Вариант Юг

Новочеркасск. Февраль 1918 года.

Первоначальный план Чернецова обороны города был рассчитан на то, чтобы продержаться три-четыре дня, и за этот срок эвакуировать из Новочеркасска в левобережные станицы всех людей, которые могли быть подвергнуты репрессиям. А затем, собрав в кулак все отряды партизан и защитников Новочеркасска, отходить вслед за Поповым в сторону Сальских степей. Однако в связи с его чудесным воскресением и прибытием в столицу, в казачьей среде наблюдался такой патриотический подъем, что становилось понятно - Новочеркасск можно удерживать не три дня, а минимум пару недель.

Поэтому на военном совете, который состоялся в ночь с 12-го на 13-е февраля, в присутствии войскового атамана Назарова, начальника обороны города Чернецова, начальника его штаба Полякова, начальника восточного участка Мамантова, северного участка Слюсарева и западного участка Биркина, было решено следующее. Город будет обороняться до последнего бойца, и все измышления о сдаче донской столицы противнику будут расцениваться как предательство и караться по законам военного времени. Как следствие такого решения, необходимо не просто оборонять город силами партизанских сводных боевых групп, но и контролировать его, причем не частично, как это происходило ранее, а полностью. Значит, надо издать и претворить в жизнь несколько приказов.

Первым появился приказ о всеобщей мобилизации всего боеспособного мужского населения. Хотят того люди или нет, а с 13-го числа каждый мужчина обязан в течение сорока восьми часов явиться в здание Областного Правления и зарегистрироваться. После чего получить назначение на работы или встать в строй полков, которые намечалось разворачивать на базе дружин и отрядов. Не явившиеся на сборные пункты рассматривались как уклонисты от военной службы и дезертиры, со всеми вытекающими из этого последствиями.

Вторым приказом население извещалось, что из проверенных войной и преданных казачеству людей в городе будет сформирована милиция. По сути своей, до снятия осады города это главный правоохранительный и карательный орган. Начальником этой организации предстояло стать местному старожилу и уважаемому среди горожан генералу Смирнову, который до сих пор находился в столице и покидать ее не собирался.

Третий и четвертый приказы извещали о взятии под контроль всех продовольственных запасов и об организации санитарных частей. В связи с чем, все излишки продовольствия на городских и торговых складах брались под охрану, а людей сведущих в медицине призывали незамедлительно прибыть в городскую больницу.

Пятый приказ предназначался для станиц. В нем войсковой атаман объявлял о всеобщей мобилизации всех казаков в возрасте от семнадцати до пятидесяти лет. Казакам предписывалось сколачиваться в отряды под командованием своих атаманов и полковых офицеров, и бить красногвардейцев и изменников-голубовцев там, где это только возможно. Тем самым, отвлекать силы противника от столицы и способствовать ее скорейшей деблокаде.

Таким образом, всего за несколько часов, были решены самые первостепенные вопросы. По крайней мере, на бумаге. Однако было еще кое-что, что стоило обсудить, а именно участие церкви в деле обороны города. Как нам стало известно, в захваченном большевиками Ростове начались массовые репрессии. Было объявлено о регистрации всех находящихся в городе офицеров, и многие сами приходили на убой. После чего их тут же хватали под белы рученьки, а что было дальше понятно любому здравомыслящему человеку, пожалте к стеночке, господа. И ладно офицеры, они мужчины, которые сами выбирают свой жизненный путь. Но ведь помимо них страдали и члены их семей, женщины и дети. Ну и, кроме того, вчера на воротах храма Преполовения был повешен протоирей Часовников, а по всему городу уничтожено порядка двадцати священнослужителей. И по доходившим к нам обрывочным сведениям и слухам, в течение только одного дня в Ростове убито около полутысячи человек.

Война видоизменялась. Поэтому теперь вопрос уже шел не о партизанских действиях и отдельных стычках, а о полном уничтожении противника. Кто и кого переборет, не ясно. А православная церковь влияние в обществе имела огромное, и привлечь ее на свою сторону было очень для нас выгодно. Ведь только в одном Новочеркасске более четырехсот священнослужителей не считая многочисленных семинаристов. Так что думали не долго, и постановили отправить к находившимся в городе архиерею Гермогену и архиепископу Донскому и Новочеркасскому Митрофану войскового атамана Назарова. Он человек такой, что общий язык с ними найдет, объяснит положение дел и постарается поднять церковь на борьбу с красной чумой.

Расходились глубоко за полночь. Ночь пролетела быстро, а с утра события понеслись вперед огромными скачками. Серьезных боевых действий на линии обороны города как таковых не было. Красногвардейцы ограничивались только разведкой и обстрелом городских предместий из орудий, а голубовцы закрепились в Бессергеневской и носа оттуда не казали. Видимо, враги подтягивали к Новочеркасску основные силы, и весь этот день у нашего руководства ушел на организационные вопросы.

В полдень отпечатанные приказы Совета Обороны и Войскового Круга были расклеены по городу, и он забурлил. Генерал Смирнов, еще ночью принявший свое назначение, в течение двух часов собрал вокруг себя отряд в сто бойцов и уже с утра патрули милиции, разойдясь по Новочеркасску, приступили к ликвидации окопавшихся в столице большевистских ячеек. Поначалу дела у милиционеров шли не очень хорошо и люди не везде отнеслись с пониманием к тому, что они делают. Однако в полдень произошло событие, которое окончательно и бесповоротно склонило симпатии горожан на нашу сторону. После чего попрятавшихся по тайникам и явочным квартирам революционеров, выдавали самые обычные домохозяйки и их соседи. Событие это - молебен архиерея Гермогена «о даровании победы» казачьему оружию и всему православному воинству, и его речь перед народом. Я в это время находился неподалеку, спешил на один из интендантских складов, где обнаружились большие запасы неучтенного вещевого довольствия и боеприпасов. Проезжал мимо собора, застрял в толпе и часть речи почтенного седовласого старца в черном клобуке и с посохом в руках, услышал лично.

- Братья и сестры! - правой рукой архиерей вздымал к небу свой посох. - В этот грозный и суровый для всего православного люда и нашего возлюбленного Отечества час, когда проклятые безбожники, масоны, сектанты, жиды и еретики попирают наши святыни, нам, пастырям Церкви, негоже стоять в стороне от дел мирских. Святая Русь призывает каждого, кто верует истинно, поднять за нее оружие и встать на защиту слабых. Не время для малодушия и колебаний. Не время для того, чтобы молчаливо смотреть на реки крови и слез. Запомните и разнесите по всему городу, что равнодушие есть измена родному Отечеству, и каждый способный противостоять злу, перед людьми и Господом обязан встать на защиту родины. Отстоим оплот православия - Тихий Дон и изгоним бесовские отродья с земли, на которой нет места врагам православного люда и России. Призываю всех и каждого, кто верует в Бога, к оружию, братья и сестры! Положим, души наши и сами жизни ради правды! Благословляю вас на подвиг и говорю, что истинно, Господь дарует нам победу!

Что началось после выступления Гермогена, объяснить сложно. Какая-то истерия охватила большую часть гражданского населения Новочеркасска, и если бы красногады в этот день попытались всерьез атаковать столицу, на них даже престарелые бабульки с клюками бросались бы. Что ни говори, а в столице Войска Донского, настоящих православных, тех, кто действительно верит, очень много. По этой причине слова архиерея для них не пустой звук, а самое настоящее слово пастыря и руководство к действию. Впрочем, все это Совет Обороны и меня, в частности, касалось крайне мало, и руководство города интересовал конечный результат выступления церкви на открытую борьбу с большевизмом.

Хм! А результаты не замедлили проявиться, и первый я наблюдал спустя час после призыва архиерея к борьбе. Я уже возвращался со склада, где было оприходовано семьсот шинелей и сто двадцать тысяч патронов, и ехал по одной из окраинных улиц. Вижу, впереди меня посреди улицы стоит босой здоровенный казак в одной рубахе и армейских штанах с донскими лампасами, а в него из небольшого аккуратного домика летят самые разные вещи. Сначала это были сапоги, затем тулуп, папаха, а следом, когда я уже был рядом с ним, вещмешок с воткнутой внутрь шашкой. Казак оглядывается, видимо, неприятна ему такая сцена, где он полуголый посреди улицы. Поэтому он торопливо обувает сапоги и начинает одеваться, а из домика, подперев бока кулачками, выходит небольшого роста черноволосая миловидная женщина. Она смотрит на казака с вызовом и громко выкрикивает:

- Ишь, дармоед! Родину он защитить не желает! Иди вон из дома, и пока врага от города не отобьешь, не появляйся!

С шумом и на показ, дверь домика закрывается и слышен звук запираемой изнутри двери. Казак смотрит на дом, тяжко вздыхает, поворачивается ко мне и кивает на дверь:

- Слышь, братушка, чего случилось-то? С утра весь на хозяйстве, ремонт затеял, а баба в церковь пошла. Все хорошо, прилег передохнуть, а тут жинка вернулась и как сказилась, не жинка, а чистый бес. Взашей из дома вытолкнула и велела идти город от дьяволов и христопродавцев защищать.

- Архиерей против большевиков Крестовый поход объявил, - ответил я.

- Понятно... - протянул казак, еще раз тоскливо вздохнул, посмотрел на запертую дверь, поежился на холодном ветру, почесал бороду и спросил: - Где запись в армию ведется?

- В здании Областного Правления.

- Ну, тады, я пошел, - здоровяк закинул на плечо вещмешок и направился в центр, а я, обогнав его, помчался к штабу.

Такой вот частный случай влияния церкви и религии на народ. А если смотреть на картину в общем, то помимо добровольцев, которые пришли оборонять столицу под влиянием религиозных воззрений, город получил еще и отряд из священнослужителей. Их было немного, всех этих вчерашних батюшек, дьячков, игуменов, звонарей и певчих, всего семьдесят человек. Но это были те, кто готов драться до конца невзирая ни на что. И позже, когда этот отряд вооружили и отправили на западное направление, они так геройствовали, что даже бывалые ветераны, прошедшие мясорубку Великой войны, удивлялись их храбрости, стойкости и упорству в бою.

Всего же, за один только этот день, оборона города получила две с половиной тысячи бойцов. Люди были разбиты на роты, вооружены, по потребности, одеты, и направлены в расположение войск Биркина и Слюсарева, которые приказом Чернецова, за подписью войскового атамана, были названы 1-м и 2-м Донскими ударными полками. Это внутренние резервы города. А были еще и те, кто приходил по Аксайской переправе с левого берега, и это самые лучшие бойцы, поскольку шли они не по приказу, а по зову сердца.

Сначала, с утра пораньше, во дворе юнкерского училища появились чернецовцы и несколько десятков добровольцев. В общей численности полторы сотни испытанных и проверенных Гражданской войной воинов. К нашему сожалению, не все чернецовцы решились покинуть Добровольческую армию, а кто вернулся обратно, теперь знали точно, что назад дороги нет. Корнилов и его окружение, раньше к ним доброжелательные, обиду на отряд затаили и расценили его уход как дезертирство. Впрочем, тогда об этом особо не задумывались, ибо имелись более важные жизненные проблемы.

Встреча Чернецова со своим отрядом прошла очень тепло и сказать, что бойцы были рады видеть своего командира, значит, не сказать ничего. Отряд расквартировали в казармах училища, определили на суточный отдых, и он стал своего рода одной из основных пожарных команд городской обороны.

После чернецовцев появился генерал-майор Сидорин, начальник штаба походного атамана, который, как и Мамантов, покинул Попова и, набрав в станице Старочеркасской, чуть не перешедшей на сторону большевиков, сотню конных казаков, прибыл в столицу. Очередное подкрепление, и ему обрадовались. Да и сам Владимир Ильич Сидорин был ценным кадром, поскольку слыл хорошим штабистом, имел большой боевой опыт, являлся хорошим администратором и, как дополнение, неплохим полевым инженером и пилотом. Не беда, что самолетов у нас нет. Зато как инженер и фортификатор, в обороне города он мог пригодиться как никто иной. Поэтому уже через час после прибытия генерал-майор Сидорин был назначен начальником штаба войскового атамана Назарова. А конные казаки отправились на восточное направление, где Мамантов формировал 3-й Донской ударный полк.

До вечера с левобережья пришло еще несколько отрядов, в основном от двадцати до сорока казаков в каждом, из молодежи Манычской, Ольгинской, Богаевской, Хомутовской и даже Кагальницкой станиц. И все они, как и ранее прибывшие казаки, отправлялись на восточный боевой участок.

Вечером все замерло, город притих и затаился, чувствовалось напряжение и ожидание завтрашнего дня. Тишина. Но вот по улицам застучали подковы, и появился еще один казачий отряд. Это прибыла дружина станицы Константиновской, полторы сотни казаков во главе с генерал-лейтенантом Петром Николаевичем Красновым.

Отряд знаменитого военачальника остался в резерве, а что делать с самим Красновым наши начальники не знали. Слишком тот авторитетная фигура, да и по воинскому званию выше всех, кто находится в городе. Однако Петр Николаевич и сам все прекрасно понимал. А потому, не кичясь своим званием, не козыряя авторитетом, он предложил временно, пока для него не найдется подходящей должности, возглавить политическую и агитационную работу, и передать под его начало городскую типографию. Предложение устроило всех, поскольку помимо воинского таланта, генерал-лейтенант был довольно известным писателем и состоявшимся публицистом.

На время ситуация с главенством в Войске Донском была улажена, основные дела сделаны и город заснул. Однако ненадолго, поскольку после полуночи на реке вскрылся лед. Этот ранний ледоход, как минимум на неделю отрезал столицу от левого берега, и город оказался в полном окружении. Более подкреплений получить не удастся, связь с внешним миром прерывается и эти шесть-восемь дней, пока на реках Аксай и Дон будет идти сплав льда, защитники города должны надеяться только на себя и свои силы.

Пришло время испытаний. И утром 14-го февраля красные начали свое первое и, наверное, самое массированное наступление на Новочеркасск. Не знаю, чего там наобещали своим бойцам товарищи Петров, Сиверс и Саблин, но атаковали нас так, как если бы от этого боя зависела свобода всего мирового пролетариата.

Самые серьезные бои происходили именно на западном направлении, где противник наступал сразу по двум направлениям. Одна вражеская колонна шла вдоль реки Аксай и состояла из обычной солдатской пехоты отряда Петрова, которую хоть и с трудом, но смогли остановить. А вторая колонна двигалась на Грушевскую, и это была элита вражеских войск, революционные матросы Мокроусова и два полка латышей, которых поддерживало не менее двадцати орудий и полсотни пулеметов. Сила. И это хорошо еще, что перед своим отступлением на этом направлении, пять дней назад, уходившие с добровольцами чернецовцы, сразу в семи местах повредили железнодорожное полотно. А то бы мы совсем затосковали, а так еще и ничего, выстояли. Правда, Грушевскую, после полуторачасового боя в населенном пункте и ожесточенной рукопашной схватки, в которой впервые отличились священники, к вечеру потеряли. И на этом натиск с запада приостановился до следующего утра.

Следующим по накалу ярости и количеству жертв был северный участок, поселок Персиановка. С этого направления наступал Саблин, и первыми в атаку после непродолжительной артподготовки, эта гадина пустила не своих революционеров, а наших, доморощенных, шахтеров и горняков, которые огромной черно-серой массой валили по чистому полю, а винтовки держали, словно дубины. В итоге командующий этим участком есаул Слюсарев, подпустив их поближе, большую часть посек из пулеметов. Как и предполагалось, вчерашние мирные работяги, а ныне борцы за светлое будущее, побежали, и здесь есаул совершил ошибку, которая едва не стала роковой. Командир северного участка поднял 2-й Донской ударный полк в атаку и принялся преследовать бегущего противника. Надо сказать, что не догнал, поскольку бегали революционеры шибко быстро и, отмахав больше километра, Слюсарев остановил своих бойцов. После чего он приказал вернуться на исходные позиции. Однако было поздно. На железной дороге от Верхнегрушевской показался бронепоезд «Смерть капиталу», а в тыл нашим частям заходило полутысячи красных конников из бывшей 4-й кавалерийской дивизии.

Так бы в чистом поле и пришел конец 2-му ударному полку. Но есть люди повыше есаула Слюсарева и они тоже думку думают, как бы так сделать, чтобы впросак не попасть. Чернецов, только услышав про шахтеров, приказал конной резервной группе есаула Власова, командира славного Баклановского партизанского отряда, прибывшего из Ольгинской, выдвинуться в Персиановку и, в случае нужды, Слюсареву помощь. Поэтому, когда воины еще не окрепшего 2-го полка заметались по полю и были готовы бежать, навстречу красной коннице вылетела наша, и катастрофы удалось избежать. Хотя потери от шрапнельных выстрелов бронепоезда и схватки конных отрядов имелись. Но, в общем, все вышло хорошо, и благодаря то ли полководческому таланту, то ли просто наитию полковника Чернецова, северный боевой участок устоял.

С востока в этот день особых боевых действий, как и вчера, не велось. Голубовцы демонстрировали продвижение от Кривянки до Хотунков. Но в драку пока не лезли. Хотя по сведениям перебежчика, урядника Атаманского полка, кстати, первого с вражеской стороны, к противнику подошло подкрепление. Трак что сейчас у бывшего войскового старшины больше тысячи сабель и пять орудий.

Вот так прошел день начала вражеского наступления на столицу Войска Донского, и лично для меня он был спокойным. Я постоянно находился при штабе, исполнял какие-то поручения вышестоящих начальников, и был готов выдвинуться с чернецовцами на самый опасный участок. Однако своим чередом наступил вечер, а партизаны по-прежнему находились в резерве. И только к вечеру, часам к четырем, поступил приказ выдвинуться на западный участок. Готовилась ночная атака на захваченную врагом Грушевскую и такие отличные бойцы как партизаны полковника Чернецова в бою против матросов и латышей просто необходимы.

План новизной не блистал и был обычным. Получивший подкрепления 1-й полк, чернецовцы и сводная офицерская группа, позже ставшая отдельным батальоном, тремя колоннами перед рассветом атакует Грушевскую. А конница Власова обходит станицу с тыла и бьет всех, кто будет драпать на Ростов. Я отправился с конницей Власова, мог бы и в штабе пересидеть, никто не попрекнул бы, но хотелось боя, и Чернецов меня отпустил.

Снова ночь. Близится рассвет. Немного подмораживает. И конные сотни казаков, как ни странно, без сопротивления и не обнаруженные боевыми вражескими дозорами, обходят Грушевскую и группируются за станицей, невдалеке от пустынной дороги на Ростов. Мы стоим в широкой неглубокой балке, которая скрывает нас от глаз вражеских патрулей. Коней держим в поводу, ждем начала сражения за потерянную вчера станицу, ожидаем стрельбу и взрывы, но звуки боя, как всегда, неожиданны.

Забахали гранаты, забились в истерике пулеметы, защелкали винтовки, и несколько раз выстрелило орудие. Проходит час, а из станицы никто не бежит. Зато по дороге на подкрепление к красным спешит пехотная колонна в пять сотен бойцов и с нею три артиллерийских орудия. Понятно, что атака наших войск захлебнулась, сломать матросов и латышей не получается. Конным в станицу лезть нельзя, а вот разбить вражеское подкрепление мы сможем. Так я думаю. Однако в моих советах никто не нуждается, ибо Власов командир опытный, и он отдает команду:

- Отряд сади-сь! - мы запрыгиваем в седла и следующая команда: - Наметом за мно-ой!

Ударили по земле кованые копыта. Заскрежетали вынимаемые из ножен боевые клинки. Мы выскакиваем из балки и мчимся к дороге. Впереди Власов, а за ним остальные и страшна казачья лава, неожиданно появляющаяся перед противником неким смешением людей, коней и оголенных клинков. Мало чем от нее можно защититься, только если крепким каре или пулеметами. Но на все это необходимо время, а вот его-то мы противнику давать не собирается.

Мы врубаемся в походные порядки вражеской колонны, и свистят молодецки шашки, и кромсают они головы людей, пришедших за нашими жизнями.

Раз! Тяжелый клинок рубит лицо пожилого мужика в плотном коричневом тулупе.

Два! Высокорослый голубоглазый блондин в светло-зеленом полушубке, новенькой серой папахе и кожаных сапогах, не иначе латыш, ставит винтовкой блок и уберегает свою голову от моего удара. Но позади моего противника молодой казачок, на лету подсекает его шею, и он все же падает наземь.

Три! Еще один красногад. Видимо, командир, плотненький дяденька, только у него кожаная тужурка на меху, взобрался на зарядный ящик и целится из пистолета во Власова, который как медведь, рычит и рубит вражеских пехотинцев в капусту. Еще миг и он выстрелит. Однако я толкаю своего коня вперед, и он, ударившись грудью в повозку, сильно ее покачнул. Вражеский командир шатается и пытается удержать равновесие, но я подаюсь телом вперед, и острие шашки чертит на вражеском горле кровавую борозду.

Кажется, бой длится всего миг, а на деле, чтобы уничтожить и распылить вражескую колонну, у нас уходит четверть часа. После чего мы торопливо собирает трофеи, забираем орудия и, по дуге обходя Грушевскую, из которой отступают наши войска, направляемся в сторону Новочеркасска.