Я пас в СССР! – 2

Глава 3

Глава 3.

— Вот лето пролетело, все осталось позади, но мы-то знаем: лучшее, конечно, впереди! — В упоении распевала Саша.

В школу идем, она — в первый раз в первый класс, в руках — букет цветов, из-за которого её не видно почти, за спиной -ранец. А я — в девятый, из двух параллельных восьмых классов Петропавловской средней школы до девятого дошли «не только лишь всё», половина сошла с дистанции: кто в ПТУ отправился, кто покорять техникумы. А из оставшихся — сформировали один класс, просто девятый, соперничество негласное между ашками и бешками — в прошлом, теперь мы одна команда. Вернее, класс, и в нём три кандидата на золотую медаль, в их числе — моя дорогая. Я не честолюбив, да и не горю желанием поплавить мозг, поэтому держусь в середняках, надеюсь, за предстоящие два года там и останусь.

А лето действительно пролетело махом, столько событий в нем уместилось, а вот уже и первое сентября, понедельник. Мама со своим старлеем в начале июня тихо и без особой помпы поженились, ютимся пока вчетвером в нашей двушке. Максим оказался мужиком нормальным, с Сашей общий язык нашел, та его приняла (больше всего за этот момент волновался), а с мамой они души друг в друге не чают, и это главное. Родственники его тоже приняли, естественно, не сразу, а после традиционных деревенских проверок. Картошку, покос и последующие после них семейные посиделки Макс прошел достойно, не посрамив рядов советской армии. Ну а мне с ним тем более делить нечего, мама довольна, Сашка его признала — чего ещё надо.

Потеснимся зиму, мои надежды на переезд к осени в коттедж не оправдались. Нет, двадцать коробок силами молодежно-жилищного кооператива сумели за лето поставить и даже под крышу завести. Коммунальшики подвели, не успели прокинуть отопление от кочегарки и канализацию к очистным сооружениям, до сих пор роют траншеи, хорошо, если следующей весной-летом управятся. А пока, на радость детворе, две грандиозных канавы тянутся от окраины села, есть где в войнушку поиграть. Так что отделочными работами зимой, по причине отсутствия коммуникаций, решили не заниматься, доделывают без спешки и всё — объекты на зимовку.

Это что касается села, в мире и в стране не всё так безоблачно. Я политикой особо не интересовался, разгружал сознание после учебного года, даже телевизор по вечерам не смотрел, в отличии от мамы с Максом. Те каждый месяц с предвкушением ждали новой передачи, «До и после полуночи», выходившей в ночь с субботы на воскресенье. Пускай смотрят, дело молодое, я на выходные брал Сашу в охапку и к бабушкам с дедами отправлялись, с ночевкой. Не мешать родителям по ночам в телевизор пялиться.

«Время» иногда смотрел по вечерам, до начала августа, когда в эфире появилась программа «Прожектор перестройки», от музыкальной заставки которой у меня сразу же начиналась идиосинкразия. Проявляющаяся в непроизвольном скрежете зубовном и неконтролируемых приступах агрессии, так что если в это время был дома — запирался с мелкой в своей комнате, где вместе читали книжки. Иногда слушал вражеские голоса, благо ту же «русскую службу БиБиСи» с зимы перестали глушить. А краткую политинформацию о том, что происходит в мире, мне ежедневно дядя Паша выдавал — тот и газеты читал, и телек по вечерам смотрел, и «голос Америки» слушал перед сном. И Равиль, который нет-нет да приезжал к нам рыбачить, просвещал о происходящем в обществе и политике.

Пока, по моим скромным прикидкам, никаких кардинальных изменений от моего вмешательства не было видно. Так же Матиас Руст в конце мая беспрепятственно пролетел через советское ПВО и сел на Красной площади, что послужило поводом для кадровых перестановок в армии. В Москве жена Меченого с фанфарами провела торжественный вечер в честь выхода в СССР первого номера журнала «Бурда моден» на русском языке, так что питерские друзья Андрея теперь русифицированными журналами мод снабжают. Тогда же, весной, приезжала Тэтчер с официальным визитом. Летом Рейган в Берлине призывал Горбачева разрушить Берлинскую стену, в общем, всё примерно в тех же рамках, что и в моем мире.

Из хороших новостей — пиндосы экстрадировали в СССР нацистского преступника Карла Линнаса, служившего в годы Великой отечественной комендантом концлагеря в Тарту. Двадцатого апреля его отправили из аэропорта имени Кеннеди, а уже второго июля эта гнида скоропостижно скончалась в тюремной больнице Ленинграда, по официальной версии — от болезней сердца и почек. И поделом, с шестьдесят первого года добивались его выдачи, а на его руках — по официальному обвинению — смерть двенадцати тысяч человек.

Больше ничего из хорошего не было, из свободной пропажи пропал сахар, на который ввели талоны. Хотя вру: вражеские голоса заливались истошным воем о судьбе крымских татар, чью мирную демонстрацию на Красной площади в конце июня, по словам иностранных журналистов, буквально втоптали в асфальт, даже расползтись не дали, упаковали и увезли, на этом протест и закончился. Тут я с вопросом был знаком слабо, вроде бы в моей истории они долго и настойчиво прав и свобод требовали, но могу и ошибаться. Скорей всего, такая жесткая реакция не возникла на ровном месте: власть была раздражена событиями в Казахстане, которые то ли вышли из-под контроля, то ли были жестоко подавленны, все зависело от того — из каких источников информации черпать знания.

Ну а по селу гуляли всевозможные слухи, где новомодный СПИД таинственным образом коррелировал с экстрасенсами и НЛО. Первоначальная эйфория от прихода к власти нового и молодого генсека успела схлынуть, полки в магазинах потихоньку пустели, а от перестройки гласности, после антиалкогольной компании, перестали ждать чего-то хорошего. А в первой декаде августа я впервые поругался с Равилем, да так, что две недели не разговаривали. Поводом послужила как раз новая политика СССР и то, что военно-патриотические объединения взяли курс на радикальное отмежевание от официальной идеологии в целом, начав поддерживать демократизацию.

Ещё бы курс на разоружение и демилитаризацию поддержали, о чем я не преминул высказать Равилю. Его объяснения, что так надо — меня не устроили, слово за слово — и поругались, оставшись каждый при своем мнении. Приезжать к нам на речку он не прекратил, но общались при этом исключительно через дядьку. Обязанность писать то, что я помнил, в основном, как ответы на передаваемые запросы, с меня никто не снимал, но я всё больше и больше сомневался — не зря ли я во всё это вписался…

Всё, как мультфильме про Простоквашино: я давал дядьке упакованные в конверт листы тетрадные, заполненные моим ужасным почерком и кивал в сторону Равиля:

— Передай, пожалуйста, этому демократу хуеву!

— Вот, Паш, это нашему черносотенцу, будь добр, передай — Не оставался в долгу мой куратор, в свою очередь передавая мне конверт с новыми вопросами.

Позавчера только помирились, и то — по вынужденной необходимости: Андрюха привез уже ставшей традиционной «гуманитарную помощь» от питерского отделения военно-патриотического клуба — пришлось вечером идти к в секцию мотокросса. Там и мои заказы привезли — их забрать, и новинки видеопроката (видеосалоны после принятия закона о индивидуальной трудовой деятельности — как грибы после дождя стали возникать по всей стране) и для бойцов подгоны.

— Хорош дуться, Вань! — Сделал Равиль первый шаг к примирению, передавая мне объемный баул и показывая головой на картонную коробку. — Вот, как и просил, всего изданного Пикуля привезли, что нашли, и так: фантастику. Устроим пару библиотечных полок, пусть читают пацаны.

— Ага, прям бросились читать, их от видака палкой не отгонишь. Ладно, убери пока; мне эту сумку оттащить бы, а книжки — это хорошо, Лене надо показать, она давно новенького чего-нибудь просила. А где Андрюха-то?

— Учителя повез на квартиру, будет у вас новый педагог. Пошли, помогу унести до дома, поговорим заодно по пути. — Равиль закинул на спину сумку и удивился. — Ты чего, гантели заказал что ли?

Гантели, не гантели — какая разница? Возможность доставать практически без ограничений то, что сейчас считалось дефицитом, я использовал не стесняясь, не испытывая никаких угрызений совести, и себе ни в чем не отказывая, и близких радуя. А это, скорей всего, электромясорубка такая тяжелая или блендер, или все вместе, помимо остальных вещей. Мы всё-таки в селе живем и когда обязанность прокручивать мясо на фарш лежит на мне, поневоле хочется этот процесс автоматизировать, слава богу, что с чем-чем, а с убоиной у нас проблем нет. И родственники обрадуются, это тебе не с чугунным изделием Каслинского завода мудохаться, вручную ту же лосятину прокручивая. А блендер — привык я к нему, буду Сашку смузи поить, ей понравится.

— Учитель этот, из города, — по дороге начал разговор Равиль. — из этих, которых ты не любишь, но наш. В курсе про тебя и твое появление, так что по легенде будешь к нему на дополнительные занятия ходить, а на деле — непосредственно общаться будете. Утомились твой почерк разбирать, да и продуктивней выйдет вот так, тет-а-тет, чем этот эпистолярный жанр.

— Из каких ваших, — не удержался я. — из дерьмократов что ли?

— Они такие же мои, как и твои! Заманал уже — вроде взрослый, а ведешь себя порой, как подросток! Надо так пока, все по заветам Ленина, используем временных попутчиков и настроения общества. Тебя не поймешь: то сам на коммуняк ядом исходил, то вдруг защищать стал!

— Да я только сейчас понял, что мы потеряли, когда поменяли социализм на развивающийся капитализм. — Сознался я. — Минусы есть, не спорю, но они намного меньше плюсов. Вот скажи, Равиль, что у нас за особенность такая и тяга к переустройству глобальному? Весь мир до основания разрушить и новый на обломках строить; хорошо же живем, только мало кто это понимает. Ничего, поймут в девяностых, но поздно будет…

— Ты не идеализируй, Вань, социализм. — Немного спустил меня на землю Равиль. — И не забывай, что ты сейчас живешь, как номенклатура, по сути, вон, ежемесячно баулами привозят всё, что ни попросишь.

— Да тут не только в уровне жизни дело, Равиль, тут больше в отношениях между людьми и общественным настроением. Ладно, чо спорить, ты в мое время не жил — не с чем сравнивать. Но я тебе говорю, нет ничего хорошего ни в демократии, ни в капитализме! Так что за учитель-то?

— Да кто спорит-то, Вань, наслушался уже, как там у вас — волосы дыбом. А с учителем завтра познакомлю, будет тебе сюрприз, удивишься, ты же всё; закончил с коровами, после обеда свободен?

С работой подпаском да, я этим летом закончил и завтра был свободен. Лена в город хотела съездить, правда, но это решим, Можно и без поездки обойтись, чего она там найти хочет, что я не смогу достать благодаря своим подвязкам? А Равиль, заинтриговав — уперся, ни в какую не сдаваясь, не желая раскрывать личность того, кто приехал под легендой учителя. Из чего я сделал закономерный вывод, что это кто-то из знаковых фигур, так что потом долго не мог уснуть ночью, гадая, с кем придется завтра познакомиться.

У подъезда забрал сумку, поблагодарил сухо (припомню когда-нибудь, любителю этому заинтриговать и оставить в неведении) и закинул в нашу с Сашей комнату, не разбирая, успею, никуда не денется. На холодильнике прочитал записку от мамы, прикрепленную магнитом: «Мы у Арлена в бане, сменку я тебе взяла, не задерживайся, весь пар пропустишь!» Да уж, десятый час уже, какой пар, младшую уже спать, наверное, там уложили, надо поторапливаться.

Спасибо деду — позаботился о внуке. Поворчал, конечно, что из-за меня подбрасывать дров пришлось (баня у Арлена не классическая, а с возможностью мыться и топить одновременно, специфика и издержки работы кладовщиком в МТС, какие только жулики к нему в гости не приезжают по делам, вернее, снабженцы городские), но зато получилось попариться от души. Вот и всё, второе лето в этом мире заканчивается, завтра — последний день, и осень начнется, школа, учеба, со всеми вытекающими.

Саша уже тоненько посапывала, свернувшись клубком, а я, не в силах уснуть, включил старую ламповую радиолу. Нашел «голос Америки» и, выкрутив звук до минимума, послушал, что там клевещут на советскую действительность. Хватило меня ненадолго, вопреки обыкновению, вместо очернения социализма диктор расточал дифирамбы в адрес нового и прогрессивного советского генерального секретаря, разделяющего общечеловеческие ценности, борющегося за разоружение и деэскалацию напряжения в холодной войне. Ещё и Равиль этот, со своими сюрпризами на ночь глядя!

Погасил радио, вышел из дома на крыльцо, там вытащил из опрометчиво оставляемой дедом пачки «Астры» сигарету и закурил, как ни зарекался до этого. Ладно, вторая в этом времени сигарета: очень уж меня выбесила эта неприкрытая радость и восхищение зарубежного журнализда в адрес Горбачева. Уже одно только это даже не маркер, а клеймо, что наш генсек — отъявленный и конченный предатель, хорошего человека западные СМИ хвалить не будут! Ещё и эти в демократию играть вздумали, тут я совсем терялся в догадках: что вообще происходит и во что по итогу выльется…