Вариант Юг

Малороссия. Гуляй-Поле. Февраль 1918 года.

Покалеченная в бою под Томаровкой рука ныла. И это был верный признак того, что погода вскоре переменится. Андрей Ловчин это знал, и обычно, когда болела рана, он старался заглушить боль ударной дозой алкоголя. Но сейчас позволить себе расслабиться он не мог. Да, в общем-то, и не хотел этого, потому что не желал туманить разум.

Вместе с Веретельником, Полонским и Шаровским, битыми жизнью мужиками в морской форме и при оружии, он шел по заснеженным улицам Гуляй-Поля, про которое так много слышал от своих товарищей, и с интересом осматривался. Вроде бы обычное большое село, типичный уездный центр Малороссии. Но от его родной крохотной рязанской деревни Гуляй-Поле отличалось разительно. И дело здесь не в том, что местные жители проживали в крепких добротных избах и беленых саманных хатах, а не ютились в полуземлянках, которые от старости наполовину вросли в землю. И не в том, что люди были одеты более справно и чуточку богаче, чем такие же, как и они, крестьяне в Центральной России. Просто здесь каждый находился при деле, и все делалось четко, спокойно и без суеты. Едут сани с возницами, и все ровно, словно их специально в линию выстраивали. Идут люди на работу, и чуть ли не строем. При этом не было криков, хамства и ругани. Поселяне, которые с недавних пор почти поголовно вступили в коммуны анархистов-коммунистов, улыбались, желали друг другу здоровья и были рады каждому прожитому дню. А главное - кому в глаза ни посмотришь, никто не отводит взгляд.

Раньше Ловчин многого не понимал и не обратил бы на обстановку в селе ни малейшего внимания, так как в этом для него не было никакого интереса. Но за последний год сигнальщик с эсминца «Гаджибей» сильно изменился. Он кое-что понял про жизнь, немало переосмыслил и стал гораздо мудрее. У него уже был опыт командования отрядом. Андрей воевал с золотопогонниками и занимался экспроприациями. Расстреливал «драконов» и произносил зажигательные речи. Побеждал и проигрывал. Все это наложило на революционного матроса свой отпечаток и, как следствие, он стал лучше разбираться в людях и в том, что вокруг происходит. Поэтому сейчас Ловчин ясно видел, что попал в место, где местные жители, действительно, свободны и живут вольной жизнью. И хотя после многочисленных рассказов Бори Веретельника он представлял, что здесь будет город с большим населением и чуть ли не рай земной, а вместо этого наблюдал размеренную жизнь большого села с парой предприятий и одним железнодорожным полустанком, тем, что покинул Севастополь и приехал в Гуляй-Поле моряк был доволен. Ведь здесь ему не требовалось опасаться удара в спину от вчерашних соратников и союзников, большевиков. На улицах не было до зубов вооруженных красногвардейских патрулей и праздношатающихся пьяниц, и ему вслед не плевали братки-матросы, которые считали его предателем и трусом. Вот она свобода. Чистая и незамутненная. Бери сколько возьмешь. Простые люди получили, чего желали всей своей трудовой душой, и теперь могут жить спокойно. Благодать!

«Так, может быть, - спросил сам себя Ловчин, - анархия, действительно, это и есть то, к чему мы должны стремиться? Свобода для всех и каждого в пределах общины, ограниченная лишь законами, которые приняла сама община? Пока не знаю, но то, что я увидел, пока мы шли от железнодорожной станции к центру села, очень совпадает с мечтами о светлом будущем. Однако торопиться не стану, присмотрюсь, что здесь к чему, и только после этого решу, с кем мне по пути».

Моряки продолжали движение. Под хромовыми ботиночками поскрипывал снег. И хотя было достаточно холодно, они шли в бескозырках и бушлатах. Время от времени Полонский или Веретельник с кем-то здоровались и спрашивали своих знакомых о Несторе Махно, которого в округе знал каждый человек.

Кстати, о местном лидере. За время пути с многочисленными остановками и пересадками Ловчин узнал про него немало интересного. И он представал перед его мысленным взором в образе чуть ли не былинного героя. А что? Биография у Нестора Ивановича серьезная, а когда на нее еще накладываются и сказки, иначе как богатырем его и не представишь. А если смотреть только на факты, то Нестору Махно тридцать лет, и за свою жизнь он пережил немало и знал каков труд рабочего и крестьянина.

С детства будущий вожак революционеров, который в родном Гуляй-Поле являлся одной из самых заметных фигур группы анархистов-коммунистов был вынужден работать. Поначалу пас скотину и гонял волов, а затем трудился на чугунолитейном заводе. В восемнадцать лет сошелся с последователями Кропоткина, анархистами, которые двинулись в народ, и вскоре его арестовали за хранение пистолета, но на первый раз отпустили. Однако он уже был в революционном движении, которое увлекало Махно. Поэтому он не отступил и начался его путь бунтаря и борца с проклятым царским режимом. Перестрелки со стражниками, и новое задержание. Подкуп свидетелей и вновь свобода. Убийства помещиков и особо рьяных полицейских, а потом закономерный захват всей группы. И хотя сам Нестор участия в ликвидации «врагов революции» не принимал, военно-полевым судом его приговорили к виселице. Но позже по прошению матери смертную казнь заменили на каторгу.

Дальше все просто и понятно. Бутырская тюрьма в кандалах. Первые стихи. Знакомство с авторитетным анархистом Петром Аршиновым. Теоретическая подготовка и ознакомление с книгами русских классиков. Ну и революция, благодаря которой Нестор Иванович вышел на волю и смог вернуться домой.

В Гуляй-Поле Нестор женился на девушке, с которой переписывался из тюрьмы, и вновь оказался в движении анархистов, а осенью 1917-го года его избрали сразу на пять общественных должностей. И можно было успокоиться, жить как все обычные люди. Однако Нестор горел идеями о свободе и всеобщем равенстве, сказывалась кровь запорожских казаков, и потому лидер анархистов продолжал свою работу. Он собрал людей и от имени схода реквизировал в пользу крестьян все помещичьи земли вокруг Гуляй-Поля. А на местных предприятиях, при его помощи и поддержке, в это время набирали силу рабочие.

Пример коммуны анархистов оказался заразительным, и их примеру последовали многие села в Таврической, Полтавской, Екатеринославской и Харьковской губерниях. Движение набирало обороты, и многим это не нравилось. Тут и помещики, и чиновники, и сторонники большевиков, и ставленники Скоропадского, да и мало ли еще кто. Гнили хватало. Про это Ловчин и его спутники матросы-черноморцы знали не понаслышке. Но сейчас, когда они шли по Гуляй-Полю и приближались к дому Нестора Махно, они видели, что люди живут хорошо и всем довольны. А значит, теория превращается в реальность и каждый крестьянин, который уже получил в свою собственность землю, и рабочий, ставший собственником предприятия, грудью встанет за свое кровное и будет защищать его до последней возможности.

Тем временем матросы подошли к просторной избе, в которой проживал Нестор Махно. Охраны поблизости не наблюдалось, и от других жилищ на улочке она ничем не отличалась. Во дворе, громыхнув цепью, загавкал сторожевой пес, который выскочил из будки. А потом на крыльце показалась миловидная женщина в распахнутом полушубке, судя по выпирающему вперед животику, беременная. Она успокоила собаку, и радостно улыбнувшийся Боря Веретельник окликнул ее:

- Настя, здравствуй!

- Боря, здравствуй, с возвращением до ридной хаты, - ответила женщина, как Ловчин узнал позже, жена Нестора.

- Хозяин дома? - спросил матрос.

- Да. Только утром с Песчаного Брода вернулся. Сейчас отоспался и за стол садится. Проходите в дом. Покушаете с нами.

- Благодарствую.

Во главе с Веретельником, который знал Махно с малолетства, моряки прошли в избу. В просторной горнице без всяких изысков находился проснувшийся Нестор, который по общественным обязанностям два дня в неделю должен был слесарить в коммуне Песчаный Брод. И разглядывая анархиста, слава которого с небывалой скоростью распространялась по всей Малороссии и Новороссии, Ловчин не понимал, что в этом человеке есть такого, из-за чего люди за ним идут. Ведь самый обычный человек. Низкорослый, худой, длинноволосый, под носом тоненькие усики и одет, как многие местные жители, потрепанный пиджачок, белая рубаха с незатейливой украинской вышивкой, да перетянутые ремнем широкие штаны. В общем, ничем не примечательная личность. Мужик. Обычный трудяга. Однако таким мнение Андрея было до той поры, пока Махно не посмотрел на него. И глаза у Нестора оказались настолько пронзительными, что Ловчину показалось, будто он ему в душу заглянул, и не просто так, а просмотрел всю его жизнь. Конечно же, это было не так, и матрос все понимал, поскольку являлся материалистом, и не верил ни в бога, ни в черта, ни в приметы. Но впечатление все равно было сильным. А когда Махно пожал Андрею руку, и моряк, по привычке, попробовал показать свою силу, он убедился, что Нестор не слабак и физически будет даже посильнее его.

Прерывая молчаливое противоборство Андрея и Нестора, в горнице появилась хозяйка, которая поставила на стол глубокие тарелки с горячими варениками, большую чашку сметаны, соленые огурчики, квашеную капусту, сало, лучок, чесночок, заротевший шкалик с водочкой и маленькие стеклянные стопочки.

Все уселись за стол. Мужчины выпили. И пока матросы насыщались, Нестор расспрашивал гостей про дорогу, положение дел в Севастополе и о многом другом. А попутно рассказывал об успехах своей коммуны. Шел обычный разговор. И на серьезные темы моряки и Махно стали разговаривать только после обеда, когда хозяйка покинула мужа и гостей, и они остались за столом одни.

Нестор оглядел матросов, сосредоточился на Веретельнике, помедлил и сказал:

- Борис, давай на чистоту. Зачем вы приехали? Агитировать за своих левых социалистов?

- Нет, - Веретельник покачал головой. - Мы только по бумагам эсеры, так было удобней из Севастополя выбраться, где большевики всех под себя подминают. Нам ближе чистая анархия. Поэтому мы здесь. Хотим к вам примкнуть. И у нас просьба, если на имя Гуляйпольской группы придет бумага, которая отзывает нас назад, ответь на нее отказом, пока мы к вам не перешли.

- К нам примкнуть не сложно, и на бумагу отказом ответить просто. - Нестор огладил двумя пальцами свои тоненькие усики. - Только показать себя надо.

- Покажем, - согласился Боря. - С чего начать?

- Сегодня сход Районного Ревкома. Представлю вас товарищам. Выступите. Расскажите, что делали, где бывали, что умеете и на каких позициях стоите. Ответите на вопросы, а там посмотрим. Нам агитаторы нужны, их край как не хватает, и опытные бойцы, которые бы могли наладить обучение крестьян и рабочих военному делу, а при нужде отряд возглавить. Поэтому, скажу честно, я рад, что вы приехали.

- А что, есть, кого опасаться? - спросил гостеприимного хозяина Ловчин.

- Прямо сейчас нет, - Махно поморщился. - Но скоро нам туго придется. Офицерье и монархисты к драке готовятся. Большевики на Украину свои отряды посылают. Скоропадский в Киеве с немцами и австрияками сговаривается. Местные помещики-прапорщики никак не успокоятся и хотят у крестьян землю отобрать. Буржуи желают предприятия вернуть. Самостийники кучкуются. Евреи местные что-то крутят, вроде бы с нами, а на сторону поглядывают. Да и так, банд бродячих хватает. А что мы им можем противопоставить? Немного. Полсотни штыков в отряде «Черной Гвардии» и все. Регулярную армию содержать мы не в состоянии, коммуна только недавно образована, и надо другим поселениям помогать. Поэтому, товарищи, пока все не так уж и хорошо, как может показаться. И хотя мы желаем только мира, отсидеться в стороне, видимо, не получится. Все равно на нас кто-то войной пойдет. Не немцы, так белые, не одни, так другие.

- Ничего, - усмехнулся Веретельник. - Выстоим. Главное, что есть пример, а дальше полегче будет.

- Дай-то бог, - произнес Нестор...

Вечером в штабе Гуляйпольской крестьянской группы анархистов-коммунистов прошел сход. Матросы выступили перед авторитетными людьми Гуляй-Поля, многие из которых имели за плечами по десять-пятнадцать лет борьбы и немалые тюремные сроки, и в целом местным руководителям они приглянулись. И хотя официально моряки пока еще оставались левыми социалистами, сход постановил привлечь их к работе. Веретельник оставался в Гуляй-Поле, как помощник Махно. Шаровский и Полонский отправлялись в соседние уезды, разъяснять крестьянам смысл анархизма. А что касается Ловчина то он, как имеющий среди матросов самый большой боевой опыт, стал одним из младших командиров нарождающейся «Черной Гвардии».

На следующий день Андрей находился на околице Гуляй-Поля, на одном из больших подворий. Ловчин стоял посреди двора, разглядывал развевающийся над избой черный флаг с черепом и перекрещенными костями, вокруг которого шла надпись: «С угнетенными против угнетателей всегда!», и готовился принять под свое командование десяток молодых парней, которых он должен был научить, как правильно убивать других людей. И переведя взгляд с флага на своих подчиненных: трех рабочих, четырех крестьян, оставшегося в Гуляй-Поле дезертира и двух молодых евреев из местной общины, он поймал себя на мысли, что впервые с тех пор как под Ялтой погибли братишки, на душе спокойно и его не терзают душевные муки.

«Скорее всего, это оттого, что я оказался там, где должен был оказаться, - подумал Андрей, сдвинул на затылок бескозырку с надписью «Гаджибей», выдохнул морозный парок и, делая шаг вперед, по направлению к новобранцам, которые тоже рассматривали его, добавил: - Все идет своим чередом. И теперь я буду не на стороне нападающих, а на стороне тех, кто готовится к обороне и готов защищать свою землю и плоды своего труда от любого, кто на них позарится. Наверное, так и нужно».