Второй шанс или повар-попаданка (СИ)

Глава 2: "Оценка врага"

На следующий день я проснулась с четким планом действий.

Во сне или не во сне, а жить в этом теле мне пока что нравилось. Никаких болячек, прекрасное самочувствие, и главное — возможность наконец-то сделать то, о чём мечтала всю жизнь. Пусть даже в галлюцинации.

Утреннее солнце заливало комнату золотистым светом, и я впервые по-настоящему рассмотрела свое новое жилище. Высокий потолок с лепными карнизами, старинная мебель из темного дерева, гобелены на стенах. Когда-то это было роскошно. Сейчас — просто красиво, но с налётом запустения. Гобелены выцвели, позолота потемнела, а мраморная столешница туалетного столика покрылась мелкими трещинками.

Поместье умирает вместе с семьей, думаю я, рассматривая потёртый ковёр под ногами. Но смерть — это не всегда конец. Иногда это возможность для нового рождения.

Но сначала нужно было понять, с чем именно я имею дело. Вчерашний разговор с Анри показал только верхушку айсберга. Если я собираюсь спасать это поместье, мне нужна полная картина происходящего.

Первым делом я попросила мадам Бертран показать мне все документы — долговые расписки, счета, остатки семейной казны. Старая экономка притащила целую корзину бумаг, и мы расположились в библиотеке за большим дубовым столом.

Библиотека оказалась настоящим сокровищем. Стены от пола до потолка уставлены книгами в кожаных переплётах. Здесь пахло старой бумагой, кожей и тем особым запахом времени, который накапливается в старых домах. Резные книжные полки, массивный письменный стол с множеством ящичков, кресла с высокими спинками — всё говорило о том, что когда-то здесь любили читать и думать.

— Мадемуазель, — вздыхала экономка, раскладывая передо мной бумаги, — боюсь, картина не из радостных.

— Ничего, посмотрим.

Я принялась изучать документы, и с каждой минутой становилось всё яснее: Анри умудрился влезть в долги по самые уши. Счета от торговцев, расписки ростовщикам, векселя... В моей прошлой жизни я насмотрелась на людей, доигравшихся до банкротства, но здесь ситуация была ещё хуже.

Цифры танцевали перед глазами. Двадцать тысяч ливров винному торговцу. Пятнадцать тысяч — портному из столицы. Десять тысяч — ювелиру. И это только официальные счета. Сколько ещё неофициальных долгов? На что можно было потратить такие деньги?

— Мадам Бертран, а вот это что? — Показываю на особенно внушительную сумму.

— Это... — Экономка мнётся, беспокойно поглядывая на дверь. — Месье Анри увлекается азартными играми. И не очень в них удачлив.

— Понятно. А это?

— Кредит под залог урожая. Только урожай в том году был плохой...

— А это?

— Долг винному торговцу. Месье Анри... ценит хорошие вина.

Ценит хорошие вина. Дипломатично сказано. Интересно, как она назвала бы откровенное пьянство? «Изучает местные традиции виноделия»?

Я продолжала копаться в бумагах, пытаясь понять логику финансового краха. Картина складывалась печальная: молодой человек пытался жить не по средствам и влез в долги. Обычная история, которая плохо заканчивается.

Но меня удивляла не сама ситуация, а её масштабы. Чтобы накопить такие долги, нужно очень постараться. Или иметь очень дурную компанию.

— Мадам Бертран, а как давно поместье пустует? В смысле, когда последний раз здесь останавливались путешественники?

— Ещё при вашем отце случались постояльцы. Но это было... как бы это сказать... неофициально.

— То есть?

— Барон де Монклер принимал купцов как гостей. За их щедрость в ответ. Но никогда не называл это торговлей.

Понятно. Папаша был умнее сына — не нарушал дворянских предрассудков открыто, но и денежку подрабатывал. Мудрый человек. Жаль, что сын не унаследовал его практичность.

— А почему Анри прекратил эту практику?

— Сказал, что это неподобающе дворянину. А потом... стал больше пить и меньше думать о хозяйстве.

Классическая история деградации. Отец ещё держался, а сын окончательно спустился. Видимо, смерть родителя сломала его, и он решил утопить горе в вине и развлечениях.

— И как долго это продолжается?

— Года полтора. С тех пор, как месье Анри познакомился с новыми друзьями из столицы.

— Какими друзьями?

— Молодые дворяне. Приехали в наши края развлекаться. Охота, карты, вино... Месье Анри быстро вошёл в их компанию.

И быстро влез в долги, следуя их образу жизни. Типичная ситуация — провинциальный дворянин пытается соответствовать столичным денди и разоряется. В моей прошлой жизни я знала множество людей, которые разорились, пытаясь жить не по средствам. Человеческая природа не меняется, что в двадцать первом веке, что в восемнадцатом.

— Понятно. А эти друзья до сих пор здесь?

— Нет, они уехали месяца три назад. А долги остались.

Ещё бы. Золотые мальчики поиграли в рискованную жизнь за чужой счёт и умылись. А местный дурачок остался разгребать последствия.

Я откладываю документы и встаю. Ходьба по библиотеке помогает мне думать. Под ногами скрипят половицы — видимо, и они требуют ремонта. Сквозь высокие окна видны заросшие сорняками клумбы и покосившуюся беседку. Поместье действительно приходит в упадок.

Но костяк крепкий. Дом большой, добротно построенный. Земли плодородные, расположение удачное. Нужно только вложить силы и средства — и всё можно восстановить.

Нужно осмотреть поместье с практической точки зрения.

— Мадам Бертран, покажите мне дом. Все комнаты, все помещения. Мне нужно понять, что у нас есть для работы.

— Для работы? — Экономка выглядит озадаченно, морщинки у неё собираются в недоумённые складки.

— Да. Мы собираемся превратить это место в постоялый двор.

— Мадемуазель! — Старая женщина хватается за сердце, и лицо у неё становится таким, будто я предложила превратить дом в бордель. — Но вы же дворяне!

— Дворяне, которые скоро останутся без крыши над головой, если ничего не предпримут.

Следующие два часа мы обходили поместье. Я внимательно изучала каждую комнату, мысленно планируя, что где разместить.

Главный зал на первом этаже — огромное помещение с высоченными потолками, расписанными мифологическими сценами. Потолок, правда, кое-где потрескался, а позолота облупилась, но впечатление всё равно грандиозное. Отлично подойдёт для общей трапезной. Большой камин создаст уютную атмосферу зимними вечерами.

Пять спален на втором этаже можно переоборудовать для гостей. Комнаты просторные, с высокими окнами и видом на парк. Правда, мебель потёрта, обои выцвели, а кое-где даже отклеились, но это дело поправимое. Главное — в каждой комнате есть камин и достаточно места для кровати, стола и кресел.

Конюшни нужно привести в порядок для лошадей постояльцев. Сейчас там живут всего две лошади — старая кобыла Анри и ещё более старый мерин для поездок в город. В остальных стойлах паутина и мыши. Но конюшни большие, рассчитанные на дюжину лошадей. Достаточно вычистить, заменить подстилку и починить кормушки.

— Мадам Бертран, а кухня у нас какая?

— Небольшая, мадемуазель. Раньше готовили только для семьи.

— Покажите.

Кухня действительно оказалась маленькой и тёмной. Один очаг, минимум посуды, крохотная кладовая, низкий потолок с закопчёнными балками. Единственное окошко выходит во двор, но оно настолько грязное, что через него едва проникает свет. Для серьёзного заведения этого мало.

Но я уже вижу решение. Стена между кухней и соседней кладовкой не несущая — её можно снести. Получится помещение в два раза больше. Добавить ещё одно окно, поставить второй очаг, установить больше столов для готовки...

— Эту стену можно снести, — размышляю вслух, постукивая по каменной кладке. — Расширить кухню в два раза. Поставить второй очаг, больше столов для готовки...

— Мадемуазель, это потребует денег, которых у нас нет.

— Деньги найдём. Можно продать часть фамильного серебра, заложить драгоценности матери...

— Но это же память о ваших родителях!

— А что толку от памяти, если мы умрём с голоду?

В моей прошлой жизни я слишком часто цеплялась за прошлое вместо того, чтобы строить будущее. Семейные традиции, устаревшие принципы, чужие ожидания — всё это связывало по рукам и ногам. Сейчас у меня есть шанс избежать этой ошибки.

Мадам Бертран качает головой, но я вижу, что идея её заинтриговала. В глазах старой женщины появляется искорка интереса, хотя она пытается её скрыть.

— А сколько постояльцев мы сможем принимать?

— При полной загрузке — человек пятнадцать. Плюс их слуги и лошади.

— И сколько это может приносить дохода?

Я быстро прикидываю. В моей прошлой жизни я знала экономику ресторанного бизнеса не понаслышке. При средней цене за ночлег и питание, если загрузка будет хотя бы наполовину...

— При удачном раскладе — достаточно, чтобы расплатиться с долгами за год-полтора.

— А при неудачном?

— При неудачном мы разоримся ещё быстрее.

Честность — лучшая политика. Бизнес — это всегда риск. Но без риска нет и выигрыша.

Экономка задумывается, глядя в окно на заросший парк.

— Но что скажут люди? Дворяне, которые содержат трактир...

— А что они скажут, когда нас выселят за долги? «Вот молодцы, честь дворянскую сохранили»?

— Но ведь это против всех традиций...

— Мадам Бертран, традиции традициями, а есть хочется каждый день. И потом, кто сказал, что мы будем содержать обычный трактир?

— А что же тогда?

— Мы создадим место, где люди будут чувствовать себя желанными гостями. Чистые постели, вкусная еда, тёплый приём. Возможно, даже развлечения по вечерам — музыка, рассказы, игры.

Глаза экономки загораются.

— Как в старые времена, когда ваш отец принимал гостей?

— Именно. Только лучше и на регулярной основе.

Я как раз прикидывала, сколько потребуется средств на первоначальные вложения, когда раздался стук в главные ворота. Громкий, уверенный. Не так стучат торговцы или просители — это стук человека, привыкшего к тому, что ему открывают.

— Мадам Бертран, вы ждёте кого-нибудь?

— Нет, мадемуазель. Я схожу посмотрю.

Я остаюсь в кухне, прикидывая, сколько будет стоить её расширение. Кирпич, известковый раствор, работа каменщиков... Дорого, но не запредельно дорого.

Через несколько минут мадам Бертран возвращается с озадаченным видом.

— К вам господин. Говорит, что по делу. Представился месье де Ларошфор.

Фамилия мне ничего не говорит, но тон мадам Бертран настораживает.

— А вы его знаете?

— В лицо не знаю, но фамилию слышала. Это из очень влиятельного рода. Богатые, знатные... Что ему от нас может быть нужно?

Хороший вопрос. Что влиятельному и богатому человеку делать в разорившемся поместье? Визит из разряда «просто проходил мимо» исключен — такие люди просто так в гости не ездят.

— Проводите его в гостиную. Я сейчас спущусь.

— Мадемуазель, может, переодеться? Платье у вас домашнее...

— Не стоит. Пусть видит нас такими, какие есть.

Зачем изображать благополучие, которого нет? Лучше сразу обозначить реальное положение дел. К тому же если этот де Ларошфор знает о наших проблемах — а иначе зачем бы ему приезжать? — то притворяться бессмысленно.

Быстро оглядываю себя в зеркале в прихожей. Простое серое платье, волосы собраны в скромный пучок, никаких украшений. Выгляжу как небогатая провинциальная дворянка. Что, собственно, соответствует действительности.

Спускаюсь в гостиную и вижу мужчину лет двадцати пяти, разглядывающего наши потертые портреты предков. Высокий, хорошо сложенный, одет богато, но без излишеств. Темный сюртук отличного кроя, белоснежная рубашка, дорогие сапоги из тончайшей кожи. Красивый, надо признать. Тёмные волосы с модной небрежностью уложены, правильные черты лица, выбрит безупречно. Красивый, зараза.

Но вот глаза... А глаза холодные. Очень холодные. Серо-голубые, как зимнее небо. И смотрит он на наши портреты не с интересом ценителя искусства, а с расчётом оценщика. Будто прикидывает, во сколько обойдётся вывезти всё это отсюда.

Этот человек пришел не из вежливости. У него есть конкретная цель.

— Мадемуазель де Монклер? — Он поворачивается ко мне и делает изящный поклон. Движения у него отточенные, манеры безупречные. — Доминик де Ларошфор. Благодарю, что согласились меня принять.

Голос приятный, бархатистый. Манеры безупречные. Настоящий джентльмен. Если бы не эти холодные глаза и ощущение, что он считает меня чем-то вроде интересной мебели.

— Прошу садиться, месье де Ларошфор. — Показываю на кресло у камина. — Чем могу быть полезна?

Он садится, изящно поправив фалды сюртука, и я замечаю, как внимательно он оглядывает комнату. Не просто из любопытства — изучает. Оценивает. Взгляд цепкий, профессиональный. Останавливается на серебряном подсвечнике, задерживается на картине в золочёной раме, скользит по фарфоровым безделушкам на каминной полке.

Будто составляет опись имущества.

— Я приехал по деликатному вопросу, — начинает он, и в голосе слышится эта особая интонация людей, которые привыкли, что им не отказывают. — Касающемуся вашего положения.

— Нашего положения?

— Понимаю, что тема щекотливая. — Он слегка наклоняется вперёд, изображая участие. Но глаза остаются всё такими же холодными. — Но иногда внешний взгляд помогает найти решение проблем.

— Я слушаю вас, месье.

— Не буду ходить вокруг да около. — Он откидывается в кресле, и маска участия слетает. Теперь это просто холодный расчёт. — Мне известно о ваших... финансовых затруднениях. И я хотел бы предложить решение.

Прямолинейность удивляет. Обычно такие разговоры ведут более осторожно, обставляя предложения вежливыми фразами. А этот говорит в лоб. Видимо, считает наше положение настолько отчаянным, что церемонии излишни.

— Какое именно решение?

— Самое разумное в подобных обстоятельствах. — Он улыбается, но улыбка не согревает глаз. — Я готов купить ваше поместье за справедливую цену.

Я моргаю, изображая удивление. Хотя, честно говоря, чего-то подобного и ожидала с того момента, как он появился.

— Купить? Но мы не собираемся его продавать.

— Мадемуазель де Монклер, — его голос становится мягче, почти сочувствующим, — давайте говорить откровенно. Ваш брат задолжал огромные суммы. Поместье приходит в упадок. У вас нет средств на его содержание, не говоря уже о том, чтобы расплатиться с кредиторами.

— Откуда вам это известно?

Вопрос, конечно, риторический. В провинции все всё знают друг о друге. Особенно когда речь идёт о скандалах и долгах.

— В наших кругах мало что остаётся в тайне, — пожимает он плечами с видом человека, который ни в чём не виноват. — Особенно когда речь идёт о таких суммах.

— И что вы предлагаете?

— Цивилизованное решение проблемы. — Он встаёт и подходит к окну, явно наслаждаясь моментом власти. — Видите ли, мадемуазель, через месяц-два кредиторы потребуют полного возврата долгов. У вас нет таких денег. Поместье будет описано и продано с молотка за бесценок.

Он поворачивается ко мне, и в глазах читается полная уверенность в правоте. Этот человек привык просчитывать ситуации наперёд и редко ошибается.

— Я же предлагаю избежать этого унижения. Мы покупаем поместье за честную цену, достаточную для погашения всех долгов. Вы с братом получаете небольшую сумму на обустройство новой жизни и сохраняете репутацию.

— Как великодушно с вашей стороны, — не удерживаюсь от сарказма.

Он улыбается, но я понимаю, что сарказм он уловил. И даже, кажется, оценил.

— Я практичный человек, мадемуазель. Не люблю красивых слов, предпочитаю факты. Ваше поместье удачно расположено, мне нужны эти земли. Лучше провести сделку по-джентльменски, чем ждать, пока имущество распродадут за долги.

Интересно. Он даже не пытается скрывать своих мотивов. Видимо, считает нас настолько беспомощными, что можно говорить прямо. Или настолько уверен в себе, что не боится нашей реакции.

— И сколько же вы предлагаете за наш дом?

Он называет сумму. Я быстро прикидываю в уме — этого хватит на погашение официальных долгов и ещё останется тысяч на пять ливров. Для разорившихся дворян предложение неплохое.

Но что-то в этом человеке мне категорически не нравится. Слишком уж он уверен в себе. Слишком холоден. И это ощущение, что он смотрит на нас как на препятствие, которое нужно устранить...

— Мне нужно время подумать, — говорю дипломатично.

— Конечно. — Он возвращается к креслу, но не садится. — Но не слишком долго, мадемуазель. Время не ждёт.

— А что, если мы найдем другой способ расплатиться с долгами?

Впервые за всё время разговора он выглядит искренне удивленным. Даже брови поднимает.

— Другой способ? — И смеётся. Смех у него приятный, но в нём слышится снисходительность человека, который объясняет ребенку, почему нельзя полететь на луну. — Мадемуазель, вы очаровательны в своей наивности. Какой ещё способ?

— Ну... — Я делаю вид, что размышляю. — Служба моего брата королю?

— При его... склонностях? — Многозначительная пауза. — Боюсь, его величество довольно требователен к офицерам.

Значит, он знает о проблемах Анри с алкоголем. Интересно, откуда такая осведомленность? Просто сплетни или что-то более серьёзное?

— Тогда... может, удачное замужество?

— Мадемуазель, при всём уважении к вашим достоинствам, приданое невесты тоже имеет значение. А у вас его нет.

Хам еще тот. Но ведёт себя так, будто оказывает мне любезность, объясняя реалии жизни. Видимо, считает, что провинциальная дворяночка должна быть благодарна за урок.

— А может, мы начнём зарабатывать сами, — говорю как бы между прочим.

Теперь он смеется открыто. Долго и от души, как над удачной шуткой.

— Зарабатывать? Дворяне? — Он вытирает глаза платком. — Мадемуазель, это очень мило, но давайте оставим фантазии детям.

И вот тут меня прошибает. Не знаю, сон это или галлюцинация, но хамство есть хамство, даже если оно подано в красивой упаковке с изысканными манерами.

В моей прошлой жизни я слишком часто сносила такое отношение. Покровительственные улыбки, снисходительные взгляды, объяснения того, «что можно женщинам, а что нельзя». Хватит. В этой жизни — пусть даже воображаемой — я не намерена молча глотать оскорбления.

— Знаете что, месье де Ларошфор, — встаю и тоже. Голос у меня ровный, но в нём появляются стальные нотки. — Спасибо за предложение. Мы его обязательно рассмотрим.

— Надеюсь на ваше благоразумие, — он направляется к двери, но у порога оборачивается. — И всё же не стоит слишком долго раздумывать. Обстоятельства могут... измениться. И не в вашу пользу. В наших краях разные люди ведут дела, и не все из них отличаются терпением.

— Это угроза?

— Боже упаси! — Он изображает удивление, но глаза остаются холодными. — Это всего лишь дружеское предупреждение. Мы ведь соседи, и мне было бы неприятно, если бы с вами случились... неприятности.

И вот тут меня окончательно достаёт его покровительственный тон. Этот человек говорит со мной так, будто я умственно отсталый ребёнок, которому нужно терпеливо объяснять очевидные вещи.

— О, не беспокойтесь о нас, — говорю я с самой милой улыбкой. — Мы привыкли справляться с... вредителями.

Пауза перед последним словом получается особенно выразительной. Доминик застывает в дверном проеме, и я вижу, как его лицо каменеет. Маска вежливости слетает, и на мгновение проступает что-то хищное.

— Простите, что вы сказали?

— Я сказала, что мы умеем защищать свой дом, — отвечаю невинно. — От любых... нежелательных вторжений.

Несколько секунд он смотрит на меня совершенно другими глазами. Больше не снисходительно, а оценивающе. Будто видит впервые и пересматривает свои планы.

— Понятно, — наконец произносит он медленно. — Что ж, желаю вам удачи в... борьбе с вредителями. До свидания, мадемуазель.

Он уходит, а я стою у окна и смотрю, как его карета удаляется по аллее. Красивая карета, лакированная до блеска. Пара отличных лошадей — гнедые, породистые, стоят наверняка больше, чем весь наш годовой доход. Кучер в дорогой ливрее.

Всё это богатство — результат чужих расчётов и холодного ума. Интересно, сколько семей разорилось, чтобы этот человек мог позволить себе такую роскошь?

Через несколько минут входит мадам Бертран. Лицо у неё взволнованное, глаза блестят от любопытства.

— Мадемуазель, как прошла встреча?

— Поучительно. Он предложил купить поместье.

— Купить?! — Экономка хватается за сердце, и её лицо бледнеет. — За сколько?

Я называю сумму.

— Это... это неплохо, мадемуазель. Хватило бы на погашение долгов и ещё что-то осталось.

— Возможно. Но я не собираюсь продавать.

— Но мадемуазель... — Мадам Бертран мнется, поглядывая на дверь, будто боится, что нас подслушивают. — Этот человек не из тех, кому отказывают просто так.

— Что вы имеете в виду?

— Семья де Ларошфор очень влиятельна. Очень богата. И если они чего-то хотят...

— То что?

— То обычно получают. Тем или иным способом.

Интересное замечание. Значит, репутация у семейки соответствующая.

— Что ж, посмотрим. — Я отворачиваюсь от окна. — А пока мы начинаем подготовку к открытию постоялого двора.

— Но мадемуазель...

— Никаких «но». Мы будем зарабатывать сами. И месье де Ларошфор увидит, что мы не такие беспомощные, как он думает.

К вечеру возвращается Анри. Трезвый, что удивительно, но с мрачным лицом, будто его преследуют неприятные мысли. Одежда на нём помятая, волосы в беспорядке. Видно, что день был тяжёлый.

— Элеонора! — Он обнимает меня на пороге, и я чувствую запах пота и дорожной пыли. — Как дела? Что нового?

— Дела интересные. У нас был визитёр.

— Кто?

— Доминик де Ларошфор. Предложил купить наше поместье.

Лицо у Анри становится серьёзным, и я вижу, как в его глазах мелькает что-то похожее на страх.

— Де Ларошфор? И что ты ответила?

— Что подумаю. А пока мы начинаем готовиться к открытию постоялого двора.

— Элеонора... — Он качает головой устало. — Мы уже обсуждали это. Дворяне не занимаются торговлей.

— А что ты предлагаешь? Продать поместье?

— Может быть, это лучший выход...

Голос у него неуверенный, но я слышу в нём что-то вроде облегчения. Видимо, идея избавиться от всех проблем одним махом кажется ему привлекательной.

— Анри, ты понимаешь, за какую сумму нам предлагают продать? Этого хватит только на долги. Мы останемся без гроша.

— Зато с честью.

— С честью, но без крыши над головой. И что мы будем делать? Проситься в приюты для обедневших дворян?

— Ну... что-нибудь придумаем.

— Что именно? — Я подхожу к нему ближе, смотрю прямо в глаза. — Анри, у тебя есть конкретные планы на будущее? Или ты просто надеешься, что всё как-нибудь образуется?

Он молчит, отводя взгляд. И этот взгляд говорит мне больше любых слов. Планов у него нет. Есть только желание переложить ответственность на кого-то другого.

Мы ещё долго спорили в гостиной. Я объясняла, расчёты показывала, перспективы рисовала. Анри возражал, ссылался на дворянскую честь, боялся осуждения общества. Но я видела: он колеблется. В глубине души он понимает, что альтернативы нет.

Спор прервал неожиданный стук в дверь. Поздний, тревожный. Мадам Бертран заглянула в гостиную.

— Мадемуазель, к нам ещё одни посетители. Говорят, что дело срочное.

— В такое время? — Анри хмурится. — Кто это?

— Трое господ. Представились как представители кредиторов.

Анри бледнеет. Я чувствую, как внутри всё сжимается от предчувствия неприятностей.

— Проводите их сюда.

Через минуту в гостиную входят трое мужчин. Одеты неплохо, но как-то мрачно — темные сюртуки, чёрные шляпы. Лица неприятные, жесткие. Манеры грубые. Один высокий и худой, как жердь, с впалыми щеками. Второй — коренастый, с маленькими глазками и мясистыми губами. Третий — среднего роста, но что-то в нём есть особенно неприятное. Может быть, слишком внимательный взгляд или привычка держать руки так, будто готов схватить что-то или кого-то.

Представились они быстро, фамилии проглотили. Но и без того понятно, кто они такие.

— Где месье де Монклер? — спросил главный — тот, что среднего роста. Голос у него тоже неприятный, хрипловатый.

— Я здесь, — отвечает Анри, но голос у него дрожит.

— Вот и хорошо. Мы по поводу ваших долгов. — Главный оглядывает гостиную с видом оценщика. — Срок истекает через две недели.

— Мы в курсе, — говорю я, когда Анри молчит.

— Вот и славно. — Он переводит взгляд на меня, и в этом взгляде что-то есть такое, что заставляет меня невольно отступить на шаг. — Значит, понимаете серьёзность ситуации.

— В чём дело? — стараюсь говорить спокойно.

— В деле возврата долгов. — Он достаёт из кармана пачку бумаг. — Если денег не будет к назначенному сроку, придётся описывать имущество.

— По какому праву?

— По праву кредиторов. — Он показывает документы. — У нас есть все полномочия.

Я быстро просматриваю бумаги. Печати, подписи, сургучные оттиски — всё выглядит официально. Формально они действительно имеют право на взыскание.

— А что именно вы хотите?

— Полную сумму долга. Сразу. Или... — Он делает выразительную паузу.

— Или?

— Или мы начинаем опись имущества завтра. А там... — Он пожимает плечами. — Процедуры есть процедуры.

В его тоне слышится плохо скрытая угроза. Эти люди не просто кредиторы — они привыкли получать своё любыми способами.

— Но до истечения срока ещё две недели!

— Две недели — это если вы докажете, что можете расплатиться. А если нет... — Снова пожимание плечами. — Зачем тянуть время?

— А если мы найдём способ заработать деньги?

Теперь смеются все трое. Смех у них неприятный, похожий на карканье.

— Заработать? — главный вытирает глаза. — Мадемуазель, вы очень милы, но давайте реально оценивать ситуацию.

— А что, если у нас есть конкретный план?

— Какой план?

— Мы собираемся открыть постоялый двор.

Теперь они смеются ещё громче. Анри съёживается в кресле, будто хочет провалиться сквозь землю.

— Постоялый двор! — главный всхлипывает от смеха. — Дворяне в трактирщики подались! Что дальше? Может, ещё и прачечную откроете?

— А почему бы и нет? — отвечаю спокойно. — Работа — это не позор.

— Для дворян — позор, — отрезает он. — Ладно, мадемуазель, довольно комедий. У вас есть две недели, чтобы найти деньги. Не найдёте — пожалуете в долговую тюрьму. Ясно?

— Очень хорошо.

— То-то же. — Он направляется к выходу, но у дверей оборачивается. — А, кстати. Слышали, к вам сегодня месье де Ларошфор приезжал?

— А вам какое дело?

— Да так, интересуемся. Хороший человек, месье де Ларошфор. Разумный. Если с ним договоритесь — проблемы ваши решатся сами собой.

С этими словами они уходят, оставляя за собой ощущение угрозы и неприятный запах дешевого табака.

Анри сидит в кресле бледный и потрясенный. Руки у него дрожат.

— Элеонора, ты поняла? Они не шутят. Если мы не найдем деньги...

— Найдем.

— Как? За две недели?

— А ты видел другой выход?

Он долго молчит, потом поднимает голову.

— А что, если... — начинает он неуверенно.

— Что?

— А что, если мы действительно попробуем? С постоялым двором?

— Ты согласен?

— Да нет... То есть... — Он мнётся, явно борясь с собой. — Элеонора, это же против всех правил!

— Анри, какие правила? Мы на грани разорения!

— Но что скажут люди?

— А что они скажут, когда нас посадят в долговую тюрьму?

Он снова замолкает, глядя в камин. Я вижу, как в нём борются страх перед осуждением и страх перед реальными последствиями.

— Допустим, я соглашусь, — говорит он наконец. — Но есть условие.

— Какое?

— Официально я к этому делу отношения не имею. Это твоя идея, твое предприятие. Если кто-то будет спрашивать — ты действуешь без моего ведома.

— То есть ты снимаешь с себя ответственность?

— Я сохраняю лицо. — Он встаёт, начинает нервно ходить по комнате. — А ты... делаешь, что хочешь.

Хитрый. Если дело провалится — он тут ни при чём. Если получится — всегда можно сказать, что «разрешил сестре заниматься хозяйством». Типично мужское поведение: переложить ответственность на женщину, а самому остаться в стороне.

Но мне это даже на руку. Полная свобода действий и никого, кто будет вмешиваться в процесс.

— Хорошо, — соглашаюсь. — Но тогда и прибыль распределяем соответственно.

— Как это?

— Ты не участвуешь в деле — получаешь фиксированную долю. Скажем, треть от прибыли. Остальное — моё.

Анри останавливается, задумывается. Я вижу, как он прикидывает варианты.

— А если не получится?

— Тогда ты скажешь, что я действовала без твоего разрешения, и продашь поместье де Ларошфору.

— Справедливо, — кивает он после паузы. — Согласен.

Значит, решено. Теперь дело за малым — превратить разваливающееся поместье в процветающий постоялый двор за две недели. И убедить кредиторов дать нам отсрочку.

Ерунда, в общем.

Но как говорили в моей прошлой жизни — что нас не убивает, делает нас сильнее. А убить нас пока не удалось никому.