Вариант Юг

Ростов-на-Дону. Февраль 1918 года.

Василий Котов, переплетя на груди руки и засунув ладони подмышки, сидел в мягком удобном кресле у большой обложенной узорчатым кафелем печи и грелся. Ему хотелось спать, но работы было непомерно много, и потому, все что он мог себе позволить, десять минут покоя, пока на плите не закипит большая металлическая кружка. Иногда он посматривал в окно, которое выходило на одну из улиц города Ростова, перебирал в голове события минувших дней и думал о том, что ему предстояло сегодня сделать...

Самый крупный населенный пункт Всевеликого Войска Донского, город Ростов, пал. Отряды «Социалистической армии» бывшего прапорщика Сиверса взяли его десятого февраля (по старому стилю). Добровольцы ушли на Новочеркасск, и единственным соединением, которое оставалось в пределах города, была группа Белого Дьявола сотника Грекова. Однако она, естественно, не могла сдержать натиск Красной Гвардии, которую подгоняла телеграмма Ленина с категорическим приказом – «Сегодня, во что бы то ни стало взять Ростов». И пометавшись по городу, где находилось несколько тысяч офицеров, которые не желали воевать ни за белых, ни за красных, Греков отдал приказ своим семинаристам стягиваться к Дону и переходить на левый берег.

Последний партизанский отряд ушел из Ростова, и армия Сиверса вступила в него без боя. Армия, это звучит гордо и внушительно. Сразу же представляются батальоны, полки, бригады, дивизии и корпуса, штабы и тыловые подразделения, погоны, аксельбанты и ровные коробки солдат, которые под марши военного оркестра мерно печатают шаг по главным улицам. А на деле, «Социалистическая армия» являлась формированием нового образца и на старорежимные воинские части походила мало. Она сложилась на основе «Северного летучего отряда», который наводил порядок на Украине, воевал за Донбасс и устроил пьяное трехдневное гульбище в городе Змиев, где красногвардейцами были обнаружены нетронутые склады с водкой. Позже в отряд вливались другие преданные делу революции подразделения, и состав армии был весьма неоднороден. Солдаты и матросы, наемные латыши, которые воевали за золото, интернационалисты, профессиональные революционеры и вчерашние бандиты из классово близкого к большевикам социального элемента. Именно из таких людей и состояла эта армия. И если бы не твердая и жестокая рука «красного прапорщика» Сиверса, который любил намекнуть на свое родство с бароном Карлом фон Сиверсом из древнего голштинского рода (кстати сказать, глава этого датского семейства с богатой и славной историей узнав о таком «родственнике» поднял все семейные архивы и доказал, что это неправда), сбродное красное войско давно бы разбежалось.

Впрочем, двадцатипятилетний Рудольф Фердинандович Сиверс был не сам по себе. Ему помогали присланные из Питера чекисты и агитаторы, которые ни с кем не церемонились и старались повязать бойцов революции пролитой кровью. Как это делалось? Да очень просто. Еще на подходе к городу на Дону, чекисты, среди которых был Василий Котов, и наиболее активные большевики собрались на совещание. И было решено, что Ростов необходимо очистить от всех «врагов революции» без всякого промедления. А кто у большевиков враг? Конечно же, это офицеры и бывшие царские чиновники, юристы и священнослужители, а так же все, кто оказывал поддержку добровольцам Корнилова. И несколько особняком от всех вышеперечисленных категорий граждан стояли промышленники и купцы, которые могли откупить свои жалкие жизни за счет солидных денежных взносов на дело революции.

Вот так вот. И когда круг врагов, которые подлежали беспощадному уничтожению, был определен, пришел черед планов. Для начала по имеющимся в штабе армии картам весь город разбили на квадраты. Затем были сформированы расстрельные команды из матросов и наемников. А немного позже составлены тексты обращений к горожанам и офицерам, которые должны были являться в РВК для постановки на учет. Командарм Сиверс все это одобрил, поддержал и подписал приказ согласно которого высшей мере наказания - расстрелу, подвергались все, кто имел отношение к Белому Движению, а затем он установил возрастную планку в четырнадцать лет. Революция набирала обороты и именно с подобных приказов начиналась кровавая вакханалия на всей территории бывшей Российской империи. Так что Сиверс был не лучше и не хуже многих других «идейных борцов за свободу и счастье всего мирового пролетариата», которые делали, что им приказывала партия и ее вождь товарищ Ульянов-Ленин...

Вспомнив худое лицо командарма, идейного большевика, Василий Котов нахмурился, так как Сиверс ему почему-то не нравился. Слишком резок и категоричен, а это опасно, поскольку контролировать такого человека сложно и никогда точно неизвестно как именно он поступит в том или ином случае. Однако матрос откинул размышления о командарме прочь. В данный момент это неважно. После чего Котов встал, снял с плиты кружку, заварил черного байхового чая, вновь присел и, держа горячий металлический круг в ладонях, вернулся к своим мыслям...

Красные войска вошли в город с населением в сто пятьдесят тысяч человек. Они быстро заняли все ключевые и стратегические объекты, а затем приступили к осуществлению намеченных планов. Штаб Сиверса расположился в «Палас-Отеле», а чекисты, разбившись на группы, взялись каждый за свое направление. Одни посещали квартиры генералов и заметных представителей городской интеллигенции, которые по сведениям большевистской агентуры были близки к корниловцам, и убивали их на глазах родни. Другие отправились к богатым горожанам, с которыми предстояло серьезно поговорить насчет неправедно нажитых богатств, коими следовало поделиться с новой властью. Третьи занимались экспроприацией находящихся в банках золота и денежных средств, брошенных добровольцами, которые, по их словам, не имели никакого морального права распоряжаться государственными активами России. Четвертые помогали агитаторам и налаживали контрразведку. А Василию Котову, и прикомандированным к нему молодым чекистам, которые прибыли в армию Сиверса пару дней назад, была поручена ликвидация офицеров.

Приказ ясен и понятен. Котов, который жаждал отомстить за свою погибшую и обесчещенную подругу, получил под свое командование сотню матросов из отряда Коли Ховрина и роту солдат из полка товарища Калниньша. После чего временно обосновался в штабе Ростово-Нахичеванского РВК в доме одного из самых богатых людей Юга России купца Парамонова. И пока он устраивался на новом месте, осматривался и распределял людей, в городе был объявлен приказ Сиверса о том, что всем офицерам невзирая на возраст, следовало встать на учет. Сам Котов при этом считал, что «драконы» будут сидеть по подвалам и добровольно в РВК не явятся, а потому в центре города необходимо проводить срочные облавы. Однако более опытные товарищи объяснили, что дураки найдутся всегда, а обыски и облавы это второй этап операции, и они оказались правы. Элита русского общества, офицеры армии и флота, которые не пошли за Корниловым и Калединым, словно бараны, стадом потянулись туда, куда их позвали. Они шли на убой, и Котов их не понимал. Как можно быть такими слепыми и не видеть, что их поступок это шаг в бездну? Впрочем, подобные мысли посещали его за минувшие два дня всего пару раз. Маховик машины смерти был запущен и он стал ее оператором, который выполняет свою функцию.

Офицеры собирались перед домом Парамонова и по команде латышей выстраивались в очередь. После чего следовала новая команда, и начиналось движение. Один за другим полковники и штабс-капитаны, поручики и прапорщики, есаулы и войсковые старшины, старые и молодые, здоровые и калеки, они втягивались в дом и проходили в один из кабинетов, где находились чекисты. Здесь под запись они сообщали все свои данные. А затем по команде чекиста появлялся конвой, который связывал арестованного, и «дракона» уводили на задний двор. Там из золотопогонников формировали колонну, которая без промедления передавалась расстрельной команде, а далее заочно приговоренных к смерти людей вели за город, и путь их был не долог. До ближайшей свалки, где смертников ставили на край карьера. А там матросы открывали огонь и жизненный путь очередных георгиевских кавалеров, которые не понимали, за что и ради чего их убивают, заканчивался.

Иногда Котов сопровождал очередную партию смертников до места гибели. Он смотрел на людей, вся вина которых была в том, что они служили прежнему режиму, и спрашивал себя, а правильно ли все делает. Но перед глазами появлялся образ Натальи, какой матрос видел ее в последний раз на Харьковском вокзале. Подруга смеялась и говорила, что их расставание не будет долгим, а он прижимался к ее полным губам и никак не желал отпускать Наташу из своих объятий. На этом видение обычно обрывалось. Василий вспоминал могильный холмик за станцией Зверево и без всяких колебаний отдавал команду на расстрел.

И только один раз, он едва не помиловал человека, старого и скрюченного годами деда, который осознал, что сейчас произойдет, резким движением плеч, распахнул шинель и обнажил грудь, буквально усыпанную медалями и орденами. От вида такого иконостаса Котов на миг заробел и, взглянув в глаза инвалида, который смотрел на него совершенно спокойно, хотел отдать команду братишкам отпустить старого пня к его старухе. Однако рядом находился Коля Ховрин, глаза которого блестели от «балтийского чая» - настоянного на спирту кокаина, и балтиец, который в деле уничтожения контры был опытнее Котова, не растерялся. С «наганом» в руке он подскочил к старику, ногой толкнул его к обрыву и выстрелил ему прямо в грудь. Древний герой, который, если судить по орденам и медалям, прошел Балканы, Кавказ, Туркестан и Крым, без стона и вздоха, уже мертвый, упал в глубокий карьер, где находились контролеры. А Коля, обернувшись к Василию, подмигнул ему. И Котов, машинально, одобрительно кивнул. Убийство уже стало его работой, и смерть других живых существ не вызывала каких-то особых волнений. Ведь все очень просто. Он выполняет свою миссию, а ответственность за все происходящее берет на себя не кто-то конкретный, а вся миллионная партия большевиков.

За расстрелами совершенно незаметно минули два дня, одиннадцатое и двенадцатое февраля. За это время в Ростово-Нахичеванский РВК пришло больше четырехсот офицеров, и почти все они были убиты, а сегодня начинался третий день работы группы Котова. Всю ночь он не спал, находился в «Палас-Отеле», где веселились штабисты Сиверса и черноморские моряки, которые должны были вскоре отправиться в Новочеркасск. А с утра он снова находился на рабочем месте, и был очень удивлен тому, что перед домом Парамонова вновь стояли офицеры. Не так много как в первые дни, всего двадцать-тридцать человек. Но они пришли. Сами. Без принуждения.

«Странно, - высаживаясь из автомобиля и разглядывая кутающихся в шинели «драконов», которые ждали, когда им разрешат пройти внутрь здания, подумал Василий, - они не могут не знать, что мы расстреливаем офицеров, а все равно идут. Почему? Не ясно. Может быть, они привыкли подчиняться приказам? Возможно. Или же они настолько прогнили, что у них нет никаких моральных и душевных сил сопротивляться нашему гнету? Да, наверное, так и есть. Старые касты царского режима отмирают, и золотопогонники сами приближают свою гибель. Это закономерный исторический процесс. И я, ни много и ни мало, его движущая сила»...

Котов допил горячий напиток, вновь посмотрел в окно, за которым начинался новый пасмурный и холодный зимний день, и решил, что пора приступать к работе. Люди ждут. Хм! Офицерье, «драконы» и старорежимная сволочь. Это не люди, а расходный материал. Мясо. Просто мясо.

Моряк усмехнулся. Накинул на голову бескозырку, поправил кобуру и направился на выход. Однако дверь в кабинет хозяина дома, где расположился матрос, открылась с другой стороны, и Василий увидел затянутого в новенькую кожанку Моисея Гольденцвайга, двадцатилетнего чекиста, который стал его ближайшим помощником. Чернявая кучерявая голова и крупный семитский нос безошибочно выдавали происхождение Мойшы, бывшего боевика организации «Поалей-Цион», а блестящие глазки говорили, что он уже принял рекомендованный Колей Ховриным «балтийский чай». И поймав взгляд Гольденцвайга, он спросил его:

- Тебе чего?

Мойша пожал плечами:

- На улице уже почти пятьдесят человек скопилось, и они ждут приема.

- Это хорошо, - сказал Котов и, хлопнув помощника по обтянутому черной кожей плечу, кивнул. - Пойдем. Пора начинать прием.