Второй шанс

Глава 11

Я не сразу узнал, что Муса пропал без всяких следов, да и в городе это не обсуждалось. Никому, кроме нас, до него не было дела, его никто не знал. Но утром Громов намекнул мне, что случилось.

Но я всё равно действовал так, как планировал, и не без помощи Громова смог повидаться с одним человеком. Капитан помог один раз, теперь уже деваться некуда, потому что начинались последствия и для него, и для других.

Поселившийся в железнодорожном общежитии мужик на мусульманина не походил. Он носил свитер с высоким воротником, надвинув его аж до носа, но было видно, что под ним борода со сбритыми усами. Это — Андрей Петренко, которого местные чеченцы знают под именем Усман, думая, что он ваххабит, а он вообще родом из Омска.

Это тот самый, который был с Мусой и остальными, когда они пытались взять Славку. И который должен был быть с ними в машине до самого конца, но просто решил поехать на другой после убедительной просьбы Громова.

Капитан понял, к чему всё идёт. А Петренко сейчас залёг на дно и ждал, когда его вытащат свои. А тут вдруг пришёл я.

— ФСБ! — тихо, но грозно проговорил «ваххабит», когда увидел меня в коридоре рядом с туалетом, куда и отлучился. — Ты нарываешься.

— А ксива у тебя есть? — спросил я с усмешкой. Раз такое внедрение, ещё и надолго, никаких документов у него с собой быть не может.

— Позвони по номеру…

Он вошёл в комнату, а то соседи уже заинтересовались разговором. Слышно, как кто-то подошёл по скрипящему полу к своей двери.

— Знаю я, кто ты, — сказал я уже внутри. — Говорят, твоих кентов-наёмников перебили?

— Слушай, ты нарываешься, — хрипло проговорил он.

— Два варианта. Султан видел тебя с ними, но ты узнал, что они под ударом. Вот только Султан не знает, что ты чекист под прикрытием, и может добить. На всякий случай.

— Он узнает.

— Тогда точно добьёт. Мало ли что ты узнал, лучше не рисковать. А если не добьёт — на тебя всё спишет Климов. И это не говоря о том, что знаю я и с кем тебя видел. Но давай поговорим, — я показал на табуретку, одиноко стоящую посреди комнаты, чтобы он сел. — У меня цели вам вредить нет, если только вы сами этого не захотите.

На самом деле, Султану повезло, что Усмана не было в той машине, иначе чекисты начали бы искать концы за своего убитого. А так погибли только наёмники. На них всем плевать.

В любом случае операция внедрения провалилась дважды: сначала не удалось то, что планировал Центр, а потом и то, что предлагал Климов. Теперь будут искать виноватых, и для этого придут ко мне.

Когда «Усман» это понял, больше он не угрожал и не спорил. Громов тоже решил помогать, раз уж втянулся, решил, что лучше идти до конца и отбиваться от своего напарника. Иначе тот отмажется. Хитрый же.

Но зато совесть у молодого чекиста останется чистой, и ему не придётся бухать до потери пульса, чтобы её заткнуть — выбранный жертвой человек остался жив.

Впрочем, больше всех этому радовался я. Пусть угроза снята не полностью, но уже второй человек избегает своей судьбы. Шустрый не уехал на зону, а Слава Халява, временами вредный и избалованный мажор, но всё же верный друг, даже не понял, что действительно избежал жестокой смерти. Он не пропал без вести, он остался в городе.

По итогу разговора, Петренко будет писать рапорт на Климова из-за его художеств, Громов тоже напишет.

Ситуация-то на самом деле понятная. О похищении Халявы знали как Громов, так и Петренко, как и понимали то, что это совсем незаконно. Но Громов сам мне всё рассказал, ну а Петренко меня не интересовал. Хрен с ним, Халява не в обиде, так что пусть чекист едет куда-нибудь в свои края и работает там дальше, раз всё сорвалось. Может, проникнет к кому-нибудь ещё, и, быть может, это потом поможет уничтожить очередного полевого командира.

Всё равно война скоро начнётся ещё раз, и это я знал лучше всех.

Суть-то не в этом, не в них двоих.

Проблема-то была в Климове, который мог оказаться злопамятным и отыграться на нас за проигрыш, поэтому надо прикрываться всем нам. Так же, как делали, когда оборонялись против военного следователя.

Тем более, оба те ещё карьеристы, и методы против них работают одинаковые.

Короче, после разговора с Петренко всё пошло как по маслу. С Громовым я уже нашёл общий язык, ну а Петренко отправил рапорт в Центр по своим каналам.

А Центр как раз искал, на ком оторваться. И это оказались не мы.

ФСБ, в прошлом году переименованная из ФСК, на тот момент не была монолитом. Там были старые КГБшники и пришли новые, и между собой они все уживались не очень.

И рапорт на старого КГБшника Климова пришёл кому-то из новых чекистов. По нужному адресу, короче говоря.

Уже вскоре в здании напротив нашего будущего клуба сидел новый человек, прилетевший из Москвы.

Капитан Свиридов из управления собственной безопасности, молодой чекист лет тридцати, был предельно вежливым, выслушал меня, Царевича и Халяву, делая какие-то пометки в блокноте, а после сказал:

— Кстати говоря, насчёт этой истории с орденом, — произнёс он. — Мы узнавали, там и правда было движение. Правда, не орден, а медаль за отвагу. Зачем мне орден — я согласен на медаль, — процитировал Свиридов Тёркина.

— А вручит-то её не банда ваххабитов? — спросил я с усмешкой.

— Не, всё будет хорошо. Можно расслабиться.

Не, вот мы с этим расслабляться не будем.

Во-первых, хоть в Чечню и не ушло, что это Славик прикончил старшего брата Зелимхана Дасаева, но это не значит, что полевой командир забудет о мести и не будет искать дальше.

Во-вторых, Климова никто не собирался арестовывать. Просто его собираются перевести на Дальний Восток, пока идёт следствие о его сотрудничестве с ваххабитами. Ведь именно так Центр истолковал его действия.

Конечно, когда Климов это понял, то попытался прикрыться, и даже выходил со мной на связь.

— Да ты меня не так понял, — кричал он один раз по телефону. — Всё должно было быть тютелька в тютельку…

Но было поздно, маховик уже крутился. Впрочем, я иллюзий не строил. Если бы у него удалось, историю могли бы замять, ведь победителей не судят. В первой жизни ведь замяли.

Но суть кое в чём ещё. Они оценили, что я помог им не вынести сор из избы, хотя мог и могу до сих пор. Но Громов остался в городе, и с ним я смогу поработать, потому что задача-то у нас одна. И не помешает, если появится новый наёмник.

Короче, одни проблемы решаются, другие временно становятся не такими опасными, но остаются. Зато у нас появляется время окрепнуть и заняться делом.

Чем больше у нас будет влияния, знакомств и денег, тем проще нам будет встречать такие угрозы. Тем более, с местным чекистом Громовым общий язык мы нашли.

Ну а сам я поближе познакомился с Султаном и его дядей, людьми жёсткими и способными на многое, когда их припрут к стене.

Впрочем, наши пути не пересекались, чтобы снова воевать с ними. У нас был свой путь. А то, что пропали его гости, никто особо и не обсуждал. Будто они уехали и больше не возвращались.

Ну а мы готовились к переменам.

Когда приезжает проверка, ничем хорошим это не заканчивается никогда.

Но ещё хуже, когда такая проверка уезжает, а вскоре возвращается офицер, который был с ней, чтобы устроить разбор полётов.

Вчера у нас были белые джипы с надписью UN на двери, которых сопровождали штабные офицеры, но они вскоре уехали дальше, мы их не интересовали.

А сегодня утром показались военные «уазики», сопровождавшие другие джипы: тоже белые, с синими квадратами на двери, где было написано «OSCE» и «ОБСЕ». С ними иностранные журналисты.

Одна из них, блондинка с кудряшками, докопалась до Славы Халявы.

— Май нейм из Владислав, — говорил он на английском, но с сильным акцентом, — энд хир из май пост, — Славик показал на мешки с песком, за которыми сидел с автоматом. — Сомтайм ай…

Говорил он медленно и не очень уверенно, но журналистка всё же его понимала, а он её. И судя по его виду, Халява отчаянно пытался с ней флиртовать.

Язык-то он худо-бедно знает, всё же учился в частной школе, правда, на одни тройки. Ну и за бугор ездил, единственный из нас, порой рассказывал нам о Лондоне и Нью-Йорке. Судя по отдельно доносившимся до меня словам, он и ей начал чесать про это, она тоже оживилась.

Другая, черноволосая женщина с вытянутым лицом, что-то спросила на французском у Шопена.

— А? — только и смог произнести он.

— Что вы здесь делаете? — перевела усталая переводчица, полная тётка в военном мундире с погонами лейтенанта и добавила от себя: — Только побыстрее отвечай, нам ещё дальше ехать.

— А. За собаками смот’ю, — Шопен показал вперёд. — Вон одна пришла. Жалко их, животинок, они же не виноваты, не понимают, что происходит, пугаются. Но к нам приходят иногда.

Приходят, потому что он их подкармливал. Этот рыжий дворовый пёс приходил и садился перед нашим блокпостом, пока Шопен ему что-нибудь не давал. Каждый раз он давал себя погладить, аккуратно брал угощение и уходил. Шопену он понравился, ведь знал команды и никогда на нас не лаял и не рычал.

Сегодня пёс снова пришёл, и его снимали камеры журналистов. Когда-то он был домашним, но теперь живёт на улице, а хозяев больше нет или им не до него, самим бы выжить.

Таких бродячих животных в некоторых районах было слишком много, и не все они были такими ласковыми. Они часто собирались в стаи и грызли убитых на улицах, особенно когда шли городские бои, а потом вообще нападали на людей. Причём не на военных, а на мирняк, особенно на детей и женщин, кто оказывался в одиночестве. Будто научились понимать, что такое оружие и у кого они есть.

Но этот был добрый и умный, а ещё очень полезный.

На заросшем травой поле, откуда он приходил, стояли растяжки, и собака будто понимала, что это такое, и безошибочно их обходила.

Мы заметили их давно, но не снимали — они стояли удачно для нас, прикрывая подход с одной стороны. Хотя ставили-то их «духи» против нас. Просто только они натягивали медную проволоку. Мы так не делали — медь хорошо видно на солнце, поэтому на ней скорее подорвётся кто-то из мирных, чем противник.

Вот только суть в том, что за этими явными стояли и другие растяжки и мины, укрытые более грамотно. Сделали так, чтобы мы расслабились и подорвались. Вот поэтому лишний раз мы туда не лезли.

И вот тут-то этот пёс нам помогал. Он всегда выбирал безопасные тропы, где не было никаких растяжек, и мы их использовали для вылазок и разведки. Как-то понимал, где стоит эта гадость, и это было нам на руку.

Поэтому пёс был желанным гостем.

Пёс ждал, а Шопен под прицелом камер вышел, погладил его, пожал лапу и дал хлеб. Псина взяла его аккуратно из рук, а овчарка Федя, наш минно-розыскной пёс, гавкнул от возмущения, наблюдая эту картину. Я его погладил, чтобы тот не чувствовал себя забытым.

Рыжая дворняга убежала по безопасной тропинке с куском хлеба, и наблюдатели, поумилявшись, вскоре уехали.

А на следующий день вернулся штабной полковник с проверкой. Перед комиссией и приехавшим с ними генералом он ходил по струнке, а сейчас отчаянно матерился, брызгая слюной, и искал, кого наказать за все недочёты. А наказывать он умеет. Переведёт куда-нибудь, откуда не возвращаются. Так уже делал и не раз.

Он уже вставил попавшемуся под горячую руку Маугли, но больше всего досталось комбату. А когда он закончил с ним, то заметил Шопена. И что вдали его ждал пёс, помахивающий хвостом.

— Вы чё тут зоопарк развели?! — орал полковник. — Живо разобрались с этой дрянью!

— А? — Шопен открыл рот от удивления.

— Бэ! Бестолочь! — полковник выдал длинную матерную тираду. — Подстрели эту падаль!

— Но…

— Стреляй, кому говорят… устроил тут! Живо! — он снова сматерился.

Шопен, побледневший как смерть, медленно отошёл и занял позицию, двигаясь так, будто надеялся, что полковник отменит приказ. Но тот ждал. Шопен приподнял автомат, нацеливая в ту сторону.

— Беги, беги, — шептал он, будто собака могла услышать.

Не услышала. Пёс, увидел кормильца, доверчиво замахал хвостом и пошёл навстречу. Ствол автомата медленно дрожал, Шопен набрал воздуха в грудь…

А Толя не выстрелит, не сможет. В кого-кого, но он никогда не сможет поднять руку на животное. И из-за этого попадёт в неприятности, даже если выстрелит мимо — мстительный полковник это поймёт.

— Быстрее, — наседал он, поглядывая на часы.

— Беги, — шепнул Шопен.

— Снайпер! — раздался крик.

Следом очередь.

Та-та-та!

Несколько трассирующих прошли над заросшим полем и ударили в заброшенный полуразрушенный дом на том краю.

Хлопнули дымовухи прямо перед нами: одну кинул я, другую — Самовар. Полковник торопливо нырнул к земле, и вскоре куда-то делся, ну а собака, испугавшись шума, ушла по безопасной тропке.

— «Духа» там увидел, — доказывал всем Самовар, когда начали разбираться, что случилось. — Сидел там, прицел блестел. Он же часто откуда-то в нас долбит.

— Смотри мне тут, — Маугли погрозил ему кулаком. — Если там никого не было…

— Там он сидел! — продолжал Пашка хитрым голосом, но в какой-то момент подмигнул Шопену. — Вдруг бы товарища полковника подстрелил? Какая бы это была для нас невосполнимая потеря.

Сегодня воскресенье, а ещё первый день зимы — первое декабря. Хотя зима в наших краях наступала намного раньше.

Последние дни были напряжёнными, так что сегодня я проспал дольше обычного. Когда проснулся, то слышал, как стучала пишущая машинка — отец засел печатать с утра, раз выходной.

Я не спеша потянулся, поднялся и вышел в зал. Телевизор работает, батя печатал, в кружке на столе парил свежезаваренный чай.

— Чайник кипячённый, — сказал он, отвлекаясь от машинки. — Ты уйдёшь сейчас?

— Да, дел много.

— Важных? — батя снова напечатал.

— Сейчас всё важно. Просто что-то срочно, а что-то нет.

Я ополоснул лицо, вернулся в зал и сел на диван, посмотреть, что это там по телевизору. Какая-то аналитическая передача, показывали события недавнего прошлого.

На ней пьяный Ельцин отобрал у дирижёра палочку и размахивал ей перед оркестром. Помню, какое событие это было, офицеры даже через год это обсуждали и злились.

Случилось это как раз незадолго до начала войны в Чечне, в Берлине. Немцы праздновали спешный вывод наших войск из Восточной Германии. Туда приехал и Ельцин, ведь по его же отмашке огромную полумиллионную группировку вывели оттуда, ещё и намного раньше срока. Целую армию тогда вывезли в Россию и разместили буквально в чистом поле. Ни квартир для военных, ни баз для техники — ничего.

Я знал некоторых, кто это пережил. И никому это не нравилось. Зато президент вот как радуется на записи, весёлый какой: палочкой машет и «Калинку» поёт. А через четыре месяца «весело» будет уже нам, в Грозном.

— У нас мужик работает, — начал отец, — у него прозвище — Немец. Он как раз служил в Германии в советское время. Но уволился из армии до Чечни, когда их вывели. Очень матерится, когда вспоминает.

— Тоже знал пару человек из ГСВГ, — я кивнул.

— Он говорил, что у них полк почти расформирован был, просто танки сторожили в чистом поле, пока они ржавели. А потом, перед самой войной в Чечне им прислали полторы тыщи срочников из ЗабВО, чтобы туда ввести. Но он уже ушёл. Не выдержал такого, говорит.

— Забытый Богом военный округ — пацаны оттуда так шутили. Думаешь, у нас иначе было? — я откинулся на спинку дивана. — Не, так же было. Нас тоже прислали в один такой полк, от которого только штаб был, формировали его прям на границе Чечни. С нуля почти.

— Наслышан, — он очень внимательно посмотрел на меня, будто ждал продолжения.

Я и продолжил, как есть, спокойно, с расстановкой, раз интересно. Да и чего скрывать, он поймёт.

— Всех перепутали. У меня же была военно-учётная специальность после учебки — радиотехник, но отправили меня в «махру» простым стрелком. А в соседнем взводе вообще были водолаз и инженер понтонных сооружений, но один стал сапёром, второй — оператором-наводчиком в БМП.

— Ну и дела.

— Ну а мехводы учились на БМП-1, а в части были БМП-2, там быстро не переучишься. Да и как сказать, что учились? Хреново учились. У нас когда переброска шла, все машины на платформы прапорщик ставил, потому что кроме него никто не умел. В одиночку все БМП туда загонял, мы только крепили.

Передача про Ельцина закончилась, началась реклама, социальный «Русский проект» — показывали двух тёток, путейных обходчиц, которые ругались между собой, пока шли по железнодорожным путям, а потом грустно смотрели на проезжавший мимо военный состав с солдатами.

Ну а после начали другие рекламные ролики, про «заплати налоги и спи спокойно» и «просто добавь воды». Я дотянулся до пульта, и старый «Фунай» начал показывать «Играй, гармонь».

— Одни срочники были, значит, — проговорил отец, задумчиво глядя на меня.

— Да некоторые вообще автомат держали только на присяге. Нас ротный гонял потом, чтобы хотя как-то научить вести бой, у него была неделя буквально. Первый труп, считай, тогда и увидели — пацан на своей же гранате случайно подорвался. Второго повидали в тот же вечер — его пьяный контрактник застрелил. Бежал с калашом и упал, палатку очередью прошил.

Он уставился на меня, чуть расширив глаза.

— Ладно, — я хлопнул себя по коленям, — не хотел тебе мрачнухи с утра загонять. Вернулся же, живой, здоровый, всё зажило.

— Да ты не загоняешь. Интересно послушать. А то раньше о таком не говорил.

— Ну, сам понимаешь, почему.

— Понимаю. Я-то в Чехословакии был, — отец задумался. — Но там сам понимаешь — даже и близко не сравнить. Мы-то не стреляли.

— А кто-то думал, что и у нас так же будет. Вот и нагнали пацанов.

— Крестовый поход детей, — медленно сказал батя, закурив. — Книжка такая была, читал давно. Только у вас ещё жёстче было.

— А ты про что пишешь? — я кивнул на машинку.

— Уже ни про что, — он вытащил листы. — Другую буду. Это всё не то. Не правдиво.

— Про войну? — уточнил я.

— Не совсем. Ладно, подумать надо, — отец закурил. — У тебя всё хорошо, значит?

— Держимся.

— Девушка тебе звонила вчера вечером, тебя ещё не было. А когда ты пришёл, я уже спал.

— Зайду сегодня к ней, на рынок пойдём. Пока к Царевичу, обучать надо.

Да, сегодня для многих важный день. Слава Халява согласился отдать свой комп на наше обучение, вот и буду всех учить основам.

Потому что мы должны разбираться в таких вещах лучше всех в городе, ведь скоро первые компьютеры к нам уже придут.