Вторжение

Глава 21

Omne solum liberum libero patria. ( храброму вся земля родина )

Публий Овидий Назон

43−17 до н. э.

Дни уныло тянулись за днями. За солнцем и теплом пришли проливные дожди и ветер, срывающий с крыш черепицу.

Отсутствие Виктории ощущалось все более остро. И хотя в письмах дорогая моему сердцу красавица писала, что у нее все хорошо, я внутренне ощущал, что ее снедают те же мысли, что и меня.

Я сознательно не стал писать Виктории о том, что произошло в игорном доме. У нее сейчас свои проблемы и заботы, лишние переживания по моему поводу не пойдут ей на пользу.

Но жизнь моя действительно изменилась. В сердце поселилась непонятная тревога. Не сказать, что я боялся предстоящего поединка, но мысль о том, что этот подлец врезался в нас с Фернандо не случайно не давала покоя.

Перед самым поступлением в университет я как-то раз столкнулся в придорожной таверне с человеком, который избежал наказания инквизиции католической Церкви. Его лицо было похоже на кору старого дерева, на руках не хватало пальцев, а во рту зубов. За парой-тройкой глиняных стаканов с пивом он рассказал и о том, как его пытали в церковных застенках, и как потом отдали на растерзание гражданским властям. Вода, огонь, клещи и голод, — все, чтобы добиться признания. Но самым страшным, по его словам, было ожидание пыток.

— Да, — говорил он, — никто не спорит, было невероятно больно, дело свое в застенках знали, но само время от пытки до пытки было попросту невыносимым. Самое страшное не знать, когда именно придет дознаватель и тебя начнут пытать и не знать вынесут ли тебе смертный приговор или нет.

Этот мужчина рассказывал, что в соседних с ним камерах за решеткой находились люди, которым уже был вынесен приговор, но многие по несколько месяцев дожидались его исполнения.

— Вот от чего меня бросало в настоящую дрожь. — надолго припадал он губами к старой пивной кружке.

Многие узники просто сходили с ума, прислушиваясь к шагам стражи, и прокручивая в голове свою кончину.

— Я и сам был в одном шаге от признания. Лишь бы закончить это бесконечно ожидание боли, но тогда я мог бы вполне оказаться среди ожидающих смерти. А я хотел бы умереть в здравом рассудке, пусть даже и от пыток. Смерть — проста и понятна, но вот мгновения в ее ожидании, которые складываются в вечность словно мрак, в который ты пытаешься вглядеться и видишь самого себя.

Я не мог даже представить, что примерно испытывают люди в застенках с самой малой надеждой на свободу.

— Ожидание конца намного хуже самого конца. — весомо поднимал к небу свою ладонь с двумя пальцами этот человек.

Тогда я не придал значения его словам, но теперь, я полностью понимал этого несчастного.

Его, к слову, не смогли сломить и отпустили. В Риме у него нашелся родственник, да и дело против него было сугубо выдумками местных церковников, но это был уже не тот человек что прежде, и не только внешне. Ожидание неизбежного конца изменило всю его суть.

Можно ли было назвать его счастливцем? Вполне. Мало кто мог похвастаться тем, что избежал наказания, когда за дело взялись псы инквизиции. Но только сейчас я понял, что этот человек, имени которого я уже не помнил, вполне возможно хотел бы умереть, но без ожидания старухи с косой, а внезапно как порыв ветра, уносящий его душу на небеса.

За окном капал дождь, сливаясь в единое целое с моим собственным настроением. В комнате было холодно, но руки не доходили растопить печь.

— Ничто не дается человеку без усилий. — голос отца звучал настоящими иерихонскими трубами в голове.

— Хорошо. Хорошо. — пробормотал я и с усилием поднялся с кровати.

Письма от матери приходили все чаще. Ирэна каждое из них заканчивала пожеланием удачи на предстоящей сдаче и надеждой на скорую встречу. Рассказывала о том, как идут дела в торговле, а шли они очень хорошо, что подкреплялось мешочком с монетами, хоть я о подобном не просил, а скорее даже настаивал на обратном. У мамы был прекрасный слог и было приятно читать о том, как собаки ощенили новый выводок и выстроилась целая очередь, чтобы забрать малышей себе, о том как пришлось уволить работников-пьяниц, и что она каждую неделю навещает могилу отца.

Я глубоко вздохнул.

А ведь я не был на ней много лет.

Что же… Ушедшие родные могут наблюдать за нами с Небес — и наверняка они чувствуют, что о них помнят храня любовь в своем сердце…

Сухие ветки рядом с поленом в печке быстро занялись от пламени свечи, комната наполнилась теплым светом. Тени от языков пламени танцевали странные танцы на стенах и на кровати.

Словно в Рождество.

Сердце сжалось от воспоминаний.

— Господин. — прозвучало из-за двери. — Свежий хлеб.

— Конечно. Заходи. — я достал из пару медяков.

— Завтра с утра принесу вам молока. — улыбнулась девочка.

— Спасибо тебе большое, дорогая. — улыбнулся я.

Это если я вернусь.

Я протянул девочке лишний медяк, и та счастливая скрылась за дверью.

Чур меня! Надо думать о хорошем.

Получалось слабо.

Хлеб был еще теплым и пах так вкусно, что я впился в него зубами и откусил почти половину.

Последнюю неделю я старательно примерял на себя жизнь и судьбу затворника собственной комнаты.

Выигрыш из игорного квартала и скопленные за полгода монеты все пошли на убедительные просьбы к управлению университета перенести мои экзамены и диспуты. Все прошло удачно, так же, как и сама сдача. Теперь я мог гордо нести звание бакалавра свободных искусств.

Мог, но проклятые мысли о поединке не давали мне даже мгновение порадоваться своей небольшой победе.

В печи равнодушно потрескивало занявшееся полено, а за окном завывал на тысячи голосов ветер.

В такие дни матушка рассказывала мне маленькому истории, от которых бросало в дрожь. В детстве я очень любил страшные сказки, но со счастливым концом.

Будет ли в моей настоящей истории хороший финал?

Я не знал…

Одной из самых любимых моих историй была сказка о мальчике, который не побоялся вступить в схватку с злобной ведьмой, чтобы спасти свою сестру.

Мужество — это не отсутствие страха, это обуздание его во имя высокой цели. Особенно — если это спасение других.

Этим я и утешал себя…

Злобный человек в зеленом плаще угрожал вызвать Фернандо. Если я откажусь — совершенно неуклюжего фехтовальщика, моего друга действительно убьют. Так что выбора у меня нет — отказаться от поединка невозможно…

Я глубоко вздохнул.

Поверенными и свидетелями поединка с моей стороны были Ганс и Фернандо. Я совсем не хотел втягивать в это Вальдау, но он узнал об этом почти сразу, и я догадывался кто ему рассказал.

Ганс отмахнулся от моих возражений и резонно заметил, что если эта встреча была не случайно, то можно сомневаться в том, что схватка будет проходить честно, а значит еще один клинок лишним не будет. Крыть было нечем. Я и сам почти сразу же начал задумываться о подобном.

Я отвел взгляд от огня, когда на улице начало темнеть. Тяжелые капли били в стекла моей комнаты. Надежды на то что завтра будет хорошая погода таяли, но отказываться от своего плана на вечер я не стал.

Наполненная горячей водой бадья с плавающими в ней пахучими веточками лаванды заполнила своим паром всю помывочную комнату. Расслабляющий аромат наполнил легкие, и я закрыл глаза от удовольствия.

— Удачи вам завтра, сеньор. — улыбнулась перед уходом девочка.

— А с чего ты взяла, что она мне понадобиться? — я удивленно повернулся, мысленно отвешивая Фернандо оплеуху. Вот язык без костей!

— Вы уходите рано утром. Вы отдали одежду на стирку. Вы решили расслабиться. И вот там, — она показала на полку. — стоит бутылка вина. Все признаки, что завтра у вас намечается важное дело.

Я бросил ей медяк.

— Тебе бы в тайный сыск. Цены не будет.

— Благодарю, господин, мне и здесь хорошо. — игриво подмигнула дочь хозяина дома.

С глубоким выдохом я погрузился в воду по самые губы. Запах лаванды приятно щекотал ноздри. Я откинулся назад и прикрыл глаза.

Все должно быть хорошо. Этот задира не показался мне опытным бойцом и уже тем более решительным и смелым. Возможно, я смогу закончить дело просто пустив ему немного крови.

Но что если все это было не случайно? Ведь мне по-прежнему казалось, что я его где-то видел.

Что будет с Викторией, если со мной произойдет страшное? А как отреагирует матушка?

Я решил их не беспокоить и нечего не говорить, но поединок может закончиться не в мою пользу. Что будет с ними?

Я приложился к горлышку бутылки с красным французским.

А мои родичи из королевства знают толк в виноделии!

Янтарная жидкость прокатилась по горлу и смыла все темные мысли. Вспомнилось, как я выскочил из воды перед Викторией именно здесь. Вспомнились ее темные глаза и нежные руки.

Как только все закончится, сразу же поеду к ней. Здесь меня уже больше ничего не держит. А друзьям я всегда буду рад. Главное, чтобы они приезжали. Главное выжить.

Как только вода начала холоднеть, а глаза слипаться, я быстро вернулся в комнату, чтобы перехватить хоть немного сна. Чистое тело опустилось на свежие простыни, и я провалился в абсолютную тьму, в которой не было ничего кроме голосов, которые сливались в одно единственное слово — осторожнее.

— Себастьян, нам пора. — голос Вальдау за дверью мгновенно привел меня в чувство, сон как рукой сняло.

Я открыл дверь.

— Заходи. Чувствуй себя как дома.

— Хорошо выглядишь. — улыбнулся товарищ, за его спиной нервно перебирал шарф Фернандо. — Твое оружие.

На стол легла рапира в обтянутых черной кожей ножнах.

— Не думаю, что нас ждут проблемы. — я натягивал сапоги. — Поцарапаю физиономию этого типа, чтобы он запомнил свою глупость, и разойдемся. Выпивка за мой счет.

— Это будет прекрасно. — Ганс сел на стул. — Но на всякий случай…- он откинул плащ и на свет явилась его рапира с витой гардой.

— Да, — кивнул я, — лишним не будет.

Дождь закончился и над улицами и домами стоял вязкий седой туман. Солнце еще не собиралось подниматься из-за горизонта, но и до места схватки идти было не близко.

Мы шли молча. Слова сейчас были лишними.

Пели ночные птицы. Равнодушно смотрели на грешную землю звезды.

— Уже стоят. — Ганс дернул шеей.

У кромки леса на небольшой поляне стояла троица в черных плащах.

Желудок предательски свело. Я вздохнул ртом. С каждым шагом ноги наливались свинцом.

Рядом с моим оппонентом расположились двое с идеально ровными спинами. Слева находился рыжеусый коротышка с широченными плечами, а справа почти близнец Вальдау, только усов у него не было. За плащами было не разглядеть наличие оружия, но у Ганса было также. Оба выглядели как опытные бойцы, а значит опасения друга могли подтвердиться.

— Господа. — я коротким кивком приветствовал троицу. Она ответила тем же.

— Не могу не предложить оставить разногласия и перейти к примирению. — Ганс, расположившийся по правую руку от меня, сделал шаг вперед.

— К сожалению, это не может быть возможно. — произнес коротышка. — Даже если вы принесете извинения.

Я зло сжал зубы.

— Что ж. Мы не будем настаивать. — кивнул Вальдау.

— Могу я узнать имя своего соперника? — я смотрел в глаза противнику.

— Арнольд Готфрид фон Райхенау. — быстро произнес он.

По моей спине пробежали мурашки… Эта жаба — один из племянников епископа!

Я вспомнил, где я видел этого неприятного человека. Именно он убежал от лишних глаз, когда слуги инквизиции пытались забрать с собой зазывалу.

Значит, все-таки встреча в игорном доме была не случайной.

— Себастьян фон Ронин. — я недобро улыбнулся.

— В курсе. — с мерзкой гримасой бросил Райхенау. — виделись.

Ну, точно все подстроено.

— Господа, расходитесь и по готовности начнем поединок. — четко произнес двойник Вальдау.

Мы отошли друг от друга шагов на двадцать.

— Все подстроено. — прошептал я на ухо Гансу. — Будь готов!

Тот с невозмутимым лицом подал мне рапиру.

— Это я уже понял по виду его друзей. Боюсь придется спасать тебя даже в случае твоей победы над этим индюком. А ты еще не хотел, чтобы я шел.

— Глупец. — улыбнулся я.

— Глупец. — повторил друг вполне серьезно.

На Фернандо было страшно смотреть, тюрингец был чуть светлее белых простыней и его трясло как от мороза. Вальдау дал ему испанскую наваху, на всякий случай, но я особенно на него не рассчитывал.

— Вы готовы? — голос коротышки разорвал тишину.

— Да. — кивнул я. — Мы готовы.

— Сходитесь.

Двигался мой визави несмотря на свою комплекцию легко и ничуть не скованно. Рапира в его руках качалась, словно на волнах выискивая бреши в моей защите. Я в который раз пожалел, что не придавал должного значения урокам рапиры.

Я сделал быстрый выпад, метя в лицо Арнольда. Тот быстро уклонился — и тотчас последовала контратака.

Глаза мои то и дело смотрели за спину противника на его спутников. Те стояли недвижимо.

— Вижу, ты узнал меня, малец. — Райхенау решил поговорить.

— Узнал. — не стал вдаваться в подробности я и сделал еще один выпад, разбившийся о грамотную защиту.

— Тогда знаешь, что жалости от меня ты не дождешься.

Я не стал отвечать, это было понятно и так. А самое главное я получал новые проблемы даже в случае выигрыша. Такие родственнички прекрасно умеют плакаться своим высоким покровителям.

Противник неожиданно обрушил на меня целый град ударов. Кисть заболела от постоянной защиты. Острие рапиры Райхенау словно превратилось в голову змеи жаждавшей смерти. Об атаке сложно было и думать. Я только и следил за смертоносными движениями клинка. Уклонение и защита — все, что было доступно для меня.

— Когда ты уже сдохнешь? — выдохнул соперник.

Я снова промолчал.

Арнольд пытался утомить меня постоянными атаками, но я держал дыхание. И выдержал этот натиск.

Противник вдруг резко пошел на сближение — и клинок рапиры обрушился на мою голову сверху. Я едва успел подставить под удар лезвие. Металлический звон набатом прозвучал в ушах.

А противник хорош…

Мы замерли напротив друг друга, давя шпагами — и надеясь лезвиями клинков порезать лица друг друга.

Успеха никто не добился…

Несмотря на свою комплекцию и рост, Райхенау был очень силен. Я прекрасно понимал, что такое перетягивание скоро закончится не в мою пользу — и я просто резко сделал шаг назад и влево. Арнольд еще продолжавший натиск, не был готов к такому и провалился вперед. Я резанул по его руке, державшей рапиру, провернулся на стопе и собирался рубануть противника по шее, но клинок звякнул о лезвие рапиры злого двойника Вальдау.

Я настолько увлекся схваткой, что не заметил, как сам Ганс уже бьется с коротышкой.

— Сволочи. — выдохнул я и успел пнуть верещавшего племянника епископа. — Твари!

Новый противник был свеж и бодр. Росчерки его клинка мелькали молниями перед моими глазами.

Грохнул выстрел.

Я посмотрел в сторону Ганса и увидел, что тот ничком лежит на влажной траве. Оседал на землю и его противник, Фернандо, подобравшись сзади, перехватил навахой его горло.

— Нееет! — из моих глаз брызнули слезы, тут же я пропустил укол в бицепс правой руки и отступил назад.

В руках моего противника возник пистолет. Но целился он не в меня.

— Нееет! — я бросился вперед, но опоздал.

Грянул выстрел и Фернандо упал на тело Ганса, над которым склонялся.

В моей душе что-то оборвалось.

Я перекинул рапиру в левую руку. Метал ударил о метал. Противник пытался меня задавить под вопли раненного Райхенау. А я попросту плюнул ему в глаза. Тот на секунду отвлекся, и я раненной рукой со всей силы нанес ему удар в горло. Соперник пошатнулся и начал оседать на землю, судорожно пытаясь вдохнуть в себя воздух. Я со всего размаха обрушил рапиру на его шею. Брызнула кровь… Ударом стопы я оттолкнул врага — и еще дважды ударил его в сердце. Готово.

Ганс и Фернандо лежали недвижимыми.

— Не убивай. — верещал Арнольд. — Ты не знаешь чей я родич. Ты можешь озолотиться. Или тебя найдут и убьют. Не совершай глупостей, обо всем можно договориться. Подумай!

Я решительно надвигался на соперника. Раненая рука невообразимо болела.

Только невероятным чутьем я успел отклониться от пули. В руках Райхенау чернел небольшой пистоль, искусная работа.

Я взревел как загнанный зверь. Ярость наполнила все мое естество.

— Ты! Убил! Моих! Друзей! — орал я как заведенный, нанося удары по его лицу витой гардой, пока его мольбы о милосердии не оборвались… Рукавом я вытер кровь стекающую с моего лица. И смачно плюнул в то, что раньше было надменным лицом епископского племянничка.

Стояла оглушающая тишина, даже птицы не пели. Восток алел восходящим солнцем, дожди закончились.

Рапирой я также ударил уже затихшего Арнольда в сердце, чтобы этот упырь не ожил — и на подгибающихся ногах побрел к своим друзьям.

— Фернандо! Ганс! — я осипшим голосом безнадежно позвал товарищей.

В голове пронеслись все моменты из нашего общего прошлого. Вот Ганс безуспешно пытается обыграть меня в кости. Вот Фернандо спрашивает, как правильно заговорить с понравившейся девушкой.

От пяток к горлу начал подниматься ком, который вышел с сиплым криком.

Я опустился на колени перед друзьями. Они не двигались.

Лицо Ганса было спокойным, словно друг просто прилег на траву подремать. Я провел рукой по его волосам и припал ухом к губам, в надежде на чудо. Чуда не произошло. Ни малейшего дыхания, и губы уже были холодными.

Слезы сплошными потоками стекали у меня из глаз.

— Прости меня. Простите меня! — прошептал я.

Фернандо лежал сверху, лицом утопая в траве, на его спине у правой лопатки расползалось кровяное пятно.

Сначала я не смог перевернуть друга, но рука горела огнем, и силы меня покинул. Но опрокинувшись на спину, я все-таки смог перевернуть товарища — и услышал слабый стон!

— Фернандо! — усталость мгновенно ушла. Друг был жив.

— Эээ. — простонал тюрингец. На его груди алеет дыра, а значит, пуля прошла навылет.

Я рванул рукав рубахи и прижал его к ране.

Времени мало — если и есть возможность спасти друга, то следует немедленно доставить его к доктору.

Оторвав второй рукав, я заткнул рану с другой стороны.

— Держись, Фернандо! — я ощутил необычный прилив сил, который дал надежда на спасение друга….

Недалеко жил один из преподавателей медицинского факультета, с которым меня связывали денежные и питейные отношения. Нужно лишь донести до него раненого!

— Не смей умирать! — я сиплым голосом умоляю Фернандо, одновременно с тем взвалив его на спину — и со всей возможной скоростью двинувшись в сторону знакомого дома… Отлично понимая, что это мой последний день в Эрфурте, и что жизнь моя уже никогда не будет прежней…

Впрочем, это все не важно.

Главное, чтобы Фернандо выжил…