Вариант Юг

Кубань. Декабрь 1917 года.

Выпал первый снег и морозы пока не сильные. Скоро наступит новый 1918-й год, и что он нам принесет, никто не знает. Хотелось надеяться на лучшее, но скорее всего смута продолжит расползаться по территории бывшей Российской империи. А любая смута это всегда кровь, смерть и голод, болезни и хаос. Так что ничего хорошего нас не ожидает.

А что касательно нашей родной Кубани, то здесь пока все шло своим чередом. Большая часть строевых частей Кубанского Казачьего Войска вернулась домой. И только Отдельный Кавказский корпус генерала Баратова, который находился в далекой Персии, брошенный и позабытый, все еще продолжал вести военные действия против турок и пробивался на родину. В остальном же казаки добрались до Кубани вполне благополучно и тихо разошлись по своим хатам.

Все узловые станции на Кубани заняты отрядами красногвардейцев, которые в открытую готовились к захвату власти на местах и никого не боялись. В Екатеринодаре созвана Кубанская Рада, и сформировалось наше самостийное правительство с курсом на отделение от России. Однако сейчас такое время, что у кого сила, тот и прав. А у Кубанской Рады, несмотря на поддержку казачества, своих вооруженных формирований практически нет. Есть генералы, знамена и регалии, штабы прославленных полков, дивизий и корпусов. Однако нет воинов, готовых положить за Раду свои жизни. Следовательно, ее власть пока иллюзорна. На данный момент с самостийниками только 1-й Черноморский полк и примерно тысяча добровольцев из офицеров. И против всей той огромной массы солдатских отрядов, которые попали на Кубань еще при Временном правительстве, а теперь примкнули к большевикам, это немного.

Единственная наша надежда на Дон, где атаман Каледин толкует казакам про опасность большевизма, а генерал Алексеев начинает собирать Добровольческую армию. Хотя, конечно, положение у донских казаков, как и у нас, не завидное. Уже сейчас они вынуждены воевать на два фронта, где есть враг внешний и враг внутренний. С одной стороны отряды большевиков давят, а с другой иногородние, которых на Дону больше чем у нас, да казаки из голытьбы готовы в спину ударить. Кто опасней, не ясно. По этой причине вместо того, чтобы свою жизнь обустраивать, экономику крепить и армию собирать, донцы вынуждены тратить свою немалую энергию и силы на борьбу между собой...

Утро 29-го декабря началось для меня с того, что вместе с братом Мишкой я отправился на охоту. Выехали налегке, по полям зайцев погонять. У брата дробовик, а я на всякий случай взял винтовку. Времечко нынче лихое, мало ли что и кто в степи повстречается. Да и волки в наших краях не редкость.

Мы направились в сторону хутора Еремизино-Борисовского, где возле речушки Кривуша всегда хорошая охота. А поскольку торопиться нужды не было, ехали не спеша. Больше за жизнь беседовали, чем звериные следы высматривали, а разговор вели обычный. Мишку интересовала война, подвиги и полковые байки, а меня станичные новости и слухи. Настроение было хорошее и вдруг, прерывая нашу беседу, по полям разнесся сухой звук одиночного винтовочного выстрела.

Щелк!

Звук прилетел от дороги – она по левую руку от нас. Поворачиваем лошадей и мчимся туда. Я еще не знал, что случилось, и кто стрелял. Но сердце захолонуло от предчувствия чего-то недоброго.

«Вот и все, - промелькнула у меня мысль, - кончилось спокойное время».

Как показали дальнейшие события, я был прав, и чутье меня в очередной раз не подвело.

Щелк! Щелк! Еще два выстрела, и наши кони вылетели на небольшой курган.

С высотки мы увидели, что по дороге несутся сани-розвальни, а в них два человека. Первый погонял каурого конька, торопил его. Второй лежал в санях навзничь. Он пытался привстать, приноровиться и выстрелить из пистолета. А вслед за ними, догоняя беглецов и на ходу постреливая из кавалерийских карабинов, мчались три всадника. По виду казаки, да вот только на их папахах красные полосы виднелись. Раз так, то люди, которых они пытались догнать, скорее всего, нам друзья.

- Я возницу знаю, это Мыкола, хороший парень с Еремизино-Борисовского хутора, - сказал Мишка и сдернул с плеча дробовик, который здесь и сейчас против карабинов бесполезен.

- Тогда вступимся за него, - ответил я, спешился и приготовил к бою хорошо пристрелянную винтовку. - Ты пока за курган отойди.

- Да я... - попытался возразить Мишка, но я его одернул, и он, вынужденный подчиниться, спустился с высотки.

Теперь, когда младший родич в безопасности, можно и повоевать. Всадники меня уже заметили. Двое отделяются от погони и приближаются. Расстояние небольшое, метров семьдесят, и хотя противников двое, положение у меня лучше. Можно повоевать.

Я спрятался за лошадью и твердо встал на земле, а красные внизу и в скачке. Прицеливаюсь. Делаю первый выстрел, и передовой противник валится в снег. Целюсь во второго, но тот резко поворачивает своего буланого жеребчика и, нахлестывая его нагайкой, мчится в сторону. Мог бы и его свалить, но лишний грех на душу брать не стал. Тогда я еще не до конца понимал, что каждый враг, которого ты пожалел, еще один ствол, который будет смотреть в твою грудь в будущем.

Третий казак с красной полосой на папахе увидел, что один из его товарищей убит, а второй удирает. После чего он сначала остановился, а затем последовал за беглецом, развернул коня и помчался назад по своим следам. Меня это устраивало и, поручив Мишке обыскать убитого мной всадника и поймать его лошадь, я запрыгнул в седло. После чего направился к саням, которые уносились к нашей станице, и вскоре мне удалось их догнать.

Возница, плотного телосложения парень с округлым простодушным лицом, наконец-то сообразивший, что погони за ним больше нет, остановился. А затем, выскочив на снег, он стал обтирать своего почти загнанного каурку соломой. Ну а, увидев меня, парень добродушно улыбнулся, взмахнул рукой и громко сказал:

- Благодарю, господин подъесаул.

- А ты меня разве знаешь? - удивился я.

- Видел вас в станице.

Я посмотрел в сани, и обнаружил второго человека. На соломе, обессилев и потеряв сознание, зажав в руке «наган», лежал бледный тридцатилетний мужчина. Одет он был просто и без изыска, но по виду не иначе как из дворян. Брюнет, красивое лицо с правильными чертами лица, а во всем облике, несмотря на бессознательное состояние, была некая холеность. Не часто таких людей в наших краях встретишь. Таким более пристало в Санкт-Петербурге, ныне Петрограде, по паркетам дворцовым ходить, а потому запоминаются подобные типажи быстро.

- Кто это? - кивнув на человека, спросил я Мыколу. - И почему за вами погоня?

- Вчера к нам постучался, сказал, что офицер с Дона. Ездил с товарищами в Екатеринодар, а на обратном пути в хуторе Романовском их красногвардейцы переняли. Друзей его насмерть прикладами забили, а он смог вырваться, и сутки в нашу сторону по степи мчал. Вроде бы не врал, и коня его мертвого за околицей нашли. Еще он сказал, что за ним может быть погоня, и попросил его не выдавать. Батя подумал и решил, что у нас неспокойно. Поэтому велел раненого с утра к вам в Терновскую отвезти. Только Кривушу переехали, а тут и красные появилась. Так что если бы не вы, постреляли бы нас.

Тут не поспоришь, убили бы парня и его пассажира и все дела. Однако разговоры разговаривать некогда и надо к станице уходить, а то мало ли, вдруг эти трое не одни и есть еще преследователи.

К нам подскакал Мишка. В поводу у брата трофейный конь, а на нем тело убитого и притороченный к седлу карабин. Мы направились в Терновскую, и вскоре были дома. Брат со своим знакомцем Мыколой поехали на подворье к Авдею, а мы с отцом присели возле пришедшего в сознание офицера, которого уложили на широкую лавку возле печи.

- Где я? - полушепотом выдохнул раненый.

- В безопасности, - ему ответил отец. - Тебя догнать пытались, но Бог не допустил твоей гибели.

- Помню. Гнались. Стреляли. А потом я сознание потерял.

- Кто ты?

- Штабс-капитан Артемьев. По поручению генералов Алексеева и Каледина в сопровождении трех казаков ездил в Екатеринодар к атаману Филимонову и членам Кубанской Рады. Везу в Новочеркасск важное письмо. Оно в сапоге спрятано.

Сказав это, Артемьев вновь впал в забытье, а мы отошли в сторону, присели за стол и батя окликнул мать:

- Мария, где документы из сапога, что на раненом был?

- Здесь, - перед нами на стол опустился запятнанный кровью продолговатый холщовый пакет.

- Надо же, - удивился батя, - как он его только в сапог впихал?

- Что делать будем? - мать кивнула на Артемьева. - Фельдшера звать или самим его выхаживать?

- А что с ним?

- Бедро навылет, и крови много потерял.

- Зови фельдшера, он человек свой, лишнего болтать не станет.

Мать, накинув платок и тулупчик, выскочила на улицу, а ей на смену в горницу ввалился дядька Авдей. Он подошел к лавке, посмотрел на Артемьева и хмыкнул. А затем дядька присел рядом с нами и кивнул на пакет:

- Что это?

- Документ, кажись секретный. На всех станциях телеграф под контролем большевиков, и правительства теперь только через курьеров общаются.

- Посмотрим?

- А давай.

Вспороли холстину, под ней еще одна, а там письмо. Честно говоря, думал, что в этом документе что-то действительно важное и судьбоносное. Ведь за него уже четыре человека погибли, а один в тяжелом состоянии. Однако я ошибался. В бумаге только жалобы нашего правительства на тяжелое положение в крае и ссылка на то, что именно сейчас Кубань не может помочь Дону, на который наступают большевики. В общем-то, это чистейшая правда и ничего секретного в этом документе не было. А подписались под ним трое, Председатель Кубанской Рады Рябовол Н.С. атаман ККВ Филимонов А.П. и Глава Правительства Кубанской Рады Быч Л.Л.

- Как поступим? - дядька посмотрел сначала отца, а затем на меня.

- Письмо все равно необходимо отвезти, - сказал я. - Его ждут и, может быть, на что-то надеются.

- А с офицером как быть?

Авдею ответил батя:

- Пусть у нас остается. Сюда красногвардейцы не сунутся. На своей земле мы пока еще посильней, чем они.

- Так и поступим, - согласился Авдей, - офицер останется у вас, а письмо повезут мой старший Яков и твой Костя.

Старики решили. Значит, мне пора собираться в путь-дорогу, и я не медлил. По арматному списку в поход каждый казак обязан взять: три пары белья, двое шаровар, одну пару сапог, ноговицы с чувяками, бешмет ватный, бешмет стеганый, две черкески, две папахи, башлык, бурку и однобортную овчинную шубу. Все это добро следовало упаковать в тороки и кавказские ковровые сумки, а после приготовить к погрузке на своего коня. Но и это не все, поскольку согласно все того же арматного списка, есть еще полный комплект подков на все четыре конские ноги, сетка для сена и прикол для одиночной привязки лошади. Это имущество, а помимо того продовольствие, шашка, винтовка, патронташ и двести пятьдесят патронов. Впрочем, список списком, однако еду я не в дальние края, а на Дон. Поэтому половину одежды оставил дома, прикол и подковы так же, а вот патронов и харчей набрал побольше.

Спустя час я был готов выезжать, но дело к вечеру и мы с Яковом, старшим сыном Авдея, решили повременить с отъездом до утра. Я вернулся в дом, повечерял, переговорил с отцом и взял у него адреса его знакомых в Новочеркасске. Затем собрался идти спать, но меня окликнул немного оклемавшийся и пришедший в себя Артемьев, которого перенесли в комнату погибшего брата Ивана. И подсев к нему, я спросил:

- Как чувствуешь себя, штабс-капитан?

- Вполне терпимо. Слабость большая, но ничего не отморозил пока от красных по степи уходил. Так что надо только отлежаться.

- Ты что-то хотел?

- Да, - он передал мне клочок бумаги. - Это адрес Ростовский. Там у меня жена и ребенок. Навести их, и скажи, что я жив и здоров, выполняю важное поручение и приехать пока не могу.

- Сделаю, - бумажка прячется за пазуху, а я, подметив, что офицер чувствует себя относительно неплохо, спросил его: - Ты сам-то откуда?

- Из Москвы.

- А в наши края как попал?

- Бежал. В юнкерском училище преподавателем был, а как смута началась, на Дон и ушел. Чувствовал, что беда рядом, а теперь казнюсь. Всех воспитанников моих на штыки подняли, а я живой. Не хотел в братоубийственную войну ввязываться, и все же не смог в стороне отстояться. Теперь у Алексеева в порученцах состою.

- Тогда получается, что ты человек информированный?

- Кое-что знаю.

- Что сейчас на Дону происходит?

- Дела там невеселые. Казаки по домам сидят, а офицеры в добровольцы записываться не желают. Есть несколько отрядов, которые красных сдерживают, но их мало. Если так и дальше пойдет, то Новочеркасск сдадут. Недавно Каменская пала, там к большевикам изменники войскового старшины Голубова присоединились. Каледин по всем станицам агитаторов рассылает, приказывает казакам мобилизацию производить, а их никто не хочет слушать. Старики и молодежь все за атамана, а кто с фронта вернулся, в большинстве против. Не понимают казаки, какая для них опасность от новой власти идет. Как и я, когда-то, они надеются в стороне отсидеться. Однако не выйдет, и надо за Лавром Георгиевичем идти. Когда в Екатеринодаре был, слух прошел, что он теперь в Новочеркасске.

- А что в других местах?

- Тоже не все слава богу. В Царицыне и Ставрополе большевики в кулак собираются и сил у них много. А дальше в России полнейший развал. Только на Лавра Георгиевича надежда, а более ни на кого.

- Лавр Георгиевич это Корнилов?

- Да, - Артемьев попытался приподняться, но от слабости сделать этого не смог, вновь упал на подушку и кивнул на свой полушубок, висящий в углу. - В кармане посмотри, там его программа, черновой вариант, который он смог из Быховской тюрьмы на Дон переслать. Я копию для себя делал, думал, что у вас в Кубанской Раде заинтересуются, а это никому не нужно.

Штабс-капитан окончательно обессилел и, найдя в его полушубке лист бумаги, я оставил Артемьева в покое. Направился к себе, зажег керосиновую лампу и приступил к чтению программы Белого движения. Программа состояла из пунктов, и было их целых четырнадцать. Почерк у Артемьева, как и у меня, был не очень хорош, разбирал я его каракули с трудом, но текст осилил. И вот читаю я этот документ, и над каждым пунктом размышляю.

1. Восстановление прав гражданина. Все граждане России равны перед законом, без различия пола и национальности; уничтожение классовых привилегий, сохранение неприкосновенности личности и жилища, свобода передвижений и местожительства.

Никто не спорит, правильный пункт. Но подобное и у Учредительного Собрания было. И где оно? Сгинуло.

2. Восстановление в полном объёме свободы слова и печати.

А вот это зря. Сейчас как раз цензуру ввести и стоило бы.

3. Восстановление свободы промышленности и торговли. Отмена национализации частных финансовых предприятий.

Свобода это хорошо, но чтобы ее отстоять и выстоять, как раз национализация и нужна.

4. Восстановление права собственности.

Только «за».

5. Восстановление русской армии на началах подлинной военной дисциплины. Армия должна формироваться на добровольных началах, без комитетов, комиссаров и выборных должностей.

Поддерживаю.

6. Полное исполнение всех принятых Россией союзных обязательств и международных договоров. Война должна быть доведена до конца в тесном единении с нашими союзниками. Мир должен быть заключен всеобщий и почётный, на демократических принципах, то есть с правом на самоопределение порабощенных народов.

Как-то расплывчато про порабощенные народы и их самоопределение. Да и единение с союзниками, которым на нас плевать, пунктик дрянной.

7. В России вводится всеобщее и обязательное начальное образование с широкой местной автономией школы.

Очень хорошо.

8. Сорванное большевиками Учредительное Собрание должно быть созвано вновь. Выборы в Учредительное Собрание должны быть произведены свободно, без давления на народную волю и по всей стране. Личность народных избранников священна и неприкосновенна.

Тоже верно.

9. Правительство, созданное по программе генерала Корнилова, ответственно в своих действиях только перед Учредительным Собранием, коему оно и передаст всю полноту государственно-законодательной власти. Учредительное Собрание, как единственный хозяин земли русской, должно выработать основные законы русской конституции и окончательно сконструировать государственный строй.

Снова согласен.

10. Церковь должна получить полную автономию в делах религии. Государственная опека над делами религии устраняется. Свобода вероисповеданий осуществляется в полной мере.

Пока церковь не влезает в дела государства, то и оно не контролирует дела церкви. С одной стороны так и должно быть. Однако большевики противник не простой, а церковь уходит в нейтралитет, хотя могла бы помочь Белому Делу, за которое Корнилов так ратует. Но для этого необходимо заставить иерархов работать, а без руководящей и направляющей роли государства сделать это трудно.

11. Сложный аграрный вопрос представляется на разрешение Учредительного Собрания. До разработки последним в окончательной форме земельного вопроса и издания соответствующих законов - всякого рода захватнические и анархические действия граждан признаются недопустимыми.

Минус, большой и жирный. Красные уже сейчас крестьянам золотые горы наобещали. Вряд ли они свои обещания выполнят, но пока рядовой крестьянин за них. А после того как были аннулированы все долги Крестьянского Банка, многие за ними пойдут.

12. Все граждане равны перед судом. Смертная казнь остается в силе, но применяется только в случаях тягчайших государственных преступлений.

Спору нет.

13. За рабочими сохраняются все политико-экономические завоевания революции в области нормировки труда, свободы рабочих союзов, собраний и стачек, за исключением насильственной национализации предприятий и рабочего контроля, ведущего к гибели отечественную промышленность.

Согласен, но и над рабочими нужен контроль, а профсоюзы и хозяева предприятий этого сделать не смогут. Впрочем, рабочие тоже не глупцы, со временем сами все поймут, а пока, как и большинство крестьян, они против нас.

14. Генерал Корнилов признает за отдельными народностями, входящими в состав России, право на широкую местную автономию, при условии сохранения государственного единства. Польша, Украина и Финляндия, образовавшиеся в отдельные национально-государственные единицы, должны быть широко поддержаны правительством России в их стремлениях к государственному возрождению, дабы этим еще более спаять вечный и несокрушимый союз братских народов.

Еще один верный пункт, но это уступка демократам, а монархисты и сторонники Единой-Неделимой на него за это озлятся.

Программа Лавра Георгиевича была прочитана, и я над ней думал долго. Чувствуется, что генерал за Отечество душой болеет. Вот только определиться не может, кто он, будущий диктатор, буревестник свободы или монархист. Всем хочет уступку сделать, а в итоге тем же самым большевикам ничего противопоставить не может. Его программа неплоха, но это только программа. А людей, которые ее в народ продвигают, нет.

Другое дело большевики, которые имеют Идею, ради которой готовы равнять с землей города, лить кровь и уничтожать всех, кто выступит против. Сейчас вокруг нас развалины государства и, опираясь на свою программу, Корнилов попытается наладить жизнь на основе старых систем и склеить осколки империи. А большевики, напротив, строят свою систему, и поэтому в данный момент они сильней всех своих противников.

По-хорошему, если бы я думал о собственном благополучии, перешел бы на сторону красных. Но моя жизнь лежит несколько в иной плоскости, и мой путь определен от рождения. Пока я всего лишь обычный подъесаул, который чувствует всю неправильность происходящих событий и понимает, что вскоре ожидает страну, но ничего не может изменить. Однако завтра я выберусь в мир, где вершатся большие дела, и получится ли у меня вернуться домой, не знаю.

Размышляя за жизнь, я заснул, а поутру, чуть только свет, мы с братом Яковом, заседлав коней и, взяв заводных, тронулись в путь. Сначала мы направимся в сторону Новопокровской. От нее прямиком повернем на север и выйдем к Егорлыкской. А там уже и до Новочеркасска недалеко.