Второй шанс или повар-попаданка (СИ)

Глава 7: "Знакомство с врагом"

Удар пришёл оттуда, откуда его не ждали.

Прошло всего три дня с момента нашего разговора с Этьеном, и я уже успела привыкнуть к мысли, что у нас есть союзник в стане врага. Он аккуратно расспрашивал персонал о безопасности, незаметно изучал подходы к дому, составлял планы на случай нападения. Профессионал, одним словом.

А я занималась обычными делами — контролировала кухню, встречала гостей, подсчитывала доходы. За эту неделю мы заработали восемьсот ливров. Неплохо, но до требуемых десяти тысяч в месяц ещё далеко. При нынешних темпах мы едва наберём три с половиной тысячи. Нужно срочно думать, как увеличить обороты.

Утром четверга я как обычно проверяла готовность комнат для новых гостей. Сегодня ожидалось пятеро путешественников — купец из Тулузы с женой, священник, направлявшийся в соседнюю епархию, и двое мелких дворян, ехавших по семейным делам.

Мадам Бертран колдовала на кухне над новым рецептом — пирогом с грушами и орехами, который должен был стать нашим новым коронным десертом. Горничные наводили последний лоск в спальнях. Жак чистил конюшни и готовил свежее сено. Всё шло своим чередом.

И тут во двор въехала самая роскошная карета, какую я когда-либо видела.

Лакированная до зеркального блеска, с позолоченными деталями и фамильным гербом на дверцах. Герб я разглядела сразу — золотой лев на лазоревом поле. Де Ларошфоры. Четверка великолепных вороных лошадей, породистых, ухоженных, каждая стоит больше нашего годового дохода до открытия заведения. Кучер и лакей в дорогих ливреях — темно-синих с золотыми галунами.

Экипаж стоил больше, чем наше поместье до ремонта. Демонстрация силы в чистом виде.

Из кареты вышел молодой человек, и я узнала его сразу — Доминик де Ларошфор собственной персоной. Тот самый, что месяц назад предлагал купить наше поместье и ушёл ни с чем.

Высокий, стройный, безукоризненно одетый. Тёмно-синий сюртук отличного покроя, сшитый, без сомнения, лучшим портным Парижа. Белоснежная рубашка с кружевными манжетами — кружева настоящие, брюссельские, стоят как хорошая лошадь. Серебряная трость с резной рукояткой, явно не для опоры, а как аксессуар. Волосы уложены по последней моде, ни один локон не смеет выбиться из причёски.

И лицо... Ну что сказать, красивое лицо. Очень красивое. Правильные аристократические черты, выразительные серые глаза, чувственные губы, лёгкий загар, говорящий о том, что он не сидит дома, а ведёт активную жизнь. Настоящий красавец из романа.

Жаль только, что роман у нас не любовный.

Но больше всего меня поразило выражение его лица. В прошлый раз, месяц назад, он смотрел на меня холодно и снисходительно, как на досадную помеху. А сейчас... сейчас в его глазах было что-то похожее на любопытство. И даже, осмелюсь сказать, уважение. Взгляд человека, который переоценивает ситуацию.

— Мадемуазель де Монклер, — он снимает шляпу и делает изящный поклон. Движения отточенные, манеры безупречные. Версальская школа этикета. — Надеюсь, вы не возражаете против неожиданного визита?

— Нисколько, месье де Ларошфор. — Отвечаю реверансом, стараясь не уступать в изяществе. — Хотя удивлена. В прошлый раз вы покинули наш дом не в самом лучшем настроении.

— В прошлый раз я был не слишком... дипломатичен. — Лёгкая улыбка, и я замечаю, что улыбается он действительно красиво. — Надеюсь исправить это впечатление.

— Проходите. Чем могу быть полезна?

Провожу его в гостиную, по дороге незаметно оценивая реакцию персонала. Мари и Луиза так и пялятся на красавца-аристократа. Мадам Бертран выглядывает из кухни с любопытством. Даже Жак высунулся из конюшни.

Эффект произведен. Месье де Ларошфор умеет производить впечатление.

Он проходит в гостиную, осматривается, и я вижу удивление в его глазах. За месяц дом изменился кардинально. Свежие шторы вместо выцветших лохмотьев, отремонтированная мебель вместо рассохшихся кресел, живые цветы в вазах вместо пыли и паутины. Стены перекрашены, полы отциклёваны, даже портреты предков почищены и выглядят достойно.

Вместо запустения — уют и достаток. Дом ожил.

— Впечатляюще, — говорит он, садясь в кресло и аккуратно укладывая трость рядом. — Вы многого добились за короткое время. Честно говоря, я не ожидал таких... кардинальных перемен.

— Когда есть стимул, работа спорится.

— Стимул?

— Альтернатива стимулу называется долговая тюрьма.

Он смеется, и смех у него приятный, без прежней холодности. Живой, искренний смех.

— Убедительный стимул. И судя по всему, очень эффективный. — Он оглядывает комнату ещё раз. — Мне рассказывали, что ваше заведение пользуется популярностью у путешественников.

— Кто рассказывал?

— О, слухи расходятся быстро. Особенно когда дело касается... необычных предприятий.

— Необычных в каком смысле?

— Ну, согласитесь, дворянка, лично управляющая постоялым двором — это не совсем обычно для наших краёв.

— Времена меняются, месье де Ларошфор. То, что казалось невозможным вчера, становится нормой сегодня.

— Философский подход. — Он слегка наклоняется вперёд, и я замечаю, что смотрит на меня с нескрываемым интересом. — А что привело вас к такому... радикальному решению?

— Необходимость. Самая убедительная из мотиваций.

— И не жалеете?

— О чём жалеть? О том, что мы не умираем с голоду? О том, что можем спать спокойно, не боясь кредиторов? Нет, месье де Ларошфор, не жалею.

Он задумчиво кивает, словно обдумывая мои слова.

— А что привело вас к нам на этот раз? — спрашиваю я, решив перейти к делу.

— Желание извиниться, — отвечает он неожиданно. — И, возможно, обсудить новые возможности сотрудничества.

— Сотрудничества? — Поднимаю бровь. — Месяц назад вы предлагали купить наше поместье. Сейчас говорите о сотрудничестве. Что изменилось?

— Я получил дополнительную информацию о ваших... способностях. — Пауза, внимательный взгляд. — Мадемуазель де Монклер, вы превзошли все ожидания. Создать процветающий бизнес из ничего за несколько месяцев — это талант.

— Или отчаяние.

— Нет, именно талант. — Он встаёт, начинает неторопливо ходить по комнате, рассматривая обновлённую обстановку. — Отчаяние заставляет людей делать глупости. А вы делаете правильные вещи. Правильно выбрали формат заведения, правильно наладили сервис, правильно построили отношения с клиентами.

— Откуда вам это известно?

— Я интересовался. — Он останавливается у окна, смотрит на двор, где Жак чистит карету одного из наших гостей. — У вас отличная репутация среди торговцев. Говорят, здесь не только хорошо кормят, но и честно обслуживают. Без обвесов, без обманов, без попыток содрать лишнее с проезжих.

— А вы ожидали обратного?

— Честно? Да. — Он поворачивается ко мне, и в его глазах мелькает что-то вроде смущения. — Я думал, что разорившиеся дворяне будут пытаться поправить дела любыми способами. В том числе не самыми честными.

— И разочарованы тем, что ошиблись?

— Наоборот. Приятно удивлён.

Лестно, конечно. Но что-то мне подсказывает, что комплименты — только прелюдия к основному разговору.

— Спасибо за оценку. Но что именно вы предлагаете?

— Партнёрство. — Он возвращается к креслу, садится, достаёт из кармана сюртука элегантную кожаную папку. — Я представляю группу инвесторов, заинтересованных в развитии гостиничного бизнеса в регионе.

— Каких инвесторов?

— Влиятельных людей. С серьезными капиталами и полезными связями. — Он открывает папку, достаёт несколько листов с печатями. — Люди, которые понимают перспективы отрасли и готовы вкладывать деньги в развитие.

— И что они хотят взамен?

— Контрольный пакет в вашем предприятии. Скажем, шестьдесят процентов. Взамен — полное финансирование расширения, защита от конкурентов и официальное покровительство.

Вот оно. Снова та же песня, только мелодия другая. Раньше он хотел купить поместье целиком, теперь предлагает "партнёрство" с потерей контроля. Результат один — мы остаёмся без власти над собственным делом.

— А если я откажусь?

— Надеюсь, до этого не дойдёт. — Улыбка становится чуть более натянутой. — Мадемуазель де Монклер, вы умная женщина. Понимаете, что развиваться в одиночку сложно. Конкуренция, бюрократия, завистники... Всё это может разрушить самое удачное начинание.

— Это угроза?

— Это реальность. — Он встает, подходит к окну, и я замечаю, что движения его стали более напряженными. — Видите ли, успех привлекает внимание. Не всегда доброжелательное.

— Чьё именно внимание?

— Разных людей. — Он оборачивается, и выражение лица становится более серьёзным. — Например, ваших коллег по дворянскому сословию. Многие считают, что вы... как бы это выразиться деликатно... подаете дурной пример.

— Пример того, что можно честно зарабатывать на жизнь?

— Пример того, что дворянские принципы можно нарушать безнаказанно.

В его голосе появляется более жёсткая нота. Вежливость остаётся, но под ней проступает что-то другое. Сталь в бархатных ножнах.

— И что они намерены предпринять?

— Пока ничего конкретного. Но разговоры ведутся. И не исключено, что найдутся способы... повлиять на ситуацию.

— Например?

— Проверки, жалобы в административные органы, давление на поставщиков. — Он перечисляет на пальцах, словно зачитывает готовый список. — Слухи о качестве пищи, о безнравственности заведения, о том, что здесь собираются сомнительные личности. Мелкие неприятности, которые могут превратиться в большие проблемы.

— А также подосланные провокаторы, скандалы и попытки очернить репутацию?

Он замирает.

— Откуда вы это знаете?

— Из того же источника, из которого знаю о ваших инвесторах.

— То есть?

— Логика, месье де Ларошфор. Логика и наблюдательность, — теперь всё ясно. Пряник закончился, время доставать кнут. Но интересно, что он сам выглядит не слишком комфортно, произнося эти угрозы. — И ваши инвесторы могут от этого защитить?

— Разумеется. У нас есть необходимые связи и влияние.

— А если эти неприятности исходят от самих инвесторов?

Долгая пауза. Он смотрит на меня внимательно, словно заново оценивает.

— Что вы имеете в виду?

— То, что у меня есть основания считать некоторых местных дворян не друзьями, а врагами.

— Мадемуазель де Монклер, вы слишком подозрительны...

— Или недостаточно наивна. — Встаю, подхожу ближе. — Месье де Ларошфор, давайте говорить открыто. Вы представляете не группу инвесторов, а конкретного человека. И этот человек хочет заполучить наши земли.

— У вас есть доказательства?

— У меня есть логика. Кому ещё нужно именно это поместье? Не любое поместье в округе, а именно наше?

— Ваши земли стратегически удачно расположены...

— Наши земли контролируют торговые пути в трёх направлениях. Кто бы ими ни владел, получает значительные преимущества в региональной торговле. — Я останавливаюсь прямо перед ним. — Месье де Ларошфор, единственная семья в округе, которая могла бы извлечь максимальную выгоду из контроля над этими путями — де Ларошфоры. У вас уже есть земли на севере и западе. Наше поместье замкнуло бы цепь.

Он молчит, но я вижу, как напрягаются мышцы его лица. Попала в точку.

— Хорошо, — говорит наконец. — Допустим, вы правы. Что это меняет?

— Это меняет характер переговоров. Не деловое предложение, а попытка захвата.

— Жёсткие слова.

— Для жёсткой ситуации.

Он возвращается к креслу, но не садится. Стоит, опираясь на спинку, и я вижу, что внутренне он борется с чем-то. Словно два разных человека ведут спор в его голове.

— Мадемуазель де Монклер, — говорит он медленно, и голос звучит по-другому, более личным тоном, — а что, если я скажу, что тоже не всегда свободен в своих действиях?

— Что вы имеете в виду?

— То, что иногда приходится выполнять чужие поручения. Даже если они не нравятся.

Интересное признание. Значит, он действительно не главный в этой игре?

— Чьи поручения?

— Людей, от которых зависишь. Семьи, например. — Он проводит рукой по волосам, слегка нарушая безупречную причёску. — Людей, которые дали тебе всё: имя, положение, образование, связи.

— Вашего дяди?

Он резко поднимает голову.

— Откуда вы...

— Логика, месье де Ларошфор. — Сажусь в кресло напротив, стараясь выглядеть спокойно. — Если вы не главный, значит, есть кто-то старше и влиятельнее. В вашем возрасте это либо отец, либо дядя. А поскольку вы де Ларошфор младший, и я не слышала упоминаний о вашем отце...

— Отец умер, когда мне было пятнадцать, — говорит он тихо. — Дядя заменил мне отца. Воспитал, дал образование, ввёл в общество.

— И теперь требует благодарности?

— Требует исполнения семейного долга.

— Который заключается в чём?

— В том, чтобы служить интересам рода де Ларошфор. Любыми способами.

В последних словах слышится горечь. Я начинаю понимать, что передо мной не безжалостный хищник, а человек, попавший в ловушку обстоятельств.

— Вы хорошо информированы, — говорит он после паузы. — Граф де Ларошфор — мой дядя и глава семьи. И да, именно он стоит за всеми этими предложениями.

— И что он требует от вас?

— Присоединить ваши земли к нашим владениям, — признается он. — Любыми способами. Покупкой, партнерством, принуждением... Результат важнее методов.

— Зачем?

— Стратегические соображения. Ваше поместье контролирует важные торговые пути. Кто владеет этими путями, тот контролирует торговлю в регионе.

— И вы согласны с этими планами?

Долгая пауза. Он отворачивается к окну, и я вижу напряжение в линии плеч.

— А у меня есть выбор? — спрашивает он, не оборачиваясь. — Семейный долг, традиции, повиновение старшим... Всё это имеет силу, мадемуазель де Монклер. Особенно когда ты обязан человеку всем, что у тебя есть.

— Имеет, если вы ей позволяете.

— Легко говорить, — он поворачивается ко мне, и я вижу в его глазах что-то похожее на отчаяние. — А попробуйте пойти против человека, который вас вырастил, дал образование, положение в обществе... Который может одним словом лишить вас всего.

— И который теперь использует всё это против вас.

— Не против меня. За меня. Дядя считает, что действует в моих интересах.

— А вы так считаете?

Он замолкает, глядя в пол. Я вижу, что попала в болевую точку.

— Месье де Ларошфор, — говорю мягче, — можно личный вопрос?

— Спрашивайте.

— А что бы вы делали, если бы были свободны? Если бы не было семейного долга и дядиных приказов?

Он поднимает голову, смотрит прямо в глаза, и в этом взгляде я вижу что-то незащищённое, почти детское.

— Наверное, искал бы способ честно зарабатывать на жизнь. Как вы. — Слабая улыбка. — Может быть, тоже открыл бы какое-нибудь дело. У меня есть некоторые идеи...

— Какие идеи?

— Ну... — Он явно смущается, словно рассказывает что-то очень личное. — Я интересуюсь новыми сельскохозяйственными методами. Читаю труды английских агрономов, изучаю способы повышения урожайности. Думаю, что можно было бы создать образцовое хозяйство, которое стало бы примером для других...

— Благородная идея.

— Непрактичная идея. Дядя считает сельское хозяйство занятием для управляющих, а не для дворян.

— Но почему не попробовать?

— Потому что это означало бы порвать с семьей. Остаться без поддержки, без связей, без будущего. — Он садится в кресло, и поза его выражает усталость. — Мадемуазель де Монклер, вам легко рассуждать о свободе выбора. У вас не было другого выхода, кроме как начать собственное дело. А у меня есть альтернатива — повиноваться дяде и жить в достатке.

— Зато с комфортом? На грязные деньги счастья не купишь.

Мы сидим друг напротив друга, и между нами повисает тишина. Я вижу, что он борется с собой, взвешивает что-то.

— Мадемуазель де Монклер, — говорит он наконец, — а что, если бы появился способ решить проблему без ущерба для всех сторон?

— Какой способ?

— Ну... например, формальная продажа доли в бизнесе. На бумаге вы передаете часть прав, а на деле остаетесь полноценной хозяйкой.

— А ваш дядя что получает?

— Официальный повод заявить о своих интересах в регионе. И возможность контролировать торговые пути... номинально.

— А вы что получаете?

— Возможность сказать дяде, что выполнил задание. И... — Он запинается, слегка краснеет.

— И?

— И возможность иногда приезжать сюда по делам. — Голос становится тише. — Наблюдать за тем, как вы управляете заведением. Учиться у вас.

В последних словах звучит что-то личное. Не деловой интерес, а человеческий. И что-то ещё, что заставляет моё сердце биться чуть быстрее.

— Месье де Ларошфор, вы предлагаете мне обмануть вашего дядю?

— Я предлагаю найти компромисс. Который устроит всех.

— А если он раскроет обман?

— Не раскроет, если мы будем осторожны. К тому же, формально никакого обмана не будет. Просто... не вся информация.

— И вы считаете это честным?

— Я считаю это разумным, — он встает, начинает ходить по комнате. — Мадемуазель де Монклер, дядя получит то, что хочет — официальные права на участие в контроле торговых путей. Вы сохраните то, что хотите — реальную власть над своим заведением. Я получу возможность выполнить семейный долг, не причинив вам вреда.

— А что мешает вашему дяде потом потребовать больше?

— Контракт. Четко прописанные условия. Юридическая защита.

— Контракты можно нарушать.

— Можно. Но дядя — человек практичный. Если формальное соглашение будет его устраивать, он не станет создавать лишние проблемы.

Интересное предложение. С одной стороны, риск. С другой — возможность избежать прямого конфликта с могущественным врагом.

— Мне нужно подумать.

— Конечно. — Он останавливается перед моим креслом. — Только не слишком долго. Дядя ждет результатов, и его терпение не безгранично.

— А что будет, если я откажусь от любых компромиссов?

Лицо его становится серьёзным, почти мрачным.

— Тогда он перейдёт к более... решительным действиям.

— Каким именно?

— Предпочитаю не вдаваться в детали. — Он проводит рукой по лицу, и жест этот выражает усталость. — Но поверьте — лучше до этого не доводить. Граф де Ларошфор не привык к отказам.

— И что он может сделать? Поджечь дом? Убить гостей?

— О нет, ничего настолько грубого. — Грустная улыбка. — Дядя предпочитает более изящные методы. Административное давление, экономическая блокада, компрометация в глазах общественности... Способов разрушить бизнес множество, и все они вполне законны.

— Понятно.

— Мадемуазель де Монклер, — он наклоняется ко мне, и я чувствую лёгкий аромат дорогого одеколона, — я искренне надеюсь, что вы найдете мудрость согласиться на компромисс. Не ради меня, не ради дяди, а ради себя. Вы создали что-то прекрасное. Было бы жаль это потерять.

— А что, если я предложу альтернативу?

— Какую?

— Что, если вы скажете дяде, что я категорически отказалась от любых предложений? Что я непреклонна и готова бороться до конца?

Он выпрямляется, удивлённо поднимает брови.

— Зачем?

— Чтобы проверить, действительно ли он готов к жестоким мерам. Или просто блефует.

— Мадемуазель де Монклер, это очень опасно...

— Все стоящие решения опасны.

— Но если дядя действительно начнет действовать?

— Тогда мы будем защищаться. У нас есть союзники.

— Какие союзники?

Надо же, забыла, что он не знает про Этьена. И про маркиза де Монтескьё тоже.

— Влиятельные люди. Которые заинтересованы в процветании нашего заведения.

— Более влиятельные, чем граф де Ларошфор?

— Возможно. — Встаю, подхожу к окну. — Месье де Ларошфор, ваш дядя привык действовать в определённых кругах. Но мир больше, чем местная аристократия.

— Что вы имеете в виду?

— То, что у нас есть покровители при дворе. Люди, которые ценят успешные предприятия и не любят, когда их разрушают.

Это правда, хотя и не вся. Маркиз де Монтескьё действительно обещал покровительство, но насколько далеко простирается его влияние, неизвестно.

— При дворе? — Доминик явно впечатлён. — Кто именно?

— Профессиональная тайна. — Поворачиваюсь к нему. — Но поверьте, эти люди не дадут разрушить то, что считают перспективным.

Он задумчиво кивает.

— Если это правда, то ситуация осложняется. Дядя не станет рисковать, если против него выступят придворные.

— Вот видите. Иногда стоит рискнуть и показать силу.

— А если ваши покровители окажутся не такими влиятельными, как вы думаете?

— Тогда мы проиграем красиво. — Улыбаюсь ему. — Но по крайней мере не будем себя презирать.

Он долго смотрит на меня, и в этом взгляде я читаю смесь восхищения и беспокойства.

— Вы удивительная женщина, мадемуазель де Монклер. Мне никогда не встречались дамы, готовые так рисковать.

— Может быть, вы просто вращались в слишком узких кругах?

— Возможно. — Слабая улыбка. — В Версале дамы предпочитают более... безопасные развлечения.

— Версаль — это прекрасно. Но жизнь не ограничивается Версалем.

— Я начинаю это понимать.

Мы стоим у окна, и между нами повисает странная тишина. Не неловкая, а скорее... напряженная. Словно в воздухе витает что-то недосказанное.

— Мадемуазель де Монклер, — говорит он наконец, — могу я задать совсем личный вопрос?

— Попробуйте.

— Вы... вы когда-нибудь сожалели о том, что родились дворянкой?

Странный вопрос. И очень личный.

— Почему вы спрашиваете?

— Потому что иногда кажется, что дворянское происхождение — это не привилегия, а клетка. Золотая, красивая, но всё-таки клетка.

— А вы сожалеете?

— Честно? Да. — Он отворачивается от окна. — Иногда думаю, как было бы хорошо родиться простым человеком. Без семейных обязательств, без необходимости соответствовать чужим ожиданиям. Просто жить своей жизнью.

— Но тогда у вас не было бы образования, связей, возможностей...

— Зато была бы свобода выбора.

— Свобода выбора есть всегда, месье де Ларошфор. Вопрос в том, готовы ли вы заплатить за неё цену.

— Какую цену?

— Отказ от привычного комфорта. Готовность начать всё с нуля. Мужество идти против мнения окружающих.

— Как вы?

— Как я.

Он поворачивается ко мне, и я вижу в его глазах что-то новое. Не просто интерес или восхищение, а что-то более глубокое.

— Вы правы, — говорит он тихо. — Вы абсолютно правы. И знаете что? Я завидую вам.

— Мне? Разорившейся дворянке, которая содержит трактир?

— Вам — женщине, которая нашла в себе силы изменить свою жизнь. Которая не испугалась осуждения и пошла своей дорогой.

— Лестно. Но поздно что-то менять — вы уже здесь с поручением дяди.

— Поручение поручением, а выводы — моё личное дело.

— И к каким выводам вы пришли?

— К тому, что... — Он запинается, словно решает, можно ли говорить то, что хочется. — К тому, что, возможно, дядя ошибается.

— В чём именно?

— В том, что вас можно запугать или купить. В том, что ваше дело — это временная блажь, которая скоро закончится. В том, что с вами можно не считаться.

— И что вы ему скажете?

— Правду. Что вы сильнее, чем он думает. Что у вас есть союзники. И что лобовая атака может обернуться поражением.

— А он поверит?

— Дядя прагматик. Если я представлю убедительные аргументы, он переосмыслит стратегию.

— И что тогда?

— Тогда, возможно, он согласится на честные переговоры. Без угроз и принуждения.

— А вы готовы стать посредником в таких переговорах?

Он задумывается, и я вижу, что вопрос для него непростой.

— Готов, — говорит наконец. — Если вы мне доверитесь.

— Почему я должна вам доверять?

— Потому что я даю слово дворянина, что буду действовать честно.

— Слово дворянина, который пришёл сюда угрожать мне?

— Слово человека, который понял, что ошибался.

В его голосе звучит искренность, которую трудно подделать. Но доверять или нет?

— Мне нужно время подумать, — говорю наконец.

— Сколько времени?

— Несколько дней. Неделю максимум.

— Хорошо. — Он берет шляпу и трость. — Тогда через неделю я приеду за ответом.

— Договорились.

Провожаю его до кареты, и по дороге он внимательно осматривается. Замечает новую конюшню, отремонтированные постройки, ухоженный двор.

— Впечатляюще, — говорит, садясь в карету. — Вы превратили умирающее поместье в процветающее предприятие.

— Пока не умирающее, — отвечаю. — И намерена сделать так, чтобы оно процветало и дальше.

— Уверен, что так и будет. — Он наклоняется из окна кареты. — Мадемуазель де Монклер, что бы вы ни решили, знайте — лично я желаю вам удачи.

— Даже если это означает провал ваших планов?

— Даже тогда.

Карета отъезжает, а я долго стою, глядя ей вслед. Что это было? Деловые переговоры? Попытка вербовки? Или что-то более сложное?

Доминик де Ларошфор оказался не тем, кого я ожидала увидеть. Не холодным расчетливым врагом, а человеком, попавшим в сложную ситуацию. Манипулируемым дядей, но сохранившим остатки совести. И, что самое опасное, привлекательным.

Да, привлекательным. Бесполезно это отрицать. Красивый, умный, образованный мужчина, к тому же показывающий признаки внутренней борьбы и способности к переосмыслению. В моём возрасте такой коктейль действует безотказно.

А ещё — заинтересованным мной лично. Это было заметно в последние минуты разговора. Способ, которым он смотрел, интонации голоса, желание «наблюдать за тем, как я управляю заведением»...

«Элеонора, — говорю себе строго, входя в дом, — не время для романтических глупостей. У тебя бизнес, долги, враги. Последнее, что нужно — влюбляться в племянника главного врага.»

Но сердце, как известно, логике не подчиняется. Особенно двадцатилетнее сердце в здоровом красивом теле.

— Мадемуазель, — входит Этьен. Он наблюдал за встречей из соседней комнаты. — Интересный разговор.

— Слышали?

— Основное. И что думаете делать?

— Пока не знаю. — Поворачиваюсь к нему. — Этьен, вы знаете что-нибудь о графе де Ларошфоре? Лично?

— Немного. Встречался с ним дважды, получал задания.

— И какое впечатление?

— Холодный, расчетливый, безжалостный. Привык добиваться своего любыми способами. Но умный — не станет лезть на рожон, если поймет, что противник сильнее.

— А племянник?

— Другое дело. — Этьен садится в кресло, которое только что занимал Доминик. — Воспитывался дядей после смерти отца, но характер остался мягче. Я бы сказал — он скорее жертва обстоятельств, чем злодей по призванию.

— Но опасен?

— В том смысле, что может причинить вред, выполняя дядины поручения — да. В том смысле, что сам хочет причинить вред — сомневаюсь.

— Понятно. А как вы думаете, его предложение о компромиссе — серьёзное?

— Возможно. Если он действительно ищет способ избежать прямого конфликта.

— Или это ловушка.

— Или ловушка, — соглашается Этьен. — Но есть способ это проверить.

— Какой?

— Дать согласие, но с условиями. Такими, которые покажут его истинные намерения.

— Например?

— Потребовать гарантий. Письменных обязательств. Встречи с самим графом для обсуждения деталей.

— Если он согласится — значит, предложение честное?

— Если согласится — значит, действительно хочет мирного решения. Если откажется или будет уклоняться...

— Значит, готовится подвох.

— Именно.

— А что вы думаете о нём лично?

Этьен задумывается.

— Сложный человек. Образованный, воспитанный, но явно несчастный. Такое впечатление, что всю жизнь делает то, что от него ожидают, а не то, что хочет сам.

— И это хорошо или плохо для нас?

— Хорошо, если он действительно готов пойти против дяди ради справедливости. Плохо, если в критический момент семейный долг окажется сильнее личных убеждений.

— То есть на него нельзя полагаться?

— Я бы не стал ставить на него всё. Но как союзник он может быть полезен.

Мы ещё полчаса обсуждаем варианты, но окончательного решения не принимаем. Слишком много неизвестных, слишком высоки ставки.

— Этьен, — говорю наконец, — а что если мы попытаемся узнать больше о самом графе? О его планах, методах, слабостях?

— Можно попробовать. У меня есть контакты среди слуг знатных домов. За деньги они готовы рассказать многое.

— Отлично. Займитесь этим. Мне нужна полная картина происходящего.

— Хорошо. А что насчёт молодого де Ларошфора?

— Что — что?

— Будете с ним работать?

— Посмотрим. Пока рано делать выводы.

Этьен кивает и уходит заниматься своими делами. А я остаюсь в гостиной, обдумывая разговор с Домиником.

Странное дело — час назад он был врагом, а теперь я думаю о нём... не как о враге. Как о человеке, который может стать союзником. Или даже чем-то большим.

«Элеонора, — снова говорю себе, — ты играешь с огнём. Этот человек может оказаться твоей погибелью.»

Но почему-то мысль о погибели не пугает. Наоборот, добавляет остроты ощущений.

Вечером, после ужина, я сижу в библиотеке и пытаюсь разобраться в своих чувствах. Потому что дело не только в деловых расчетах.

Доминик де Ларошфор произвёл на меня впечатление. Сильное впечатление. Не как враг или деловой партнер, а как мужчина. В моей прошлой жизни я была слишком занята выживанием, чтобы обращать внимание на подобные вещи. Работа, дети, домашние дела — на романтику времени не оставалось.

А сейчас... сейчас мне двадцать лет, и красивый умный мужчина, пусть даже стоящий по другую сторону баррикад, не может оставить равнодушной.

Особенно когда этот мужчина показывает признаки совести и внутренней борьбы. Когда говорит о своих мечтах и сожалениях. Когда смотрит на меня не как на противника, а как на... что? На женщину, которой восхищается?

Опасные мысли. В семьдесят два года я бы рассмеялась над подобными фантазиями. Но сейчас моё тело двадцатилетнее, гормоны бушуют, а красивый мужчина проявляет интерес.

Коктейль гремучий.

«Элеонора, — в который раз внушаю себе, — не время для романтических глупостей. У тебя бизнес, долги, враги. Последнее, что нужно — влюбляться в племянника главного врага.»

Но голос разума звучит всё тише, а голос сердца — всё громче.

А скоро мне предстоит принять решение, которое может изменить всё. Согласиться на компромисс или готовиться к войне. Доверить Доминику роль посредника или отвергнуть его предложения.

И почему-то я всё больше склоняюсь к первому варианту. Не из страха перед графом де Ларошфором, не из желания избежать конфликта.

А из любопытства к его племяннику. Из желания узнать, на что способен этот красивый несчастливый человек, когда получит шанс быть самим собой.

Интересно, что из этого получится. И не пожалею ли я о своём решении.

Но жизнь без риска — не жизнь, а существование. А я уже достаточно существовала в прошлой жизни.

Время рисковать.