Военный инженер Ермака. Книга 4

Глава 10

…Таким образом, после всех этих неожиданных переселений и прочих организационных мероприятий на повестке дня осталось главное — начать делать кремниевое оружие, а потом еще и нарезное.

Говорим — нарезное, подразумеваем — снайперское. Ввиду того, что пороха очень мало, стрелять будет только по особо важным целям. Да и в общем, дальность стрельбы и точность не всегда имеет главное значение. На стены полезут толпы, и бить по ним придется чуть ли не в упор.

Вариантов два.

Первый — делать новые ружья. То есть ствол, приклад и все остальное. Это долго. Поэтому для начала можно просто попробовать переделать фитильную в кремниевую.

Ну что, поехали.

Замок будет врезан в ложе сбоку ствола. Придется долго подгонять дерево и металл: вырубать лишнее, примерять корпус замка, снова углублять выемки, пока полка встанет точно напротив старого отверстия. Сам канал, скорее всего, придется слегка расширить, чтобы искра не терялась в щели, а уверенно падала в камору.

У фитильной пищали, понятное дело, уже было затравочное отверстие (оно же «затравка») — маленькая дырочка из полки в камору ствола. На полку насыпался порох, фитиль его поджигал — всё работало. У кремнёвого замка принцип тот же: нужна полка и та же затравка. Поэтому при переделке надо использовать то же отверстие, но старую фитильную полку спилить, подгоняя кремнёвый замок с точностью до миллиметров.

Основные части кремнёвого замка таковы:

Курок — подвижный рычаг, куда зажимается кусочек кремня. Когда курок взводят и отпускают, он с силой ударяет кремнём по стальной пластине.

Кремень — острый камень, зажатый в курке. При ударе он высекает искры. Как раз с ним были проблемы, а то бы я начал делать кремниевое оружие гораздо раньше.

Фризен — стальная крышка, закрывающая полку с порохом. При ударе курка с кремнём фризен откидывается назад, и с его поверхности сыплются искры прямо в порох.

Полка (пан) — небольшая углублённая «тарелочка» сбоку замка, куда насыпали тонкий слой пороха. Именно его поджигали искры.

Оси и штифты — металлические стержни, на которых держатся и вращаются все подвижные детали замка.

Боевая пружина — мощная пружина, которая придаёт силу курку и заставляет его резко ударять вперёд.

Пружина фризена — маленькая пружина, которая удерживает крышку в закрытом положении и позволяет ей резко откидываться при ударе.

Если обобщенно, дело обстоит так: курок с кремнём ударяет по крышке-фризену, с неё сыплются искры в полку с порохом, крышка откидывается и открывает полку, искры воспламеняют заряд внутри ствола, и следует выстрел.

Деталей, как видно из описания, довольно много! И все их надо того… делать! Ко всему, кроме пружин, подойдет обычное железо, которое мы получали с рудника — а для тех я переплавлю пару татарских ножей. Металл там более упругий, с ним будет надежнее.

Работы много, но деваться некуда. Пищаль для опытов пойдет моя. Состояние у нее еще очень ничего.

…Морозный воздух щипал ноздри, когда я вынес обновлённую пищаль из мастерской на стрельбище. Снег поскрипывал под сапогами, а выдыхаемый пар превращался в белые облачка. Ермак Тимофеевич уже стоял на стрельбище вместе с сотниками и другими. Их суровые, бородатые лица выражали сдержанное любопытство. Государственная военная комиссия принимает работу, ха.

— Ну показывай, Максим, что там намудрил, — проговорил атаман. — Обещал диковину, не томи.

Я положил пищаль на грубо сколоченный стол и открыл кожаный мешочек с принадлежностями. Рядом поставил для сравнения обычную фитильную пищаль из арсенала острога. Наглядность — прежде всего, хотя что такое пищаль казаки знали очень хорошо. Но почему бы не провести маленькую лекцию.

— Сначала взгляните на старый замок, — сказал я, по-профессорски указывая на фитильный механизм. — Видите серпентин с тлеющим фитилём? В сырость он гаснет, на ветру тоже. Ночью враг видит огонёк издали. Да и возни с ним много: фитиль нужно поджигать заранее, следить, чтобы не погас, подгонять длину.

Тут я немного лукавил — фитили мы сейчас пропитывали рыбьим жиром, в результате чего тот страшно вонял, но не гас.

Мещеряк кивнул, поглаживая седую бороду:

— Верно. Сколько раз в дождь или в снегопад подводил этот фитиль. Стоишь с бесполезной железякой, а враг стрелами осыпает.

Я взял переделанную пищаль и показал новый механизм:

— А теперь смотрите сюда. Видите курок с зажатым кремнем? Эта стальная пластина — огниво. Когда курок бьёт кремнём по огниву, высекаются искры, которые попадают прямо на полку с затравочным порохом.

Савва прищурился, разглядывая механизм:

— Хитро придумано. Искр хватит, чтобы порох загорелся?

— Покажу на деле, — сказал я. Насыпал порох на полку, аккуратно закрыл крышку и взвёл курок. — Главное — никакого открытого огня. Будет работать в любую погоду: хоть в ливень, хоть в метель.

До мишени — старого деревянного щита с нарисованными кругами сорок шагов Я прицелился, задержал дыхание и плавно нажал на спуск.

Курок щёлкнул, блеснули искры — и прогрохотал выстрел. Облако порохового дыма окутало меня; я увидел, как щепки полетели от щита. Когда дым рассеялся, на щите виднелась пробоина недалеко от центра.

— А ну-ка, дай сюда! — Ермак протянул руку, и я передал ему ружьё.

Атаман внимательно осмотрел замок, несколько раз щёлкнул курком вхолостую. Затем велел зарядить пищаль снова. Сам встал к мишени, прицелился — резко, без долгих примериваний — и выстрелил. Пуля легла ещё ближе к центру.

— Добро! — воскликнул он, возвращая мне оружие. — А теперь еще покажи, как заряжается.

— Так же, — ответил я и продемонстрировал процесс: засыпал порох в ствол, забил пыж, посадил пулю, ещё один пыж, поработал шомполом, насыпал затравочный порох на полку и взвёл курок.

— Времени уходит столько же, сколько на обычную пищаль, — заметил Лука Щетинистый, начальник охраны.

— Так, — согласился я. — Но не надо возиться с фитилём. Представьте: идёте ночным дозором. С фитилем его нужно заранее поджечь — он светится и демаскирует. С кремнёвым замком достаточно взвести курок — готово. В непогоду, в дождь или мокрый снег, фитиль отсыревает и ружьё теряет ценность. А кремнёвому замку влага не страшна при условии, что порох на полке сухой.

Иван Кольцо взял ружьё и покрутил в руках:

— А если кремень сколется или затупится?

— Кремень служит долго — на несколько десятков выстрелов по меньшей мере. Его можно еще и подтачивать. Потом ставят новый, — я достал из мешочка запасные кремни. — Меняется просто: отвинчиваешь зажим, вынимаешь старый, ставишь новый и закручиваешь.

Ермак почесал бороду:

— А в бою надёжно будет? Не подведёт в самый неподходящий момент?

— Осечки случаются реже, чем когда фитиль гаснет или отсыревает. Главное — держать огниво чистым, счищать нагар и следить, чтобы затравочный порох был свежим. Кремни, которые я привез, очень хорошие. С нашими старыми осечки могли быть постоянно. А с этими — нет.

Сотники переглянулись. Мещеряк первым сказал:

— Дело толковое, Максим. Сколько проблем из-за того, что фитили светятся, как светлячки. Сразу нас видно.

— И в засаде удобнее сидеть, — добавил Лиходеев. — Не надо прятать фитиль, чтоб не выдать себя.

Затем ружье взял Иван Кольцо, прицелился и выстрелил — попал почти в центр мишени. Его лицо просветлело:

— Ишь ты! И правда удобнее. Не надо за фитилём следить, только целься да стреляй.

Лиходеев и Мещеряк тоже попробовали — оба остались довольны, осечек не было.

Ермак подозвал меня поближе:

— Скажи, Максим, сложно такой замок сделать? Много ли времени нужно?

— Если железо хорошее и есть подходящий инструмент — дня три — четыре на один замок. Самое трудное — правильно закалить пружину и выковать огниво. Остальное — дело навыка.

— А все старые пищали переделать можно? — спросил атаман.

— Можно, Ермак Тимофеевич. Фитильный замок снимаем и ставим кремнёвый. Ложе придётся немного подогнать, но это нетрудно.

Атаман оглядел сотников:

— Что скажете, братцы? Стоящее дело?

— Стоящее, — подтвердил Мещеряк. — Особенно для разведчиков и дозорных — им нужна скрытность.

— И для конных стрелков пригодится, — добавил Кольцо. — С седла будет удобнее стрелять.

Лиходеев, самый осторожный, задумчиво проговорил:

— Только бы воины к новшеству привыкли. Народ у нас к переменам не очень охоч.

— Привыкнут, — отрезал Ермак. — Никуда не денутся.

Я добавил:

— Ещё одно — экономия. Фитиль нужно постоянно покупать или вить из пеньки. А кремня у нас сейчас много. Да и там, где его взяли еще сто раз по столько осталось, бери и пользуйся.

Атаман хлопнул меня по плечу тяжёлой ладонью:

— Молодец, Максим! Дело путное придумал. Будем потихоньку переделывать пищали на такие.

Сотники закивали. Мы ещё пару раз стрельнули — каждому хотелось опробовать новинку.

К вечеру в остроге уже ходили слухи о новых ружьях без фитиля. Казаки подходили, расспрашивали и просили показать. Некоторые недоверчиво качали головами — мол, как это без огня стрелять? Но большинство загорелось идеей, особенно те, кто не раз мерз в дозоре с тлеющим фитилём или промок под дождём со ставшей бесполезной пищалью.

Однако я всех пока разочаровывал. Массовая переделка фитильных ружей на кремниевые будет позже. Новые механизмы, может, и хороши, но, как в том анекдоте, есть нюанс, заключающийся в почти полном отсутствии пороха. Когда испытывали пищаль, сердце кровью обливалось, глядя на то, как драгоценное взрывчатое вещество превращается в дым.

Поэтому порох будет тратиться практически полностью только в наших снайперских, то есть нарезных ружьях.

Которые, я надеюсь, скоро появятся.

Сказать, что предстоит сложная работа — не сказать ничего.

Что я хочу сделать? Примерно вот это.

Есть так называемая «кентуккийская» винтовка — это не просто ружьё, это веха в развитии стрелкового оружия. Она в своё время изменила представление о стрельбе. История её рожденья — путь от кузнечной смекалки немецких переселенцев в Пенсильвании до тонко отточенного охотничьего и боевого инструмента, который потом назвали по месту, где он прославился. Мастера брали полосы железа и древесину, вкладывали в каждую деталь долгие часы терпения и скрупулёзного труда, и в итоге и получалось длинное, изящное оружие, отличающееся невероятной красотой и такой же точностью.

Её характерная черта — длинный тонкий ствол. Обычно он делался длиной от полутора до трёх футов и больше (то есть 90–130 сантиметров). Большая длина придавала пуле устойчивость: чем длиннее ствол, тем лучше порох сгорает, тем более ровно выходит пуля. Вес у таких винтовок был умеренный — не тяжёлая боевая пищаль и не лёгкая карманная шомполка. Чаще около трёх с половиной — пяти с половиной килограммов; достаточно тяжело, чтобы гасить отдачу и держать прицел, но не настолько, чтобы стрелок быстро уставал.

Эти винтовки потрясали своей точностью. На коротких дистанциях любая пищаль даёт попадание — но в те времена только кентуккийская винтовка позволяла целиться на сотни шагов. Практическая точность — то, на что рассчитывал охотник или снайпер того времени, обычно достигала ста пятидесяти — двухсот метров; стрелку с умением и терпением под силу было попадать и дальше — до трехсот-трехсот пятидесяти метров в зависимости от патрона и погоды. Для восемнадцатого века это были по сути невероятные показатели: пуля летела ровно, и тот, кто умел целиться и плавно нажимать на спуск, мог поразить цель там, где обычное ружьё уже было бессильно.

Эффект от появления таких ружей был ошеломляющий. Солдаты и охотники видели: один стрелок в засаде может менять ход дела, один прицельный выстрел — и вражеский военачальник упал. Люди стали иначе смотреть иначе на огнестрельное оружие. Поэтому кентуккийскую винтовку часто называют прародительницей «снайперского» оружия. Ее эффективность была действительно близка к тому, что понимают под снайпингом: одиночная меткая стрельба на огромные для того времени дистанции.

Все было хорошо. Да, много сложной и тяжелой работы, но к этому мне не привыкать. Однако затем последовал удар, и причем с очень неожиданной стороны.

…Я никогда не думал, что спасение племени от неминуемой смерти может обернуться такими сложностями в моих отношениях с Дашей. После того, как мы перевезли остяков в Кашлык, жизнь в нашем зимовье изменилась.

Айне, молодая шаманка племени, подходила ко мне по разным вопросам чаще других. Я старался не обращать внимания на её долгие взгляды, на то, как она замирала, когда я проходил мимо, как её голос становился тише и мягче, когда она обращалась ко мне. Делал вид, что не замечаю.

Но Даша заметила. Женщины всегда чувствуют такие вещи острее нас.

Тот вечер начался как обычно. Мы сидели у очага, я делал чертеж на остатках привезенной неведомо когда из вотчины купцов Строгановых бумаги, Даша штопала мою рубаху. За стенами избы выл зимний ветер, швыряя снег в затянутые пузырём окна (до стекол еще руки у меня не дошли). Вдруг она отложила иголку и взглянула на меня так пристально, что я поднял голову от работы.

— Почему она так на тебя смотрит? — спросила Даша без предисловий.

Я почувствовал, как внутри всё сжалось. Притворяться, что не понимаю, о ком речь, было бы глупо.

— Не знаю, — ответил я, стараясь говорить спокойно. — Не обращал внимания.

Даша помолчала, разглядывая меня. В отблесках огня её лицо казалось особенно красивым.

— У вас с ней что-то было?.

Ее голос очень напоминал допрос.

— Нет! — я отложил бумагу и повернулся к ней всем телом. — Даша, нет, ничего не было!

— Но она… она смотрит на тебя так, будто…

— Будто что?

— Будто ждёт чего-то. Будто между вами есть какая-то тайна.

Я встал, подошёл к ней, сел рядом на лавку. Взял её руки в свои — они были холодными, хотя мы сидели у самого огня.

— Даша, послушай меня внимательно. Между мной и Айне ничего не было. Да, я помог её племени несколько раз, вытащил их из той проклятой тайги, где они умирали от голода и этого страшного мерячения. Но это всё. Я делал это не ради неё, а потому что не мог иначе. Ты же знаешь меня.

— Знаю, — она кивнула, но в глазах всё ещё плескалось сомнение. — Но она… Максим, я же вижу, как она на тебя смотрит. Это не просто благодарность.

Что я мог ответить? Соврать, что не замечаю? Но Даша не дура, она бы поняла. Признаться, что да, я вижу эти взгляды, чувствую это странное напряжение, когда Айне находится рядом? Это бы только усилило её тревогу.

— Даша, — я сжал её руки крепче. — Я не могу отвечать за то, что чувствуют другие люди. Могу отвечать только за себя. А я люблю тебя. Только тебя. И я не променяю тебя на остяцкую девчонку.

— Она не просто девчонка, — тихо сказала Даша. — Она шаманка. Они… они умеют привораживать.

Я не смог удержаться от усмешки.

— Даша, ну что за глупости? Какие привороты? Ты же умная!

— Умная, — она грустно улыбнулась. — Но я видела, на что способны их шаманы. Видела, как они впадают в сон наяву, как предсказывают будущее. Как лечат болезни травами и заговорами.

— Лечат травами — да. Это знание природы, не более того. Всё остальное — внушение, самовнушение. Даша, милая, неужели ты думаешь, что какая-то шаманка может заставить меня разлюбить тебя?

Она долго молчала, глядя в огонь. Потом вздохнула:

— Нет. Наверное, нет. Прости меня, Максим. Просто… просто иногда мне страшно. Мы так далеко от дома. И когда я вижу, как она смотрит на тебя, как она всегда оказывается там, где ты… Мне становится страшно, что я могу тебя потерять.

Я обнял её, прижал к себе. Чувствовал, как она дрожит — то ли от холода, то ли от переживаний.

— Ты меня не потеряешь, — прошептал я ей в волосы. — Обещаю тебе. Я не изменял тебе и не собираюсь. Ни с Айне, ни с какой-то другой женщиной. Ты — моя жена, пусть и без венца. Ты — мой друг, моя опора. Без тебя я бы здесь давно сошёл с ума или погиб.

Она обняла меня в ответ, но я чувствовал — осадок остался. Та трещинка недоверия, которая появилась между нами в этот вечер, никуда не делась. И я знал, что Даша права в своих подозрениях — не насчёт меня, а насчёт Айне. Девушка действительно испытывала ко мне чувства, выходящие за рамки простой благодарности. Я видел это в её глазах, в том, как она краснела, когда я обращался к ней, как старалась оказаться рядом во время каких-то общих мероприятий.

Что с этим делать — я не знал. Прямо поговорить с Айне? Но о чём? «Пожалуйста, перестань на меня так смотреть, моя жена ревнует»? Это было бы глупо. Избегать её? Но остяки теперь жили рядом, и полностью прекратить общение было невозможно — это вызвало бы вопросы и у казаков, и у самих остяков.

Оставалось надеяться, что со временем всё само собой уладится. Что Айне найдёт себе жениха среди своих или среди наших, что Даша убедится в моей верности, что эта странная, тягостная ситуация разрешится сама собой.

Но внутри я понимал — так просто ничего не решается. Особенно здесь, в Сибири, где каждое чувство обострено до предела одиночеством, холодом и постоянной близостью смерти. Где люди цепляются друг за друга как за последнюю надежду на тепло в этом ледяном краю.

Той ночью мы с Дашей лежали рядом под меховой шкурой, и я чувствовал, что она не спит. Лежит с открытыми глазами, думает о чём-то своём. И я не спал, размышляя о том, как странно всё устроено — спасаешь людей от смерти, делаешь доброе дело, а в итоге получаешь новые проблемы. Хотя, может быть, это и есть настоящая жизнь — сложная, запутанная, где нет однозначно правильных решений, где каждый поступок тянет за собой целую цепочку последствий, которые невозможно предугадать заранее.

За стеной выл ветер, где-то далеко ухала сова, и мне казалось, что вся эта бескрайняя сибирская ночь давит на нашу маленькую избушку, пытаясь раздавить её, стереть с лица земли вместе со всеми нашими мелкими человеческими проблемами и переживаниями.