Второй шанс или повар-попаданка (СИ)

Глава 1: "Второе рождение"

Умирать, оказывается, довольно скучно.

Лежу в этой больничной палате уже третий день, смотрю в потолок и думаю о том, что жизнь прошла мимо. Семьдесят два года – солидный срок, казалось бы. Двое детей подняла, шестерых внуков нянчила, дом держала. А вот теперь, когда сердце начало барахлить окончательно, понимаю – не жила я совсем. Была кем-то вроде добровольной кухарки-няньки-прачки без зарплаты и выходных.

Помню, как в восемнадцать лет мечтала о своём ресторане. Небольшом, уютном, где люди будут приходить не просто поесть, а получить кусочек домашнего тепла. Я тогда уже умела готовить лучше мамы, соседки за рецептами приходили. А потом появился Петька с его влюблёнными глазами и предложением руки и сердца.

— Галка, зачем тебе этот ресторан? — говорил он. — Семью заведём, я работать буду, ты дома — красота!

И я согласилась. Потому что любила. Потому что так было принято. Потому что... а теперь-то я понимаю – потому что струсила. Побоялась рискнуть, пойти против течения. Вот только против какого течения-то? Общество требовало быть домохозяйкой, муж требовал быть домохозяйкой, даже мама намекала, что «порядочная девушка думает о семье, а не о карьере». В итоге я стала образцовой домохозяйкой. Грустно только, что образцовые домохозяйки никому особо не нужны, когда дети вырастают.

Сорок четыре года в браке. Хорошего мужа похоронила, детей в люди вывела. Внуки растут, правда, видятся редко – все заняты своими делами. А мечта о ресторане так и осталась в девичьих грёзах.

Самое обидное, что кухаркой-то я всю жизнь и проработала. В столовой сначала, потом в кафе при заводе. Готовила для других, чужие идеи воплощала, чужую прибыль делала. А своё так и не решилась открыть.

Мониторы рядом начинают пищать как-то тревожно. Медсестра забегает, суетится. Врач появляется – молодой, испуганный.

— Галина Петровна, как самочувствие?

Да нормально, доктор. Просто понимаю, что время вышло. И жалко не смерти – жалко нереализованности. Сколько блюд я так и не приготовила, сколько гостей не накормила, сколько тёплых вечеров не создала... А главное – сколько денег не заработала! Всю жизнь зависела от чужих кошельков: сначала от папиного, потом от мужнего, потом от детских. Никогда своих не было.

Если бы можно было начать сначала, думаю я, засыпая под монотонный писк аппаратуры. Если бы дали второй шанс...

Просыпаюсь и сразу понимаю – что-то не так.

Во-первых, я не в больнице. Надо мной деревянные балки потолка, а не больничная плитка. Окно какое-то странное – не пластиковое, а с мелкими стёклышками в свинцовых переплётах. Либо меня перевели в очень дорогую частную клинику, либо что-то тут не так.

Во-вторых, боли в груди нет. Вообще ничего не болит. А должно бы – в семьдесят два года без болячек не бывает. Даже спина не ноет, хотя она у меня лет с сорока постоянно скрипела.

В-третьих, когда я поднимаю руку, чтобы потереть глаза, вижу... молодую руку. Гладкую, без пигментных пятен и узловатых вен. Без той родинки на запястье, которая меня полжизни раздражала.

И тут меня накрывает... пустота. Полная пустота в голове.

Я понятия не имею, кто я такая, где нахожусь и что вообще происходит. В памяти - только моя прошлая жизнь Галины Петровны. А про эту молодую девушку в зеркале - ноль информации.

— Что за бред? — думаю и сажусь в кровати.

Стоп. Наверное, это галлюцинация. Да, точно! Я лежу в больнице под наркозом или в коме, и мне снится всякая чушь. Бывает же такое. Мозг умирающего человека может выдавать самые невероятные видения. Сейчас проснусь в реанимации, а медсестра скажет: «Галина Петровна, вы нас напугали!»

Встаю с кровати – кстати, огромной, с балдахином и тяжёлыми шторами – и подхожу к зеркалу. И чуть не падаю от увиденного.

На меня смотрит молодая красивая девушка с каштановыми волосами и серыми глазами. Фигура – что надо, кожа – персик персиком. А лицо... знакомое какое-то. Будто это я, только в двадцать лет и после хорошего косметолога.

— Ладно, Галка, — говорю себе, — это просто очень реалистичный сон. Или галлюцинация. Или предсмертный бред. Сейчас поиграю в эту игру, а потом проснусь.

Никаких подсказок о том, кто эта девушка. Абсолютно никаких. Только собственный опыт семидесятидвухлетней пенсионерки в теле неизвестной молодой красавицы. И очень, очень реалистичная галлюцинация.

Осматриваюсь по сторонам. Комната богато обставлена, но видно, что мебель старая, ткани потёрлись. Деньги в семье явно не водятся. А вот кто эта семья и какое моё к ней отношение - загадка.

Интересно, а что это за стук за окном?

Подхожу к окну и выглядываю. За окном – двор поместья, а в нём молодой мужчина рубит дрова. Точнее, пытается рубить – больше промахивается, чем попадает. Зрелище довольно жалостливое: топор тяжёлый, руки трясутся, координация – как у новорождённого жирафа.

И судя по тому, как он шатается, он пьян. С утра пораньше. Ну конечно, что ещё остаётся делать... кому бы он ни был. Работать-то, видимо, не пристало, вот и остаётся заливать горе.

— Ну прекрасно, — думаю. — Неизвестная семья, непонятная эпоха, денег нет, а местный алкоголик машет топором. Интересно, что ещё мой мозг выдумает?

В дверь стучат.

— Мадемуазель Элеонора? — доносится женский голос. — Завтрак подан.

— Иду! — отвечаю и тут же ловлю на себе странный взгляд горничной, когда открываю дверь.

— Простите, мадемуазель, но... вы сегодня как-то по-особенному говорите?

А, да. Наверное, в галлюцинации «иду» звучит как-то не так. Интересно, как работает мозг - даже во сне соблюдает логику неизвестного мира. Видимо, тут принято говорить что-то вроде «изволю следовать к завтраку» или «имею честь приблизиться к утренней трапезе». Красиво, ничего не скажешь. Жаль только, что на красивых словах сыт не будешь.

— Просто... хорошо выспалась, — отвечаю более торжественно. — Спускаюсь к завтраку.

Горничная кивает и уходит, но я замечаю, что она озадачена.

Спускаюсь по лестнице и попадаю в столовую. Огромный зал с портретами предков, длинный стол, за которым можно накормить человек двадцать. А сидим мы втроём: я, пьяный тип с топором и пожилая женщина. Картина довольно комичная: три человека за столом на двадцать персон. Видимо, предки не предполагали, что их потомки так опростятся.

— Доброе утро, — говорю бодро. — Как дела?

Пьяный поднимает на меня мутные глаза:

— Элеонора... ты что-то странная сегодня. И откуда у тебя такой... весёлый голос?

Ага! Значит, меня зовут Элеонора. Информация!

— А что, нельзя быть в хорошем настроении?

— Можно, конечно, — бормочет он. — Только вот повода особого не вижу.

Смотрю на завтрак. Чёрствый хлеб, какая-то жидкая похлёбка и немного сыра. Для дворянского стола – более чем скромно. В моей прошлой жизни такой завтрак подавали разве что в самых депрессивных студенческих столовых. И то там хотя бы масло к хлебу давали.

— А можно поговорить? О наших делах? — решаю разведать обстановку.

— О каких делах? — он хмыкает. — У нас никаких дел нет. Только долги.

— Вот об этом и хочу поговорить.

Пожилая женщина встаёт:

— Простите, но мне пора на кухню. Обед готовить нужно.

Значит, кухарка или экономка. Ещё одна информация в копилку.

Остаёмся вдвоём. Пьяный смотрит на меня с подозрением:

— Элеонора, ты точно себя хорошо чувствуешь? Раньше ты никогда не интересовалась хозяйственными вопросами. И вообще, ты как-то... по-другому говоришь.

— Знаешь... — осторожно начинаю, — иногда люди переосмысливают свою жизнь. Мне приснился странный сон, и я поняла – так больше жить нельзя.

— Какой сон?

— Сон о том, что можно жить по-другому. Заниматься делом, приносить пользу, зарабатывать деньги собственным трудом.

Он чуть не подавился похлёбкой:

— Элеонора! Мы дворяне! Дворяне не зарабатывают деньги трудом!

Отлично! Еще больше информации. Значит, я дворянка, а этот алкоголик - тоже. Но кто он мне?

— А чем тогда зарабатывают? Воздухом? Или может, есть особый дворянский способ материализации золота из благородных помыслов?

— Ну... владеют землей, получают ренту с крестьян, служат королю...

— И сколько мы получаем ренты?

Он мрачнеет:

— Почти ничего. Урожаи плохие, половина крестьян ушла в другие места...

— А служишь ли ты королю?

— Нет, но...

— Тогда скажи мне, на какие деньги мы живём?

Он опускает голову:

— На те, что остались от отца. И... занимаю иногда.

— У кого занимаешь?

— У... разных людей.

Картинка становится яснее. Видимо, в моём сне я попала в семью разорившихся дворян. А этот пьяница... интересно, кто он мне?

— А скажи мне, мы с тобой кто друг другу?

Он вытаращивает глаза:

— Элеонора, ты что, совсем рехнулась? Мы же брат и сестра! Я Анри, ты Элеонора, мы дети барона де Монклера! Ты что, головой ударилась?

Ага! Вот теперь полная картина. Брат Анри, барон де Монклер был наш отец, и судя по всему, покойный. А я, получается, Элеонора де Монклер. Ну да, конечно ударилась. Насмерть ударилась, и теперь мне снится, что я молодая дворянка. Мозг, видимо, решил подарить мне на прощание красивую сказку.

Фух! Брат! Слава богу, не муж. В моём возрасте воспитывать мужа-алкоголика было бы совсем тяжело. А брата можно и прижучить.

— А сколько мы должны? И кому?

— Элеонора, что с тобой происходит?! — вспыхивает Анри. — Ты лезешь в дела, которые тебя не касаются! И вообще, ты как-то странно себя ведёшь! Ты действительно головой ударилась?

— Возможно, — честно отвечаю. — И очень сильно. Многое не помню. Поэтому объясни мне, пожалуйста, в каком мы положении.

Хотя какая разница, в каком положении персонажи моего сна? Но раз уж я попала в эту галлюцинацию, пусть она будет интересной.

Анри садится обратно и тяжело вздыхает:

— Ладно... Отец умер два года назад. С тех пор всё идёт под откос. Денег почти не осталось, долгов накопилось... много. Поместье приходит в упадок, слуг почти не осталось – нечем платить.

— А долги кому?

— Торговцам, ростовщикам... Скоро придут за расчётом.

— И что будет, если не расплатимся?

— Могут отобрать поместье. Или... — он мрачнеет, — посадить в долговую тюрьму.

Вот теперь картина полная. Классическая ситуация разорившихся дворян. В моей прошлой жизни я насмотрелась на таких должников. Обычно это заканчивается плохо.

— А что если мы попробуем заработать?

— Элеонора, мы дворяне! Дворяне не работают!

— А умирать с голоду дворянам можно?

Он задумывается. Видно, что мысль его посещала, но страшила.

— Но что мы можем делать? У нас нет ни навыков, ни связей...

А мы ещё не познакомились как следует! Хочется рассмеяться над абсурдностью ситуации.

Зову пожилую женщину:

— Простите, а как вас зовут?

Она удивлённо смотрит:

— Мадам Бертран, мадемуазель. Я ваша экономка.

— Мадам Бертран, скажите, а хозяйство наше в каком состоянии?

Старая экономка вздыхает:

— Плохом, мадемуазель. Очень плохом. Слуг почти не осталось – нечем платить. Еды хватает на месяц, не больше.

— А скажите, наше поместье где расположено?

— На пересечении торговых дорог, мадемуазель. Очень удобное место, купцы часто проезжают мимо.

— А почему они у нас не останавливаются?

Мадам Бертран смотрит на меня с недоумением:

— Мадемуазель, но мы же дворяне! Мы не можем держать постоялый двор, это же торговля!

— А что делал наш отец?

— Барон де Монклер служил его величеству королю. Был офицером королевской гвардии. Получал жалованье и ренту с поместья.

— И много получал?

— Раньше – да. Но последние годы жалованье задерживали, а урожаи стали плохими...

Стоп. Значит, даже во сне мне подсовывают ситуацию, где единственный «достойный» способ заработка для дворян – служба королю или рента с земли. А торговля считается чем-то постыдным.

Так, думаю. Значит, даже в собственном сне я не могу отдохнуть от предрассудков. Только тут они еще более абсурдные. Но если уж моё подсознание создало такую ситуацию, то я её и изменю. Пусть будет революция! Дворянка, которая не стыдится работать. Хотя бы в фантазиях разрушу эти глупые запреты.

— Мадам Бертран, а вы умеете готовить?

— Простую еду – да. Но не так хорошо, как покойная кухарка.

— А хотели бы научиться готовить блюда, от которых путешественники будут в восторге?

Старая женщина смотрит на меня так, будто я свихнулась:

— Мадемуазель, простите, но что с вами? Сначала вы забыли, кто ваш брат, теперь говорите какие-то странные вещи...

Анри кивает:

— Я же говорил – она головой ударилась. Сестра, может, стоит доктора позвать?

— Не нужно доктора. Со мной всё в порядке. Просто я... по-новому смотрю на вещи.

Хотя какой доктор в галлюцинации? Наверное, местный знахарь с пиявками.

— По-новому? — скептически переспрашивает Анри. — Элеонора, ты вчера ещё читала романы и вышивала. А сегодня хочешь торговлей заниматься?

— А что, лучше умереть с голоду, зато красиво?

Мадам Бертран вмешивается:

— Но мы же дворяне...

— Мадам Бертран, а дворяне едят?

— Конечно.

— А путешественники едят?

— Естественно.

— Вот и прекрасно. Значит, если мы будем хорошо кормить путешественников, они будут нам за это платить. А мы на эти деньги будем покупать еду для себя. Логично?

Мадам Бертран мнёт руки:

— Но это же против всех правил! Дворяне никогда не занимались торговлей!

— Значит, пора начинать. Кто-то же должен быть первым.

Анри хватается за голову:

— Элеонора, я точно вызываю доктора! Ты хочешь, чтобы нас исключили из общества?

— А какой толк от общества, которое позволяет нам умирать с голоду?

— Но честь! Традиции! Наше благородное происхождение!

— Анри, а можно есть честь? Или традиции согреют нас зимой?

— Но что скажут люди? Дворяне, которые содержат трактир...

— А что они скажут, когда мы с голоду умрём? «Вот молодцы, честь дворянскую сохранили»? И потом, мадам Бертран, а кто эти «люди»? Соседи-дворяне, которые тоже сидят в своих поместьях без денег и критикуют всех вокруг от безделья?

— А месье Анри согласится?

— Анри согласится, когда поймёт, что альтернатива – долговая тюрьма.

Встаю из-за стола. План созрел. Теперь нужно действовать.

— Мадам Бертран, покажите мне наше хозяйство. Всё – от погребов до чердаков. Мне нужно понять, с чем мы работаем.

И когда мы обходили дом, я уже мысленно переставляла мебель, планировала комнаты для постояльцев, прикидывала, где разместить большую кухню...

А Анри шел за нами и бормотал:

— Точно головой ударилась... Или сошла с ума... Надо доктора звать...

Ну да, дорогой персонаж моей галлюцинации, конечно сошла. Насмерть сошла.

Но знаете что? Даже если это всё бред умирающего мозга, хочется хотя бы в фантазии сделать то, на что не решилась в реальной жизни. Пусть будет красивый сон о том, как я открыла свой ресторан. Пусть даже в восемнадцатом веке и с пьяным братом в нагрузку.

Главное теперь – убедить персонажа сна, что работать не стыдно. А это, пожалуй, будет сложнее, чем организовать весь бизнес. Хотя у меня есть убойный аргумент: а ты, дорогой братец, предпочитаешь работать или сидеть в долговой тюрьме? Обычно это отрезвляет даже самых принципиальных бездельников.

Пусть думает, что я свихнулась. Зато хотя бы во сне я попробую жить по-своему.