Времена грёз. Том 2

Возлюбленные

— Вир! Иди ко мне! Вода совсем теплая!

Я ступил на горячий белый песок и прищурился, прикрыв ладонью глаза от солнца. Пылкий молодой юноша пронесся по кромке моря, разгоняя тучу блестящих брызг, и, лишь на миг остановившись, поманил меня к себе широкой улыбкой на светлом лице и протянутой рукой. Его серебристые локоны драгоценным лунным ореолом взметнулись вокруг головы, прелестно курчавясь от соленого влажного бриза. Нетронутая загаром, неестественно бледная кожа сияла почти ослепительно. Слишком большая и безнадежно промокшая рубашка облепила хрупкое, но гибкое тело.

— Ви-ир!

В его голосе проскользнули капризные нотки, опасаться больше не было смысла. Как бы сильно я не желал остаться сегодня сухим, у юного бога на всё было свое мнение и свои планы. Он беззастенчиво вцепился в меня, стоило только подойти ближе, и потянул дальше в воду, ничуть не переживая за одежду.

— Мун, ты уже резвился здесь вчера.

— Мне было мало, мне всегда мало, я не хочу скучать один, пока другие боги свободно гуляют по миру.

Длинные прохладные пальцы держали мои запястья. Очередная ультрамариновая волна мягко накатила на берег, погрузив ноги в тепло. Мун шел спиной вперед, забавно морщился, но не отводил взгляд. Мимолетный летний жар коснулся моих щек. Где-то недалеко, от пристани, разносился тонкий перезвон металлических голосов на ветру, колокольчики двигались в такт бескрайнему сверкающему морю. На мгновение показалось, что я вот-вот ослепну, не смогу прикрыть веки, не дам глазам отдохнуть хоть на миг, моя жизнь и всё мое внимание приковано к Луне. Всегда. В каком бы облике она не предстала передо мной.

Остановившись, Мун позволил мне прикоснуться к его порозовевшим скулам. Курносый нос и ямочки от игривой ухмылки заставили сердце дрогнуть. Нежность и невысказанная, невозможная любовь продирались сквозь грудную клетку к моему личному чуду, но я сам стоял как истукан не в силах подобрать ни одного слова, ни одного выражения, ни одной молитвы, чтобы передать хотя бы крохотную часть этих чувств. Один взмах белесых ресниц повергал меня в благоговение, в трепет, будоражащую негу, за которую я готов был умереть, воскреснуть, жить… для нее.

Неожиданно тихий голос едва не потонул в шуме моря, но я расслышал бы его даже будучи глухим.

— Можно тебя попросить?

— О чем угодно. Вся моя жизнь принадлежит тебе, захочешь забрать ее — только руку протяни.

Снова накатила волна, обрызгав нас с головой. Самым отдаленным краем сознания я отметил, что мы оказались по колено в воде.

— Так много мне не нужно.

Он положил ладони мне на щеки и притянув к себе, едва не коснулся губами моих губ, оставив между нами настолько маленький зазор, что каждое движение, каждый вдох я мог попробовать на вкус.

— Вир, ты покажешь мне город? Свой старый дом, в котором ты жил до Храма? Свою семью?

— Семью…

В один момент жара, тепло и ласка лета схлынули, будто окатив меня водой от самых студеных ледников. Сердце пропустило удар. Я хотел бы промолчать, не соврать, так хотя бы утаить, но всё читалось в моих глазах, в моем ужасе и страхе перед неизбежным.

Семья.

Безумный шепот по ночам, бездонные глазницы мертвецов, их голоса и мысли, повергающие в шок. Он думал… не так, как это делали другие люди, не так. Он отвергал моих богов, придумав себе новых, пока я позволял ему сходить с ума.

Ведь он семья.

Открыв было рот, я не смел выдавить из себя хотя бы звука протеста. Мой милый юноша глядел невесело, и должно быть уже знал обо всем, иначе не предложил бы, не попросил о таком. Его поцелуй показался горьким, дарующим надежду, но только после долгой, вынужденной боли. Как жестокое лечение, как отсечение больной ноги.

Не нужно трогать, оставь ученого в его мании одного, сжалься…

— Обещай проводить меня туда, Вир.

— Конечно, что угодно для тебя.

Мучительно тягостное утро втянуло меня в объятья нового дня почти против воли. С огромным трудом я отыскала в голове осколки прошлой ночи, вечера там под холмом, где вино, виски, шампанское и поцелуи сплелись с музыкой в яркую картину экспрессиониста.

Еще часть времени ушла на то, чтобы отделить себя от Ньярла и разграничить его сон и мои отголоски чувств. Раздрай, потерянность, смутное, неоформившееся осознание, что мне должно быть стыдно, мучительно стыдно, но еще не ясно отчего. Болело всё, особенно ноги, гудящие в такт отяжелевшей голове. Во рту пересохло, хотелось пить, умыться, привести себя в порядок, подспудно надеясь вернуть хотя бы ощущение обыденности в свою жизнь. В последние дни мир вокруг штормило, изменения приходили резко и неожиданно, выставляя перед фактом чужое прошлое, послания мертвецов, переезды и странных личностей.

Наверное, мне давно стоило остановиться и выдохнуть, оглядевшись хоть на секунду. Например, разложив по полочкам всё, что было вчера.

Мягкие, легкие поцелуи расцветили мои ключицы. Первые пуговицы рубашки почему-то расстёгнуты, чьи-то руки обнимают талию. Пахнет летом, жарким и пьянящим, полевыми цветами, свежей выпечкой, ванилью и жженым сахаром. Рядом слышится смех Уны и шепот Моргана. Я не чувствую ни тени стеснения, пока они оба словно соревнуются за мое внимание, каждый по-своему, я позволяю им дразнить друг друга и баловать себя. Редкие, четкие моменты всплывают словно из бурного омута воспоминаний.

Моих ушей касается заполошный голос Грея, моя ладонь легла на его разгоряченную грудь.

— Сэра, станешь моей музой, моим вдохновением, моей яркой звездой?

— Ни на что из этого я не гожусь.

— Нет-нет, ты только послушай, представь… Запах первых солнечных дней, сладчайшего меда и горькой полыни.

— Полынь?

— Это будет твой аромат, духи о тебе в маленьких золотых флаконах, что я навсегда оставлю себе после встречи.

Зажмурившись изо всех сил, я накрыла лицо ладонями, за веками уже давно дрожал свет. Кто-то завозился в постели, я мысленно поблагодарила себя за то, что вчерашняя рубашка стала моей пижамой на эту ночь, оставляя мне хотя бы тень приличия.

Уна без стеснения прижимается ко мне в медленном танце, ее взгляд внимательный и ненасытный, пухлые губы красны то ли от вина, то ли от моих губ.

— Я влюблена в твои глаза.

— Тише, Уна.

— Они так сияют, я не могу перестать смотреть. Воспоминание о них я сохраню как единственную драгоценность, что будет принадлежать лично мне. Оно будет маленькой путеводной звездой в моем одиночестве.

Судорожно выдохнув, я заставила себя встретить новый день, яркими лучами расцветивший незнакомую, но узнаваемую спальню. Тонкий, пудрово розовый балдахин над головой почти незаметно дрогнул, когда рядом кто-то перевернулся.

— Сэра? Ты проснулась?

— Да.

Отбросив одеяло в мою сторону, принцесса села в постели рядом, виновато заламывая руки. Ее светлые спутанные локоны обрамляли порозовевшее, чуть опухшее лицо. Милейший шелковый пеньюар едва доходил до колен, открывая аккуратные светлые ножки. Взгляд еще сонный, разморенный, но уже с отпечатком тревоги и растерянности пробрался мне под под кожу сотней мелких иголочек.

— Ох, Сэра, мне так стыдно.

— За что?

— Мы здесь, в постели, ты, наверное, злишься…

— Совсем нет, с чего бы?

— Я потащила тебя в бар, напоила, а там…

— Глупости какие.

Уна виновато опустила плечи, в уголки глаз набежали слезы, слов для спокойствия принцессы откровенно не хватало. Я поторопилась сесть и притянуть ее к себе, поймав в объятья. Нежность, еще недавно невыносимо заполнявшая меня, снова затрепетала в груди. Едва забрезжившие сомнения смела безумная притягательность и явная симпатия Уны. Не о чем было жалеть, так много внимания и любви мне давно не доставалось, давно я не чувствовала себя настолько живой и, может быть, безрассудной. Будто я снова была человеком, а не чужим инструментом или памятником скорби. Уму непостижимо, как редко это удается ощутить.

— Сэра, мне так неловко.

— Правда? Что-то я не припомню подобного вчера, когда ты до хрипоты спорила с Морганом о вкусе моих губ.

— О, боги…

Спрятав раскрасневшееся личико на плече, Уна обняла меня в ответ, удобнее расположившись на моих коленях. Пеньюар бесстыже задрался, обнажая в боковых разрезах округлые бедра, расцвеченные следами от ткани. От одного их вида меня бросило в жар. Смутное ночное воспоминание подсказало, что принцесса специально выбрала такую одежду, желая покрасоваться передо мной. Ей нравилось то, что я не могла отвести взгляд.

Осторожно прикоснувшись к оголенной коже, я с благоговением провела ладонью от розоватого колена, выше, к краю шелковой ткани. Такую красоту стоило запечатлеть в камне рукой настоящего мастера, но едва ли вышло бы передать этот потрясающий оттенок.

Может, нарисовать картину? Не дай боже ее кто-то увидит, но для себя, увековечив настолько интимный момент, прежде чем…

Прежде чем…

Уткнувшись в светлую макушку, я вдохнула аромат ванили, мне показалось, что она слегка горчила на языке.

— Как же тебя угораздило стать невестой Аластора.

— Отец оставил завещание Авелю с просьбой позаботиться о моем будущем. Он хотел, чтобы я попала в надежные руки, и лучше Кейна на эту роль никто не подошел. Брат быстро договорился о свадьбе и поставил меня уже перед фактом, по его мнению я должна быть счастлива и благодарна за это.

— Он знает о твоих предпочтениях?

— Конечно, но, как и мама, считает это мимолетной глупостью. Это пройдет, как только я стану настоящей женщиной и пойму, каково это — делить постель с мужем. Я стану счастлива, действительно счастлива под опекой Аластора, родив ему наследника и сидя до конца жизни дома в окружении слуг.

— Уна…

— Обязательно полюблю его, другого и быть не может, не бывает иначе, так что это мой единственный путь. Смириться и стать хорошей, покладистой женой.

Она стиснула в руках мою рубашку, не поднимая головы, и дрожала так, словно я собиралась отдать ее в чужие руки прямо сейчас. Пришлось прижать ее к себе покрепче, притянуть горящие щеки к лицу, мягко расцеловать мокрые следы, напомнив, что я всё еще рядом и всё еще на ее стороне.

— Радость моя, давай я увезу тебя отсюда, украду, спрячу, я знаю как.

— Меня всё равно найдут, из-под земли достанут, и я не могу оставить здесь маму без опеки и Моргана, я всю жизнь провела с ним.

— Тогда, может, мне поговорить с Аластором? Вдруг он откажется?

— От денег? От еще одной огромной компании, к которой уже имеет доступ? Это всё равно нужно передать хоть кому-то, а я главный ключ к благосостоянию Макдоннеллов, это бессмысленно. У меня есть только один выход: подчиниться и сделать так, как просят другие, но знаешь… у меня есть готовый план.

— Какой?

С каким-то странным болезненным воодушевлением Уна села, отпустив меня, и, глубоко вздохнув, начала загибать пальцы.

— Я поговорила с Морганом, и мы решили, что если мне очень сильно повезет, и я буду беременна после первой брачной ночи, то ей всё и ограничится. Маковая настойка уже подготовлена, я надеюсь, все пройдет не очень больно, в лучшем случае я даже не вспомню, что он делал, а после могу постоянно ссылаться на мигрень. Если первым родится наследник, то Кейну от меня больше ничего не будет нужно, он сможет завести любовницу, я обязательно его в этом уличу, и мы проживем остаток жизни в разных домах. Сына всему обучат няни.

— А если тебе не так сильно повезет?

— Ну-у… Маковой настойки у меня много, знакомые в браке говорили, чтобы отвадить мужа от спальни, нужно лежать бревном и совсем ничего не делать, правда, это не со всеми работает… но, если мне совсем не повезет, то я выпью весь пузырек за раз. Я не смогу терпеть насилие и прятать синяки за длинными рукавами, как это делают другие. Глубокий, нескончаемый сон будет самым простым выходом. Как видишь, мы все продумали. Морган, наверное, единственный, кто мог понять меня и поддержать в этой ситуации, я так благодарна ему за помощь.

Уна улыбалась грустно, будто бы с потаенной надеждой, пытаясь то ли успокоить себя, то ли меня убедить в том, что всё находится под ее контролем, но мне стало дурно только от воспоминания о действии опиума. Эльфийская королева при встрече с Ньярлом была словно растение, потерянной кем-то тряпичной куклой. Такое же состояние ждет принцессу? Как много ей нужно яда? Не переборщит ли она? Сможет ли сохранить свой разум?

— Едва ли Морган был рад подсказывать такое, настойка это его идея?

— Да, он сам ее раздобыл и передаст при надобности столько, сколько нужно.

— Даже если будет знать, что ты выпьешь весь пузырек за раз?

Прикрыв веки, Уна отвернулась, будто ей неловко было думать о подобном.

— Ну… он не собирался учитывать такой вариант, мне пришлось уговорить его, — передернув плечами, она вновь посмотрела на меня и придвинулась ближе, запустив руки под рубашку. — Давай не будем о грустном, и вообще, мы говорим только обо мне, может быть, ты тоже что-то расскажешь?

— Например?

— Ты раньше встречалась с девушками?

Ее молочная кожа сияла в лучах утреннего солнца, светлые ресницы чуть подрагивали, еще смахивая остатки слез, но взгляд небесных глаз говорил уже совсем о другом. Мимолетная весенняя гроза прошла, вернув тепло. Принцесса несомненно знала, насколько она красива, и смело пользовалась этим, играясь с моими эмоциями, но это выходило настолько естественно, что я готова была безоговорочно верить и подыгрывать каждой ужимке и полуулыбке.

— Только целовалась, случайно.

— Получается, я была первой?

— Получается так.

Довольно ухмыльнувшись, Уна пригнулась ниже и легко, по-хозяйски расстегнула пуговицы на моей груди, тут же приникнув к ней губами. Беспомощно всхлипнув, я откинулась на подушки, закрыв себе рот, чтобы не застонать громче. В руках Уны я ощущала себя совершенно растерянной, будто за плечами у меня не было отношений, а о том, что любовники делают в постели, я знала только понаслышке из рассказов подруг.

С ней всё было не так, как раньше, в новинку, и чувствовалось острее, чем когда-либо.

— Уна, умоляю, не так быстро.

— Ты так мило краснеешь, и вся твоя бравость куда-то девается. Моя милая стражница тает в руках своей хозяйки, как первый снег в объятьях осени. Жалко, Морган этого не видит, он был бы в восторге.

— Наверное, сейчас я даже рада, что его не пустили к тебе в спальню.

Ее пальцы мягко огладили живот и словно невзначай оказались еще ниже, заставив меня вздрогнуть и свести колени. Каждое движение, каждый жест принцессы отдавались мурашками по телу, и, кажется, ни один мужчина в моей жизни не знал меня и мое тело так хорошо, как она.

— Это мы еще нагоним, как будет время, у тебя вся шея в синяках. И это не от меня.

— Б-боги, так заметно?

— Если хочешь выглядеть прилично, придется надеть шарфик, но я не стану ограничивать себя.

В подтверждение своих слов, она впилась губами в нежную, чувствительную кожу под ухом, а ее пальцы, вторя поцелую, скользнули глубже, вынуждая меня покорно выгнуться навстречу, дрожа от нетерпения и новой волны ощущений. Мне хотелось умолять ее остановиться, чтобы хоть на мгновение вернуть самообладание или, наоборот, просить о продолжении, зайти еще дальше, пока ее фантазия и сладкая пытка не кончатся.

— А-а, моя принцесса осторожней.

— Так?

Уна тихо засмеялась и прихватила мочку уха, ее свободная рука вновь потянулась к моей груди, огладив ореол. Дыхание перехватило, и я чуть не вскрикнула, когда девушка продолжила ласку, постепенно набирая темп.

— Еще, пожалуйста… пожалуйста…

Совсем отдаленно сознание констатировало простой и очевидный факт: я очень-очень давно не любила и не давала себя любить. После всего произошедшего со мной это была запретная, невозможная тема, я не представляла, как могла бы довериться мужчине, пустить его достаточно близко и дать хотя бы толику контроля над собой. Сама мысль о подобном казалась безумной, чудовищной и невероятно пугающей, но Уна… с Уной все конечно было иначе. Моя хрупкая, очаровательная принцесса не имела никаких преград и безоговорочно захватила своим обаянием.

— Мне кажется, Морган совсем не приукрасил, ты правда пахнешь мёдом, и сейчас особенно. Как самая сладкая медовая булочка.

Ее язык коснулся ключиц, словно пробуя их на вкус. Стало невероятно стыдно, но так приятно, что теперь у меня на глаза навернулись слезы. Всхлипнув, я попыталась ответить что-то внятное и даже открыла рот, но Уна тут же заняла его поцелуем.

Наверное, иногда неплохо было бы сойти с ума, и сейчас самый лучший момент для этого. На несколько долгих, но таких сладких мгновений забыть обо всем, кроме того, что я чувствовала в руках принцессы прямо сейчас.

На пике удовольствия я ощутила, как Уна придержала мой подбородок, чтобы я не смела отвернуться и, слегка навалившись сверху, углубила поцелуй. Не сдержавшись, я застонала в ее губы, вновь выгнувшись в постели и стиснув пальцами тонкую ткань пеньюара. По телу пробежал жар, воздуха отчаянно не хватало, но напряжение, скопившееся во мне, резко исчезло, последним аккордом растекаясь под кожей волной слабости и искрами наслаждения.

— Серафина, моя Серафина.

Голова совершенно опустела, но руки так и не отпустили принцессу, наоборот, я притянула ее к себе, спрятав влажное лицо в изящном изгибе шеи. Слёзы катились уже против моей воли, подгоняемые смущением.

— Сэра, ну что же ты плачешь, я сделала что-то не так?

— Нет, мне просто очень хорошо.

— Ох, милая моя, тебя еще любить и любить, одной тут точно не справиться.

— Думаешь?

— Я уверена, не беспокойся, мы позаботимся об этом, хотя бы пока меня не посадили в клетку замужества.

Уна обняла меня крепче, начав чуть покачиваться и явно желая успокоить. Бушующие чувства и нега, затуманившая мой разум, постепенно стали отступали, позволяя немного прийти в себя. Подняв глаза, я неуверенно взглянула на принцессу, она улыбалась, светясь довольством и почти что гордостью за проделанное со мной.

— Ничего, мы что-нибудь придумаем, нужно только приехать к Моргану, он наверняка…

В двери спальни неожиданно постучали. В гостиной послышались шаги, тихий шорох юбок горничных, легкий звон посуды, но их тут же заглушил знакомый мужской голос.

— Уна, ты уже проснулась? Я принес завтрак, как и обещал, никаких ватных шариков.

Буквально в доли секунды, принцесса побледнела, словно мертвец, ее руки с силой сжали мои плечи. Испуганное, полное паники лицо повернулось ко мне.

— О боги, это Авель, он не должен увидеть тебя здесь.