Благодаря Коцлеру и его офицерам, боевой дух и дисциплина в 42-ой бригаде находились на чудовищно низком уровне. На фоне этих горе-вояк, Борлис выглядел образцово показательным солдатом Союза.
Ранним утром, практически с первыми лучами солнца, я собрал всех офицеров в своем пятистенке. Из семи пришли трое, ну три с половиной, один удосужился прислать помощника.
– Что же вы, комбриг, за балаган тут устроили? – усмехнулся я, глядя на Коцлера. Тот отвел взгляд. – Правильно, лучше молчите. Рядовой Менчич!
– Да, вашбродь! – отозвался за моей спиной солдат.
– Я хочу, чтобы через десять минут все четверо были здесь!
– Будет исполнено! – он щелкнул каблуками и вышел из палатки.
– Что же вы сразу не сказали, куда я попал? – горько улыбнувшись, обратился я к лейтенанту Баркофу.
– Прошу прощения, вашбродь, но я не стукач.
– Да и разбери поди, лучше ли я чем они? Ладно, я приложу все свои силы, чтобы навести здесь порядок и взять Кливонвилль.
Выслушав отчеты командиров, я велел увеличить пайки – благо запасов хватало на две недели нормального питания; наладить снабжение бойцов чистой водой, пресечь самоволки, даже на охоту.
– Если через двадцать четыре часа все не заработает без сучка и задоринки, я начну репрессии! – строго подвел я черту, закончив раздавать приказы. – Все ясно?
– Так точно, вашбродь! – отчеканили офицеры.
«Я прям как Олька», – пронеслось у меня в голове.
В школе у нас была классуха – Ольга Александровна. Казалось, что она люто ненавидит всех нас. За малейшую провинность лупила указкой, ставила в угол, а если хотела пригрозить, обещала репрессии.
– Все свободны, – добавил я.
«Странно, чего это Менчич так долго?» – стоило мне это подумать, как в палатку влетела Хэл.
– Менч ранен! – выпалила она.