Вариант Юг

Новочеркасск. Февраль 1918 года.

К обороне города Войсковой Круг готовился, начиная еще с шестого февраля. В тот день было принято несколько правильных и волевых постановлений, которые могли исправить то положение дел, которое сложилась после ухода из жизни Каледина и окончательного решения генерала Корнилова покинуть Дон. Первое - защищать территорию Войска Донского до последней капли крови. Второе - Войсковой Круг, в связи с тем, что Донское правительство калединского созыва сбежало из столицы, объявляет себя верховной властью. Третье - Войсковой атаман наделяется всей полнотой власти. Четвертое - начинается незамедлительное формирование боевых дружин, а в станицах, атаманам поселений предписывалось немедленно арестовать всех большевистских агитаторов и предать их суду военного времени. Пятое - все работающие на оборону люди объявлялись мобилизованными. Шестое - все боевые дружины должны немедленно направляться на фронт. Седьмое - до разрешения ситуации с наступлением большевиков войсковым атаманом должен оставаться генерал-майор Назаров. Восьмое - учрежденные военные суды обязаны немедленно приступить к своим обязанностям.

Решения были верные, и казаки на призыв защитить свою столицу откликнулись. Вот только один Войсковой Круг и Назаров не могли полностью взять ситуацию под контроль, поскольку администрация столицы оставалась старая. И складывалась странная ситуация. Казаки из отдаленных левобережных станиц и молодежь приходят на запись в отряды, а чиновники им говорят, что все бесполезно, идите по домам, все равно Новочеркасск не удержать и столица скоро падет. Что это, если не предательство?

Кроме того, многие горожане ждали большевиков как освободителей, и люди, хотевшие отстоять Новочеркасск, видя это, задавали себе резонный вопрос. А зачем они сюда прибыли, если не нужны? После чего, разочарованные казаки покидали Новочеркасск и возвращались домой. Вот еще один негативный момент, а ведь было много других.

Например, в дополнение к имеющимся у казаков воинским формированиям, сквозь вражеские заслоны, под командой войскового старшины Тацина пробился 6-й Донской казачий полк, наконец-то, вернувшийся с Западного фронта. Полк боевой и был готов биться с красными насмерть. Однако казаков распустили на кратковременный отдых, и это было ошибкой. Они посмотрели на все происходящее в городе, послушали говорунов и горлопанов, собрались и подались по родным станицам. Так что, как ни посмотри, но в этом случае проявились головотяпство и нераспорядительность походного атамана Попова.

Кстати, про генерала Попова. Этот, вообще, отдал казакам, все еще продолжающим оборонять город, приказ бросить тяжелое вооружение и отходить в степь. Мол, красные придут, устроят бойню, казаки и горожане все осознают, и тогда он со своим отрядом вернется. Такой вот фрукт, с которым мы разминулись всего на десять минут. Ведь именно в Новочеркасском училище он собирал тех, кто хотел или должен был уйти с ним, а затем, не дождавшись всех отрядов, направился в степь. Что сказать по этому поводу? С одной стороны походный атаман прав, поддержки от горожан нет. Однако бросать в городе раненых и гражданских лиц, которых красногвардейцы не пощадят, по меньшей мере, подло. Да, что говорить, если даже стоящих во многих присутственных местах и на страже интендантских складов караульных никто не предупредил, что они могут покинуть пост.

В общем, такая вот ситуация. На момент принятия Чернецовым обязанности оборонять донскую столицу, в городе царили неразбериха и хаос. Где-то на окраинах шла стрельба. К Дону тянулись беженцы и отступающие добровольцы. Кто-то в панике собирал вещи, а кто-то шил красный флаг и, глядя в спины спасающих свои жизни людей, презрительно ухмылялся. В штабах все вверх дном, на полу валяются секретные бумаги, в топках горит переписка, а по некоторым комнатам уже шныряют мародеры. Каждый предоставлен сам себе, в душах смятение, а в головах туман.

Кажется, что все, не отстоять нам Новочеркасска, не выдержать натиска красногвардейцев и голубовцев. Хватай, что плохо лежит, и спасайся. Но тут вступил в силу фактор личности. Разумеется, я говорю про полковника Чернецова, популярность и слава которого среди казаков, не знала границ. Многие говорили, что в нем воплотился сам воинственный дух донского казачества, что это второй Степан Разин и Платов в одном лице. А генералы из окружения Корнилова, между собой, называли его донским Иваном-царевичем, героем без страха и упрека. Я долгое время был с ним рядом и могу сказать, что все это правда. Да, Чернецов герой. Сомнений в этом нет никаких, и такой лидер у нас только один. Он не боится принимать решения, тонко чувствует ситуацию, не знает страха и осознает себя неразрывно связанным с судьбой своего народа. Он кровь от крови казак, и плоть от плоти потомственный воин степных просторов, который некогда обещал Каледину, что пока он жив Дон будет свободным. И именно поэтому Чернецов собирался драться до конца, и был намерен цепляться за каждый кусочек родной земли.

Однако от восхвалений перехожу к сути и фактам. Первое, что полковник сделал, после посещения юнкерского училища войсковым атаманом Назаровым, построил во дворе всех оставшихся в городе партизан своего отряда, среди которых были Мишка и Демушкин. Он оглядел их, прошелся вдоль жидкого строя и каждому пожал руку, молча, без всяких высокопарных слов. После чего Демушкин и один из партизан 1-й сотни были посланы на левый берег, в расположение основных сил отряда, который уходил с добровольцами. Их задача состояла в том, чтобы известить не только чернецовцев, но и всех казаков, что полковник снова в деле, и будет оборонять столицу. Все остальные, кроме двух прапорщиков, с тем же самым поручением разбежались по Новочеркасску. Задача этих посыльных, собрать всех, кто готов сражаться с большевиками в училище, где из них будут формироваться боевые подразделения, и посмотреть, что и где уцелело из вооружения. Остающиеся прапорщики должны принимать будущих городских защитников, распределять их по отрядам, вести учет бойцов и оружия.

Партизаны отправляются в город, а мы с Чернецовым переходим через дорогу и оказываемся в штабе походного атамана, откуда выходит председатель Войскового Круга Волошинов, который намерен идти крестным ходом к собору. По мне, так лучше бы делом занялся. Но с другой стороны, не мешает, да и ладно.

В штабе Чернецов получает документ, что теперь он самый главный начальник в городе, и мы узнаем о силах противника, а так же о том, кто еще продолжает сражаться на нашей стороне.

Сначала о красногадах и примкнувших к ним казаках. Против нас четыре вражеских отряда. Конечно же, это незабвенный товарищ Саблин, и это тысяча штыков, десять пулеметов и пять орудий. За ним старый враг Чернецова Петров, у которого три тысячи штыков, сорок пулеметов и девять орудий. Невдалеке от этих двух, третий стоит, Сиверс, и с ним две тысячи штыков, четыреста сабель из недавно подошедшей с Украины 4-й кавалерийской дивизии, сорок пулеметов и шесть орудий. И как довесок к большевикам, со стороны станицы Бессергеневской войсковой старшина Голубов с подразделениями 10, 27, 28, 44-го и Атаманского полков, всего семьсот казаков, полтора десятка пулеметов и три орудия. В общей сложности, против столицы Войска Донского шесть тысяч штыков, тысяча сто сабель, 23 орудия, около сотни пулеметов, три бронепоезда в районе Ростова и один за Персиановкой.

Сказать нечего - сила против нас немалая, а защищают город только несколько небольших отрядов. С запада в Аксайской стоит полковник Краснянский и с ним полсотни казаков. На востоке есаул Бобров, так же, пятьдесят казаков и десять стариков из Аксайской дружины. В Персиановке уже никого, генерал-майор Мамантов со своим отрядом ушел вслед за Поповым, но наступления красных на этом направлении пока не было, поскольку прикрывающий отход основных сил есаул гвардии Карпов так лихо бил красногадов из пулемета, что враги отступили и, несмотря на гибель храбреца, все еще стояли на месте. На севере города держится группа Упорникова и с ним около сотни казаков 7-го Донского полка. Но он тоже имеет приказ на отход и сколько продержится неизвестно. На этом все. Остальные защитники города, которых было около двух тысяч, растворились в неизвестном направлении.

Помимо этого в штабе мы узнали еще две новости. Первая заключалась в том, что весь золотой запас Государственного Казначейства, хранящийся в Новочеркасске, до сих пор не вывезен. В неразберихе и суматохе сегодняшнего дня про него попросту забыли. А это более четырех миллионов золотых рублей, которые могли достаться большевикам. Как так случилось, не очень понятно, но мне думается, что ситуация стандартная. Как всегда, не нашлось человека, который бы взял ответственность за золото на себя. Вторая новость иного рода. Оказалось, что телеграф и телефон работают, как и прежде, и имеется связь с Ростовом, где в «Палас-Отеле» заседает товарищ Сиверс со своими командирами. Можно было обрубить всю связь, но телефонисты занимали нейтралитет, общались между собой и давали ценные сведения о противнике обоим противоборствующим сторонам. Так что если их даже большевики не трогают, то и мы не станем. По крайней мере, пока.

В штабе мы с полковником взяли подробные карты района ведения боевых действий и собрались покинуть здание. Но в училище направились не сразу. Из комнаты связи на первом этаже выскочил растерянный человек и сказал, что на телефоне какой-то штаб Донской Социалистической армии и некий Сиверс требует самого главного царского недобитка. Чернецов вошел в комнату, взял трубку телефона и представился:

- Командующий обороной Новочеркасска полковник Чернецов на связи.

Рядом с телефоном лежала подключенная к аппарату дополнительная трубка и, отложив карты в сторону, я взял ее и услышал занимательный разговор.

В трубке треск, щелчки и молодой развязный голос:

- Командующий Донской Социалистической армией Сиверс у аппарата.

- Что вы хотите, бывший прапорщик?

- Хочу сказать, что ваша песня спета и вскоре мы будем плевать на ваши трупы, станем драть ваших баб, а на всех деревьях вешать попов, помещиков и офицеров. Сдавайтесь, царские недобитки и, тогда, может быть, смерть ваша будет легкой и быстрой.

Полковник рассмеялся и ответил:

- Э-э-э, да ты, никак, выпимши, товарищ Сиверс, и решил покуражиться. Знаю, что бесполезно тебе что-то говорить, но я скажу. Ваш поход окончится неудачей, и вас сметут с этой земли. А потому слушай мои условия. Все ваши, так называемые, революционные войска, должны немедленно сложить оружие, покинуть Ростов и уйти туда, откуда они пришли. Ты же и все твои комиссары, должны явиться ко мне как заложники. Гарантирую, что суд будет справедливым, учтет вашу добровольную сдачу и назначит вам только тюремное заключение. Как видишь, мы более милосердны, чем вы. В случае невыполнения моих требований, пуля в лоб и поганое посмертие тебе и твоим товарищам сейчас, а вашим правителям бронштейнам и нахамсонам чутка попозже.

- Да, ты-ы-ы... как ты смеешь, морда белогвардейская... - раздался в трубке пьяный рев, и Чернецов, бросив трубку, усмехнулся и кивнул в сторону выхода.

Как я позже узнал, Сиверс звонил еще несколько раз, а затем его сменил какой-то революционный матрос Мокроусов, и так продолжалось до тех пор, пока на телефон не сел знаменитый в офицерской среде старый гвардеец и великий матерщинник подполковник Бекетов. Он долго разговаривал с красными командирами, видимо, объяснял им смысл жизни и теорию Дарвина, и был так убедителен, что спустя несколько минут связь прервалась и звонки прекратились...

За время нашего сорокаминутного отсутствия во дворе юнкерского училища произошли разительные изменения. Все гражданские исчезли, добровольцы со своим обозом ушли, а возле входа в учебный корпус стояло около сотни вооруженных молодых парней. Как выяснилось это бойцы из 2-й и 3-й рот Студенческой дружины, которую вчера распустили по домам. С ними бывший командир Атаманского юнкерского конвоя есаул Слюсарев. Он временно принял командование студентами и, получив от Чернецова задачу удержать Персиановку, отправился на свой боевой участок.

Только студенты, которые выглядят бодро и боевито, покидают двор, как в него вваливается около трехсот вооруженных мужчин, как правило, люди в возрасте и солидные. Это Новочеркасская дружина, которой приказали покинуть столицу, но которая, дойдя до Старочеркасской, еще не зная, что принято решение оборонять город, самовольно вернулась обратно. Дружинники отправляются в Хотунок, где в это время идет сильная перестрелка, и пока во дворе пусто мы с Чернецовым оборудуем в одном из учебных классов свой штаб. Сдвигаем парты и расчищаем место под карты, а потом полковник нарезает задачу уже мне. У нас нет сведущего штабиста, и я должен по мере сил выполнять его обязанности, наносить на карту сведения о противнике и наших силах, вести учет бойцов и постоянно находиться неподалеку. В общем, сам для себя свои функции, я определил как порученец, начальник штаба и телохранитель в одном лице.

К полудню вернулись почти все чернецовцы, которые были посланы в город, и появились конкретные цифры по имеющимся у нас силам и запасам вооружения. Как оказалось, в столице осталось несколько тысяч офицеров и около двух тысяч казаков из станиц, и если хотя бы треть из этого числа встанет в строй, то это будет сила, которую просто так не подавить. По вооружениям картинка складывалась странная. В штабе походного атамана говорили, что ничего нет, а что было, все увезено добровольцами. Однако у добровольцев только четыреста повозок, треть из них забита ранеными, треть продовольствием, боеприпасами и армейской казной, а остальные частным барахлом чиновников и офицерских семей. Много ли дополнительного груза они смогли с собой забрать? Нет. Так мы думали и так, оно оказалось на самом деле. Боеприпасов и оружия в Новочеркасске оказалось столько, что можно было одну, а может быть, что даже и две полнокровные дивизии вооружить. По крайней мере, винтовок хватало с избытком, да и ручных пулеметов самых разных систем имелось немало. Ведь покойный Алексей Максимович, царствия ему небесного, много запасов сделал, и сейчас, все что он готовил к войне с большевиками, должно было нам пригодиться.

К двум часам дня из остатков разных частей и подразделений удалось сформировать третий боевой отряд. В него вошли охраняющие Войсковой Круг офицеры Гнилорыбова, десять охранников Атаманского дворца из отряда Каргальского, восемь офицеров из распавшейся группы полковника Ляхова, около сотни казацкой молодежи и отряд полковника Биркина, целых двадцать человек во главе с самим командиром подразделения. Полковник Биркин возглавил эту сводную боевую группу и отправился оборонять западный сектор, где со стороны Ростова должны наступать отряды красногвардейцев, но почему-то пока не наступали. Может быть, по примеру своего командующего культурно отдыхали? Скорее всего, так оно и было. Но знать этого наверняка мы не могли, а потому старались прикрыть город и с этого направления.

Мало-помалу слухи множились, разносились по городу, и к Новочеркасскому училищу стекалось все больше людей, готовых не драпать, а воевать. И вскоре появился тот, кому я смог передать карты и должность главного штабиста. Им оказался 2-й генерал-квартирмейстер из штаба походного атамана генерал-майор Поляков, которого, как и многих других, попросту «забыли» предупредить, что надо покинуть город. С радостью и облегчением я передал ему свои записи и получил первое за этот день нормальное боевое задание. В сопровождении нескольких артиллеристов и десятка конных казаков промчаться в сторону вокзала, где в бесхозном состоянии находятся три полевых орудия. Кто их там оставил и почему неизвестно, но эти орудия срочно нужны в Кривянке, куда послан четвертый боевой отряд и которую атакуют основные силы голубовцев, все же не поверивших словам есаула Сиволапова о скорой и бескровной сдаче столицы.

Дабы собраться, накинуть на плечи новенькую офицерскую шинель и прицепить шашку, добытую в училищной оружейной комнате, много времени не надо и вскоре мы мчимся по городским улочкам. В некоторых местах безлюдно, а в других, наоборот, не протолкнуться. Кто-то все еще бежит в сторону Дона, а кто-то песни поет. Причем в одном месте звучит старый гимн из царских времен, а в другом Марсельезу затягивают. И это что, то ли дело на Платовском проспекте, где вообще не пройти. Масса людей с иконами идет к Собору, где Волошинов и пока еще не сбежавшие донские политики, совместно с местными священниками, призывают на головы большевиков все кары небесные и сулят им суд земной. Как ни посмотри на это со стороны, полнейший бардак.

Вскоре наш небольшой отряд достиг вокзала и здесь на площади мы находим три совершенно целых полевых орудия, обычные трехдюймовки образца 1902-го года. Рядом зарядные ящики, конская упряжь и снаряды, как правило, со шрапнельными зарядами. Все хорошо, только лошадей нет. Поэтому мы решили запрягать своих. Но появились те, кто эти орудия здесь оставил. Два десятка людей на лошадях без седел. Оказалось это бойцы смешанного подразделения, половина казаки, половина добровольцы, которые дрались храбро и на «отлично», но им поступил категоричный приказ срочно отступать. Поэтому, бросив орудия, они направились к переправе. Однако на реке встретили наших посыльных и почти полным составом решили вернуться.

Спустя час орудия и усилившийся за счет случайных людей до трех десятков конников отряд, в котором я, неожиданно для себя, стал командиром, прибыл на восточную околицу Кривянки. Здесь находилась 2-я партизанская сотня из отряда войскового старшины Семилетова, около четырех десятков бойцов, последняя часть, которая прикрывала Аксайскую переправу. А кроме них сформированный Чернецовым четвертый боевой отряд, полторы сотни людей и один пулемет. Против наших сил по чистому полю вдоль Аксая, не торопясь, словно они на маневрах, шли полки голубовцев. Красные казаки уже привыкли, что они победители Чернецова и за ними сила. Но полковник жив, и теперь они умоются кровью. Вражеские подразделения вытянуты в нитку, наступают ладными сотнями, начинают собираться в лаву, и уверены, что им никто не в состоянии оказать сопротивления, поскольку сегодня голубовцы видели только постоянно отступающих семилетовцев.

Дву-хх! Дву-хх! Дву-хх! Три белых облачка вспухают в сереющем зимнем небе, и шрапнельные заряды разрываются над головами голубовских вояк. Вражеские сотни мечутся по степи, пытаются найти укрытие, но не находят его и новая порция шрапнели накрывает противника. Проходит всего три минуты, может быть, пять, и враг уже не боеспособен. Конные сотни разлетаются в стороны, а позади наших позиций появляется конный отряд, около семи десятков всадников, которые с криком «Ура!», проносятся мимо и летят за голубовцами. Я решаю поддержать порыв неизвестных казаков, запрыгиваю в седло и, обернувшись к нашим конникам, шашкой, указываю на врага. Все понимают меня хорошо. Несколько шагов, кони разгоняются, и в ушах свистит ветер.

Полы шинели задираются, шашка опущена клинком вниз, и я догоняю своего первого противника, молодого мордастого парня, нахлестывающего нагайкой перепуганного взрывами коня. Приподнимаюсь на стременах и, с потягом, рублю его по шее. Назад не оглядываюсь, после такого удара не выживают, и выхожу на следующего врага, кряжистого рябоватого казака с глазами навыкате. Мой противник готов драться, в его руках такая же офицерская шашка, как и у меня, и в бою он не новичок. Размен ударами и кони разносят нас в стороны. Поворот! Вокруг уже кипит кровавая сеча, и не все голубовцы готовы стоять до конца как тот рябоватый казак, что снова мчит на меня. Удар! Удар! Удар! Шашки скрещиваются, а кони цепляются стременами. Каким-то хитрым верченым ударом противник ударяет по клинку и от него мое оружие отлетает в сторону. Казак торжествует, улыбается своими щербатыми зубами, но под шинелью старенький «наган», и я успеваю его выхватить. Если бы рябой ударил сразу, то я не смог бы воспользоваться пистолетом, а так, увидев в моей руке вороненый ствол, на долю секунды он замешкался, и дал мне выстрелить.

Второй противник повержен, и падает на промерзшую землю. Прячу «наган», нагибаюсь с седла к низу, подхватываю потерянную шашку и оглядываюсь. Бой близится к концу. Голубовцы еще не разбиты, но понесли серьезные потери и отступили. За ними никто не гонится и никто их не преследует, ибо наши силы совсем не велики.

Пора возвращаться, и я криком отзываю конников, которых вел в атаку, назад. В этот момент ко мне подъезжает пожилой казак с шикарными большими усами, одетый в черный офицерский полушубок без знаков различия и высокую лохматую папаху. Это командир того отряда, который первым атаковал красных казаков, и я уже догадываюсь, кто передо мной, ведь таких усов в нашей армии немного.

- Подъесаул Черноморец, - представляюсь я. - Послан командующим обороной Новочеркасска сопроводить артиллерию на Кривянское направление.

- Генерал-майор Мамантов, - отвечает пожилой, - узнал, что город будут оборонять, и вернулся. Со мной восемьдесят конных казаков, а на подходе еще триста спешенных и пять пулеметов. Правда, что Чернецов жив и теперь обороной города командует?

- Да, так и есть.

- Очень хорошо, а то добровольцам подчиняться не хочется. Куда бредут, не знают. Зачем, не понимают. А планов как у Наполеона.

- А что походный атаман Попов? Он вернется?

- Нет. Попов вместе с войсковой казной и тремя сотнями казаков в Сальские степи пошел, ждать благоприятного момента для возвращения.

- Жаль...

- Угу, - только и ответил генерал.

Под охраной десятка казаков из отряда Мамантова мы вернулись в город. Константин Константинович оглядел улицу, вдоль которой прохаживались два патруля. Затем он посмотрел на здание штаба походного атамана и на училище. Там и там стояли караулы с ручными пулеметами. После чего он удовлетворенно кивнул сам себе головой и, направляясь к Чернецову, пробурчал:

- Только утром здесь был, а как все изменилось. Вот что значит, дело в руках настоящего героя. А то, не отстоим, не отстоим. Заладили одно и то же. Великие военные стратеги. Теоретики-интеллигенты, мать их...