Вороньи сказы. Книга первая

Как я Пастуха повстречала

Уж пламень загорелся листвою, потух и любий начался, как я у деда Хлада в гостях побывала. За то время помоталась по Игривскому княжеству, где польза от меня была, там людям помогала, и они в долгу не оставались – кто угощеньицем, кто монеткой радовал. Теперь уж я не безучка совсем, а колдунья молодая, кое-чего ведаю. Тайны вот начала собирать, простые сначала: с кикимор на болоте, с храха. Полевика даже встретила: ком такой кореньев большущий, по полю катился, на меня сперва кинулся, но не тронул, крутанулся противосолонь и в землю упрятался. Стало быть, тоже невесту Тёмнову за свою считает.

Я ещё свирельку купила, красивую такую, у одного деда в деревне. Он по дереву узоры распрекрасные пускает, нашла среди его свирелек одну с вороном, её и взяла. Чтоб в дороге веселее было, ну и чтобы от люти беречься.

И вот среди бродяжничеств моих подвернулась мне вблизи деревушки Сорки работёнка. Осень уж глубокая, всю работу брать надобно, а то былинку сморгнуть не успеешь, а там зима, и на зиму надо где-то остановиться. Луньки мои быстрее выходили, чем я сперва подумала. Ну ясно, не умею я денежки считать и беречь, никогда таким не занималась. Сапоги купила очень хорошие вместо лаптей, кожушок новый на меху, простенький, без вышивки, но тёплый. На еду деньги тратила, чтобы кашу горькую не жевать. И ещё купила бутылочек разных, скляночек для зелий и чернил. Вот и приходится по монеточке всё скапливать теперь, чтобы на зиму дом себе взять, если учителя так и не найду.

Так вот, старшой этой Сорки, Крепен, говорит:

– Ты, гляжу, сведущая… Есть беда у нас тут, под боком, цеховые не берутся, мол, покуда вас не едят, так и неча отвлекать. Ну, за монету, стал быть, хотят! Болото у нас тут рядом, да ты, небось, видала по дороге, там, где роща берёзовая будто, вот там и болото. И на болоте этом уж с месяцок кто-то каждую ночь стонет. И на разные голоса, и баба вроде, и мужик, и ребёнок. Ночью жутко из дому в нужник отойти! Может ты глянешь, чего там такое-то? Ребятишек днём отряжу, они тебе болота покажут, ребятишки ловкие, за ягодой туда ходят. Ночью уж одна, ребяток боязно отпускать. Мы тебе тут и лавочку выделим, и накормим от пуза, и кое-какую монетку-то наскребём, но не как лютому, ты уж звиняй, не богаты мы.

А я уж на всё согласна:

– Давай, – говорю, – посмотрю, что у вас тут на болотах.

– Вот и славно-то как! – засветился аж весь старшой. – Ну спасибо тебе, Вранушка!

– Погоди благодарить, может, так выйдет, что и поделать ничего не смогу. Ну коль не смогу, там решать будем. Ты мне расскажи, Крепен, не выходил никто с болот, за собой не звал? Может фигуры туманные какие с огоньком в груди?

Крепен аж сплюнул, видать, доводилось про моро́к слышать.

– Не, такого не бывало, Светл миловал. Отдельно огоньки, бывает, светят на болоте. Ребятишки говорят, что и днём их видали, но тут не знаю, мож и брешут. Вишь, цеховые не взялись, ну, значит, не пожрут нас всех, но ночью прям сил нет, как стонут.

– Ладно, пойду с ребятками погляжу болота, а ночью сама схожу.

Ну и пошла. Отрядили мне пятерых ребятишек, троих мальчишек и двоих девчонок, всех младших. Белобрысые все, весёлые, болота и вправду знают до того, что про каждую кочку мне рассказывают. Поводили меня, показали всё, заодно ягодок насобирали. Огоньков никаких не видали, стонов не слышали, вообще не болото, а загляденье так-то: берёзочки торчат, где водица, а где и сухо, воздух холодный птичьими песнями полнится, ягод видимо-невидимо…

Погуляли с ними, а уж как солнышко обратно к Светлову терему покатилось, я одна вышла. Днём ещё ребята справили мне посошок берёзовый, а я лучинку зачаровала, чтоб горела долго да ярко, нож взяла, простой, не золотой, так скорее для собственного упокоя, и оправилась на болота.

Покуда солнышко совсем не опустилось, всё чин чином было, и не жутко вовсе. А вот как потемнело, да луна ярко разгорелась, тут-то я и услышала стоны эти. Будто жена по мужу убитому надрывается, или ещё горе какое. Похолодела вся, но иду. Раз уж не съели до сих пор никого, может, и не нечисть какая, может, колдовство… Лучинку на посохе ближе к земле держу, чтоб не оступиться и в болото не ухнуть. И вижу – замаячили вдалеке огоньки. Один, другой, да и третий показался. Голубенькие, красивые, так и манят следом. Но знаю я такое наваждение, огоньки и зачаровать можно, и нечисть всякая их послать может, потому сразу нашептала заговор от очарования-то. А они всё равно кружат да будто за собою зовут, и стон этот то умолкнет, а то заново другим голосом начнётся. Решила я пойти за огоньками. Очень уж интересно мне стало поглядеть на того, кто души заблудившиеся заставляет людей подманивать, да сказать ему пару Тёмновых слов, чтоб уж впредь всё желание отбило на такое. Но иду за огоньками, и никого вокруг, только живность всякая беспокоится. Мелькнуло что-то чёрное во тьме, вроде как кикимора. Я тогда заторопилась, а то вдруг не кикимора. Уж перепрыгиваю с кочки на кочку, бегу почти, и огоньки припустили, а стоны всё ближе да ближе. Гляжу – огоньки остановились, и давай хоровод водить. И стоны-то сразу стихли. Ничего такого вокруг, только камень большой из болота торчит. Днём такого не стояло, да и мокрый весь, хоть дождя и не было. Будто из трясины только поднялся! Давай я на него светить лучинкой… и уж тут обомлела вся. Вижу на камне лица человеческие, которые будто статуи рийнские, а которые и черепа.

– Ох, Светл-батюшка, что делается-то! – говорю и Светловым солнышком себя осеняю. А огонёчки голубые давай скакать, будто сказать что-то хотят, хоровод вокруг камня водят.

Я посошок в землю воткнула и давай камень этот обходить да осматривать. Огромадный кусок руды болотной, я таких отродясь не видывала. Коснулась – стонет, и искорки вокруг сразу же голубые да красные.

– Что ж такое тут случилось, – бормочу. А и вправду, думаю, погляжу-ка я, что случилось! Хлад говорил, что Тёмновы невесты могут прошлое ведать, да не пробовала никогда такое делать, не учил меня он, понятно. Ну, думаю, а на что я невеста Тёмнова?! Уж он-то всё на свете ведает, может через него как получится.

Дальше уж по наитию всё устроила: выбрала лужицу, где луна отражалась, заговорила свет её – и будто бы зеркальце стало.

– Зеркальце лунное, именем Тёмна, жениха моего, покажи, что тут было, да что за камень такой! – говорю, и смотрю, чтоб голосок не дрогнул.

Холод по рукам заструился, да слышу, будто шёпот с болота прилетел: «моя». Ну а больше никакой жути, и Тёмн-то за мною не явился. Зато жуть вся будто в зеркальце осела: вижу идёт болотом мужчина, взгляд чёрный, недобрый и тяжёлый, а за ним трое – мужчина тоже, женщина да мальчишка маленький, все будто очарованы. Вижу потом как камень этот из-под воды поднимается, как хватает этот Чёрный Взгляд мужчину, нож выхватывает, бьёт по горлу – и кровь его на камень проливает, прямо на лица и черепа, и те стонут и воют.

– Возьми, Князь Омутов, подношение моё кровью людской! – кричит. – Силы дай ещё, ещё знаний!

Когда женщину за волосы схватил – я уж смотреть не стала, ударила рукой по воде, зеркальце будто и разбилось, и снова лишь лунное отражение передо мною.

Сижу, сердце ухает, будто от люти убежала. Князь Омутов – это, должно быть, из нечистых князей, я слыхала, он вроде наместник у Тёмна над всеми болотами. Да вот не слыхала, чтоб жертвы человечьи ему кто приносил. Посидела, подышала воздухом ночным, на огоньки поглядела, как всё кружатся да прыгают. То ли сам Князь Омутов меня к камню позвал, мол, смотри, где силы колдовской добыть, то ли души убиенных помощи искали – вот и думай. Думала я, правда, недолго. Поднялась и накрепко решила камень этот разворотить. Пусть он Князя болотного, думаю, пусть на меня серчает, а больше такого не надобно тут. Пригодилось мне опять моё Тёмново колдовство – прокляла я камень этот так, чтобы раскололся весь, рассыпался. Ох и тяжко было! Заклятый камень, да как бы не самим Князем Омутов-то! От мысли этой мне, конечно, чуть горделиво стало, ну как я его разломаю! Только первая трещинка в нём наклюнулась, а из неё – скок! – огонёчек. И пошли из этого камня огонёчки сыпаться, разноцветные всякие, который красный, а который и вовсе белый. Тумана натянуло так, что ног не видать, только огоньки в нём пляшут. Слышу – болото стонет, воет, и давай в тумане мелькать что-то чёрное да большое, да мелкое, и пищит и рыкает, и булькает. Не по нраву Князю пришлось, что камень его разрушила. Вся болотная нечисть поднялась ко мне – и пыри, и кикиморы, и болотницы, вода вокруг забурлила. Глазки у них горят, да не похоже, что в этот раз не тронут. Ну всё, думаю, конец, ножом не отбиться от такого. Давай заклятия ограждающие читать да Тёмном тварей стращать, а их только больше становится. Огоньки вокруг меня вертятся, вроде защитить хотят, но не по силам им, душам измученным. Ладно, думаю, Морива-смерть их найдёт теперь уж, да и меня заодно. Жалко только, что пожила так мало, не все тайны мира сведала, да и путь мне в темна-навь. Вот уж первые морды оскаленные рядом показались, жабьи, большие, а зубья как у вепря, а когти, как у рыси на перепончатых лапах – пыри, значит. Хотели на меня броситься, да вдруг дудочка в темноте заиграла. И мелодия такая весёленькая, ну чисто на празднике. Только пыри от этой мелодии как завизжали, как кинулись в разные стороны. Чувствую, меж ног кикимора проскочила, а рядом другие – и все наутёк. А огоньки знай себе пляшут. Сыграла песенка, и никого не осталось из тварей болотных.

Вокруг туман, лучинка из него ничего и не выхватывает. Дудочка затихла, и тишина такая настала, что громом сердечко моё бьётся. Вижу – в тумане голубой огонёк горит повыше других.

– Ау! – кричу. – Есть кто тут? Кто на дудочке сыграл? Покажись!

– Есть, – слышу голос молодой. – Только, коли покажусь тебе, не пугайся.

– Да после такого разве страшно будет! – ему в ответ кричу со смешком, а у самой сердце к хребтине жмётся.

Туман расползаться начал, и вижу я его: молодой паренёк, меня постарше с виду, волос медовый, а заместо глаза одного дырка как у черепа и в ней огонь голубой горит. И руки – не руки, кости!

– Ой, – говорю, и назад от него, ногою в болото!

А он ко мне подался – ловить. Тут я пуще прежнего давай дёргаться, чуть вместе с ним в болото не свалилась. Схватил меня рукою костяной, да говорит:

– Осторожней, девица! Я тебе зла не сделаю, смотри сама, хотел бы зла, уж не стал бы нечисть прогонять!

– А… ежели сам кровушки моей хочешь!

– Ах, вот что подумала, девица… – вытащил меня из болота, отпустил. – Наведар меня звать, я пастух огоньков. В болотах, в лесах их ищу и к дорогам вывожу, чтоб Морива быстрее их нашла.

– Знаю про тебя! Мне наказали тебя беречься… – и смотрю ему в глаза-то: один зелёный, человечий, а один огненный.

– Про меня всякое сказывают, всё больше дурного, потому как, смотри, красавец я какой. Видно, что не Светл в макушку поцеловал. Хочешь – бойся, а из болота я тебя выведу. А то, ишь, работу мою отнимаешь!

И смеётся. А огоньки вокруг него уж крутятся.

Я как отдышалась с первого-то впечатления, меня тут же любопытство разобрало. Вопросы с губ полетели: кто таков, почему таков, откуда? А он волосами трясёт, смеётся:

– Ты бы хоть назвалась, а то так и буду девицей звать! Оттуда я, девица, таков я, девица…

– Прости, Наведар, есть за мною беда, как интересное что-то встречу, вперву очередь думаю, как бы побольше разузнать. Зовут меня Враной. Спасибо тебе, что от нечисти болотной спас!

И кланяюсь ему в ноги.

– Ну будет тебе! Ты тут доброе дело сделала, души томящиеся спасла, это мне тебе кланяться надо. Пойдём, Врана, провожу до дороги, да и души выведу.

Достал он дудочку из-за пояса, чёрную, будто костяную, как руки его, поднёс к губам – и полилась мелодия звенящая да манящая. Огоньки тут же за нами двинулись, покачиваясь.

Он всё играл шёл, а я уж молчала с расспросами-то, потому как делом он занят. Вывел к дороге, подальше от деревни, тут и огоньки в травку сели.

– Заберёт их Морива к рассвету, всех развезёт по нави – кого в светлу, кого в темну… А тебе, Врана, доброго пути!

– Стой, – говорю. – Ничегошеньки про тебя я и не сызнала!

А он мне улыбается.

– Ну раз больше не боишься, хочешь, погуляем с тобой как-нибудь под солнышком, я под солнышком краше. Пойдёшь утром из деревни, возьми дудочку и наиграй вот…

И сыграл простенькую такую мелодию. Я легко её повторила. И успокоилась как-то: ну раз под солнышком, так всё не так жутко. А он поклонился мне – и в туман нырнул болотный, только я его и видела.

Всё любопытство моё, как верх берёт – так и нету во мне страха. Ну ладно, думаю, сразу не съел, так, может, зря Хлад жути нагонял. Нагадал он что ли, что я Пастуха встречу? Всё думаю, чего речь про него вообще завёл. Если нагадал – так гадание на будущее, какой бы ты колдун знаткий ни был, это ученье неточное. Это как глядеть на страницы ещё не написанные, по былому додумать можно, что будет, но может и по-другому выйти. Другое дело на уже написанное в Уложении гадать, это вот точно, да только когда Хлад про Пастуха речь завёл, я даже и не знала, что в Сорках окажусь. Углядел он там в моей судьбе что-то смутное, вот и распереживался. А я всё же попробую, не каждый день с таким нечистым-то встречаешься, надо знания хватать, пока дают.