеров, и фельдфебель Тюрин понимал, что теперь именно ему нужно принимать решение, что же делать дальше. Он пополз вперед, чтобы осмотреться и выяснить, что же творится у японцев в тылу и…

Там не было тыла. За первой линией окопов шла вторая, третья… И это были не времянки, а такие же залитые сталью и бетоном монументальные укрепления, как и те, что они только взяли. И сидящие там японцы уже готовились встречать их. Получается, они победили, но… Это ничего не меняло.

Враг был готов продолжать и уже подтягивал артиллерию, чтобы наказать две дерзкие роты. В другом месте, в другое время… Если бы вперед пошли и другие части, если бы их прорыв поддержали свои пушки, все это имело бы смысл. Но барон Штакельберг на сегодня планировал только одну небольшую пробную атаку. И все.

Наверное, с точки зрения всей войны, всей армии он поступал и правильно. Но вот для их двух рот — очень обидно. Фельдфебель Тюрин сполз назад в окоп, а потом, пока у них еще было время, скомандовал отступление. Они еще победят, обязательно победят… Просто не сегодня.

Три дня до выступления.

При этом половина нестроевых частей с охранением из казаков Врангеля и Буденного уже как неделю у Ляодуна. Готовятся, потому что армия — это только на десять процентов бравый вид и свистящие пули, а на девяносто — ожидание и тяжелый труд, чтобы, когда дело дойдет до той самой десятки, именно мы смогли выжить и победить.

— Газеты, ваше превосходительство! — ко мне в комнату, наплевав на все приличия, ворвался Лосьев, потрясая стопкой помятых листов.

— Я слышал, что их придумали уже как пару веков назад, — заметил я.

— Наши газеты! В смысле, это газеты про 2-й Сибирский! Наверно, про то, как мы взяли город и потопили японцев!

— Кто напечатал? Уже читал? — сразу подобрался я.

Все-таки сейчас 1904 год. Отправленная нами в столицу фотокарточка с кладбищем японского флота, дай бог, проехала только половину пути до Санкт-Петербурга. Конечно, помогавший нам с отправкой и подготовкой материала Чернецкий мог что-то написать и заранее, но… Почему-то у меня нехорошие предчувствия.