Вороньи сказы. Книга первая

Как русалка с водяницами боролась

Кончилась зима та лютая, которую я в деревне Сохне с Василёной и Летом провела, спокойно. Наступила весна, и я в дорогу засобиралась, как только снег сходить начал, да тепло стало. Прикипела я к старичкам моим, грустно оставлять их было, да и они по мне слезу сронили, тож я им понравилась. А идти всё одно – надо. Коли на месте сидеть, вовек всех тайн мира не вызнаешь. Ну да я пообещала, что на следующую зиму опять к ним напрошусь. Так и расстались, всплакнув, да светлой дороги мне пообещав. Меня всё история Фёргсварда не отпускала, интересно было, нашёл он анаита аль нет, жив ли сам. Да и рассказы Василёны про Степь уж очень мне нравились. Ну и храбрости мне это какой-то придало, решила я сама в Степь наведаться. Думала, может встречу Фёргсварда-то или услышу про него что.

Дороги все весною размыло, там, где не пройти было, я водицу заговаривала, чтобы льдом сцепилась. По скользкому-то навернулась ни один раз, зато не в грязи по колено. Скоро и Светл-батюшка смилостивился, солнышко так разогрел, что подсыхать всё стало, весенняя вода по рекам да ручейкам разбежалась.

Решила я Угольским княжеством к Степи идти, с краешку Пристепского выйти, а по пути, может, лишнюю луньку подзаработать или тайн каких разузнать.

Местные говорят, в Угольском княжестве нечисти полно, со Степи лезет, да своей порядком. Говорят, даже чортов кто видал, а кто слыхал, но мне вот не встретился. Зато русалку и водяниц повстречала.

Шла я вечером вдоль реки (Бегушка её, что ли, звали) и увидала, что лунники и солнцецветы уже распускаться стали, толкаются на опушках, кто кого лепестками перебьёт. Ну я и решила с собой немного набрать, цветы колдовские, для зелий пригодные. Я-то, конечно, Тёмновым проклятием только яд какой сварить могу, но и отвороты всякие, от людей, от нечисти, и на силу колдовскую. Думаю, пригодится в дороге. Стала собирать да в венки закручивать, думала, посушу потом колдовством. А они вместе в один венок не крутятся, выскользнуть норовят, ну не любят друг дружку. Тут меня упрямство одолело, я давай их заговаривать: чтоб, как полозы на свадьбе змеиной, да туго, как девичья коса, цвет Тёмнов да Светлов сплелись. Ну и попыхтела с этим. Да так увлеклась, что не сразу заметила, как на меня с речки русалка глядит. Издалека, наверно, подумать можно было, что просто девица в рубахе купается. Только водица холодна ещё, а у девицы глаза красным нет-нет, да блеснут.

Я подскочила, давай вспоминать, чем там русалку отвадить, а она говорит:

– Привет тебе, колдунья! Ты меня только колдовством не отхаживай, пожалуйста, я с просьбою!

Ну конечно, думаю, нечисть чего только не скажет, чтоб до шеи человечьей дотянуться, а всё равно ж интерес взял. Отступила чуть, спрашиваю:

– С какою такою просьбою?

– Гляжу я, ты венки плести мастерица. Обменяешь мне венков таких на что-нибудь?

Меня ещё больше интерес схватил. Не слыхала я, чтоб русалки венки любили. Вот водяницы – те да, а русалки всё больше мужиков любят.

– А зачем тебе, русалка? Ты не думай, я не хмурюсь, интересно правда.

Она водицей плеснула, на берег полезла. Я всё ж отошла чуточку. С виду русалка спокойная, а ну как хитрая просто. Вылезла, подол отжала.

– Меня Мавой звать. Неприятность тут у меня. Я русалка не злая, лунный свет кушаю да тех кровь пью, кто сам её даёт. Сыром в масле тут каталась, пока водяницы эти драные не повылуплялись. Дураки какие-то порезались на реке, одного топором огрели, кровищи было – и всё в воду. Ну там водяницы и созрели. Так теперь придёт ко мне мужик какой, а ёнды эти его и потопят. Одного уж чуть не стопили, насилу отбила. Разумения ни с горошину. Ну сожрёшь ты его, а дальше чего? Дальше лютых с цеху выпишут – и пока. Вот я думаю, мож я их веночками этими разраздорю. Они такие сплести не могут, точно за них подерутся, ну а там, глядишь, их и поменьше останется, остальных я доизведу.

Я уж прям оторопела. Глазами на русалку хлопаю, а та подобралась.

– Ну уж не говори, что водяниц тебе жалко. Они ж людей едят ток так. А я не ток так, я насмерть вообще никого. Мужики, вон, с суседних деревень, даже и с подарками ходят.

А я и правда не знаю, чего думать. Так-то нечисть – враг человечий, тут уж боги до меня всё пописали. Но русалка, вроде, в своём уме. А вдруг врёт, и моей крови хочет! А если и нет, так выведу водяниц, а она тут вообще всех мужиков насмерть засосёт одна-то. Да водяницы не тараканы какие, у них тоже разум, они всё понимают, как руку-то поднять, не сделали они мне ничего. Думаю, мысли такие у меня от того, что я Тёмнова невеста, Тёмну-то, конечно, хорошо, чтоб невестушки его нечисть привечали, не обижали. Ну или от ума большого, как бабка говорила. От ума большого, грит, ты, Вранушка, котами домового затравить не можешь, думаешь, что он вроде человека, только маленький да страшный, а он ведь враг человечий, врага завидел – бей, была б ты парнем, не взял бы тебя князь в дружину, рассуждаешь много. Так говорила.

– Давай я погляжу на водяниц этих, может, уговорю уйти с твоей речки. Ну припугну там. А то вдруг они насмерть не повздорят, потом уж на тебя точно ополчатся, – вот так решила, с хитринки зайти.

Но мысли всё равно не сладкие, ну прогоню я их, они где ещё людей топить станут. Вот не лютой уродилась, была б охотницей – уж бы и русалку, и водяниц мечиком-то расчиркала и не кручинилась.

Мава с недоверием глянула, а спорить не стала:

– Ну попробуй, мне-то что, мне-то надо, чтоб не было их тут. Получится, ну уж сговоримся на что-нибудь, гребешок у меня есть, если хочешь, колдовской верно. Водник подарил.

– Сговоримся уж. Где там твои водяницы? Ты со мной не иди, чтоб их сразу не злить.

– Это как скажешь, тут подожду, за гребнем пока нырну. А водяницы вон там.

Показывает мне. Следом не пошла. Я уж и подумала, что тут бы мне вообще прочь уйти, пока никто не схватил, но и гребень колдовской, и интересно, уговорю ли водяниц. Осталась.

Нашла я их скоро, выше по речке в запруде плескались, с виду – девчонки голозадые, только косу заплетать стали. А волос зелёный да кожа будто в тине угваздались. Хохочут, друг друга щекочут, плещут.

– Привет вам, девицы-водяницы!

Только сказала, они тут же замолкли, глядят на меня: глазки красные, зубки острые да частые. Я, видит Светл-батюшка, струхнула. Их аж шесть было, а я одна. Все слова уговорные с головы воробьями выпорхнули.

– И тебе привет, – одна говорит. – Будешь с нами плескаться-играться?

– Куда там! Охотники лютые сюда идут с цеху, толпою, у всех мечи да верёвки. Уходить вам скорее надо. Я Тёмнова невеста, хожу, нечисть всякую предупреждаю от беды. Плывите скорее, а я других предупреждать пойду.

Смотрю на них и вижу, что врана-то из меня не очень. Не поверили, а, может, всё равно им было. Улыбаются, зубки так и блестят. Я слова ещё сказать не успела, они из воды повыскакивали. Ой, утянули бы меня на дно (а под водою-то и не поколдуешь, как слова кричать), если б не венки луносонцецветые. Вышло, как русалка хотела – швырнула я эти венки скорее в реку, так водяницы, как псы за костью, тут же следом кинулись. Ну, думаю, спасибо тебе Светл-боженька, что правило такое есть. Я уж особо смотреть не стала, прочь кинулась, а слышу за спиною вой да визг. Водяниц шесть, а венка всего два, так они друг дружке космы рвут, зубками щелкают. Потом по реке, увидела, кровь их чёрная течёт.

К русалке я уж возвращаться не стала, леший с этим гребнем. А вот в деревушку, что рядом, зашла. Там и переночевала и людей предостерегла, что в речке водяницы да русалка. А они мне вот чего рассказали:

– О, это-то да. Там, рядом с рекою, видала, где берёзы две старые, как сестрички, стоят, ещё по зиме лихие люди что-то не поладили, порезали друг дружку. А потом у нас там три утопца было, бродяжный лютый их заборол. Ну эт точно русалка их притопила, уж не знаем, живых аль мёртвых. Мы с тех пор на речку вечерами не ходим. Ну уж слава Светлу, тебя не утащила.

Дали мне пирогов в дорогу.

Я вот и думаю, может, пироги и лучше русальичьих подарков будут.